***
Ветер в Дорсете всегда был прохладным, зато там пахло морем. Ночная свежесть бродила по полям, превращая перекаты в траве в настоящие волны. Примяв приличный пятак, мы лежали вдвоем на брезенте, положив под головы руки. — Ты можешь не верить, если не хочешь, — сказал Тесей. — Но от веры многое, на самом деле, зависит. — Просто не могу понять, — отвечал я, — как падающая звезда может быть связана с чьими-то желанием или мечтой. Мне тяжело верить в то, чего я не понимаю. Тесей усмехнулся по-доброму и сложил руки на груди, скрещивая пальцы. — Знаешь, Ньют, как возникла вера вообще? — Нет, не знаю. Расскажешь? — Человеку свойственно чего-то бояться, такая у него природа. Однако в сражение со страхом вступает любопытство, желание, как и у тебя — понимать, разбираться. Когда человек не понимал, почему солнце встает и садится, почему день сменяет ночь, он решил, что существует некое божество, более сильное, чем он сам, которому и приписал эту заслугу. — А причем здесь вера? — повернувшись к Тесею, я уперся локтем в брезент и подпер щеку, мне хотелось наблюдать за выражением лица брата. — При том. Когда люди верили, что, заколов ягненка на алтаре, умилостивят бога — они получали эту милость в ответ. Иначе просто бы перестали верить. Когда ты думаешь, что заручился чужой силой, что ты не один — мечту или желание намного проще осуществить. Даже если на самом деле никакого божества не существует, а пролетевшая по ночному небу комета — просто чертова комета. Тесей повернул голову ко мне и улыбнулся. Его голубые глаза — в полутьме почти черные — блеснули пронзительно. Я не нашел, что ответить… Просто смотрел на брата, счастливый тем, что он рядом, и что сегодня все его внимание принадлежит только мне. — Ты не замерз? — Тесей сел, достал палочку и сотворил из своего шарфа одеяло: ночь подобралась как-то незаметно, а мы и забыли утеплиться. — Держи одеяло, а я поставлю согревающие и защитные, чтобы ночью никто не щекотал тебя за пятки. Я усмехнулся и закутался в одеяло, которое трансфигурировал Тесей. Оно пахло им… и я с большим удовольствием уткнулся в краешек, оставляя прохладному ветерочку только буйную россыпь непослушных прядей. Мой нюхль, которого в те года я все время таскал с собой, нервно заворочался у меня за пазухой, но пригретый ладонью, успокоился. Тесей вернулся и лег на свое место. — Тесей? — М-м? — А ты загадывал желание? — Ага. — А какое? — Балбес, если я скажу, оно же не сбудется, — усмехнулся брат, а я смутился и почувствовал себя глупо. — Спи давай. А то мама больше не отпустит тебя со мной, если снова будешь зевать за завтраком так, будто пытаешься поймать ртом квоффл. Я укутался сильнее и вздохнул. Откровенно говоря, засыпать мне не хотелось — ведь тогда ночь рядом с братом кончится? — Спокойной ночи, Тесей, — пробурчал я в одеяло. — Добрых снов, Ньютон. Я закрыл глаза, а где-то над моей головой упала звезда. Но моего желания она так и не исполнила.***
Прижимаю брата к груди, сидя рядом на полу, и глажу по волосам, качая, точно баюкаю. Он медленно остывает, но ещё быстрее леденеют от ужаса мои спина и руки. Второй раз за свои тридцать лет я переживаю смерть брата. А если задуматься, то начиная с войны я рядом с нею живу. Я просто не могу его отпустить. Слёзы льются ручьями и капают с подбородка на белую рубашку Тесея, но я даже не замечаю, что плачу, мне кажется, что этот я — кто-то другой. Новый, чужой Ньют.***
По высокой траве в белой свободной рубашке и льняных нежного цвета брюках наперерез через поле ко мне идёт Тесей. Когда он подходит ближе, я вижу, как от жары на его шее выступили мелкие капельки пота, и несколько коротких прядок волос намокли. — Тесей? Ты? Здесь? — Конечно, ведь кто-то должен за тобой присматривать. — Я столько натворил, Тесей! Если бы знать заранее… — Ничего страшного, — отвечает он и улыбается мне, подходя, крепко обнимает, прижимая к груди, — все как-нибудь образуется. Сжимаю глаза до боли. Дрожу. — Обещаешь, что образуется? — Обещаю? Я же тебе не преподаватель прорицания. Но точно могу купить тебе сливочного пива, когда будем в Лондоне. Он отпускает мои плечи, чуть отстраняясь, и заглядывает в лицо, а затем, как ребенка, щелкает по носу. — Пойдем, нас заждалась мама. И… где это ты так уделался?