До рассвета

Фэн замирает у дверей в покои короля Марго Хэнсон. Наверное, ей не стоило приходить сюда. Но в её руках поднос с чайником, из глиняного носика которого вьется едва заметный пар, и травяной запах заставляет устыдиться. Слуги три часа до заката собирали успокаивающую намилу, и трусливое бегство пустит насмарку их труды. Печенье, тоже будто бы укоризненно лежащее на блюдце, она пекла сама и съела бы сама с превеликим удовольствием, но вот чай… Фэн осторожно стучит в дверь носком ботинка. Несколько долгих мгновений ничего не происходит, и облегчение в её душе смешивается с чувством выполненного долга (что ж, она пыталась). Но… Засов щёлкает. Марго уже, как видно, готовилась ко сну, кутается в темно-синий халатик, едва прикрывающий колени. Недобро щурится, опираясь ладонью на дверную ручку, и Фэн в своём длинном золотистом платье и кудрями, уложенными в высокую причёску, ощущает себя надоедливой, незваной соседкой. — Это ещё что за новости, — Марго вопросительно изгибает бровь. — Никаких новостей. Просто принесла тебе чай, — Фэн улыбается и словно в доказательство протягивает поднос. Королева смеряет её удивлённым взглядом, но все же кивает, приглашая в комнату. По стенам спальни горят чаши огня, почти изгоняя тьму, и пахнет апельсинами и яблоками. Уже ничто не намекает на беспорядок, который, если верить перешёптываниям служанок, расстроенная королева тут учинила: в шкатулке с украшениями отражаются блики света, ваза с фруктами полна и новое зеркало лежит на тумбе. Выплакать своё горе — лучший путь, тут мнение Фэн неизменно, она рыдала по Элиоту так долго, исполнила сорок ритуалов скорби жены по мужу. Ей тоже больно, и спустя время, только где-то под сердцем саднит. Справится, переживёт. Но, возможно, есть такой тип боли, который не исчезнет, хоть затопи слезами всё королевство. Когда Фэн смотрит на Марго, то вспоминает легенду, рассказанную отцом в детстве: боги связывают мизинцы людей, предназначенных друг другу, невидимой нитью. Если это правда, то сложно даже представить, каково разрубить такую связь. Фэн ставит поднос на стол и разливает чай по кружкам. Марго присаживается на стул, выжидательно глядя. Ночь безжалостна к тому, что королева скрывает под слоем косметики днём: круги под глазами, опухшие веки и обострившиеся скулы, и Фэн остаётся только восхититься, как много на самом деле умудряется не показывать Марго ни внешностью, ни словами. — Если ты пришла говорить о той сучке с альпаками, — строго начинает Марго, но Фэн отрицательно качает головой. — Мы с тобой редко говорим о чём-то кроме дел и политики, и мне кажется это жутко неправильным, так что… — Фэн пожимает плечами. — Я только принесла тебе чай и печенье, правда. Марго принюхивается к чашке. — С транквилизаторами? Фэн недоумённо выгибает бровь. Ещё одно странное слово из мира, который навсегда останется для неё чужим. — С намилой, — поясняет она, пробуя напиток. Вкусно и терпко. — Это как чай с ромашкой у вас. — Миленько, — Марго пригубляет чай и тянется за печеньем. — Так у нас пижамная вечеринка или как? Фэн хлопает глазами. Она часто не понимала детей Земли, а Марго и Элиота не понимала чаще других, и все их шутки всегда пролетали мимо неё со скоростью мухи. — Если ты хочешь, чтобы я переоделась, то… — Да нет же, — Марго взмахивает рукой. — Шучу. Пижамная вечеринка — это когда подружки собираются на ночь, красят ногти на ногах, обсуждают мальчиков, ну и всякое такое дерьмецо. Это не про нас. — О, — восклицает Фэн. — Звучит интересно. Но я не знаю, чем занимались девчонки в моём поселении, у меня не было подруг. Все знали, что я стану женой короля, и сторонились меня. Марго серьёзно смотрит на неё, склонив голову набок. Это первый действительно личный разговор, который они ведут за всё время их знакомства. Странно, но Фэн не чувствует, будто это что-то неловкое или неправильное. Она открыта, и, кажется, Марго тоже, потому что говорит без тени сарказма: — У меня тоже не было подруг. Я не понимаю женщин, их истерики и трёп. Вообще людей понимаю плохо, слишком много вокруг мудаков разного пола. Хотя с мужиками как-то проще. — Но вдруг её губы трогает привычная усмешка, она чокается своей чашкой с её. — Поздравляю, Фэн, мы наконец-то нашли что-то общее. У Фэн есть отец, многочисленные племянники и тётушки, фрейлины, ставшие ей пусть не подругами, но с ними можно весело провести время, занимаясь вышиванием. У Марго не было никого ближе, чем Элиот, и звенящая пустота, окружающая её, становится почти осязаемой. Чтоб рана в её душе затянулась, нужно очень много времени, этого не признаёт Джош, но, кажется, понимает Фэн. Поэтому она здесь. И должна сказать то, зачем пришла. — У меня не было подруг раньше, но думаю, что сейчас могла бы назвать своими подругами тебя и Джулию, — осторожно, будто шагая по канату, говорит Фэн. — И ты ведь знаешь, что всегда можешь прийти ко мне в любое время суток, правда? Хоть с чайником, хоть просто так. Марго резко ставит кружку на блюдце. — Фэн, это… — она нервно сглатывает и улыбается. — Спасибо. — Я останусь ненадолго, когда мы допьём чай? Я могла бы расчесать тебе волосы и заплести косу… Или это будет уже чересчур? — испуганно добавляет она. — Это было бы отлично, Фэн, — Марго всё ещё улыбается, и в глазах она замечает теплоту, обращённую к ней. Пожалуй, это хорошее начало. Марго как статуэтка из прочного стекла, ослепительная, крепкая на вид, но такие тоже разбиваются на мелкие кусочки, которые уже не склеить. Фэн намерена проследить, чтобы этого не произошло. Ради того, кто ушёл. И ради той, которая ещё здесь и нуждается в помощи, насколько бы сильной духом она ни была.