Смертельная игра

Шумно вздыхает, пряча лицо в ладони так, что были видны только ее темные глаза, и медленно пятится назад, пока не взрезалась спиной в позолоченные ручки дверей. - Господи, Ваше Высочество… - голос тоненький, дрожит и чуть ли не срывается от того напряжения, что пропитывает сейчас все ее тело. Ётун шипит. Все еще склоняется надо мной, сидя на моих зажатых между его крепких ног бедрах, касается острым кончиком носа алой щеки и обжигает ее горячим дыханием. Глаза в глаза. И все равно, что мое лицо меняет краски быстрее скорости ветра, ибо воздуха, холодного, черт возьми, ядреного воздуха, мне не хватало сейчас катастрофически. До дрожи в лежащих мертвым грузом на кровати коленях. Все равно. Нос к носу. Глаза в глаза. Какой бы редкостной сволочью и скотиной он не был, его глаза были красивы: яркие, зеленые, сравнимые, пожалуй, только со свежей травой на весеннем лугу, и по злобе превосходящие всех. И что-то мне подсказывает, что всю его злобу я в самое ближайшее время смогу ощутить на своей шкуре… Они были по-красивому злыми. Они обжигали холодом ненависти, заставляя смотреть и смотреть в них. Тонуть без надежды на спасение. Эти знания и ощущения бесят, заставляя меня морщиться то ли от того, что я вообще обращаю внимание на его глаза, то ли от того, что он угрожающе нависает надо мной, всем своим видом обещая придушить меня не сегодня, так завтра. Пальцы вшивого ётна, нехотя и недовольно, отпускают мою шею, не забывая начертить на ней тонкую, едва заметную, но прекрасно ощутимую царапину своими острыми когтями, как бы оставляя после себя след. Метки расставляем, значит, да?! Но я лишь закатила глаза, слегка морщась от неприятных ощущений, и начала ворочаться под ним, нагло требуя того, чтобы меня отпустили. Даже колени, до этого дрожащие, будто бы меня голышом выставили на мороз, сейчас согнулись и настойчиво врезались острыми чашечками в бедра и низ спины трикстера, просто вопя от того недовольство, что сейчас меня переполняло. Однако, если хорошенечко замаскировать гнев, бушующий сейчас по всему телу, я могу сказать и выразить свою благодарность этому недобогу за то, что тот все-таки соизволил отпустить мою шею и наполнить легкие жизненнонеобходимым воздухом. Будто бы с души упал валун, утягивая за собой все мучения. Оставив лишь одно. Черноволосое, зеленоглазое и настолько отвратительное, что соблазн выплюнуть ему в лицо все, что только скопилось за столь короткий промежуток времени нашего с ним общения, прямо в надменную рожу этого ётуна росло с бешенной скоростью. Слышу тихий рык раздражения, будто бы его прервали на самом интересном. Ну да, посмели оборвать сей спектакль моей смерти. Беспредел, право слово! Решив, что проблемы в присутствии этой служанки, которая точно имела в своих обязанностях такой пунктик, как сообщение всей полученной информации Фригг, мне не к чему, еле-еле сдерживаю рвущийся на свободу недовольный комментарий, от которого меня бы явно искали в водах самой ближайшей лужи уже сегодня, и толкаю это безобразие в плечо, сильно и весьма, как я надеялась, больно, чтобы оно, наконец-то, соблаговолило теперь слезть с моего не железного, а вполне себе хрупкого тела. Переводит свой горящий яростью взгляд на мое, недовольное и пылающее всеми цветами алого, лицо. Тихо хмыкает и улыбается краешком тонких губ, будто бы прочитал все мои мысли. Была бы у него магия, я бы и не сомневалась в этой перспективе, что маячила прямо перед носом моего разума. Но, так как магии нет, за что – Великая Слава Одину, беспокоится мне не о чем. Взгляд лениво скользит по мне и поднимается вверх, встречаясь со все еще стоящей в дверях служанкой. Миниатюрная, зажатая, серая. Руки дрожат, уже неосознанно прирастая ладонями друг к другу, будто бы умоляют пощады. Его лицо на секунду искажается таким отвращением и злобой к этой бедолаге, что я уже начала беспокоиться о ее здоровье и благополучие. Но всего лишь на секунду, ибо в следующий момент трикстер опять окинул ее столь безразличным взглядом зеленых глаз, что от него легко можно было бы насмерть замерзнуть, превратившись в ледяную статую ётуну на потеху. Нам же так не хватает ледяных великанов, да? Все еще не убирает ладони с моих плеч, сдавливая их так сильно, словно они являлись причиной всех его бед, трагедий и далее по списку. Гад. Локи, олицетворяя собой сейчас вершину презрения и безразличия, которые только есть во всех девяти мирах, вальяжно выпрямляется на кровати, все еще не пытаясь слезть с меня, а лишь наоборот - придавливает ноги к простыням так сильно, что пошевелить можно было только мизинцами. На большее у меня не было Их Величайшего дозволения. Тонкие и длинные пальцы, с которыми у меня уже были личные счеты, медленно поднимаются вверх, так чинно и благородно, что просто тошнило, и надменно подзывают к себе эту бедную девушку. Трясется, пускает по своим жилам страх. Карие, темные, чуть ли не черные глаза, с небывалым ужасом внутри, впиваются жалостливым взглядом в пол, уже молча умоляя пощадить ее ничего не понимающую тушку, которая так нагло посмела прервать своих Господ. Словно забитая мышка, которую за каждое небрежное движение жестоко избивали, маленькими, тихими шажочками приближается к ётуну, держа руки сцепленными в замок прямо перед грудью. Господи, какой ужас.... Какое же отвращение она вызывает одним своим зашуганным видом. Нет ни сочувствия, ни жалости, ни безразличия. Отвращение. Противное, скользкое, затягивающее. Ну как можно пресмыкаться перед этим уродом?! Мои брови презрительно изгибаются, что не укрывается от гадко ухмыляющегося ётуна, который краем глаза продолжал наблюдать за мной. - Нужно быть любезнее с той, что тебе жизнь спасла, - тихо шепчет в холодную тишину комнаты, коя нарушалась лишь моим шумным дыханием. - Я у тебя еще не спрашивала с кем и как мне надо себя вести, - огрызаюсь, мысленно вырывая эту ухмыляющуюся башку из шеи. - Повезло тебе… - рука опять сжимает горло, заставляя меня подавиться воздухом, в последний раз сдавливает сильнее, чем выбивает из меня очередной отнюдь не жалобный и умоляющий хрип, и тут же разжимается, царапая ногтями тонкую кожу шеи, - Сегодня повезло. Но не завтра… - сам хрипит на ухо, позволяя своим черным патлам упасть мне на лицо, что на силу заставляли вдыхать его терпкий запах, и тихо посмеивается над моим сморщенным носиком, большим пальцем продолжая царапать шею. Я судорожно глотаю воздух, позволяя холоду обжигать легкие, и резким ударом ноги, наплевав на присутствие здесь служанки Фригг, спихиваю с себя этого монстра, сама ухватываясь за покрасневшую, как его ладони, где изволили расписаться мои ногти, шею. Желанный мороз заполняет меня всю, приятно отяжеляя легкие, уже успевшие соскучиться по этим ощущениям. Не могу сдержать облегченной улыбки, прикрывая вымученно глаза, пока все еще продолжала наслаждаться этим режущим чувством. Господи, какая же благодать… А он все смотрит, сидит рядом, прямо около меня, надменно-холодно изгибая бровь, на помятых его стараниями простынях, внимательно изучая, простреливая меня своими горящими глазами, которые я, как и его пальцы, вырву обязательно. Не налюбовался?! Будто бы опять прочитывая мои мысли, ухмыляется краешком губ, находя без всякого усилия мои глаза и впиваясь в них в ответ раскаленным взглядом, и тихо, так, что его можно было услышать только в гробовой тишине, говорит: - Подойди сюда, - чуть ли не шипит в сторону все еще дрожащей от страха служанки, не отрывая своего взгляда, надменного и убивающего одновременно, от меня. Она жмется в углу и, когда до ее ушей доносится холодный голос трикстера, снова вздрагивает, поднимая испуганный взгляд на рядом сидящего Локи, и тут же пряча его в причудливых узорах широкого ковра. Подходить явно не собирается, чем вызывает во мне неподдельный интерес. Неужто она такая смелая? - Имя? – я приподнимаюсь на локтях, решая взять этот маленький «допрос» в свои руки, лишая ётуна удовольствия, на что он зло сверкнул своими жалкими глазенками, и оценивающим взглядом пробегаюсь по ее миниатюрной фигурке. Бледная, как смерть, от чего создавалось ощущение того, что ей явно не хватает солнечного света, тусклые каштановые волосы кудрявыми прядками торчать из-под серого платка, завязанного в аккуратный узел на затылке, а глаза, темные, карие, такие огромные, что в них точно можно было провалиться и разбиться на смерть, горят таким ужасным страхом. Таким тягучим, темным страхом. Боишься? Локи наблюдает за мной, изгибая бледные губы в легкой ухмылке, а потом выжидающе смотрит на эту девушку, все еще сидя на кровати. На моей, черт возьми, кровати. Его это вообще не волновало и он еще шире ухмыляется, видя, как девушка испуганно поднимает на меня глаза, полные немого вопроса. - Как зовут? – я тихо фыркаю, поражаясь ее глупости, а она сильнее вздрагивает, наверное, осознавая всю нелепость ситуации, и тихо шепчет: - Инга, Госпожа… - Инга, значит… - задумчиво протягиваю, усаживаясь теперь на кровати нормально, и, изгибая вопросительно бровь, ожидаю ее дальнейшего ответа на мой молчаливый вопрос. Локи лишь недобро ухмыляется, будто бы обещая мне непременное продолжение "семейной сцены", и презрительно бросает, благо, уже не мне: - И что же ты хотела, дорогая моя? От столь нежного и мягкого обращения в дрожь бросило не только девушку, но и меня. "Дорогая моя"... Будто бы она - его собственность. Кукла, вещь, игрушка. Хотя, ётун в этом и не сомневался, будучи полностью уверенным в правоте и справедливости сего факта. Раздражало лишь одно - эта участь уготована и мне. Уготована и угрожающе сидит рядом со мной на кровати, приглаживая длинными пальцами сальные патлы. - Госпожу... Госпожу просят позвать на террасу... - заикается, дрожа всем телом. Теперь понимаю, почему трясучка так бесит ётуна. Сама сейчас хотела ей голову за это вырвать. Да-да, мои царские замашки выражаются именно в этом. - Инга, - трикстер демонстративно хмыкнул, специально, притворно нежно выделяя ее имя и загоняя ее еще больше в краску, - подойди ближе, - подзывает ее пальцами к себе, все еще вальяжно сидя на моей кровати. Служанка покорно приближается к ётуну, держа руки сцепленными в замок. Дрожит и сжимается с каждым шагом все сильнее, заставляя меня чувствовать себя, как минимум, каким-то безжалостным маньяком. - Инга, Инга... - протягивает, посмеиваясь и потирая нижнюю губу, - Если хотя бы заикнешься о том, что произошло здесь, - тебя ждет неминуемая кара. Понятно? - интересуется, так невинно и издевательски, что я даже мысленно поаплодировала его актерским способностям. Но тихо простонала его наивности. Дорогуша, не думай, что я что-то скрою от моих любимых дедушки, бабушки и дядюшки... Служанка, поглядывая на меня из-под полуопущенных ресниц, тихонько, будто бы опасаясь непонятно чего или кого, а вероятнее последнее, кивает. Локи опять ухмыляется и небрежно указывает рукой на дверь, даря девушке "тонкий" намек на то, куда она должна отправиться в самое ближайшее время. - Пошла вон, курица, - в голосе проскальзывают повелительные нотки, после того, как служанка, явно не блиставшая умом, глупо захлопала глазами, всматриваясь в искаженное раздражением лицо трикстера. Вот, где прорастает воспитание Одина... Теперь ухмыляюсь я, надменно изгибая брови и отмечая в голове, что эта дурочка нравилась мне все меньше и меньше. Девушку опять дернулась и засеменила к выходу, подбирая подол длинного платья. Дверь тихонько скрипнула, скрывая за собой ее фигуру, которая, я была готова поклясться, чем угодно, облегченно выдохнула, благодаря в своих мыслях всех Богов Асгарда. Ей хорошо. Выбралась. И даже не душили. А мне что делать? Он все еще сидит на кровати, которую я точно прикажу сжечь вместе с простынями, лениво осматривая комнату. Видимо, проверку она не прошла, ибо острый нос ётуна уж больно часто кривился, выражая свое царское недовольство сим роскошным убранством. Завидуешь? - Как же все пестро... - он опять смотрит на меня, прожигая своими зелеными глазами, - И тебе это нравится? - Тебя не должно это волновать, - окидываю взглядом комнату и недовольно отмечаю про себя, что этот гад все-таки прав, - Однако, если что-то тебя не устраивает - приходи и переделывай, я не против, - соскальзываю с кровати, подхватывая в руки отброшенный ранее в сторону плащ, и накидываю его себе на плечи, скрывая лицо за широким капюшоном, - И, кстати, не думай, что я ничего им не расскажу, - сверкаю глазами в его сторону, ухмыляясь краешком губ. Не удивлен, но рассержен. Зол? Ненавидишь меня? Не волнуйся, это взаимно... В последнее время это доставляет мне особое, немного извращенное удовольствие. Только представь, как приятно осознавать то, что Бог лжи и коварств просто сгорает изнутри при виде лишь одной победоносной улыбочки. Так еще и от моей. Твоя компания плохо на меня влияет, Локи... А это только пара дней. - Не расскажешь, - после недолгого молчания и детального изучения моих глаз, кои уже вовсю рыскали по комнате в поисках последнего сапога, откинулся спиной на кровать, вытягивая вперед длинные ноги, переступая через которые, я чуть не убилась. - С чего это вдруг такая уверенность? - я тихо хмыкаю, радуясь в душе найденной пропаже, которую я уже со всем энтузиазмом натягивала на ногу, с грацией слона приземляясь на край кровати, специально подальше от этого создания. На, черт бы побрал этого идиота, мою кровать. - Просто не расскажешь, - он ухмыляется, гордым жестом тонких пальцев откидывая спадающие на лицо черные патлы, - Ты же уже не маленькая девочка, можешь со всем разобраться сама, так ведь? – ухмыляется сильнее, наблюдая за тем, как я до конца справилась с сапогом и подняла на него издевательский, вопросительный взгляд. - Моя жизнь мне дороже, ётун, - поправляю капюшон, надвигая его на лицо так, что глаз не было видно, и довольно улыбаюсь, наблюдая за тем, как его тонкие губы кривятся в порыве отвращения. - Еще раз повторишь, и твоя голова будет гордо реять над башнями Асгарда, - шипит, зажимая пальцами, при виде которых я уже невольно дергаюсь, тонкие и ни в чем не повинные простыни. Нет, ко всем чертям сожгу. Собственноручно сожгу, так еще и попрыгаю вокруг, уговаривая костер гореть ярче и сильнее. Жаль, что сожгу не с ним вместе. А как же заманчиво… - Что повторю, ётун? - выделяю последнее слово, упиваясь своей гордостью в то время, как трикстер недовольно рычит, вскакивая с кровати и явно собираясь воплотить свои угрозы в реальность, но деревянная дверь захлопывается с громким стуком прямо перед его носом. Я тихо посмеиваюсь над его глупостью и фыркаю, преисполненная гордостью за свой успех, придерживая широкий капюшон кончиками пальцев, дабы тот совсем не свалился с моей головы. Не каждый день можно вот так вот поставить ётуна на место лишь одной, закрытой перед самым носом дверью. Хотя, возможно такое будет каждый день. Эта мысль заставляет меня улыбнуться шире, представляя данную картину в голове, и сразу же помрачнеть, довольно быстро стирая с лица кривую ухмылку. Почему-то, именно сейчас я осознала в полной мере всю свою обреченность. На каждый, твою мать, гребаный день обреченная.

***

Эта терраса, которая-то ей и не являлась, но почему-то упорно называлась, нашлась довольно быстро. Вернее, сначала нашелся Тор, который, издевательски ухмыляясь, стянул с меня плащ, оповещая о том, что он тоже держит туда свой путь и что сий ужасно теплый атрибут одежды мне вовсе и не пригодится там, а потом и сама терраса, заставившая меня раскрыть рот от немого удивления и восторга. Она была красива и под стать Дворцу. Широкая, залитая ярким солнечным светом, от которого она сияла и казалась обсыпанной золотом, обставлена еще богаче и роскошнее, чем мои комнаты, хотя, казалось бы, роскошнее придумать трудно, но с этим явно справилась Царица. Я, глупо хлопая глазами, будто бы увидела мир первый раз в своей жизни, только и успевала, что вертеть головой из стороны в сторону, благо Тор шел рядом и подхватывал меня на поворотах, где меня иногда заносило не на шутку. Но этот факт меня вовсе не удручал, и я, готовая пожертвовать своим носом и расплющенным лицом ради этого великолепного вида, с еще большим рвением начала рассматривать детали: две колонны валькирий, каменные, высокие, тянущиеся своими тонкими пальцами к стрелам за спиной, держали одной рукой потолки, гордым, властным и пустым взглядом рассматривая все вокруг, будто бы охраняя, золотые статуи по всюду смотрели, прожигаи своими круглыми глазами все перед собой, стараясь убить всех, кто осмелится так безбожно ввалиться во Дворец, тонкий плющ витиевато тянулся по стенам, выписывая и вырисовывая на них свой собственный орнамент, который выглядел еще более таинственно в ярких лучах высоко взошедшего солнца. В голове сама невольно зреет мысль о том, что наш замок по сравнению с этим великолепием, которое только и делало, что сияло золотом во все стороны, просто обычное захолустье. Но это захолустье было куда мне приятнее, чем это волшебное и холодное место. Однако, эта терраса была странной. Теплая, гораздо теплее, чем на улице, где холодные порывы ветра гоняли крупные хлопья снега, или в том же самом коридоре, где я все равно невольно куталась в свой плащ, всем сердцем благодаря Цыси, которая его-то мне и подсунула. Как в воду глядела. Опять она… Я неприязненно морщусь, отгоняя от себя подобные мысли, и снова осматриваюсь. В центре стоит стол, длинный, деревянный, отполированный до такой степени, что без всяких усилий можно было бы разглядеть в нем свое отражение, так еще и пересчитать каждую веснушку на щеках. И пускай их нет, и я могу только мечтать об этих коричневых точках, но сути это не меняет. Однако, за таким обильным количеством еды, от которого он почти что провисал вниз, ничего было не видно, только если не начинать отодвигать золотые кувшины с вином, на которое уже заглядывался Тор, или вазы с фруктами, с коих виноград, заманчиво сверкавший капельками воды на крупных ягодах, свисал фиолетовыми гроздьями вниз, или же позолоченные подносы с горой всякой непонятной, но от этого выглядящей не менее вкусно и, для меня, одновременно отвратно, едой прямо руками. Но вот шестое чувство, черт его дернул появиться, подсказывало мне совсем явно и не стесняясь навязчиво мелькать перед глазами, что собрали и меня, и Тора здесь не случайно и уж точно не с целью набить пузо, шариком потом перекатываясь назад в комнаты. Хотелось бы, но нет. Не в этой жизни и не при таких обстоятельствах… В кресле, вальяжно положив тонкие пальцы на деревянные ручки, сидела Фригг, о чем-то весело перешептываясь с двумя служанками и иногда хихикая над какими-то непонятными, немного похрустывающими, когда их перекладывают из рук в руки, и пожелтевшими по краям листами с очень странными и уже до жути неприятными мне рисунками. Платья. Она, черт возьми, выбирала платья. Выбирала свадебное платье, уже отмечая те варианты, которые пришлись ей по вкусу. Все бы ничего, но тот факт, что это платье как бы МОЕ, меня совсем не радовал… Тор, в свою очередь, совсем недовольный тем, что Царица, с головой увлеченная выбором моей пытки, не обратила на наше появление вообще никакого внимания и все продолжала придирчиво разглядывать наброски, небрежной похоlкой прошел вдоль стола, огибая его и забрасывая в рот одну виноградину, и размашисто поцеловал Фригг в щеку, от чего она тихо вскрикнула и с неким упреком, который тут же пропал из ее жеста, покачала головой, стараясь скрыть нежную улыбку. - Тор, ты неисправим… - кудрявая прядка ее золотистых волос выбивается из высокой прически и теперь задорно дергается с каждым ее движением. Громовержец, абсолютно не испытывая каких-либо угрызений совести, нагло подмигивает ей, а Царица уже не скрывает мягкой улыбки, сверкая ясными глазами, которые, заприметив меня загораются еще ярче, да и она улыбается шире, мягким движением руки подзывая меня к себе: - Лива, милая, садись… - тонкая ладонь опускается на бархатную обивку кресла и пару раз постукивает по ней, давая мне свое разрешение, - Мы тут как раз рассматриваем платья, тебе должно понравиться, - она заговорщически сверкает глазами, а я с огромным трудом подавляю желание развернуться и убежать, куда только глаза глядят. А очень жаль, что все-таки не сделала этого раньше. Преодолев, ну, конечно, не без труда, свое огромное нежелание передвигать ноги к этому чертовому креслу, собираю всю свою несуществующую волю в кулак и елейно улыбаюсь, немного неуклюже кланяясь Царице, - специально, а может быть это само так вышло - растопыривая руки широко в стороны. Та тихо посмеивается надо мной и велит служанкам принести еще какие-то бумаги. О, Боги, пожалуйста, только не подготовка к свадьбе! Только не эти чертовы платья, которые уже насмешливо лежали на столе, даже с бумаги умудряясь сверкать нарисованными камнями, только не кольца, не диадемы и не другие драгоценные побрякушки, что только одним своим прикосновением ко мне спровоцируют свою раннюю смерть. Но Боги, видимо, решив полностью проигнорировать мои мольбы, продолжали издеваться надо мной с невиданной жестокостью: кипа пожелтевших от времени бумаг легла аккуратной стопочкой на единственное свободное от еды место на этом стол и привела меня, только что усевшуюся в кресло, в полное недоумение и отчаяние. Платья, платья и, твою мать, еще раз платья! Царица Асгарда, приняв мои грозящиеся вывалиться глаза за небывалый восторг, довольно улыбнулась, подталкивая ко мне эти злосчастные эскизы ближе. - Вот, посмотри, дорогая… - ее тонкие пальцы принялись перебирать эти листки с бешеной скоростью, однако она еще и успевала комментировать, мол, что, как, из чего и почему, - Вот это мне нравится больше всего. Оно просто чудесно! – голубые глаза Фригг загорелись еще больше, и она, мягко улыбнувшись, всунула эскиз мне в руки. В глазах уже давно рябило от той яркости, пестроты и разнообразия цветов, которые всего лишь несколько секунд назад мелькали перед моими глазами бешеным калейдоскопом, но я взяла, разумеется, не без бешенного труда, себя в руки. Да, платье было красивым. Даже более того. Красивым, ослепляющим даже с шершавых листков бумаги. Бледно-розовое, с длинным, тонким, струящимся плавными волнами шлейфом (вот из-за чего, кстати, мне его надевать и нельзя, голову сверну и не замечу же ), а пышная юбка еще больше подчеркивала тонкий корсет, обшитый причудливым узором. И везде цветы. Везде. Пышные бутоны роз – от темно-фиолетовых, насыщенных темными цветами до белоснежных, практически сливающихся с платьем, – усыпали всю юбку, облепляли талию, становясь все меньше, пока не перешли в тонкие и нежные лепестки. Оно было красивым. Красивым и отнюдь не для меня, что заставило меня коряво ухмыльнуться. Царица, обратив свой взгляд на мое совсем не веселое лицо, удивленно изогнула бровь и, видимо, решив, что это меня совсем не впечатлило, продолжила: - А, вот, посмотри на это… Уже другой листок с более скромным, но, все равно, слишком роскошным платьем, по крайней мере, для меня. Такое же бледно-розовое, с чуть менее длинным шлейфом, но все еще с такими же пышной юбкой и тонким корсетом. Однако, Слава Одину, без цветов. Всего лишь жемчуг. Жемчуг, крупный, сияющий белизной даже в красках, усыпал весь корсет и часть юбки, плавно сменяясь более мелким, а там и вообще исчезал. - Это на помолвку, милая… Сказать, что мне вырвали легкие, попрыгали на них и размазали по земле со злорадным смехом, - это ничего не сказать. Какая, чтоб этот Дворец провалился в самые недра земли, помолвка?! - На что? – я растерянно переспрашиваю, сама поражаясь тому, что голос звучал слишком хрипло и неестественно. Царица лишь мягко улыбается, принимая из рук служанок новые листы и заботливо укладывая их на край стола, а потом, будто бы перед ней сидит маленькая девочка, поясняет: - На помолвку, дорогая моя. Перед свадьбой всегда устраивают помолвки, где тебя, - ее теплая рука ложится на мое колено и нежно поглаживает, словно успокаивает, - представят, как будущую принцессу и невесту Локи, всему народу. На этих словах мои глаза можно было смело ловить по всей террасе. - А, разве без нее нельзя обойтись? – во рту, как назло, сухо, и слова вылетают из меня нехотя, лениво и вообще застревают где-то в горле. Царица просто улыбается, тихонько посмеиваясь надо мной, и медленно качает головой из стороны в сторону: - Нет, нельзя, Лива… На ней ты официально станешь невестой Локи. Он должен сделать тебе предложение при всех, на главной площади Асгарда. Тогда-то весь народ узнает о скорой свадьбе… От услышанного сердце одиноко ухнуло, предупреждая о скором уходе в самый Хельхейм. Да уж лучше там, чем здесь, на, твою чертову мать, помолвке. - Это точно обязательно? – я не теряю надежды и явно настроена выпытать из Царицы нужные мне слова. Но та лишь шумно вздыхает и смотрит на меня, поджимая тонкие губы. - Что же ты, как маленький ребенок? Помолвка пройдет по всем правилам, уже отосланы приглашения во все уголки девяти миров, - Царица непонимающе смотрит на мое серое и помрачневшее лицо. - Ну что же, наверняка уже и дата есть? – я упрямо смотрю ей в глаза, прерывая ее намерения продолжить описание такого «чудесного и несравненного праздника, который обязан залечь на дно моей памяти, а потом всплывать в самой старости и вызывать на моем лице улыбку». Не дождетесь ни улыбки, ни старости, ни праздника. Однако, Их Величество считает иначе. А очень зря. - Через два дня, - она слабо улыбается, видя удивление на моем лице, и опять, как маленькой девчонке, поясняет: - Все уже готово, дорогая. Платье привезут завтра, кольцо уже есть… - она смотрит на меня, внимательно изучает каждую черточку. А меня волновал только один вопрос: - А свадьба? Когда будет свадьба? - В последний день весны, милая… Последний день весны?! Мой, что бы вы все оказались прокляты, день рождения... Казалось, они все издеваются. Даже Тор, не принимавший участия в нашей беседе, издевается. Издевается надо мной своим чертовым молчанием. Своим пофигизмом. А у меня в этот день, твою мать, день рождения. Единственный день, который я жду весь проклятый год, окажется отведенным мне под похороны. Будет посвящен моей казни?! Да как же вы все хотите моей смерти… Царица лишь улыбнулась краешком губ, а я, наплевав абсолютно на все, выхватила из рук сидящего рядом Тора, который только и делал, что наливал вино да разглядывал снующих туда-сюда служанок, плащ и, быстро накинув его на себя, при этом не забыв закрыть голову, выбегаю с террасы, оставляя ничего непонимающего громовержца и гневную и озабоченную моим вопиющим поведением Фригг все еще сидеть в своих креслах. Широкими шагами и достаточно быстро преодолеваю все расстояние этого места, которое я теперь ненавижу всеми фибрами души, до самой двери и, собираясь уже вылететь из нее ко всем чертям, впечатываюсь лицом в холодное железо доспехов. Ётун. Вшивый, твою мать, гадкий ётун. - И куда же Вы, моя дорогая, собрались? Издевается. Как ему нравится издеваться. Стоит величественно, важно, на две головы возвышаясь надо мной, и ухмыляется. Подло ухмыляется, от чего мне хочется ударить по его лицу, превращая эти тонкие губы, этот острый и длинный нос, эти зеленые, прищуренные глаза в одно сплошное кровавое месиво. Как же мне хочется ударить его. Бить костяшками пальцев по его бледному лицу, превращая его медленно в алый. Как я хочу бить его до ссадин на руках, до ее вывиха. Хочу, что бы эта вечно надменная физиономия уступила место настоящей боли. Как же я хочу его убить. - Вы оглохли? – вопросительно изгибает брови, которые я тоже в самое ближайшее время сдеру с его наглого лица, и, прочитывая все мои мысли, явно прекрасно отображенные на лице, ухмыляется, слабо и еле заметно, но от этого не менее гадко. - Ненавижу тебя, - могу протянуть только это. Прошипеть ему в лицо и с отвращением и раздражением наблюдать за тем, как его брови ползут выше, изгибаются в удивлении, а на этих бледных губах, которые, ну, уж очень сильно хотелось размазать по его лицу, расцветает широкая улыбка, вызывающая в моей голове мысли о чертовом оскале хищника. - Ненавидишь? – склоняется к моему лицу, и эти чертовы черные, сальные патлы касаются моих бледных щек, неприятно покалывая, - А не боишься таких громких слов, Солнышко? – тянет гласные, за что хочется ударить его по челюсти, сверкает зелеными глазами, находящимися всего лишь в нескольких дюймах от моих собственных, - Не боишься потом ответить за них? – шепчет в приоткрытые губы, совсем не стесняясь того, что мы стоим еще на этой террасе, на нас с непониманием смотрит Фригг, а Тор, внимательно наблюдая за каждым действием вшивого, сжимает кулаки. А этому гаденышу все равно, и этим он бесит сильнее. - Ответить не боюсь, - криво ухмыляюсь, наваливаясь на трикстера всем телом еще сильнее, - Боюсь отказаться от них, ётун, - скалюсь в ответ, вызывая на его лице улыбку еще шире. Наши носы соприкасаются, и меня невольно бросает в холод от этого невинного действия. Кожа гладкая, бледная, ледяная. - Ну что же, правильно боишься, - он еще раз ухмыляется, последний раз прикасаясь своим длинным носом к моему, и медленно выпрямляется, но, дойдя до моего уха, обжигает его горячим дыханием и тихо шепчет: - Бойся, ибо это очень легко может стать правдой… Сдержав недовольный рык, который так и хотел вырваться из меня, отталкиваю его от двери, словно на крыльях, вылетая с этой террасы и обещая себе никогда и ни при каких обстоятельствах сюда не возвращаться. А в голове все крутилась фраза. Твою мать, судьбоносная и обещающая испортить мне всю жизнь, фраза. «Бойся, ибо это очень легко может стать правдой…» Боюсь? Боюсь, и скрывать этого не стану. Боюсь проснуться в один день и понять, что ошибалась. Боюсь признаться этому гаду в противоположных чувствах. Я боюсь, но я сделаю все, чтобы этого никогда не случилось… И да, ётун, на твое счастье, я никому, ничего и никогда не расскажу. Это дело только между нами, и, поверь, ты мне еще ответишь... За все ответишь и моли Богов о том, что бы остаться в живых.