***
— …А вот я, когда в монастыре жила, всякого там навидалась! Вот мужчины были! Проститутки не знали смущения, поэтому и разговоры свои любили вести достаточно громко. Была в том некая страсть, провокация, стимул. Отчасти соревнование. Падшие женщины часто делились историями своего прошлого, стараясь друг друга переплюнуть в том, кто чего больше за жизнь свою повидал плохого или хорошего. Но были и немногие, что своё прошлое держали под завесой тайны. «Подумать только, из монастыря да в бордель. До чего порою доводит нас жизнь», — в таких раздумьях хозяйка проводила утро, выпивая бокал чего-нибудь некрепкого. Не столько ради своего собственного удовольствия, сколько ради удовольствия своих клиентов. Мужчинам нравятся податливые женщины с томными взглядами, поэтому во всём есть свой расчёт. Стелла умеет вести беседы и заводить речь туда, куда нужно ей. Даже если на самом деле она не любит разговоры и предпочла бы молчать. В свободное от работы с мужчинами время Стелла лишь задумчиво молчит и слушает, но девочкам вести беседы и сплетничать она не может запретить никак. Пусть хоть чем-нибудь в жизни тешатся, раз эта самая жизнь завела их в бордель. — Я хочу уйти, — отвлекая хозяйку, безымянная проститутка, которая не проработала и двух месяцев, встала перед ней на колени. Стелла кашлянула и поставила бокал на стол, сложив руки на груди от недовольства. Хозяйка никогда не требовала от куртизанок стоять перед ней на коленях, а эта сама поставила Стеллу в такое положение, будто та смотрит свысока, будто хочет, чтоб ей поклонялись. А подобное Стелле не нравилось. — Но ты ведь ещё не уплатила свой долг, — говорит хозяйка борделя. — Я выплачу! Но… не так. Я больше так не могу. Я найду другой способ, леди Стелла. — Ты знаешь, дорогая, что я не держу тебя здесь. В конце концов, долг ты выплачиваешь не мне и пришла сюда по своей воле, поэтому и уйти можешь в любое время, — ответила Стелла, опускаясь на колени, беря работницу за руки и с материнской нежностью глядя в глаза. Стелла была не такой, как все. Точнее, она хотела таковой быть. Она смотрела на своих девочек сочувственно и нежно и всегда понимала, что сама она абсолютно ничем не лучше их. Но и не хуже. — Но я должна поблагодарить Вас, что приютили и не были ко мне жестоки. Я не знаю, чем думала, когда решилась продать себя, — жалостливо сказала девушка. — Но я считала, что условия в борделях и обращение будут хуже. — Это так, — улыбнулась Стелла. — Но я держу бордель не для рабского труда, а для наслаждения. Поэтому я никогда никого не обижаю и не принуждаю ни к чему так, как это делали со мной. Знаешь, люди работают гораздо лучше, когда они сами желают это делать. Но ты не хочешь, и такая ты мне здесь не нужна. Поэтому ступай с Богом и поминай меня добрым словом. И не возвращайся сюда больше никогда. — Спасибо! — со слезами на глазах молвила девушка. — Я ни за что не забуду Вашу доброту. — И процент от заработка не забудь отдать. Стелла подпирает рукой подбородок, и думается ей, что на всех вряд ли хватит её хвалёной доброты. Бизнес терпит от неё убытки. Но Стелла на старости лет не настолько очерствела, чтоб ставить деньги превыше человеческих чувств. В конце концов, после кончины сбережения просто расходятся по чужим рукам, а вот люди её доброты не забудут, верно? Но иногда и доброта бывает чрезмерной. И, поскольку Стелла всё ещё не смогла провести эту для себя эту грань, никогда в этих стенах не утихнут подобные разговоры: — …А слышали, что её снова отвергли? — …Кто-кто? — Да чёрт с ним кто! Кого — вот что важнее! Нашу Хозяйку! И почему? Мол, старая она! — Но в тридцать пять лет списывать проститутку со счетов… — Да будет тебе! Нас и в двадцать пять уже гонят отсюда! Всё же возраст — тоже товар. И он портится. — А ещё говорят, что с ней невозможно спать, мол, громкая. — Храпит?.. — Да какое там! Вскрикивает во сне. Плачет. Шугаются все и больше к ней не возвращаются. Одноразовая шлюха. Она бы, наверно, уже давно ушла от дел, если бы не тот клиент… — Какой? Неужто наш постоянный? И она его… заводит? Правда что ли? Ох-х… Ну и вкусы. — Так он не спал с ней ни разу. Она, видать, на это надеется. Ну ничего. Вот переспит — и его как ветром сдует! — Нет, не хочу-у, он ведь такой красавчик! — И потаскун, каких ещё поискать. Стоят они друг друга, право. Стелла с ухмылкой отпивает из бокала. Чёрт с ними, с девками. Пусть тешат самолюбие, пока молодые. Пусть говорят, пока языки позволяют, пусть выливают грязь. Пусть наслаждаются хотя бы этой мизерной свободой слова. Стелла слышит радостный визг девушек и выглядывает в окно. Помяни Дьявола. Конечно, столь бурную реакцию вызвал у них Нил, пришедший, как всегда, до полудня. Хоть время по нему отмеряй. Будто только сейчас удалось сбежать из закрытой темницы. Нил, этот молодой совершеннолетний юноша, дышащий свежестью, вызывал у многих девочек наивные романтические фантазии. Может, потому, что скрывал своё происхождение и статус, а выдал лишь имя и возраст, и в том были некие азарт и таинственность, будоражащие юные души. За два года, что он ходил сюда, он всегда был открыт и дружелюбен, но начистоту так ни разу и не раскрылся никому. Загадочный золотоволосый парень, не дающий девицам спать ночами и крадущий их сердца. — К кому сегодня, дорогой? — сладким голосом у ворот встретила его Стелла. Должна же она была хоть временами покидать заведение. Поприветствовать постоянного клиента было отличным поводом. — Блондиночку или брюнеточку? Рыжие подорожали, если что. Но я могу скинуть цену, если придёшь завтра на весь день, м? — Я хочу Вас, — сходу выпалил Нил, чем шокировал и одновременно позабавил Стеллу. Мальчишка-то с норовом оказался. Как будто слышал то, о чём вещали эти грязные рты. — Разве не знаешь слухи о том, что со мною нельзя уснуть? — хозяйка показала на мешки под глазами, ведь травы, пудра и косметика, которыми она уже давно не пользуется, и раньше не могли скрыть все её изъяны, а теперь и подавно не могут. Они не избавляют от ночных кошмаров. — А я и не спать сюда пришёл, — твёрдо настоял Нил. Стелла усмехалась про себя этой ситуации. Будто предсказание услышала. А ведь та девка из монастыря была, а в монастырях нынче всякие ведьмы водятся — может, и впрямь что знала о будущем. И, конечно, на мгновение Стеллу охватила тревога. Вдруг действительно после единой ночи с ней он прекратит посещать бордель. Не хочется утратить такого важного клиента, а ещё хуже для неё — осознание своей ненужности и невостребованности. Но он так настойчив. Непреклонен и совершенно уверен в своём выборе. Что ж, Стелла тоже решает, что отказать в услуге ему сейчас будет не слишком хорошо, раз он проделал долгий путь. — Имей в виду, я обхожусь дорого, — сдалась она. На это Нил лишь решительно показал ей большой мешочек, в котором характерно позвякивали монеты. Стелла улыбнулась и пригласила его внутрь под заинтересованные взгляды проституток. Комната хозяйки была самой большой и изящной во всём борделе. Некогда туда стремился каждый, но не дано было никому, а ныне — лишь единицы. Стелла, годами подстраиваясь под чужие предпочтения, имела несколько лиц: она могла быть всем, чем бы клиент не пожелал. Притвориться как рабыней, так и самой королевой не составляло для неё труда. Она могла выкрасить волосы ради этого, могла порвать платье, могла поранить саму себя. Естественно, это всё денег стоило немалых. Окна завешаны тканями, комната в полутьме, и создаётся впечатление, словно на дворе ночь. Стелла зажигает ароматические свечи, но не спешит снимать одежду. Нилу всегда нравился её целомудренный образ: Стелла носила длинные платья, похожие на дворянские, которые полностью прикрывали руки, опускались до пят и не позволяли ногам оголяться. Нил мечтал узнать, что же скрывают эти ткани. Но Стелла лишь стояла вполоборота и смотрела на него, будто что-то предвкушая. — Я могу быть аристократкой, — томно начала она, спуская ткань с плеча, — служанкой или монашкой… А кого хочешь ты? — Чтобы Вы были самой собой, — ответил он без раздумий. Сегодня Нил по неизвестной причине был чересчур серьёзен, хотя обычно относился ко всему с лёгкостью. Стелла привыкла к такому его поведению, а потому сейчас не могла совладать с ним. Наверное, что-то произошло? — Это не тот ответ, которого я ожидала, — ответила она с тяжёлым вздохом, медленно сбрасывая своё платье. Первыми полностью оголила плечи, потом — спину. Увидев её, Нил прикусил губу. Платье упало на пол, и холод пробежал по её бёдрам и коленям. Она стояла неподвижно, ожидая его реакции. Нил подошёл к ней и начал осторожно целовать шею, руками провёл вдоль позвоночника. — Откуда… Эти шрамы? — с опаской спросил он, посмотрев ей в глаза. Большой и широкий, от глубокой раны, шрам тянулся вдоль талии, исполосованный мелкими и грубыми рубцами. Маленькие полоски-царапины украшали голень. — Из моего тёмного прошлого, — уклончиво ответила Стелла, отводя взгляд. — Вот она я. Неужели нравится? Она стеснялась своего тела, которое во имя работы должно было оставаться идеальным. Но прочим клиентам было плевать на это, они лишь жаловались на плохое качество и просили в следующий раз замазывать следы пудрой. Но следующих разов не было. И среди них Нил был единственным, кто поинтересовался, откуда взялись эти шрамы. Было ли это тревожным знаком? А ещё, всё же, слова других проституток не выходили у Стеллы из головы. Они поколебали её уверенность. — Нравится, — непреклонно ответил Нил. — А теперь взгляните и Вы на меня, не отворачивайтесь, ведь я смотрю сейчас лишь на Вас одну. — Я не хочу вызывать жалость, — сказала Стелла. — Я не хочу, чтобы кого-то, кроме меня самой, заботили мои шрамы. — Ваши шрамы мне не безразличны лишь потому, что мне плохо от того, что Вам было очень больно. — Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Эти слова зазубрены, заучены до дыр в её подсознании. И она даже сама не знает, правда ли это или очередная реплика для соблазнения мужчины. Стелла проводит по волосам Нила, которые на солнце будто золото, а в тени — бронза. Они словно меняют цвет в зависимости от ситуации, и этим так напоминают Стелле саму себя. Вернее, не эту, падшую и распутную, а ту себя, которую она всегда пытается забыть, притворившись кем-то другим. Так ведь проще и интереснее. Но иногда её истинное «я» всё же вырывается наружу, и она спрашивает: — Почему я на этот раз? Это странный вопрос с её стороны, а клиент не обязан отвечать. Но Нил всё же, вздыхая, говорит: — Раньше я не мог осмелиться. Я не считал себя достойным Вас. — Так что же изменилось? Скорбь отразилась на его лице. Та, которую он скрывал под личиной пьяного безразличия и о которой никому не говорил. Он не придавал значения смертям родных ранее и пытался не придавать и впредь, но порой это навязчивое чувство утраты настигало его, несмотря на то, что он был не столь близок с покойным братом. Он пытался казаться сильным и непоколебимым в своей манере, но отношение других к этому и к ему самому просто выбивало его из колеи. И он предпочитал возвратиться в свою зону комфорта. Где он не стеснялся и открыто отвечал на вопрос хозяйки: — Просто я стал на шаг ближе к возвышению. Более достойным Вас. Её изумляет этот парень, чьи нежные руки обнимают её тело, чьи губы целуют её грудь, ведь он действительно умеет красть сердца. Потому что находит ключи и открывает замки к самому потаённому, сам того не осознавая. И этой ночью, когда Стелле приснится кошмар, он просто обнимет её крепко, будто совсем не чужой, и страдания вмиг прекратятся. Но всё это лишь на короткое время, ведь утром он, как и все до него, покинет её, забыв все сказанные лестные слова. Верно же?***
Сейле кажется, что она всё-таки спугнула Хезер своей непрекращающейся болтовнёй. Какое же, всё-таки, необычайное имя, а какая загадочная история со сгоревшим монастырём, которую она успела выведать. Хаз говорила об этом нехотя, но всё же говорила. И создалось такое впечатление, что эта информация лежала у неё на плечах тяжёлым грузом, который она наконец сбросила и смогла вздохнуть с некоторым облегчением. Но, закончив, Хаз поблагодарила принцессу за беседу, не сказав боле ни слова, оборвав на самом интересном. Сейла была слегка разочарована, но и удовлетворена: сегодня она подружилась с новым человеком и узнала много нового и необычного, ей непостижимого. А Сейла любила тайны, любила быть в курсе всех событий. Ведь она была ушами и глазами этого замка и, по сути, была здесь всем. Девочки, все принцессы, ютились в небольших комнатушках восточного крыла, потому что все остальные части замка отец им посещать запретил. Средненькие, лет семь-десять, нянчились с малюткой четырёх лет. Королеве было некогда и не до этого, служанки вообще сторонились восточного крыла. Девочкам, особенно подросткам, бывало скучно, и они могли поднять такой шум, что и весь замок пробудится. Сейла долгое время пыталась быть для них матерью, поскольку в свои девятнадцать была самой старшей. Пыталась воспитывать, указывать, ухаживать. Но потом её просто перестали слушать — «повзрослели». Больше ни во что не ставили, огрызались, перечили или попросту игнорировали. Ничего не помогало. Сначала Сейла ужасно переживала, а потом взяла и плюнула на них, как и Эдея. Иногда заботилась о самых младших, а старшие… Пусть сами себя воспитывают, решила она, раз такие взрослые. И стала жить, как ей хочется, и пытаться исполнить лишь свои собственные мечты. Всё равно на девушку здесь никто внимания не обращал. А потому иногда она всё брала в свои руки и привлекала к себе внимание, как умела. Сейле отчасти нравилось быть занозой в заднице. Особенно в задницах принцев. С покойным братом она, кажется, и не общалась почти, поэтому его смерть совсем никак на ней не сказалась. Ладила она с одним лишь из живущих, а другие просто ужасно бесились при виде неё. Именно она была той, что так злостно нарушала покой и порядок, вторгаясь в обеденный зал, где принцы собирались по принуждению во имя поддержания хоть каких-то семейных отношений. Тех ещё, по правде. — Здравствуйте, братья мои! — лучезарно улыбалась Сейла со злорадством, входя внутрь. В помещении были лишь двое. Ни короля, ни Нила. Догадаться, где оба, было несложно. Но отсутствию отца Сейла была и рада, потому что иначе её бы незамедлительно отсюда вышвырнули. А так она могла безнаказанно действовать на нервы. — Чего пришла? — устало вздохнул Шейн. Шаб лишь поскрипел зубами. — Знаете, — она осмотрела их и хлопнула в ладоши, — не могла дождаться, чтобы увидеть вас. Сейла знала, что Шаб сильнее всех ненавидит её. Потому что Сейла пыталась воспитывать не только сестёр, но и его тоже. А Шаб терпеть не мог, когда ему указывали, в особенности женщины. И Сейла знала об этом и просто обожала выводить мелкого засранца из себя. Что ж, она пришла вовремя, чтобы отвлечь его внимание: Шаб с Шейном как раз переглядывались так, будто вот-вот глотки друг другу порежут. — Ты здесь лишняя, — усмехнулся ядовито Шаб, закидывая ноги на стол. Шейн лишь лицо руками закрыл, сдерживая порыв этот стол опрокинуть. Он всё думал о том, как сослать этого мелкого куда-нибудь подальше, например, на юг, где война всё никак не прекращается, а делать с ней что-то нужно. А все прочие принцы умерли, как раз таки пытаясь хоть что-нибудь с этим поделать. И Шейн был абсолютно уверен, что Шаба на фронте та же судьба постигнет. Лишь бы не его самого. Сейла приобняла Шейна за плечи, и он содрогнулся от неожиданности: — Что ты делаешь? — немного нервно спросил он. — Хочу, чтоб ты расслабился чуть-чуть, а то ты со своей работой, — Сейла перешла на шёпот, — в гроб себя загонишь. — Тоже убить меня собралась? — восприняв всё слишком серьёзно, судорожно моргнул принц. — Нет же, с такими масштабами работы ты сам себя убиваешь, дурачок. Сейла всецело верила Шейну и знала, что он единственный, кто остался с ней и кто защитит её. Хотя иногда может прикрикнуть и прогнать прочь, особенно за подобные укоризненные фразочки, что она себе позволяет. У него и сейчас взгляд очень недовольный. Но ведь он не со зла. Потому что ему просто тяжело, на его плечах огромная ответственность, которую он возложил на себя сам. Сейла была готова поддержать его при любом раскладе, как он поддерживал её. Если всех младших воспитывала Сейла, то её саму воспитал именно Шейн. И посему она была его. — А я сегодня с девчонкой познакомилась, — начала Сейла воодушевлённо. — Мать руку розой уколола, а она взяла и излечила быстро. Умелая. Авось и тебе поможет, Шейн. — Не нужна мне ничья помощь. Со мной всё хорошо. — Но… — Не тронь меня. Я так решил. Ты не к месту здесь. Он не со зла. Сейла верила, что он не такой. Просто она такая — никому здесь не нужная. Конечно, от других именно такого ответа она и ожидала, но услышать его от Шейна была морально не готова. Ну и чёрт с ними-то со всеми. Есть Хаз. Есть новая кровь. Есть, кого Сейле воспитывать. С кем дружить, болтать и кому верить. К кому приклеиться, ведь в этом вся она. А Шейн просто не хочет, чтобы Сейла знала. Чтобы кто-либо знал о его огромной непреодолимой слабости. Если ничто не поможет, есть ли смысл в лечении? Если спасти не сумеет никто. Шаб бесится, уходя из зала и захлопывая дверь. Развели тут драму перед ним, хотя у него самого ситуация куда трагичнее! И Сейлу, и Шейна — он ненавидит обоих и желает им больше страданий просто потому, что ему так хочется. А желания сбываются. Шаб вообще бы хотел, чтобы страдали все, пусть даже он сам — лишь бы одной Эдее стало лучше. Но вот этого не случалось. И вообще Шабу казалось, что с приходом псевдо-экзорциста всё стало только хуже. Сколько бы раз не приходил он к матери в покои, там всегда была эта. Эта прикасалась к её коже, эта снимала с неё платья, эта смотрела на закрытые веки и вздымающуюся грудь Эдеи, эта вызывала у Шаба бурю ненависти. Особенно когда напялила почти королевское платье на свою мужицкую фигуру, пытаясь притвориться кем-то большим, чем она есть на самом деле. — Мне кажется, королеве нравятся витражи, — говорила она вскользь, пока Шаб наблюдал за матерью. Он просто ждал, когда Эдея хотя бы заметит его, но надежды были тщетны. Королева сидела на своей постели и смотрела в пустоту, а сын её готов был выть. Да, Шабу больно каждый день от того, что его не замечают, не ценят, не любят. Но что она-то, эта коротышка, может знать? Хотя и он о ней ничего не знает — но зачем? Не знает никто. Будто она просто призрак, бесцельно вошедший в замок. Лишь поняв то, что Эдея и внимания на него не обратит, Шаб смерял Хаз пренебрежительным взглядом, прямо говорил то, что думал, и резал уши своим: — Ты вообще ничего не знаешь. — Но она ведь смотрит на эти прекрасные стёкла более оживлённым взглядом, чем на всех людей. Ужель ей они не по душе? — Нет. — А Вы сами ли знаете? — зачастую Хаз молчала, но лишь иногда отвечала так, с вызовом. И сегодня тоже. Видно, она забыла о вежливом тоне, залюбовавшись новым витражом, только установленным в покоях. Он переливался цветными стёклами: зелёными, бледно-голубыми, розовыми, но ярче всех цветов был красный. — Я знаю, — раздражённо отвечал Шаб, потому что с его-то пылом просто не мог проигнорировать такой провокационный вопрос. — Никто её не любит так, как я. Ближе меня у неё никого нет. — Сами-то Вы этому верите? Как нагло было заявлять едва знакомому человеку, к тому же принцу, подобное. Как нахально и самонадеянно. Эта Хаз пользовалась тем, что король, кажется, глаз на неё положил, а принцы, кроме Шейна, не имели никакой власти и не могли наказать за длинный язык. Шаб в этом был уверен, и злости его не хватало на эту шлюху. Хаз внимательно приглядывалась к принцу. Может, она действительно понимала немногое, и не стоило вообще вмешиваться. Но, быть может, причина плохого самочувствия королевы крылась как раз таки в нём? — Вы больны, — взволнованно говорила она, и в резком голосе её прозвучали пронзительные нотки. Уж что-что, а сердце Шаба они точно пронзили. — И Ваша мать тоже. — Закрой свой поганый рот, шарлатанка! Я не желаю говорить с тобой и слышать твои чёртовы басни, погань! — Шаб не сдержался и грозно вскричал, заставив Хаз отшатнуться, а Эдею от испуга вскочить с кровати. Его лицо исказилось в гневе, а солнце падало так, что всё было залито кроваво-красным светом. Хаз смотрела на принца ошалелым взглядом и не могла скрыть своего испуга. Сейчас он и впрямь был похож на демона. Гримаса была нечеловеческая. — Как смеешь ты клеветать на королеву?! Пришла, чтоб причинить ей боль?! Не думай, что вильнёшь фигурой, и всё с рук сойдёт! Я хочу защитить её от таких, как ты, и ради этого я пойду на всё! Так что не стой у меня на пути! — П… прекратите, — тихо промолвила Эдея. Ей было неприятно и страшно. Две фигуры в комнате издавали громкие звуки, и у неё начинала болеть голова, а это раздражало и волновало. — Тебе не место здесь! — продолжал Шаб, не замечая ничего вокруг себя, кроме испуганной и почти задавленной его агрессией Хаз. Она сделала шаг назад, и Шаб чувствовал своё превосходство, торжествовал в глубине души и давил её своим взглядом, своим станом. И казалось, что он наступит ей на ноги, придавит, поглотит её полностью. — И я был бы рад, если бы ты убралась! — Перестаньте, пожалуйста, — кротко вставила Хаз, уже сто раз пожалев о сказанном. Она признала неправоту, но для начала нужно было хотя бы успокоить разгорячённого. — Вас мать про… — Заткнись! — Шаб в озверении ударил кулаком в сторону, не глядя. Будто водопад, посыпались цветные стёкла из витража, которому не было дано прожить и дня, и красный цвет залил пол. Хаз оттолкнула его. Не без труда, ведь Шаб был гораздо выше и крупнее. Он успел отскочить лишь на пару шагов от осыпавшегося витража, а ей самой бежать уже было некуда. И за это Хаз поплатилась — своим лицом. Острой болью отдалось в левой щеке, и кровь пролилась на одежду. Было несколько тонких порезов от мелких стёкол и одна, хоть и неглубокая, но большая рана от скулы до подбородка. — Вы не пострадали ведь? — обращается к Шабу. Принц остывает столь же быстро, сколь и вспылил. Пытается отдышаться после спора и испуга, но как-то не выходит. Неотрывно смотрит на кровь Хаз, а потом переводит взгляд на Эдею. Она напугана. Взгляд у неё растерянный, руки дрожат. Нужно утешить. Шаб пытается подойти, но ноги почему-то не слушаются. А Эдея смотрит на свои руки, видит маленькие порезы, исполосованную кожу и вскрикивает, не понимая, что произошло, падает вдруг без сознания. Шаб подрывается и хватает королеву, взволнованно сжимая её хрупкие плечи. Хаз бросается к своей сумке и достаёт оттуда какие-то лекарственные травы, пытается дать их Эдее. — Не подходи, — недоверчиво шипит Шаб. — Это Вы отойдите, ей нужен воздух! — непреклонно говорит Хаз. И Шаб почему-то покорно отступает перед той, кого недавно запугал до дрожи в коленках. Он считает, что ей, наверно, лучше знать, что нужно в этой ситуации. А её колени ведь до сих пор не прекратили дрожать, а кровь со щеки капала на шею и стекала вниз, оставляя след. Но Хаз, не обращая внимания на это, поднесла к лицу Эдеи какую-то сухую траву, мимоходом обрабатывая раны на руках. Хилая, похожая на мальчишку девка взяла на руки Эдею и уложила на кровать, заранее проверив, нет ли там осколков стекла. — Позовите кого-то, чтобы убрать это всё. Сообщите королю и принцу Шейну, если это Вас не затруднит. Скорее всего, понадобится не просто лекарь, а настоящий врач, чтобы привести её в сознание. Прошу, скорее. Шаб не понимал, почему ему указывают. Почему эгоистичная и наглая шарлатанка сначала беспокоится о других и совсем не думает о собственных ранениях. Не понимал, почему ему не дали хотя бы самому уложить Эдею на кровать. Может, Хаз думала, что он откажет, потому что просит она? Но ведь ради Эдеи он готов на всё, и он ясно дал это понять. Абсолютно на всё. — Вы хотели защитить её, но Вы же её и убьёте, — девчонка бросает добивающее предостережение, прикладывая ткань к своей раненой щеке. — Защитите её сначала хотя бы от себя самого.