The concept of the Bipolar spectrum

- Хреновая идея, Томас, - голос Терезы, неизменно тихий и плавный, впивается Томасу в уши точно визг железа о стекло. Парень морщится, едва удерживаясь от того, чтобы брезгливо передёрнуть плечами.       В огромных глазах Терезы - вселенская печаль и, кажется, слёзы. В сознании Томаса – едва сдерживаемое раздражение. - Да неужели? – Томас изо всех сил старается сделать вид, что не огрызается. Тереза вздыхает, сжимает тонкие губы, зябко ёжится. Вид у неё как у собаки побитой. Томасу было бы её жалко, если бы он злился чуть меньше. - Я понимаю, как это выглядит с твоей стороны, правда. Но я… - и снова сжимает губы, и снова в глазах сияет чистейшая кристаллизованная тоска. – Ты можешь мне просто поверить? Ну, хотя бы раз, Том?       Томас скрещивает руки на груди. Нет, верить Терезе он совершенно не хочет. Особенно в этот раз.       Тереза – красавица. Тёмные кудри, бледная кожа, усеянная полупрозрачными созвездиями веснушек, небесные глаза и точёная фигура лесной нимфы. Серьёзно, Томас совершенно уверен, что Тереза – самая красивая девчонка, если уж не из всех существующих, то хотя бы из тех, что он видел. Тереза умница – школу закончила с отличием, получила нехилый грант на обучение и личное приглашение от ПОРОКа – одного из элитнейших учебных заведений страны. Томас был влюблён в неё, сколько себя помнил и всегда точно знал, что абсолютно её недостоин.       Томас не был красавчиком и умничкой. Он был симпатичным, спортивным и неглупым парнем, которому повезло родиться с Терезой в одном десятилетии и вырасти в доме напротив. Повезло ему настолько, что когда в четырнадцать лет он, заикаясь и глупо краснея, признался шестнадцатилетней Терезе в любви, она не рассмеялась ему в лицо и не посоветовала найти кого-то своего возраста (разница между четырнадцатью и шестнадцатью годами всё же огромна!). Она ответила ему взаимностью. И следующие четыре года Томас пробыл в отношениях с Лучшей-Девушкой-на-Свете.       Ему говорили об этом все. Мама с первых же месяцев их отношений начала относиться к Терезе как к уже состоявшейся невестке и не уставала повторять сыну, что ожидает однажды быть приглашённой на их свадьбу. Минхо, лучший друг Томаса, любил время от времени присвистнуть и напомнить, что абсолютно не понимает, что Тереза в нём нашла. Родственники, друзья, знакомые и даже учителя – рой разномастных голосов все четыре года наперебой твердил Томасу, обладателем какого редкого сокровища он по нечаянности стал.       Томас правда любил Терезу. Не только (и не столько) за то, какой красавицей и умницей она была. Не за взгляды, полные зависти и восхищения, прожигавшие в них дыру на её выпускном балу (Тереза была в тёмно-синем платье, Томас был в состоянии восторженной прострации). Не за цвет школьного аттестата и глянцево блестящий пропуск в ПОРОК. Томас любил в ней то, насколько ей было плевать, что о ней думают. То, как искренне она смеялась, как сидела за учебниками до рассвета, но не потому что скоро экзамен, а потому что «Чёрт возьми, Том, отстань, тут такой случай занятный описан». Он любил её за ярко красный от холода нос, за голос, сорванный на маршах против военных действий.       Но нескончаемое многоголосое эхо, твердившее ему без конца, как же сильно ему стоит благодарить судьбу, четыре года, проведённых в бесплодных попытках хоть в чём-то сравниться с Великой и Прекрасной не прошли даром. Томас злился. Он знал, что Тереза бывает занудой, что в большинстве бытовых вопросов (они стали жить вместе с тех пор, как Терезе исполнилось восемнадцать) она лентяйка и эгоистка. Что, очевидно, это её возвышенный гений не позволял ей помыть за собой посуду или взяться хоть раз в месяц за пылесос. Что, разумеется, это совершенно, предельно понятно, что Томасу стоит похерить все свои планы на жизнь и посвятить себя бескорыстному и преданному служению её сияющего разума. Что ни одно из его увлечений, интересов или желаний не могут считаться стоящими внимания, если на то не дано её одобрение. Томас устал. Томас прожил четыре года (два из них – под одной крышей) с Прекрасной и Великой Мисс Совершенство и свалил к чёртовой матери.       Это не далось ему легко. Расставаться было тяжело и паршиво. Несмотря на злость, усталость и обиду, Томас всё ещё любил Терезу. А она, в свою очередь, совершенно не собиралась переставать любить его. Она кричала, плакала, вырывала из рук вещи, мешая Томасу их собирать. Била посуду, загораживала собой входную дверь, умоляла остаться и подумать «Ещё хотя бы неделю, Том, пожалуйста!». Когда же Томасу, ценой нечеловеческих усилий, удалось сбежать, она звонила. То свирепо шипела в трубку, что он мудак и «Проебал столько, сколько не можешь даже представить», то снова плакала, умоляла и обещала «Всё что угодно, Том, пожалуйста, я всё исправлю!». Томас каждый раз при этом чувствовал, как его сердце пронзает тысяча ледяных осколков цвета Терезиных глаз. Тереза абсолютно точно не собиралась сдаваться, так что Томас продолжил бежать. Сменил телефон, плюнул на вступительные в ПОРОК, к которым готовился, кажется, с самого рождения, съехал от родителей и поступил в первый попавшийся захолустный колледж, нашёл и последовательно сменил несколько дерьмовых подработок. И наконец-то стал свободен.       Почти четыре месяца он пробыл вдали от бесконечных «А вот Тереза!..», «Чувак, ты даже не представляешь, какой ты счастливчик» и «Том, пожалуйста, замолчи, мне сейчас вот совершенно не до этой ерунды». Общался с людьми, которые и знать не знали никакой Терезы, работал в ночную смену в придорожном кафе «Глэйд», изредка и без энтузиазма заглядывал в колледж. Кажется, впервые в жизни Томас осознал, что в мире существуют люди помимо Терезы. Что есть Гэлли – самодовольный придурок, возненавидевший Тома с первого же момента его появления в «Глэйде». Что есть Бренда – мрачноватая языкастая байкерша, появляющаяся в дверях кафе стабильно пару раз в неделю и курящая в помещении прямо под вывеской «Курить запрещено». Есть Чак – пухлый неуклюжий подросток, с которым Томасу неожиданно легко и интересно было общаться. Томас неожиданно для себя ощутил вкус совершенно другой жизни – жизни, в которой ему не нужно было за кем-то всё время поспевать и кому-то что-то бесконечно доказывать. Злость на Терезу постепенно сошла на нет, уступив место тупо зудящей тоске. И в какой-то момент, когда ему уже казалось, будто всё наладилось и началась новая жизнь, Томас обнаружил себя сидящим на байке, крепко обхватившим за талию Бренду, везущую его обратно домой.       Томас был практически уверен, что либо Тереза уже успела найти ему замену, либо что она вцепится в него, едва увидев, и снова начнётся бесконечная череда мольб-угроз. Ни тот ни другой варианты его не радовали, но парень чувствовал, что не имеет права не попробовать наладить хоть что-то. Он любил Терезу слишком долго, чтобы просто так взять и избавить от неё свою жизнь.       К его удивлению, Тереза не стала действовать ни по одному из предполагаемых сюжетов. Она вышла на улицу, когда он позвонил ей, стоя у подъезда, не решаясь зайти. Выслушала его сбивчивые объяснения-извинения, мужественно игнорируя застывшую неподалёку мрачным изваянием Бренду. Глубоко вздохнула и сказала: -Друзьями так друзьями. Кем угодно, Том, только не исчезай, пожалуйста.       И они остались друзьями. А потом появился Ньют.       Ну, вообще-то, появился он не сразу. До этого Томас успел с головой окунуться в новую, «холостяцкую» жизнь. Он внезапно осознал, что молод, неглуп и вполне приятен на вид, и что этого более чем достаточно, чтобы привлекать к себе внимание, как девушек, так и парней. Вновь обзаводиться серьёзными отношениями Томас не торопился, постановив для себя, что чем дольше ты близок с человеком, тем больше его недостатков замечаешь. Люди, видевшие Терезу где-то раз в день и реже, полагали, что она Прекрасный Ангел. Томас, проживший с ней бок о бок несколько сотен дней, знал точно, что это – то ещё испытание огнём. Вряд ли другие люди как-то от неё отличались.       Однако краткосрочными знакомствами Томас не брезговал. От недели до месяца – идеальный срок, чтобы узнать о человеке всё самое прекрасное, но не успеть раскопать какую-нибудь хрень. Родственники-друзья восприняли это не слишком радужно, но всё же с той или иной степенью понимания. - Ты так пытаешься забыть её, я понимаю. - Сказал отчим. И ещё человек пять. - Боже, надеюсь, вы хотя бы предохраняетесь. – Сказала мама, заехавшая как-то утром разбудить Томаса и обнаружившая, что в постели сына, помимо него находится какой-то парень. - Я блять, охуенно надеюсь, что ты предохраняешься. – Недовольно насупился Минхо. - Что ты этим пытаешься доказать, Том? – поморщилась Тереза. – Ты же не гей. - И что? – пожал плечами парень. – Бисексуальность! Шкала Кинси! Сексуальность – это спектр! Ау! - И ты правда в это веришь? – уточнила девушка. - В шкалу Кинси? - В то, что тебе нравятся члены. Томас на это смог только чаем подавиться.       На Терезу Томас, конечно, за это обиделся, но перерыв в сексуальных похождениях всё же сделал. Желание срочно потрахаться его особо не мучило, а вот печальный Терезин взгляд – более чем. И вот тут Ньют наконец-то появился. - Классная рубашка, - весёлый голос заставил Томаса вздрогнуть от неожиданности. Он оторвался от телефона и принялся судорожно шарить взглядом вокруг, ища источник звука. Им оказался высокий худощавый парень с взъерошенными светлыми волосами и солнечными искрами в тёплых карих глазах. - С-спасибо, - заикнулся Томас. - Ждёшь кого-то? – поинтересовался парень. Он стоял где-то в метре от Томаса, у самого входа в ПОРОК, небрежно прислонившись к мраморной колонне. В руках он рассеяно крутил пачку сигарет. Взгляд Томаса скользнул вверх от узких запястий к плечам. На парне была белая летняя майка, перечёркнутая ремнём сумки. – Я тебя тут уже видел раньше, но никогда – внутри. – Не дождавшись ответа, продолжил он. - Жду. Подругу. – Отчего-то Томас почувствовал себя максимально неловко. Парень был симпатичный. Он чуть щурился от солнца, и с губ не сходила лёгкая полуулыбка. - М-м-м. – Чуть лениво протянул он. – Долго ждёшь. Есть зажигалка? Томас шагнул вперёд, попутно роясь в кармане. - Держи. Как обычно. Тереза обещала, что в три закончит, но… - Так ты Терезу ждёшь? – парень всё так же лениво-неспешно вытянул сигарету из пачки, щёлкнул колёсиком зажигалки. – Она там вроде с доктором Янсоном разговаривает. Это обычно надолго. Спасибо, - кинул Томасу зажигалку. – Будешь? – протянул пачку. Чуть поколебавшись, Томас кивнул. Заядлым курильщиком (да и вообще курильщиком) он себя не считал; одно время, вдохновившись брутально-мрачным видом вечно смолящей Бренды, пытался пристраститься, но вкус его не впечатлил, а терпения (и денег) выработать зависимость не хватило. - Блять, - затянувшись, произнёс Томас. – Как же заебало вечно ждать. - Она там изобретает лекарство от смерти, ей не до временных условностей. – Ухмылка у парня была кривоватая, но совершенно не злая. – Я никуда не тороплюсь, если что. И я Ньют. - Томас. – Рукопожатие у Ньюта оказалось крепким, а пальцы – чуть шероховатыми и тёплыми. – Ты тоже здесь учишься? - В ПОРОКе-то? – рассмеялся парень. – Нет, конечно! За кого ты меня принимаешь, за ботана, вроде Терезы? И опять это прозвучало совершенно не обидно. Ньют, казалось, просто излучал добродушие. - Тогда откуда её знаешь? - Пересекаемся иногда в коридорах, здороваемся. – Ньют пожал плечами, делая очередную затяжку. Сероватый табачный дым смотрелся поразительно контрастно с его тёплым живым лицом. - А что ты тут де… - Так ты тот самый Томас, да? – практически непринуждённо перебил парень. Карие глаза впились в Томасово лицо с резко вспыхнувшим интересом. - Скорее всего, - кисло предположил Томас. «Тот самый Томас» скорее всего подразумевало «Тот самый Мудак, разбивший сердце Прекрасной Терезе». Ньют заинтересованно вскинул бровь. - Больная тема? Хорошо, проехали. Ты сам-то где-нибудь учишься? Что, тоже не спрашивать? Бо-оже, дай подумать… Классная погода, правда?       Погода была классная. Наверное. Томас не был уверен. Честно говоря, Томасу было абсолютно плевать, какая там вообще погода. Не ураган, и славно. Классным был Ньют. Очень классным. Они простояли у пафосной колонны ПОРОКа до заката, разговаривая, скурили на двоих всю Ньютову пачку и ни разу за это время Томас не вспомнил, что вообще-то, пришёл сюда не за этим. - Боже, Том, прости меня, пожалуйста! – вид у Терезы был и правда раскаивающийся. – Я забыла… - Вот это новость, - с некоторым усилием напуская на себя недовольный вид, ответил Томас. Ньют беззлобно ухмыльнулся, глядя на него. – Это не мне вообще-то надо было. - Ты мог позвонить. – Робко заметила девушка. - А ты бы ответила? – скептически приподнял бровь Томас. - Ну прости! – виноватое выражение сменилось на досадливое, Тереза раздражённо махнула рукой, чуть не заехав Ньюту по носу. – Ой, привет. А ты почему здесь? – неуверенно спросила она. - Ты разве не... Ньют улыбнулся, поправляя сумку на плече. - Я охранял для тебя Томаса, чтобы его не украли. Тереза озадаченно моргнула и издала неясный звук, похожий на «Оу». - Пойду, пожалуй. – Ньют отлип, наконец, спиной от колонны и приподнял ладонь в прощальном жесте. – До встречи, Томми. От этого краткого «Томми» на Томаса пахнуло чем-то неуловимо тёплым. - Ага. – Запоздало среагировал он вслед. Провожая Ньюта взглядом, Томас заметил, что тот заметно прихрамывает. Тереза поджала губы, но промолчала.       Этим же вечером Томас находит страницу Ньюта в фейсбуке. Нет, что вы, он вовсе не сталкер. К тому же, это было совсем не сложно – Ньют быстро обнаруживается в друзьях у Терезы. Томас не меньше получаса листает страницу, не решаясь отправить запрос. У Ньюта довольно много фотографий. Часть – чёрно-белые, строгие, почти на всех он курит и смотрит куда-то вдаль, мимо объектива. Часть – кривоватые селфачи или размытые полутёмные фото в лучших традициях алкотусовок. Людей много, они в основном мельтешат разноцветными пятнами, не откладываясь в памяти, но одного – мрачноватого чёрного парня – Томас запоминает. На нескольких фотках они с Ньютом просто сидят рядом, на сэлфи Ньют корчит нелепое лицо, а парень всё так же невозмутим, как и на предыдущих изображениях. На одной парень сидит на диване, а Ньют развалился рядом, закинув на него длинные ноги. Крупная тёмная ладонь лежит на Ньютовом колене естественно и небрежно, точно парень и сам особо не замечает этого. Томас пялится на это фото минуты две, пытаясь понять, есть ли у него хоть малейшее право испытывать ревность.       Диалог с Ньютом завязывается легко. Тот написал Томасу практически сразу как тот набрался мужества всё же кликнуть на «добавить в друзья». Первые несколько секунд Томас испытывал мучительный стыд и острое желание удалиться изо всех соцсетей разом. Через пару часов он уже нестерпимо хотел выяснить, что же это за чёрный парень на фотографиях (а ещё сильнее – чтобы его на них не было). Через день он выяснил, что парня зовут Алби, что он лучший друг Ньюта, и чувствовал себя неприлично счастливым от этого знания. Спустя пару недель они договорились вместе выпить. «У какого-то одногруппника Алби вроде день рождения» - беззаботно написал Ньют – «а может и нет. Может они просто решили нажраться. В любом случае, я один сдохну в этой толпе снобов-интеллектуалов. Приходи и спаси меня!» - Томас практически готов бежать куда угодно. Лишь бы Ньют продолжал ему писать.       Ньют предложил Томасу привести кого-нибудь с собой. Немного помаявшись, глядя на жалобы о снобистско-интеллектуальной компании, он всё же решил позвать Терезу. Та сначала отнеслась к предложению с энтузиазмом, но стоило Томасу дойти до фразы «Ньют сказал», как лицо Терезы приняло страдальчески-неодобрительное выражение. Точно в защитном жесте обхватив себя руками, Тереза сообщает Томасу, что идея тесного (горизонтального) контакта с Ньютом – херовая.       Томас правда не хочет с ней ругаться. Он достаточно чётко уяснил для себя, что Тереза в его жизни – константа, необходимая её составляющая. Поэтому он с усилием проглатывает слова о ревности и о том, что уже довольно долгое время его личная жизнь – не её грёбанное дело. Но, кажется, Тереза считывает их в его глазах. Лицо её застывает, щёки слегка краснеют. Стадия тоски и мольб сменяется стадией агрессии. - А знаешь, - говорит она, - плевать. Думай, что хочешь, Том. Если тебе так нравится считать меня вечно обиженной бывшей… - Да никем я тебя не считаю! – огрызается Томас. – Ты можешь просто объяснить, почему он тебе так не нравится? - Я не говорила, что он мне не нравится, - качает головой Тереза. – Просто… ну… Ньют – не тот человек, с которым стоит строить отношения. «Зато ты – тот» - едва удерживается от ядовитого комментария Томас. - Почему? – почти сдержанно интересуется он вместо этого. Тереза только жалобно изгибает брови. – Ладно, - раздражённо машет рукой парень, - хочется тебе разводить таинственность – развлекайся. - Да не могу я тебе ничего сказать, Том! – взрывается Тереза. – Какой же ты упрямый мудак! – Томас только руками разводит.       На вечеринку он зовёт с собой Минхо. Тот слыхом не слыхивал до этого вечера ни о каком Ньюте и с нравоучениями к Томасу не лезет, за что тот ему бесконечно благодарен. - Симпатичный хоть? – только и интересуется он по дороге. Томас кивает, пряча усмешку. Минхо качает головой. – Бля, не понимаю я этого. – Вздыхает он. – Ну не для того мужику жопа дана, чтобы в неё… - Томас ржёт в ответ. Всерьёз злиться на Минхо за это он не может. В конце концов, несмотря на бесконечно прелестные манеры и удивительную тактичность, Минхо принимал Томаса любым безоговорочно и тот решил для себя, что этого более чем достаточно.       Ньют встречает их на автобусной остановке. - Сами не дошли бы – тут пиздец дорога. – Сообщает он вместо приветствия и, в общем-то, не врёт. Минут двадцать они втроём петляют по узким одинаковым серым улицам, бесконечно чередуя повороты направо-налево. - Ебучий лабиринт, - присвистывает Минхо. Ньют в ответ радостно фыркает. - Что с ногой? – демонстрирует Минхо своё очаровательное чувство такта. Ньют беззаботно улыбается в ответ: - Упал. - С кровати? – Томас морщится и подумывает уже незаметно пнуть Минхо ногой. Но Ньюта допрос, кажется, только забавляет. - Типа того. – Улыбается он. – Пришли.       Они оказываются возле неприметного плохо освещённого подъезда. Внутри – такая же однообразная, как и улицы, череда лестничных пролётов приводит их к дверям квартирки, явно слишком тесной для более чем десятка человек, набившихся в неё. Ньют представляет Томаса Алби – в жизни он кажется ещё более мрачным, и не сказать, что Томас в восторге от встречи. Алби высокий, симпатичный, ширина его плеч практически равна ширине дверного проёма, и с Ньютом он ведёт себя настолько естественно и легко (касается мимоходом плеча, привычно-автоматическим движением придерживает дверь, кривовато ухмыляется в ответ на Ньютову болтовню), что Томасу больших усилий стоит притворяться, будто он хоть сколько то рад знакомству. А вот Минхо Алби очень даже проникается. Томас не успевает до конца осмотреться в чужой квартире, как пронырливый азиат испаряется куда-то в область балкона, утащив с собой Алби чуть ли не под ручку. - Кажется, у меня только что увели лучшего друга, - хмыкает Ньют, не выглядя, впрочем, особенно расстроенным. Он снова одет в тонкую майку, поверх неё – расстёгнутая клетчатая рубашка. В вырезе виднеются острые ключицы и Томас честно старается туда не пялиться. Ньют проводит Томаса на кухню, вручает ему стакан с чем-то непонятным, но однозначно высокоградусным – хмелеет парень рекордно быстро. Свободных стульев нигде не оказывается и Томас с Ньютом устраиваются на кухонном полу. Периодически через них перешагивают люди в различной степени алкогольного опьянения. Пару раз их пытаются втянуть в крайне своеобразный разговор о цветоперспективе, но Томас на это только глупо моргает, а Ньют начинает смеяться и похабно переиначивать заумные термины – и их оставляют в покое. По телу Томаса постепенно разливается лихорадочное пьяное тепло, периодические случайные (ли?) прикосновения Ньюта к обнажённой коже рук обжигают огнём. Ньют улыбается, сверкает задорно карими глазами, размахивает руками настолько экспрессивно, насколько позволяет стакан, находящийся в одной из них и говорит «Томми». От этого Томаса каждый раз чуть ли не электрическим разрядом прошивает.       Томас сидит, прислонившись к стене и вытянув ноги перед собой и, повернув голову, смотрит на Ньюта – тот увлечённо рассказывает ему какую-то невероятную историю с одной из прошлых попоек (Томас не слушал, даже не пытался). Светлые вихры падают на лоб, и Ньют каждый раз резко дёргает головой, стараясь их убрать. С его губ не сходит улыбка, живая, яркая, искристо-тёплая. И Томас целует даже больше эту улыбку, чем самого Ньюта.       Он отстраняется спустя пару мгновений. Ньют смотрит на него внимательно, чуть склонив голову набок. Улыбка, кажется, всё ещё таится где-то в уголках его губ, и это даёт Томасу какую-никакую надежду. - Прости. – Томасу неловко от внезапной тишины. На кухне, помимо них, ещё человека три и, на самом деле, тишина не такая уж резкая. Фоном продолжает звучать чей-то оживлённый спор, щедро приправленный мутной искусствоведческой терминологией. Но Ньют молчит, и это ввергает Томаса в состояние лёгкой паники. – Я… - заикается он. Ньют вскидывает бровь, всё так же молча. Томас решает, что терять ему нечего и целует его снова. Губы у Ньюта тёплые, податливые. Он отвечает Томасу почти сразу же, приоткрыв рот и, с неожиданной для не очень трезвого человека скоростью и координацией, перекидывает ногу через Томасовы, оказываясь практически сидящим на нём. Горячие ладони ложатся Томасу на плечи, чужое, отдающее алкогольной горечью, дыхание смешивается с собственным. Томас обхватывает Ньюта за пояс, притягивая ближе к себе. Его язык медленно и не в пример рукам осторожно проникает Ньюту в рот. Тот коротко его прикусывает, точно дурачась. Томасу нестерпимо, одуряюще хорошо. Ему жарко, в голове туман, а на коленях, невыносимо близко, сидит Ньют. И целует его, Томаса, в ответ. - Блять, ну вы ещё потрахайтесь тут! – раздражённый девичий голос откуда-то сверху неприятно выдёргивает Томаса в реальность. Ньют отстраняется с раздражённо-разочарованным вздохом. - Ну, раз ты так просишь, - широко ухмыляется он. Томас фыркает. Девица сверху тоже. Рука Ньюта быстро и вполне решительно скользит вниз, по направлению к ширинке и Томасу резко становится не смешно. - Алби! – взвизгивает девчонка, и Томас еле удерживается от того, чтобы не взвизгнуть вместе с ней. Рука у Ньюта горячая и давит на пах довольно таки ощутимо. Слишком ощутимо. – Убери своего извращенца!       Алби материализуется на кухне будто бы в то же мгновение, и стряхивает Ньюта с Томаса чуть ли не за шкирку. Томас поднимается на ноги, чувствуя, как в крови горит смесь неловкости и непонимания, окрашивая лицо в цвет печального помидора. Алби отводит Ньюта в коридор, крепко держа за локоть и что-то негромко ему выговаривая. Ньют быстро и сердито выкручивается из его хватки и, решительной вспышкой телепортировав на кухню, выдёргивает оттуда Томаса. - Пойдём, Томми. – И, кажется, уже в следующее мгновение они оказываются на улице. Прохладный ночной воздух бьёт Томаса хуком справа в разгорячённое лицо, заставляя картинку перед глазами немедленно поплыть, а мир – накрениться. - Порядок, Томми? – руки у Ньюта гораздо крепче, чем можно подумать, глядя на его хрупкое телосложение. Он прислоняет Томаса к стене и придерживает за плечи, обеспокоенно заглядывая в глаза, пока тот пытается вернуть миру равновесие. - Ты и Алби… У вас… Вы..? – вестибулярный аппарат постепенно справляется с перегрузкой, но ресурсов Томаса пока не хватает на то, чтобы одновременно стоять вертикально и грамотно формулировать мысль. В голову неожиданно лезет Тереза с её «хреновой идеей». Что ж, если у Ньюта есть высокий, широкоплечий чёрный парень со взглядом убийцы – идея действительно не айс. - Мы не. – Ньют качает головой. – Ничего такого. А ты что подумал? – парень весело фыркает. – Да он гетеросексуальнее Супермена! - Я бы не был так уверен насчёт Супермена, - бормочет Томас, - это его обтягивающее трико… Какой натурал такое напялит? Ньют смеётся заливисто, чуть откинув голову назад. Руки его соскальзывают с плеч Томаса и зарываются парню в волосы. - Томми, - говорит он практически серьёзно, но на губах всё ещё играет лёгкая полуулыбка. – Если бы у меня было что-то с Алби, я бы не стал с тобой целоваться. Пожалуйста, не думай обо мне совсем уж плохо. Томас чувствует себя пристыженным. - Я ничего плохого о тебе не думал. – Бормочет он сконфуженно. – Просто сцена была… Ну… - Алби просто очень не любит, когда я позорю его перед его пафосными университетскими друзьями. – Ньют досадливо дёргает плечом. – Но мы с ним не спим. Ну, то есть спим, конечно – мы живём вместе. Но не трахаемся. Правда. - Ладно, - заторможено кивает Томас. Ньют чуть склоняет голову набок. Руки его перемещаются с затылка Томаса на шею, очерчивают большими пальцами линию челюсти. - Ладно? – уточняет он. Вместо ответа Томас вновь целует его. Всё равно ничего лучшего его мозг сейчас сгенерировать не может.       В отношения Томас проваливается с какой-то совершенно космической скоростью. Это даже как-то напрягает. После Терезы, Томас был уверен, он уже никогда не сможет подойти к человеку так близко и также близко подпустить его/её к себе. Однако, судя по всему, Ньюту он об этом сообщить забыл. Тот обосновывается в жизни Томаса так быстро и невозмутимо, что Томасу начинает казаться, что Ньют был в ней всегда.       День (а точнее ночь) их первого поцелуя заканчивается у Томаса дома. Как они там оказались – Томас не помнит. Вроде бы он попросил Ньюта довести его до автобусной остановки, а тот увязался проводить дальше. Может, Томас сам предложил поехать к нему. А может они и вовсе не озвучивали эту идею. Как бы то ни было, они оказались в квартире Томаса.       Помирившись с Терезой, он вернулся в родной город, но возвращаться к маме с отчимом не стал. В конце концов, мама и так проявила к Томасу чудеса понимания, и заслужила право продолжать жить с Винсом наедине. Снял дешёвенькую однушку неподалёку от Терезы, нашёл очередную хреновую работу. До колледжа, правда, добираться нужно теперь было несколько часов, но Томас слишком редко там появлялся, чтобы это всерьёз его беспокоило. - Ты, кажется, говорил, что один живёшь. – Ньют стоит, прислонившись к стене, и со снисходительной улыбкой наблюдает за тем, как Томас пытается сохранить равновесие, снимая ботинки. - Ну да. - Тараканов ты, значит, за соседей не считаешь? – в голосе Ньюта звенит смех. Томас не уверен, ведёт его от невыветрившегося из крови алкоголя или же от этого голоса. - Иди ты. – Томас, наконец, избавляется от ботинок и шагает к парню, решительно втягивая того в поцелуй.       Руки лихорадочно скользят по телу, обжигая прикосновениями о кожу, то задирая футболку, то цепляясь за пояс джинсов. Несколько мгновений – и прижатым к стене оказывается Томас. Ньют решительно перехватывает инициативу, целуя-кусая шею, скользя-царапая ногтями по бокам и спине, то прижимаясь всем телом, то отступая, чтобы справиться с пуговицей на джинсах. Томас давится собственным стоном, когда Ньют опускается на колени. Руками парень запутывается в Ньютовых волосах, пытаясь создать хилую иллюзию контроля, но на деле Томас весь во власти движений чужих рук, губ и языка. Томас сорвано дышит, стонет, откидывает голову назад, стукаясь затылком о стену. Во рту у Ньюта горячо и тесно, а быстрые, порывистые движения языка и губ полностью лишают Томаса способности связно мыслить.       Дальнейшее Томас помнит спутанными отрывками и больше звуками и ощущениями, чем зрительными образами. Вот жаркое прерывистое дыхание опаляет шею. Вот Ньют лежит под ним, горячий и стонущий, тянет Томаса на себя, царапая короткими ногтями спину и шею. Вот Томас вбивает Ньюта в жёсткий матрас, закусывая губу, чтобы не заскулить, а Ньют выгибается под ним, подставляя беззащитно горло и хрипло-рвано полушепчет полустонет «Томми…».       Проснувшись утром, Томас, наверное, не меньше получаса разглядывает спящего рядом парня. Ньют спит на спине, откинув одну руку в сторону и смешно приоткрыв рот. Томас задумчиво разглядывает золотистые вихры, обрамляющие безмятежное, очень юное лицо и гонит прочь неожиданные ассоциации с Дорианом Греем. За окном празднично сияет солнце, почти такое же золотое, как волосы Ньюта, и Томас впервые за очень долгое время чувствует себя так, точно всё хорошо.       К Ньюту не пришлось привыкать. Он подошёл к жизни Томаса как недостающий кусочек паззла к мозаике. Друзья, правда, отнеслись к этому утверждению скептически. - Ну ебануться романтика. – Пренебрежительно фыркнул Минхо. - Это всё эндорфины, Том. Скоро пройдёт. – Сказала Тереза, глядя на Томаса со смесью презрения и жалости. - Пиздануться просто, чушь какая. – Лениво выдохнув табачный дым, припечатала Бренда. Гэлли, стоявший рядом, неприятно заржал. - Да идите вы все нахуй! – сказал Томас. Ему было хорошо, он был счастлив, и эта кучка злобных пессимистов не в силах была его переубедить.       Ньют был хорошим. Ньют был добрым. Парнем, который покупал незнакомцам кофе и говорил «оставьте сдачу» продавцам в ларьках. Парнем, который мог сорваться посреди ночи и поехать к другу, которого бросила девушка и одолели суицидальные настроения. Немного скрытным. Даже не «немного», на самом деле. Эта черта была единственным, что могло бы напрячь Томаса, но скрытность Ньютова очень редко бросалась в глаза. Он смеялся, сверкал огромными глазами и переводил тему так естественно, что Томас уже через минуту забывал, что намеревался всё же выяснить, зачем Ньют периодически ошивается в ПОРОКе или почему хромает. В конце концов, не то, чтобы Томас так уж рвался сам посвятить Ньюта во все тонкости и подробности девятнадцати лет своей жизни.       А ещё он был весёлым. Очень весёлым. Томасу иногда казалось, что у Ньюта в принципе не бывает плохого настроения. Иногда, правда, у него мелькали краткие вспышки агрессии, когда он начинал орать по телефону на Алби или швыряться посудой через всю кухню. Но они растворялись также быстро, как и появлялись, не оставляя следов, кроме, разве что, осколков очередной чашки. В целом же с губ Ньюта практически никогда не сходила улыбка, его могло рассмешить практически что угодно и мозг его, казалось, круглосуточно фонтанирует идеями различной степени безбашенности. - Ты вообще спишь когда-нибудь? – интересуется отчаянно зевающий Томас. Времени два часа ночи, и Ньют тянет его за собой по улице, чуть ли не излучая энергию. - Сон – это самая бессмысленная трата времени на свете, Томми! – отмахивается Ньют, продолжая тянуть парня за собой будто на буксире. – Треть своей жизни мы проводим, тратя её впустую, и даже не замечаем этого! А время, Томми, бесценный ресурс! - Сон – это классно. – Робко пытается возразить Томас. В общем-то, он уже проснулся (ну, или смирился), но из упрямства гнёт свою линию. - Сон – это железная ловушка сознания. Мы ежедневно добровольно запираем свою личность в клетку из чёртовых иллюзий, подменяя ими реальность и думаем, будто бы так и надо. Чушь! - От депривации сна люди умирают. – Зевает в ответ Томас. Ньют оборачивается и с возмущением дёргает Томаса на себя. В глазах его сияют сверхновые, на губах – неизменная улыбка. Ньют впечатывает Томаса в ближайшую стену, заботливо подставив ладонь, чтобы тот не ударился затылком о бетон. От этого жеста Томас чувствует себя четырнадцатилетней влюблённой школьницей. - Ты зануда, Томми, - выдыхает Ньют ему в лицо, зарываясь пальцами парню в волосы. – Ты когда-нибудь заткнёшься? - Заткни меня, - предлагает Томас, надеясь, что звучит это сексуально, а не жалко, и что Ньют не услышал, как его сердце пропускает удар. Ньют успевает обжечь Томаса очередной улыбкой, прежде чем впивается в его губы своими. Томас стонет ему в рот, полностью отдавая инициативу в чужие руки. Эти самые руки жадно обшаривают его плечи и грудь, проникают под футболку, и контраст холодного ночного воздуха и горячих Ньютовых ладоней заставляет Томаса застонать снова. - Так, - с видимым трудом отстраняясь, тяжело выдыхает Ньют, - нахер всё. Пошли домой, а то я трахну тебя прямо здесь.       Томасу приходится несколько раз мысленно повторить себе, почему не стоит заниматься сексом ночью на улице, прежде чем он находит в себе силы разжать ладони, судорожно вцепившиеся в Ньютову футболку. Дорога до дома кажется вечностью.       Едва переступив порог, Томас позволяет себе полностью заблудиться в пространстве и времени. Он теряется в ощущениях губ, языка и рук, жадно исследующих его тело. Ньют, кажется, повсюду, точно бесплотный дух. Целует, гладит, вылизывает, прижимается и прижимает к себе, скользит руками по телу, сжимает-гладит-целует… Томас оказывается на коленях раньше, чем успевает сообразить, раньше, чем они успевают добраться из коридора в спальню. Дрожащими руками он избавляет Ньюта от джинсов и трусов и берёт член в рот быстрее, чем его успевают догнать мысли о том, что это первый его подобный опыт и «а чо вообще делать надо». Он совершает на пробу пару движений головой, скользя губами взад-вперёд и, судя по хриплому «Бля-ять, Томми…», раздавшемуся откуда-то сверху, не очень ошибся в расчётах. На затылок ему ложится тяжёлая рука, в меру твёрдо задавая темп. Движется Томас всё равно слегка неровно, только осваивая процесс. Дышать сложновато, сглотнуть вообще не получается, но Ньютовы стоны вперемешку с ругательствами и его рука, судорожно сжимающая волосы, с лихвой окупают любой дискомфорт.       Ньют мягко отстраняет Томаса до того, как кончит. На щеках его яркий румянец, в глазах – лихорадочный блеск. Он почти грубо тянет Томаса в сторону спальни. - Трахни меня, - шепчет он, торопливо избавляя Томаса от оставшейся на нём по недоразумению одежды.       Томас вбивает податливое тело в матрас резкими толчками. Он прижимается теснее, целуя-кусая плечи-шею-загривок. Теснее, ближе, резче-резче-глубже… Ньют стонет под ним протяжно-глухо, вцепившись, кажется, зубами в подушку. Томас думает, что кончит тут же, если Ньют вдруг прошепчет «Томми» своим невыносимым охрипшим голосом.       Томасу недавно исполнилось девятнадцать лет. Томас учится в паршивом колледже, ходит на паршивую работу и полгода назад расстался с Самой-Прекрасной-Девушкой-на-Свете. Томас встречается с парнем, который спит от силы три часа в сутки, смеётся с нотками истерики в голосе, трахается каждый раз точно в последний, зовёт Томаса «Томми» и в глазах которого сияют неоновые звёзды. Томас позволяет себе решить, что со второй попытки он нашёл любовь своей жизни. Томас позволяет себе поверить, что счастлив.       А потом случается пиздец.