Капитан-лейтенант Эстерхази».
***
Пламя завораживало. Пламя грело, но не обжигало руку. Словно невидимый барьер пролёг между огоньком и поверхностью ладони. Экберт понимал, что барьера, по сути, и не было. Пламя было частью его самого, оно проявилось по его собственному позыву и шло изнутри. И не было отторжения между ним и телом рыцаря: подобно привычному мечу, огонь ощущался продолжением самого себя, как и говорил Лаврентий. Теперь – уже твёрдо. На какое-то мгновение он подумал, что сбился – огонёк дрогнул, а жар усилился, но Экберт без особого труда восстановил контроль. Ему всё ещё приходилось концентрироваться на процессе – оставлять присутствие пламени на самотёк пока не получалось. Но с каждым разом контролировать этот огонь становилось легче, и бальдерца не покидало чувство правильности происходящего. Что, если верить словам пироманта с Болот, само по себе было огромным успехом. Он понимал теперь слова Лаврентия о том, что огонь Изалита, хоть и являлся подобием Первородного пламени, всё равно тянул к себе умертвий. Даже сейчас, наблюдая за своим огоньком, Экберт чувствовал что-то невероятно успокаивающее, притягательное. Хотя и знал, что это обман. Пиромант рассказывал ему, что отдельные мастера могут даже контролировать нежить с помощью этого огня. Теперь он ему полностью верил. В то утро, когда воспоминания хлынули в голову, вскоре после разговора с Рамильдой, он пошёл к Лаврентию. Прежде бальдерский рыцарь не слишком всерьёз обдумывал предложение пироманта. Но в то утро что-то было иначе. Что-то изменилось в нём, будто был прорван некий барьер – вполне возможно, вернувшаяся память была тому причиной. Но он понял вдруг, что должен попробовать. Быть может, в словах Лаврентия про самопознание через пиромантию и был определённый смысл. Лаврентий, само воплощение спокойствия, сидел на своём привычном утёсе и медитировал. Экберт поначалу окликнул его, но пиромант не отреагировал. Тогда рыцарь, подумав, молча уселся рядом с ним, скрестив ноги. По прошествии какого-то времени Лаврентий, не открывая глаз, улыбнулся. – Да. Так, пожалуй, правильнее, – он поднял веки и повернул голову к Экберту. – Вы… что-то хотели мне сказать? – После произошедших событий я решил, что будет лучше, если я… попробую узнать что-то новое, что окажется полезным в нашем походе. И что, может быть, поможет мне справиться с… нет – примиряться с воспоминаниями. – Мм, – кивнул Лаврентий. – Понимаю вас. Прискорбно, конечно, то, что произошло вчера. Надеюсь, вы… не слишком убиваетесь по этому поводу. – Не больше, но и не меньше, чем по другим своим товарищам, погибшим до сестры Габи. – Что же, – пиромант вздохнул и помолчал, как будто примерял на себя вес нового ученика. – Рад, что вы подумали над моим предложением. Честно говоря, не ожидал, хотя… что-то мне подсказывало, что вы предрасположены. Ну да ладно. С чего же мы начнём? Ах да. Мастер, вопрошающий ученика, как ему лучше объяснить необъяснимое… Но, впрочем, я знаю, с чего нужно начать. Вам ведь известно, как мы становимся пиромантами? – Боюсь, что нет. – Ну что ж, – Лаврентий откашлялся. – Пиромантами не рождаются, как и чародеями, и чудотворцами. Но если чарам и чудесам можно научиться, то у искусства пиромантии есть ещё один компонент – Разделение пламени. Я должен буду передать вам частичку своего огня. Буквально. Как Квилана некогда разделила его с Саламаном, а он – со своими учениками. В каком-то смысле каждый пиромант носит в себе одно и то же пламя, восходящее ко временам Изалита. Когда человек учится контролировать огонь, он сам должен понимать его стремления, позывы и особенности – и свои тоже. То, как его собственные эмоции и отношения с внешним миром будут влиять на этот огонь. Знаете, один из моих учителей обладал очень страшными пиромантиями, хотя и не применял их почти никогда. Я бы и вовсе никогда не решился их использовать. Он умел вызывать чёрный огонь – говорил, ожоги от него тяжело заживают, а человек мучается в страшных болях. Земля, по которой он пройдётся, сотню лет не будет плодоносить. Он сказал мне такие слова: «Даже не думай использовать такую пиромантию. Наш огонь невозможно так исказить, пока ты сам не познал глубины отчаяния». И вот когда… речь заходит про искусство пиромантии, эти слова тоже надо помнить. Эмоции и внутренние порывы человека определяют наше пламя. То, как, зачем и почему он его призывает. Можно научиться их сдерживать и давать им волю, когда нужно. Но достаточно проявить небрежность – и сам обожжёшься. Эта аксиома справедлива для всех пиромантов: «Бойся пламени». Потому что если слишком засмотреться или заиграться… – Лаврентий помотал головой. – Обжечься можно во всех смыслах. Не меняя позы, он чуть повернулся к Экберту и продолжил: – К огню нужно относиться с уважением. Однако для любого уважения нужен его предмет, – пиромант улыбнулся. – Учеников у меня было немного, но к ритуалу я привык – и, в сущности, в нём нет ничего особенного. И начать следует именно с него, – он без видимых усилий вызвал к жизни огонёк над ладонью. – Вглядитесь в него, Экберт. Что вы в нём видите? Что оно для вас… представляет? Экберт помолчал, сосредоточив взгляд на пламени. Вопрос заставил его задуматься. – Я… вспоминаю Первородное пламя, которое Гвин принёс в этот мир. Вспоминаю огонь, который горит в каждом из нас… и огонь, который двигал нами. По призванию долга… и ради жизни. Да. Жертва во имя жизни. Лаврентий плавно покивал с едва заметной улыбкой. – В таком случае, протяните ладонь. И не бойтесь. Экберт плавно, слегка расставив пальцы, потянулся к пламени. – Чувствуете тепло? Попытайтесь сосредоточиться на нём. Вообразите, что это пламя – вы. И всё, что оно воплощает – это частичка вас, плоть от плоти. Попытайтесь как бы… притянуть его к себе. Знаю, звучит, как чепуха, когда не знаешь, как. Но я тоже буду его к вам подталкивать. Просто… попытайтесь. Он попытался. Даже прикрыл глаза, представляя себе некий абстрактный образ. Первые попытки закономерно обернулись ничем, но в какой-то момент рыцарь почувствовал, что странным образом чувствует тёплую нить пронизывавшую его ладонь и руку. Экберт мысленно потянул за неё – скорее по наитию. Это тепло вскоре распространилось по всему его телу, и когда он открыл глаза, огонёк на ладони Лаврентия разделился надвое. Пламя буквально втянулось в его ладонь, обдав рыцаря волной настоящего жара, и исчезло. – Отлично… – негромко проговорил Лаврентий. – Просто отлично… Вы ведь почувствовали? – Да, – кивнул Экберт, слегка поражённый. – Я не вполне… понял, как это вышло. – Значит, у нас всё получилось правильно, – улыбнулся пиромант. – Ну что ж, поздравляю: у вас теперь есть собственное пламя – а значит, уже есть чем гордиться. Не у всех получается с первого раза. Наверное, потому что они плохо понимают себя – и как это пламя будет уживаться с ними. Теперь, перед тем как учиться манипулировать огнём и преобразовывать его, нам с вами нужно научиться его вызывать. Так, чтобы он стабильно держался и не обжёг вас при этом. Сейчас на этом надо будет сосредотачиваться, но в идеале у вас это должно получаться без задней мысли, как простейшее телодвижение. Вы ведь, когда разучивали фехтовальные стойки, тоже сначала думали над позицией ног, рук? – Верно. И подгонял их под картинку в голове. Потом это стало естественным. – Вот здесь тот же самый принцип. Приступим? – Приступим. В тот день у него не получилось почти ни разу: он научился вызывать пламя, но удерживать его над ладонью не мог – оно дрожало и почти неизменно гасло. Вечером, отдохнув от бесплодных попыток, он снова потренировался с Лаврентием и в первый раз смог удерживать огонь в течение минуты. Сейчас, по прошествии трёх дней, он вызывал его почти без усилий, а удержание требовало всё меньше сил и сосредоточения. Это простое упражнение приводило в порядок мысли и дарило спокойствие – что предписывал, среди прочего, и бальдерский воинский кодекс. Чем больше Экберт думал об этом, тем больше убеждался, что сделал правильно, когда принял предложение Лаврентия. Он то и дело поглядывал в сторону Ксендрика, изучавшего найденный манускрипт, пользуясь коротким привалом. Рыцарь и сам с удовольствием взглянул бы на него, когда будет время. Можно было только гадать, какие тайны он скрывал. Довольный результатом, Экберт погасил пламя и несколько раз сжал руку в кулак. Солер, переглянувшись с ним, улыбнулся и одобрительно кивнул: он понимал. Бальдерец кивнул в ответ. – Пора выдвигаться, – произнёс Рю, поднимаясь на ноги. – Будем искать душу хранительницы. – Я примерно знаю, куда надо идти, – отозвался Лотрек, надевая шлем. – Кольцо подсказывает.***
По пути вниз им пришлось прорубиться через ещё одну засаду. Попытка дикарей на этот раз была куда слабее, но они всё равно вынудили некоторых членов отряда приложиться к эстусу, который уже подходил к концу. По счастью, хотя бы застрельщики им больше не встретились. Рамильда и без того чувствовала некоторую слабость после того дротика с ядом: доспехи будто прибавили в весе, а движениям часто не хватало толики скорости, что пару раз чуть не оказалось фатальным. Ей страшно было подумать, в каких муках она бы скончалась, не будь у них противоядия. Весь план заключался в том, что они найдут костёр внутри Чумного города, не понеся потерь – любая смерть до этого момента означала возвращение наверх, за погибшим членом отряда. Они единогласно сошлись на том, что медленно продвигаться вниз, вырезая целый город, полнившийся мутантами и безумцами, было невыполнимо – и в любом бою разумнее было прорубать дорогу, чем отбиваться на месте, позволяя дикарям привести подкрепление. Рю опасался, что первая – возможно, даже вторая и третья попытка – закончится провалом, и предполагал в этом случае хотя бы провести разведку боем, чтобы точно узнать расположение хотя бы одного костра и наметить более точную дорогу. Пока что им везло. Но эстус был на исходе, а костра они так и не нашли. Спустя какое-то время они нашли проход в толще скалы, через который вышли к решётчатой двери. За ней обнаружилось большое крестообразное помещение с высокими сводами, вымощенное камнем – и с каналами по центру коридоров. По соседству, за большой решёткой, оказалось дно одного из сливных колодцев – вся вода с нечистотами стекала из него по наклонённому коридору к краю скалы. От той двери, через которую они вошли, специально предусмотренная дорожка вела направо – в единственный ровный коридор без канала. Там, за углом, они увидели мёртвый костёр и мёртвую хранительницу. Она сидела в нише за решёткой, как и Анастасия. Иссохшее тело лежало, свернувшись и обхватив колени. Незавидная участь – умирать беспомощной, в одиночестве. По злой иронии волшебный костёр, олицетворявший свет надежды, оказался недосягаем для своей хранительницы. Оставалось только догадываться, как именно она погибла. И смерть от чьего-то оружия была самым оптимистичным вариантом в этой жуткой картине. Большой сгусток души с протуберанцами и странной чернотой внутри выглядел знакомо. Было даже удивительно, что за всё это время никто его не забрал. Рамильда рассудила, что мутантам душа хранительницы была без надобности, а разумная нежить попросту не пыталась искать это место: Чумной город кишел опасностью и блистал полным отсутствием сокровищ. Не считая их – безумных мечтателей в погоне за пророчеством – и Алых призраков, желавших поживиться человечностью, никому не было резона вообще соваться в Клоаку. Не говоря уже о её глубинах. Переглянувшись с Лотреком, Рамильда кивнула ему, указав на решётку. Присев рядом с ней, рыцарь Фины вытянул руку и притянул к себе сгусток души. Поднявшись, он несколько секунд смотрел на плавно шевелящиеся протуберанцы. – Полагаю, это мой приз. Как же погано умирать в этой дыре… – он спрятал душу в заранее заготовленный кожаный сосуд и развернулся к остальным. – Что ж, спасибо, что помогли. Сопровожу вас до ближайшего костра, а потом пойду. – Ты решил прорываться в одиночку?.. – недоумённо взглянул на него Кацумото. Лотрек усмехнулся и полез в ташку на поясе. Он достал оттуда небольшую, хрупкого вида косточку. Судя по всему – человеческую. – У меня есть трюк в рукаве, – хрипло проговорил он. – Видите? Это косточка из путеводного костра. Полезная штука. – Что она делает? – спросила Рамильда, подойдя ближе и рассматривая предмет. – Возвращает к последнему костру, к которому ты привязался. Насколько я слышал, просто утянуть косточку из костра не выйдет – тут нужна магия хранительницы, как с эстусом. Поспрашивайте Анастасию… или дориановского торговца. У этого прохвоста наверняка найдётся парочка таких. – Действительно полезно, – покивал Солер. – Удивлён, что ты раньше не сказал, друг. – Просто не пришло в голову, – рыцарь лязгнул наплечниками, пожав плечами. – Пойдёмте. Где-то здесь, внизу, просто обязан быть костёр. Иначе я не я. Рамильда почувствовала лёгкий холодок. Они обсуждали это совершенно буднично, но каждый из них отчётливо знал, что костры горели на костях реальных людей. Скорее всего, опустевших на тот момент – но людей. И от этого делалось жутко. Они были уже близко к долине, и очередной запутанный спуск привёл их к подножию скалы. Над заболоченной долиной стелился иззелена-бурый туман – даже его цвет создавал ощущение яда. Тут и там в этой дымке виднелись огоньки факелов выше по скале, голые, искорёженные силуэты деревьев и торчавшие из мутной воды коряги. Противный запах, пропитавший город, здесь стал невыносимым – приходилось дышать ртом. Вода подступала к прогнившей, развалившейся пристани, кое-где – к самой скале, и только в редких местах выглядывали островки суши. Где-то далеко в буром тумане полыхнуло пламя, и с той стороны долетел страшный животный визг. Судя по всему, не только собаки были здесь огнедышащими: Дориан предупреждал о гигантских насекомых-мутантах, среди которых встречались и такие. Лотрек оказался прав: стоило им совсем немного пройти вдоль скалы, как они услышали шум волшебного пламени. Костёр оказался в самом центре большого колодца – по той или иной причине вода больше в него не сливалась. Но самое любопытное было в другом: у костра сидел тот самый человек с клеймором, который помог им ранее. Отряд замер в некоторой настороженности. – Тот, который прыгнул в колодец, – негромко произнесла Рамильда, на пару дюймов извлекая клинок из ножен. – Как бы не был опустелый… Эй, друг! – окликнула она его. – Ты в порядке? Он повернул к ним голову и поднял руку в знак приветствия. – Спасибо, что помог! Мы подойдём к костру? Незнакомец еле слышно усмехнулся. – Подходите, – у него был молодой голос с лёгкой хрипотцой. – Для проклятых… ничего не жалко. Переглянувшись с Ксендриком, Рами задвинула меч обратно, и отряд направился к костру. Внутри колодца было тепло и значительно менее сыро, чем снаружи – даже запах, казалось, почти не достигал места вокруг костра. После всего, через что они прошли, ощущение было на редкость приятное – хотелось побыстрее свалиться у костра и вообще не покидать пределов этого убежища. – Вижу, ты цел, – произнесла Рами, устраиваясь напротив незнакомца, и слегка сощурилась. – Зачем тебе вообще было прыгать? Незнакомец снял капюшон и уставился на неё таким взглядом, как будто безумие и вправду посетило его. Через секунду он отвёл глаза, глядя словно бы в никуда. Вопреки ожиданиям, лицо не было затронуто опустошением – вполне возможно, с запасом человечности у него всё было в порядке. У него были средней длины тёмные волосы, лёгкая щетина и крупный нос. Предплечья закрывали алые обмотки, а на поясе присутствовал небольшой арсенал ножей, бомб и ещё невесть чего в маленьких подсумках. Клеймор он положил на плечо. – Попробуй, – ответил мужчина. Говорил он не спеша и размеренно, одним и тем же спокойным тоном. – Это освежает. Люди, подобные мне, ищут острых впечатлений. Когда человечности слишком много… её нужно ограничивать. Вдобавок… так быстрее. Рамильда даже опешила на мгновение. – Ну как скажешь. Как твоё имя? – Имя… Что вам в моём имени?.. – Ну, было бы интересно узнать того, кто нам помог, – присоединился к разговору Ксендрик, присев на корточки рядом с Рамильдой. – Если для вас это важно… – незнакомец повернул голову к остальным, и его взгляд быстро заметался от одного человека к другому. Рами только теперь обратила внимание, что он неестественно редко моргал, а с его лица почти не сходила мягкая улыбка. – Меня зовут Юле. – Юле? Так это ты пришёл на помощь Доналлу? – Сванн попыталась улыбнуться. – Пришёл или нет – каждый остался при своём, – он лишь мимолётно глянул рыцарше в глаза. – Для меня это всего лишь развлечение. – Если это не покажется вам бестактным, откуда вы? – спросил Ксендрик. – Там, откуда я, меня уже давно нет… И имя моё засыпано пеплом. – Ну, так про всех из нас можно сказать, – кивнул чародей. Юле тихо посмеялся. – Да. Вы правы, Ксендрик. Я из Карима. Рамильда опешила настолько же, насколько сам волшебник. Ксендрик даже не ответил. – У нас тут вообще собрание пилигримов и изгнанников у костра, – продолжил Юле. – Наша общая родина, наверное, скучает по нам, Ксендрик. – Значит, это всё-таки вы, – произнёс чародей куда серьёзнее. – Раз мы с вами делим общую родину, выходит, вы не погибли в пожаре. – Даже если человек не сгорает в огне, пламя всё равно пожирает его. Откуда вы слышали об этом? – он внезапно посмотрел магу в глаза, и его взор будто бы затуманился. – Каждый каримец знает эту историю. Особенно при дворе. – Истории… Я знаю столько чудесных историй. Например, ты, – он повернулся к Экберту, глядя мимо него. – Рыцарь из рода Бруфордов, который не сумел спасти своего короля. – Вы неплохо осведомлены, – прогудел Экберт. – Или ты, – Юле обратился к Рю. – То, как ты выбирался из-под трупов на том поле. Чудеснее только выбираться из колодца после того, как тебе загнали нож под рёбра, да, Ксендрик? Рыцарша уже перестала удивляться. Что-то в этом человеке её подсознательно тревожило. Поначалу она ещё могла предположить, что он знал Ксендрика, как каримец каримца, причём придворного. Но он знал такие детали о членах отряда, о которых попросту не мог ни от кого услышать, кроме них самих. Детали, которыми – как в случае Рю – они не делились даже с отрядом. Это было уже что-то за гранью. Рамильда почувствовала, как по спине пробежал холодок. – Позвольте спросить, а откуда у вас такие откровения? – огласил Ксендрик общий вопрос. – Истина – опасная штука, – отозвался Юле, уставившись на пламя костра. – Закопайся слишком глубоко – и уже не вылезешь. – Безусловно, философское высказывание, а всё же? Откуда вы всё это знаете? – Ксендрик был предельно серьёзен. Рами привыкла к тому, что чародей во всех разговорах с чужаками сохранял невозмутимость и характерный привкус иронии или манерности в голосе, но сейчас даже его выбило из равновесия. – Мне много чего известно – того, что не ведомо другим. Я слышу голоса… И они шепчут, шепчут, шепчут… Иногда тяжело отличать зёрна от плевел. Ваше счастье, что вы их не слышите, – всё это он проговорил одним и тем же мягким тоном. – Да, спорить не буду, – качнул головой Ксендрик. – Наверное, что-нибудь полезное рассказывают в том числе? Юле снова тихо и будоражаще-безумно посмеялся. – Полезность всегда относительна. Блаженство – в неведении. – Занятно… Скажите, а… моё имя вам тоже голоса нашептали, или мы встречались раньше? – Какое это имеет значение?.. – Мне любопытно. – Любопытно… Ха. Ха-ха. Знание – вещь опасная. Чем вы готовы рискнуть ради неё? Ксендрик усмехнулся. – Смотря что вам нужно. Я думаю, мы можем попробовать договориться. – Мне?.. А что нужно вам? Чего вы ищете здесь? – Можете догадаться, я думаю, – улыбнулся маг. – Мы ищем ответов, – решила вступить Рамильда. – Мы пытаемся развеять проклятие и найти ответ, как это сделать. – Ха-ха-ха-ха… – Юле вздохнул. – Люди, ищущие ответы… Они такие смешные. Это правда смешно наблюдать – как люди страстно желают найти ответы, не подозревая, насколько они ужасны… и насколько это всё напрасно. – Напрасно или нет – это уже нам решать. Или хочешь сказать, мы спешим навстречу своей погибели? Здесь многие так считают. – Спешить или не спешить – мы все стоим на месте и ждём, когда будущее придёт к нам. – Или можно попытаться самому созидать это будущее, – раздражённо заметил Ксендрик. – Почему ты всегда говоришь загадками? – сощурилась Рами. – Будто ты оракул… На это Юле не ответил – только усмехнулся. – Так всё-таки – мы раньше встречались? – переспросил Ксендрик, пока рыцарша обдумывала следующий вопрос. – Кто знает. Я могу помнить события, которых никогда не было. – Что заставило вас помочь нам там, наверху? – вступил Экберт, пробуя расколоть странного оракула. – Неприязнь к красным фантомам или что-то ещё? Юле пару мгновений молчал. – Очень многие думают, что, когда они надевают цветные маски, им становится многое позволено. Они заблуждаются. А мне всего-то и нужно… что радость схватки. Вам ещё можно искать ответы, а я, утратив радость познания, вынужден прибегать к более… примитивным способам. Только так я… свободен от голосов. Хотя и это лишь полумера. – Как можно утратить радость познания?.. – недоумённо спросил Ксендрик. – О, поверьте мне… Многие ответы в этом мире лучше никогда не обнаруживать. – Ну, предупреждён – значит, вооружён, разве нет? – В своей погоне за ответами люди не понимают, что когда они найдут истину, она изменит их навсегда. Потому что к ней они не готовы. И она окажется куда страшнее любого кошмара. – Не может быть какого-то финального ответа. Познание ведь бесконечно. Юле засмеялся – сначала тихо, потом громче обычного, и этот смех отдавал болью и безумием. – Именно в этом и суть, Ксендрик. Понимаете?.. Познание бесконечно. И бесконечность голосов, поющих в моей голове, заставляет меня постоянно искать сражений. Чтобы не сойти с ума… Или, может, я уже безумен?.. – А избавиться от них невозможно? Юле застыл на какое-то мгновение, будто обдумывая ответ. – Знаете, хотя мне приятно ваше любопытство, не стоит забывать, что за всеми нами следят зоркие глаза… по ту сторону. Не стоит тревожить их раньше срока. – И вы не хотите рассказать нам, чьи это голоса? – Как я и сказал, хозяев этих голосов не стоит. Тревожить. – Вы связаны какой-то клятвой? – Ха-ха… в какой-то мере. Называйте это ковенантом, пактом, клятвой – как пожелаете. Я заглянул в бездну такой черноты, что никому из вас не пожелал бы. Ксендрик, вздохнув, на время оставил попытки достучаться до оракула. Экберт, расположившись рядом, перехватил инициативу: – Раз вы приходите в эти места… развеяться и отдохнуть душой, может быть, вы знаете, где нам искать колокол? Мы слышали только о старом соборе, но к нему уже много лет никто не ходил, кроме Таркуса. А его слов о дороге к колоколу я не могу вспомнить. – Вы пробовали смотреть… ниже воды? – спросил Юле после недолгого молчания. – Что значит «ниже?» – присоединилась Рами, почувствовав нужную нить. – Его затопило? Или илом занесло?.. – Если предвечный храм может занести пеплом, то почему не может занести колокольню? Пески времени весьма подвижны. – И всё-таки где? Как нам его искать? – Там, где горячо. Колокольни созданы, чтобы звонить – а чего стоит звон, если его никто не слышит? Рамильда переглянулась с товарищами. Эта подсказка им мало о чём говорила. Ксендрик развёл руками. – Да, давненько я не играл в загадки… Может, вы просто направление укажете? Юле ожидаемо смолчал. Рамильда пыталась усиленно думать над тем, как ещё у него можно выспросить месторасположение храма, но тут в голове у неё мелькнула другая мысль – на мгновение сердце даже забилось чаще. – Скажи, а ты много путешествуешь по Лордрану? Ты случайно не видел человека по имени Мендес? Он гладиатор из Корасана, с востока. – Ваш друг замкнул свой круг. Его прошлое стало его настоящим. По-моему, он этим вполне доволен. Рамильда не смогла сдержать облегчённой улыбки. Эту загадку она поняла без труда. – Значит, живой… Где он теперь? – Там, где ему хорошо. – Полагаю, раз его круг замкнулся, и его прошлое и настоящее сошлись, он снова стал гладиатором. И мы знаем про одну тайную гладиаторскую арену. Арену Стоиков. – Действительно… – кивнула Рамильда. – Это обнадёживает. Ты с ним встречался, Юле? – Да. Скольких ты ещё похоронила, с тех пор как пришла сюда, дочь рыцаря?.. Даже успев понять, что Юле ведомо действительно многое, Рами на мгновение застыла. – Один человек уже лежит в земле. Ещё один прямым ходом идёт в могилу. Для меня это… не так уж мало. – По крайней мере, она нашла свой покой. Даже если в её жизни не было цели, кроме блага других. На это Рамильда не нашла в себе силы ответить. Только покивала, вспомнив о погибшей подруге. Юле перевёл взгляд на Экберта и обратился к нему: – Ты тоже ищешь покоя? Но ты сам не знаешь, чего хочешь по-настоящему. Говорят, что самые глубокие воды приносят покой – глубже корней этого мира. Но этого не проверял даже я. Экберт задумчиво отвёл взгляд. – На том конце долины стоит старое архидрево. Там, где глубокие корни, есть и глубокие воды. Вы об этом? – Кто знает. Там, где укрылись Древние, быть может, и есть ответ. – Любопытно всё это, – внезапно сказал Солер, улыбнувшись и скрестив руки на груди. – Вы советуете нам искать храм «ниже воды», сиру Экберту сказали про глубочайшие воды, ещё эти туманные намёки насчёт ваших откровений… Звучит похоже на Бездну. Неужели рядом с храмом есть разлом? – Всё куда проще, – Юле повернулся к солнечному рыцарю. – А ты береги голову. В пустую голову лезет очень много дурных мыслей. – Это так, – невозмутимо покивал Солер, комично скривив рот. – Не могу отрицать. – А что ты знаешь о том, что происходит в Анор-Лондо? – спросила Рамильда. – И отчего вся эта… мистификация вокруг пророчества? Ещё и замешанность Велки в этой истории… – Боги обманчивы. Как бы ярко ни светило солнце, нельзя забывать о существовании луны. Боги обманывают людей, люди обманывают людей, боги обманывают богов… Все мы лишь нити в гобелене, но сколько лиц у ткача?.. – Хм… Ну хорошо, – рыцарша вздохнула и покосилась на Ксендрика – казалось, он крепко задумался над загадкой про колокол. – Раз уж мы всё равно играем в мистерии, то… ты сказал, что колокол – там, где горячо. А где в этой долине может быть горячо – и при этом ниже воды?.. Может, дашь ещё намёк? Неожиданно для всех Юле вздохнул и прикрыл глаза. – Я устал, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Хотите сделку? – Смотря какие условия, – оживился Ксендрик, вставая следом. Оракул достал из подсумка цепочку, на которой болтался какой-то красный шарик, и бросил амулет Кацумото. Самурай словил его, и остальные подошли ближе, чтобы рассмотреть вещицу. На мгновение сердце у Рамильды замерло: прямо в центр красного шарика был вмурован глаз. Он выглядел совсем как настоящий – с веками, чёрным зрачком и красной радужкой. И смотрел пристально, не мигая, будто в самую душу. От этого зрелища становилось невыносимо жутко: рыцарше казалось, что этот глаз вот-вот шевельнётся. По телу против воли пробежала дрожь. – Знаешь, что это такое? – спросил Юле. – Это красное око. Тот самый артефакт, который используют Алые. Настоящее – не жалкие одноразовые осколки, которыми пользуется большинство. – И что ты от нас хочешь? – Эта вещица – ваша, если захотите вернуть себе прежний облик… Она – ваша, если кто-то согласится выйти со мной… на дуэль. А ещё я покажу, в какую сторону вам следовать. Вам не нужно даже побеждать… просто окажите мне эту услугу. – Отлично, – кивнул самурай, не раздумывая. – Я сражусь с тобой. Рамильда вопрошающе переглянулась с ним, но ей хватило одного кивка, чтобы понять – Рю был предельно серьёзен в своём намерении. Кацумото подошёл к костру и, вытянув руку, привязался к нему, подавая пример остальным. После этого он оставил у костра лук с колчаном и пошёл на выход – к клочку земли у края болота. Остальные последовали за ним. Оказавшись снаружи, Юле указал на север – в ту часть долины, которая была противоположна архидреву. – Ищите гнездо беглых сестёр. Колокол будет там. – Спасибо, – кивнула Рамильда. Она посмотрела на Рю, обнажавшего клинок. – Ты готов? – спросил самурай. Юле повернул к нему голову и тихо посмеялся. – Да… Ты ещё успеешь всё погубить… Знаешь, присмотрись к позвонкам. Говорят, на одном из них есть знак богов. Эти оковы сложно разорвать. – Я запомню, – кивнул Кацумото. Его товарищи освободили пространство для поединщиков, и Рю встал в позицию. Юле приподнял левую руку, и над ней вспыхнуло пиромантское пламя – оракул даже здесь был полон сюрпризов. Раздув огонёк, он изменил его цвет на синий, сжал кулак и ударил себя в грудь: его кожа у всех на глазах покрылась иссиня-серой плёнкой. Чего он добился этим, было не вполне ясно – такой пиромантии Рамильда никогда раньше не видела. Приподняв клеймор над правым плечом для будущего удара, Юле медленным шагом двинулся к противнику. Подойдя на дистанцию удара, оракул неожиданно быстро взмахнул мечом – движение перешло в финт и метило теперь в бедро самураю. Тот молниеносно отступил, парируя удар – зазвенела сталь, брызнули искры, и Рю перешёл в контратаку. Юле сам попытался отразить удар, но меч самурая оказался слишком быстр – на оголённом боку появился разрез. Он оказался куда меньше, чем должен был – Рамильда видела такие удары раньше и знала, сколь глубокой может быть рана от них. Оракул, казалось, не обратил внимания: без единой заминки он отбил катану в сторону и ударил сверху – Рю парировал в последний миг. Они снова сошлись, зазвенев мечами – Юле был подобен оси, вокруг которой смещался самурай. В какой-то момент, связав клинок противника, оракул отвёл его в сторону, сблизился вплотную, перехватывая руку Кацумото, и дыхнул в него изо рта настоящим потоком пламени. Самурай насилу вырвался из захвата и, оттолкнув Юле, ринулся к болотной воде. Бросившись вперёд, он пару раз перекатился на мелководье, туша одежду и гребень шлема. Только теперь та самая плёнка, окутавшая Юле, исчезла, и пиромант тут же перешёл на бег. Рю едва успел подняться на колено, когда на него обрушился удар – он насилу закрылся клинком, вес клеймора продавил блок, и меч ударил по шлему, не прорубив его. Юле пихнул самурая ногой в грудь, опрокидывая его, и снова ударил. Рамильда заволновалась: ситуация складывалась не в пользу её товарища, и оракул продолжал наращивать преимущество. – Не сдавайся! – крикнул Солер. Отражая один удар за другим, Кацумото насилу поднялся и отступил на дистанцию. Выгадав момент для контратаки, он подался вперёд и рубанул противника по бедру. Юле будто этого и ждал: он специально пропустил удар, шагнул вперёд и мощным уколом пронзил самураю грудь. Рю глухо простонал от боли. Когда Юле выдернул клинок, самурай, собравшись с силами, ударил – и казалось, его меч разрубит противнику шею, но оракул отразил этот удар – Кацумото просто не хватило скорости. Отведя катану в сторону, Юле ударил крестовиной в лицо противнику, повалив его в воду и, с силой размахнувшись, добил его одним мощным ударом. Рамильда прикрыла глаза, когда тело Рю начало исчезать. Солер тихо выругался себе под нос. Когда она снова взглянула на Юле, тот развернулся к остальным и поклонился отряду. Отпив эстуса, странный оракул достал из-за пазухи какой-то красный осколок и, не говоря ни слова, двинулся по долине на юг, в сторону архидрева. – Ну, теперь нам только ждать… – вздохнул Солер, повернувшись к Рамильде. – Да, – кивнула она, провожая пророка взглядом. – Странный человек… дорого бы я дала, чтобы понять, откуда он всё это знал. От такого не по себе. – Мне вот куда больше интересно, кто эти беглые сёстры, – качнул головой Солер. – Думается мне… у нашего нового знакомого такое прошлое, что заглянуть в него будет страшно любому. И он вполне ясно дал это понять. Рыцарша покивала. Разместившись у костра, они расставили фляжки для эстуса и принялись за долгое ожидание. Про случившееся не говорили: слова безумного пророка почти всех заставили задуматься и притихнуть. Экберт стоял на страже у выхода, бдительно следя за болотом. Прошло какое-то время, и Рю снова материализовался у костра. Тёмная метка вокруг его глаза расползлась теперь пятном на пол-лица, а кожа приобрела болезненный цвет. Он поднял взгляд на Рамильду, и его глаза сверкнули отблеском костра. – Где Юле? – Достал красный осколок и ушёл. Ты в порядке? – Да, – вздохнул Кацумото. – Не стоит убиваться. Мы своего добились. Лучше… – Лучше вместо этого откупорить склянку с человечностью, – сказал Ксендрик, извлекая тот самый сосуд. – Если, конечно, никто не против. – Я пока что обойдусь, – попытался отговориться самурай. – Она может понадобиться другим очень скоро. – Я бы всё-таки настоял, – чародей посмотрел на него исподлобья и протянул склянку. – Я тоже, – покивала Рами. – Не стоит испытывать судьбу. Рю задержал взгляд на каждом из них и молча кивнул, принимая человечность. Лотрек, отложив оселок, которым точил шотелы, посмотрел на самурая. – Ну что? Как тебе противничек? Неплохо для безумного пророка? – Я его недооценил. – Так всегда и бывает. Ошибись один раз в поединке – и всё катится к демонам. Ну что ж, – он встал и заткнул шотелы за пояс. – Раз у вас всё хорошо, и вы можете так мило друг о друге позаботиться, думаю, моё дело здесь сделано. Солер и Рамильда встали, чтобы пожать ему руку на прощание. Лотрек скупо улыбнулся рыцарше, но от него этот жест уже многое значил. – Спасибо ещё раз за молнию, – сказал Солер. – Это очень ценный подарок. – Сказал же – пустое, – ухмыльнулся Лотрек, скривившись. – Спасибо, что исполнили клятву. – О, как трогательно! – расплылся в улыбке Ксендрик. Он не упустил случая подначить рыцаря Фины, и тот посмеялся. – Спасибо за помощь и вашу прекрасную компанию. – Удачи, – произнёс Рю. – Надеюсь, ещё встретимся, – сказала Рамильда. – Ты хороший товарищ. – Не нужно громких слов, – вздохнул Лотрек, отчего-то помрачнев. – Мне скоро будет пора уходить. Не уверен, что мы ещё увидимся. – Но ведь шанс всегда есть, так? – Возможно. Но… – он помотал головой, закусив губу. – Не стоит излишней дружелюбности. Наше будущее весьма туманно. – Мы не знаем, что будет. В любом случае, береги себя. – Никто не хочет, чтоб ты опустел, – прибавил Рю с улыбкой. – Что-то вроде того, – усмехнулся Лотрек, надевая шлем. – Ладно… До встречи или… чего там. Он поклонился, приложив кулак к сердцу, и раздавил заветную косточку. Магическая пыль окутала его, и спустя несколько мгновений от рыцаря не осталось и следа.***
В тот день они больше не покинули своего убежища. Оставалось немного светлых часов – и было не вполне понятно, как быстро здесь стемнеет, а застрять посреди ядовитого болота ночью было отвратной идеей. Вдобавок, все слишком устали – Рамильда чувствовала себя разбитой и вымотанной. Сам воздух, казалось, был против них: близость волшебного костра и фиолетовый мох спасали от миазмов, но не от накопившейся усталости, которая только усиливалась здешней атмосферой. Здесь, по крайней мере, их не донимали комары. К завтрашнему дню яд, попавший в кровь после ранения, должен был выйти из организма. Она задремала в какой-то момент, укрывшись плащом. Было промозгло, зябко, и Рами вообще опасалась, что заболеет и словит лихорадку, тем самым ослабив отряд и поставив под угрозу всю экспедицию. Ксендрик, не тратя времени, напоил её одной из травяных настоек, оставленных Беатрис. Когда Рамильда спустя несколько часов выплыла из дрёмы, болезненное ощущение значительно сошло на нет. «Обыкновенная гербология и щепотка волшебства», как выражалась сама ведьма. Даже в своё отсутствие она продолжала помогать отряду. Соваться в Чумную долину без основательной подготовки было бы воистину самоубийственно. Снаружи болотными трелями разливался поздний вечер. Экберт всё так же стоял на часах, Солер вдумчиво изучал свитки, Рю чистил доспехи, а Ксендрик, ни много ни мало, занимался алхимией. Здесь, в походных условиях, у чародея не было тех же возможностей, что на столе с кучей приборов, но у него, тем не менее, имелся огонь, вода и пара сосудов с трубками – а этого хватало, чтобы приготовить экстракт из фиолетового мха. Солер, повернув к ней голову, улыбнулся. – Тебе лучше? – Да, спасибо, – прокряхтела Рами, приподнимаясь. – У нас всё путём? – Путём, – протянул солнечный рыцарь. – Эх, была бы крупа с солью, я б сейчас покашеварил. Знаешь, какую знатную кашу я варил в походах? А потом туда ещё ягод долбануть, м-м! – Не трави душу, – усмехнулась Рамильда. – И так сидим почти на одном эстусе. – И на мхе, прошу заметить! – Солер достал из-за пазухи кусок фиолетового мха и невозмутимо откусил. Вторую половину он столь же невозмутимо протянул Рамильде. – Будешь? Рыцарша тихо посмеялась и приняла угощение. Текстура была, пожалуй, единственной приятной частью «лакомства», но терпкий, горьковатый вкус был вполне ничего. – Вот вернёмся наверх, прижмём Дориана к стенке и добудем у него зерна. Там и сделаешь нам… кашу с малиной. – Обязательно, – усмехнулся Солер. – Прости, я сейчас закончу с этим свитком, а там… там поговорим. – Конечно. Укутав плащом плечи и руки, Рамильда устроилась поудобнее и принялась наблюдать за процессом, происходившим у Ксендрика. Из бурлившей медной реторты, стоявшей над огнём, в отдельную колбу капала тёмная жидкость. – Ни черта в этом не соображаю, – сказала она как бы невзначай. – Но выглядит завораживающе. Ксендрик посмеялся. – Вам в ордене не доводилось изучать ничего подобного? – Мы полагались на опытных алхимиков. Всё-таки дело не плёвое. Конечно, из тех новичков, что были похилее, кое-кто шёл и в алхимики. Но нам хватало фехтования, верховой езды, тактики, языков, истории… – у Рами перед мысленным взором стали проплывать те дни, когда она, шестнадцатилетняя, среди таких же сверстников проходила обучение в ордене. – Конечно, какие-то основы мы учили. Рыцарь, в конце концов, должен быть образованный, так что читали мы много. Но образованный – ещё не значит «мастер на все руки». – Конечно, – маг улыбнулся. – Но во всём этом есть положительная сторона: если вы этим не занимались – значит, вы точно не из хилых, – Рамильда посмеялась при этих словах. – Алхимия, конечно, дело полезное. И, как и всё в этом мире, многогранное. – Я тебя не отвлекаю? – Ни в коем случае. Я уже почти закончил. Дистилляция – процесс несложный. Ну а травничеством ты не занималась? – Да нет. Я только знала травы, которые близко к дому росли. А вот мама у меня в этом соображала. – Мм! – Ксендрик заинтересованно повернул к ней голову. – Да. Она иногда ходила в поля. У неё в шкафчике стояли настойки на все случаи жизни, а в доме часто пахло свежесобранными травами, – рыцарша ностальгически улыбнулась. – Гербарий у неё тоже был – целый том. – Я вижу, вы много интересного успели со своей семьёй повидать. Вот даже и травничество. На самом деле… А что ты знаешь, например, о том, как лекарства готовятся? – Мало что. Просто знаю, что нужны определённые вещества, которые могут содержаться в тех или иных ингредиентах. Правильно обработанные компоненты в пропорциях. – Пропорции – это правда, да. Я знаю, что, скорее всего, скажу жуткую банальность, которую ты и так знаешь, но… ты знала, например, что самые сильные лекарства готовятся из удивительно смертоносных растений? И не только растений. – Знала, конечно. По счастью, я не болела так сильно. – Ну, могло оказаться, что даже когда у тебя был жар, вместе с каким-нибудь отваром тебе довелось принять маленькую-маленькую толику вещества, полученного из какого-нибудь невероятно ядовитого растения. – Возможно. Два моих товарища подхватили лихорадку во время Гискарской кампании. Им как раз давали подобное лекарство – только тем и спасли. – Ну ведь те, кто занимались этим, знали, что они делают, – улыбнулся Ксендрик. – Дело в дозе, должно быть. – Конечно! Только безумец станет просто принимать яд. Главное – знать меру. И знать, как с ядом обращаться. Весьма занятный феномен. В умелых руках даже жуткие вещи могут принести очень много пользы. – А ты умеешь с ядами обращаться? – В целом – умею, – кивнул маг. – Ну, значит, если кто-то из нас подхватит гискарскую лихорадку… – …То, по-твоему, его лучше сразу отравить? – Ага – и закопать, – хохотнула Рамильда. – Неграмотно в нашем случае. Ещё и человечностью разбрасываться… – Именно. Вот если бы мы были людьми – другое дело. На секунду повисла неловкая пауза. – Что, людей можно сразу в расход? – Рами с усмешкой приподняла бровь. – Ха-ха-ха! Купилась! – они оба посмеялись. – Ну, в любом случае есть о чём задуматься. Некоторые вещи порой пугают своей опасностью. Но если уметь с ними обращаться, они превращаются в довольно полезный инструмент. – Да. Это правильно. Задуматься про всё ту же человечность… Ты ведь слышал про гипотезу, что она как-то с Бездной связана? – Конечно. – Тоже ведь любопытно: если слишком много Бездны в себя впитать, твоя человечность станет необузданной. А если, наоборот, слишком много человечности потерять, то мы потеряем волю к действию. – Верно! В этом и заключается старая мудрость: всё хорошо в меру. Золотая середина – вот то, к чему стоит стремиться, я думаю. В том числе – во многих вещах, которые непросвещённых пугают, – он снял медную реторту с огня, закупорил колбу с жидкостью и оставил в сторону, после чего подсел ближе к Рамильде. – Как например? – рыцарша наклонила голову. – Те же яды. Большая часть людей наверняка считает, что это что-то абсолютно вредное. – Но считают ведь небезосновательно. – Верно. Но в том и состоит прелесть: когда ты по-настоящему разбираешься в предмете, то можешь пользоваться им на своё усмотрение – и безопасно для окружающих. Ну или относительно безопасно. – Относительно? – Всегда есть какие-то случайности, которые мы не можем предотвратить. – Это верно. Вдобавок, когда работаешь с такими вещами, как яды, даже лишняя капля может всё испортить. – Именно. Поэтому осмотрительным нужно быть всегда. Но это не значит, что не стоит пытаться. В конце концов… если б кто-то когда-то не решил проверить такой способ, многих в итоге постигла бы участь гораздо худшая. Рамильда призадумалась. – Да. Так рассудить – это ведь тоже надо решиться на подобное. – Верно. Наверняка кто-то из первых испытателей и изобретателей подверглись, я бы сказал… критике, – чародей усмехнулся. – Но теперь нас от тех времён отделяет достаточное количество опытов, экспериментов, записей. Я думаю, такое первопроходство достойно уважения. – Пожалуй. Они ведь очень многим рисковали. – Да. На это нужна смелость. И осторожность. Потому что смелость без осторожности зачастую приводит к печальным результатам. – Главное знать, когда что-то из этого применить, – вздохнула Рамильда. – Я тебя утомил, наверное? – Нет, нисколько! Мне всегда интересно. – Ну, если ты ещё не совсем устала, то… что ты думаешь о Беатрис? – Беатрис?.. Ну, если ты про то, готова ли я на неё бросаться, как Самерсет, с обвинениями… Чародей рассмеялся. – Об этом вопросов не было, – повёл он ладонью. – Славный она человек. Мне так показалось. Я, конечно, не успела её хорошо узнать… но так что же? Есть у нас в мире пироманты, как Лаврентий. Есть ведьмы, как Беатрис. Так что ж в этом плохого? – Ничего, – плоско улыбнулся Ксендрик. – Но я и не спрашивал, видишь ли ты в этом что-то плохое. – Знаю. Но хватает людей, готовых углядеть ересь и зло на каждом шагу. Слыхала, и у вас в Винхайме тоже. Хотя ты, полагаю, не из таких. – Верно. Я куда более широких взглядов придерживаюсь. Хотя, как ты верно заметила, многие в школе Дракона смотрят на некоторые направления магических наук гораздо более консервативно. Шаг в сторону – и всё, пропала твоя душа. Неизведанное всегда пугает. А те, кто умеет с этим управляться, пугают не меньше. – Это не ново. Я думаю, знаешь… боязнь ведьм стоит куда больше на предрассудках, чем на реальной почве. Любое знание можно обратить во зло. А им просто не повезло оказаться не на стороне тех, у кого есть власть. А люди куда скорее поверят закоснелым магам или книжным пасквилям, которые штампует Белый путь. – Ха-ха, ну это даже не стоит упоминать. К их силам относятся очень предвзято. – Знаешь, я и сама видела, как они страдали от предрассудков. – Как это выглядело у тебя? – Помнишь, я тебе упоминала про Гискар? На южных рубежах. Как раз там судьба впервые свела меня с пиромантом. Там были люди со своими порядками – они отселились к нам из Пятиречья, бежали от тирании, но жить привыкли не вполне по-нашему. Среди них был один пиромант, которого даже местные побаивались. Но он оказался человеком очень даже понятливым, доброжелательным. Он нам очень помог наладить общение с местными. Наши предшественники там показали себя не с лучшей стороны. Договариваться не умели, вели себя слишком круто, доигрались до нескольких смертей, потом ещё и пару деревень пожгли… Как можешь догадаться, когда орден пришёл на смену, нас встречали не особо приветливо. Но капитан де Планси смог всё уладить – у него, в конце концов, была голова на плечах. Сразу начал говорить со старейшинами, умел показать уважение, где-то что-то попустить… Когда многих подкосила лихорадка, тот пиромант, Фарзан, пришёл к нам и предложил помощь. Его поначалу не хотели подпускать – сам, думаю, понимаешь, почему. Мол, местный колдун, ещё отраву подсыплет… – Да, конечно. Ничего нового… – Потом капитан с ним лично поговорил и разрешил ему. В итоге он спас наших ребят. А что до ведьм… всё та же Ариадна Торн держала при себе ведьмака Юлиуса, – Ксендрик кивнул при этих словах. – Да и вообще она… пыталась заступаться за угнетённых. – Это было очень благородно с её стороны. Юлиуса у нас, по большому счёту, оправдали задним числом за все заслуги, но про него до сих пор не любят говорить из-за его связи с ковеном. Для многих он всё ещё ренегат и изгой. – По крайней мере, не для всех. А ведь тот ковен тоже помог однажды её солдатам. Тоже с болезнью в войске. А потом кое-кто из них показал безопасную дорогу через леса, когда они отступали из-под Шенона. – Поучительная история, верно? – Ещё бы… Знаешь, я пытаюсь следовать примеру Ариадны во многом. Насколько могу. – Уже нашла себе ковен? Они оба рассмеялись – даже Солер, вполуха слушавший их разговор, беззвучно улыбнулся. – Просто пытаюсь видеть людей такими, какие они есть, и смотреть дальше, чем внешность, род занятий или чьи-то там предрассудки. И понимать всех, проявлять сочувствие. Думаю, как раз тем, что Ариадна шла против догмы, она нажила много врагов. Не удивлюсь, если и король Анри, и его двор боялись, что когда война закончится, Ариадна может… дать толчок таким переменам, которые старому порядку не будут на руку. Потому, наверное… её и не успели спасти. – Скорее всего. Боязнь неизведанного и здесь проявляется. – Печальная история, – Рамильда уставилась в пламя. – У нас, в Асторе, она героиня, но при этом многим её идеалам мы до сих пор не можем следовать. А отдельные эпизоды её жизни просто пытаются забыть, затереть… Сострадать по-настоящему мы так и не научились. Ксендрик усмехнулся. – Ну, люди неидеальны – следовать таким идеалам довольно сложно. – Да. Просто парадоксально, насколько лицемерно всё подчас выходит. Когда напротив кафедрального собора в Лютене стоит её статуя, а такие вещи, как сострадание к нежити и всепринятие, до сих пор не стремятся поднимать на щит. – Это меня не удивляет. Совершенно обычная история. – Мы должны это изменить, – сказала она решительнее. – Должны попытаться, если хоть чего-то добьёмся здесь. Чтобы у слабых в этом мире тоже было место. – Боюсь делать предположения. Но будем стремиться. Иначе какой смысл?.. Цель не менее благородная, чем поступать по интуиции, а не в соответствии с догмой. – Да… – вздохнула Рамильда. – Возвращаясь к разговору о Беатрис – с ней бы провести времени побольше, если она вернётся. Знаешь… мне показалось довольно характерным, как там, в лесной крепости, она в первую очередь стала палить не по бабочке, а по стражу, который вот-вот добил бы Экберта. – Сложно было не заметить, – кивнул Ксендрик. – Мне тоже так подумалось. Это было очень мило с её стороны. Рамильда покивала. При упоминании о крепости ей сразу же вспомнилась Габи – и тот разговор, который был у них с Ксендриком. На короткое время она замолчала. Ей вспомнился один случай – из той, прошлой жизни. Тот, который она не припомнила в минувшем разговоре, но теперь посчитала должным наверстать упущенное. Она увидела, как Солер, отложив свитки, он глянул в их сторону и пошёл наружу – проведать Экберта. Пожалуй, стоило этим воспользоваться – против внимания Кацумото она не возражала. – Я думала про то, о чём мы говорили в Святилище. О Габи, о чувствах… Знаешь, у меня был друг однажды, с которым мы были очень близки. Мой товарищ по ордену. Это от него я научилась некоторым музыкальным трюкам – он волшебно играл на гитаре. Его звали Оскар. Мы очень сдружились, говорили иной раз вечерами напролёт про всякое – и за жизнь, и за философию, и за песни… А потом он погиб в бою. И меня рядом не было. В патруле погиб, в Каррадии. Патруль перебили почти весь – по крайней мере, основные силы были близко, так что мы быстро ударили в ответ, они не успели обобрать наших. И когда мы их отбили…***
С намокших листьев капала дождевая вода. Изогнутая опушка леса, на которой ещё недавно кипел бой, была усеяна телами. Рыцари Асторы, выставив охранение, собирали своих погибших. Патрулю не повезло – они въехали прямиком в авангард противника. Синее с золотом окрасилось кровью – из пятнадцати рыцарей в разъезде выжили двое. Чудом уйдя от погони, они прорвались к своим и сообщили о стычке с врагом – ответ рыцарей был страшен. Когда они выехали на место, половина вражеского отряда уже принялась мародёрствовать, не ожидая столь быстрой контратаки. Их разбили наголову и с наскока, без потерь – противников на той опушке осталось лежать вдвое больше, чем перебитых рыцарей. Теперь капитан де Планси разослал вестовых ко всем разъездам с приказами: силы врага были где-то дальше по дороге, и нужно было понять, как правильнее сманеврировать. Лёгкий дождь всё ещё моросил. Отряду Рамильды приказали собрать погибших и позаботиться о раненых, оставшись в арьергарде. Хотелось взвыть волком и взлететь в седло с мечом наголо: многие в отряде Гавейна были её друзьями, и минувшей схватки оказалось ничтожно мало – особенно когда они увидели, как беззастенчиво грабят их мёртвых товарищей. Хотелось быть с остальными, на самом острие возможной атаки, но Рами знала, что нужна была здесь. За годы службы она научилась бороться с этими позывами. Скорее всего, не будет никакой атаки. Задачей де Планси было найти противника – и рыцари его нашли. Время атаковать придёт позже. Что ещё важнее, кто-то должен был позаботиться о павших. Сейчас была её очередь остаться в арьергарде – только и всего. Она склонилась над телом Оскара. По крайней мере, его убили, не изуродовав лица – на кое-кого из погибших было страшно смотреть. Это было нелепо и обидно – так обидно – погибнуть в случайной стычке, в бою, которого не ожидал. Возможно, из-за ошибки командира, возможно, по чистой случайности – теперь уже неважно. Но такова подчас была цена. И не было разницы, здесь или на полях больших сражений – любая миссия была важна. И эту цену мог заплатить каждый. Грудь сдавило от острого чувства утраты. Он был ей близким другом. Одногодок, хотя познакомились они лишь год назад – ранее Оскар состоял в другом отряде. Немногословный и слегка застенчивый, с Рамильдой и парой других рыцарей он чувствовал себя куда раскованнее. Шумным сборищам он всегда предпочитал разговоры наедине или в крохотной компании, и тогда оказывалось, что стеснительному Оскару очень даже было что сказать. Терпимый и наблюдательный, он любил пофилософствовать – на взгляд Рамильды, он прекрасно чувствовал мир, и с ним она любила общаться не меньше, чем с Леонорой, Фридо и капитаном де Планси. Иногда они музицировали вместе и пели дуэтом на людях – с гитарой Оскар обращался мастерски, хотя и не особо выставлял это напоказ в виду скромности. Рамильда без колебаний причисляла его к своим лучшим друзьям. Теперь, когда он погиб, в сердце будто образовалась дыра – как и всегда, когда уходили близкие. Вытащив из-за пояса тряпицу, Рами аккуратно вытерла кровь с щеки погибшего друга. Она услышала, как кто-то зарыдал в стороне и повернула голову: это был один из выживших, Вальбер. Он плакал, рухнув на колени подле чьего-то тела. Двое рыцарей пытались его успокоить. Рамильда коротко глянула на лицо Оскара и поднялась. Нора и Фридо были поблизости. – Отнесите его к остальным, – приказала Рами, обернувшись на подходивших товарищей. – Я сейчас. – Есть, сержант, – отрывисто кивнул Фридо. Она зашагала к Вальберу и вскоре разглядела лицо убитого, над которым он плакал. Иво. Они с ним были одногодки – и лучшие друзья в ордене. Пока двое товарищей, отведя Вальбера чуть в сторону, пытались его успокоить, Рами стянула перчатку и присела возле изувеченного тела Иво. Из-под погнутой кирасы убитого она достала серебряный медальон в виде ворона, раскинувшего крылья и заключённого в круг – Иво был велкианином. Приподняв его голову, она расстегнула цепочку медальона и направилась к Вальберу. – Это всё я, я! – не унимался тот. – Под ним лошадь убили, а я не успел! Не успел!.. Взявшись за плечо товарища, Рамильда впечатала ему в грудь ладонь, сжимавшую медальон. Все притихли, и Сванн заглянула рыдавшему в глаза. – Вальбер. Возьми. Ради него. Лицо рыцаря снова исказилось, и он, роняя слёзы, принял медальон из её рук. – Теперь ты за него в ответе, – продолжила Рами. – Отвези его родителям Иво, когда вернёмся. Или оставь себе. – Как я им в глаза теперь загляну?.. – Он погиб, выполняя свой долг. Ты не мог ничего сделать. Ты не виноват, слышишь? Держись – ради него. Самое лучшее теперь – это похоронить его достойно и выиграть в грядущей битве. А теперь помоги отнести его к остальным. Вальбер кивнул, зажмурившись и сжав медальон в руках. Вместе с двумя другими он поднял Иво и, шмыгая носом, понёс его в сторону, к телеге. Рамильда проводила их взглядом и вздохнула. Когда-то она сама была на его месте. Ей и сейчас хотелось плакать от потери – особенно по Оскару. Но надо было держаться. Не просто так – но ради живых. Леонора и Фридо приближались к ней – лица у обоих были озабочены. Рамильда обратила внимание на сложенный вчетверо лист бумаги, который Фридо держал в руке. Повернувшись к друзьям, она спросила: – Что такое? – Рами… – несмело начала Леонора. – Мы… кое-что нашли. И подумали, что… в общем, тебе надо на это взглянуть. – Это было у Оскара, – сказал Фридо, протягивая бумагу Рамильде. – Письмо? – Да… не совсем, – сбивчиво ответил он. – В общем… просто посмотри. Сейчас. Слегка забеспокоившись, Рами развернула лист. Пара мелких дождевых капель упала на него. Это действительно оказалось не просто письмо – в верхней части листа она увидела слова: «Тебе, Рамильда». За ними следовало стихотворение в три строфы – три четверостишия, кинжалом пронзившие сердце. Ещё не дочитав этих строк до конца, она осознала, что это было. Оскар признавался ей в любви. Всё это обретало смысл. Всю последнюю неделю он был немного на иголках, как будто при каждой встрече что-то хотел сказать, но попросту не мог выдавить слов из себя. Рами ещё раньше задумывалась, не мог ли Оскар питать к ней каких-то чувств, но не развивала эту мысль всерьёз. Несмотря на то, что та же Леонора любя шутила, что Оскар в кого-то влюбился, недвусмысленно намекая на подругу. Теперь ей всё стало ясно. Он добавил к стихам строчки, где невпопад извинялся, что не смог сказать всего в лицо. Писал, насколько важным человеком в его жизни она стала, как он хотел бы остаться с ней навсегда. «Я люблю тебя больше жизни, Рамильда». Сванн судорожно вздохнула, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Это признание стало последней каплей. Рука непроизвольно крепче сжала лист бумаги, как будто этим жестом она могла удержать Оскара, выдернуть его с порога смерти. Но было поздно. И от этого стало мучительно больно. – Что же ты раньше молчал?.. – сдавленно проговорила она. Сванн до последнего боролась, чтобы не заплакать на глазах у остальных, особенно после боя, но теперь это стало выше её сил. – Что ж ты молчал, что любишь, Оскар?.. Леонора и Фридо обняли её – быстро и крепко, чтобы остальные не видели её слёз. Обхватив рукой спину подруги, Рамильда уткнулась ей в плечо и заплакала.***
– …Он так и не передал мне те стихи, – закончила она, посмотрев на Ксендрика. – Он даже сказать не успел. – Даже не знаю, что сказать, – чародей качнул головой, плотно сжав губы. – Я так горевала потом… Знаешь, не просто потому что потеряла хорошего друга… Это чертовски обидно, когда ты не успеваешь сказать о самом важном. Я тогда очень отчётливо поняла, что нельзя знать наперёд, каким будет твоё прощание с человеком. Быть может, оно наступит раньше, чем хочется – ты даже не поймёшь, что это последнее прощание. Последний разговор, последняя пара фраз, как обычно – и всё. А потом что-нибудь случится, и то, как вы расстались, навсегда останется у тебя связано с этим человеком. – Верно, – со вздохом покивал Ксендрик. – Надеюсь, вы с ним, по крайней мере, в добрых отношениях тогда расстались. – Да. Мы и не ссорились никогда. Но… мы столько всего подчас хотим сказать. И боимся это делать по… глупым, правда, причинам. А потом за нами приходит смерть – и неважно уже ничего. Все эти причины так меркнут перед ней… – Да… Но тут ведь история двоякая получается, к сожалению, – вздохнул чародей. – Если сравнить с Габи. – По крайней мере, она успела. Понимаешь? – Верно. Но кто знает, что было бы, если бы она не сказала и не получила ответ. Может, у неё бы остался хотя бы один якорь. – Призрак надежды?.. – Да. Всё порой… не так просто, как кажется. Знаешь, ты безусловно права. И в обычных обстоятельствах я бы с тобой полностью согласился. Но в наших… В наших порой стоит как следует подумать. Потому что, когда ты нежить, всё сложнее. – Может быть… – кивнула Рамильда, устремив взгляд на Солера. – Хотя, если бы она держала это в себе… Это бы тоже съело её рано или поздно. По мне уж… лучше быть честным. – Конечно. Просто, возможно, если бы это вскрылось в других обстоятельствах, в другой момент… когда было бы время подумать. Понять, что её никто не бросит. Что у её любви, возможно, даже есть шанс. – Да. Доверия ей не хватило. И к нам, и к себе самой. – Уж не знаю, случалось ли тебе быть отвергнутой, но, если да, то, думаю, ты можешь её понять. – Случалось, – кивнула Рами. – Но об этом как-нибудь потом расскажу. Это та ещё история. – Что ж, – улыбнулся маг. – Буду ждать. Надеюсь, хоть немного тебя развлёк нашей беседой. – Определённо. Спасибо, – вернула улыбку рыцарь.***
На следующее утро от слабости не осталось и следа. Кацумото всем позволил выспаться и набраться сил. Перекусив скромными припасами, предоставленными Дорианом и его людьми, отряд двинулся в путь на север долины. Они держались скалы, стараясь не ступать в воду без необходимости, но маленькие островки суши встречались не слишком часто – порой вода доставала почти до колен. Не забывали жевать и фиолетовый мох – каждый час среди ядовитых испарений мог быть чреват отравлением и слабостью. Даже с учётом этого миазмы слегка ударяли в голову. Пару раз в иззелена-буром тумане мелькали силуэты гигантских москитов, пролетавших в отдалении – настоящих колоссов в сравнении с мошкарой выше по скале. Размером они были в две ладони, а укус, по словам Дориана, отравлял. К каменной колоннаде, шедшей вдоль скалы, местами присосались не менее гигантские пиявки – и тревожить их у Рамильды не было ни малейшего желания. Один раз она на что-то наступила в воде и дёрнулась в сторону, выругавшись сквозь зубы. Это оказался выеденный каркас неведомого существа, похожего на помесь огромной жабы и паука – очередная мутировавшая форма жизни. То, что рыцарша приняла за торчавшую из воды корягу, оказалось иссохшей ногой этого существа. Поморщившись от отвращения, Рами двинулась дальше. В какой-то момент впереди, на островке суши, где стоял искорёженный ствол мёртвого дерева, из клубов дымки возник человеческий силуэт. Рами подала остальным знак, и отряд остановился. Рю с луком наготове подошёл к ней. – Опустелый? – Скорее всего… Он не двигается. Она присмотрелась к фигуре, приблизившись на пару шагов, и через несколько мгновений её настигло осознание. Двуручный меч в руке, знакомые доспехи и потрёпанное сюрко синего цвета. Это был Самерсет. Он смотрел куда-то мимо них, к центру долины, но в его позе было что-то неестественное. Стоило предполагать худшее. – Это он, – Рю словно бы прочитал её мысли. – Самерсет! – окликнула его Рами, опустив тканевую повязку. Рыцарь повернул к ним голову. Забрало шлема было откинуто, но отсюда Рамильда не вполне могла разглядеть лицо и понять, опустел ли он. Он двинулся к ним, волоча двуручник по земле. – Лейтон! – крикнул Рю, приготовив лук. – Самерсет, если ты ещё жив, ответь! – на этом этапе Рами разглядела его чуть лучше и почти полностью уверилась, что рыцарь опустел. Его молчание развеяло все сомнения. – Он нас уже не слышит, – прогудел Экберт. Кацумото вскинул лук, натягивая тетиву. – Стой, – бросила Рамильда, осадив его руку. Она не вполне понимала, что на неё нашло, но знала, что не может поступить иначе. – Позволь мне. Я должна его убить. Он должен пасть от руки рыцаря Асторы. Рю опустил лук и внимательно посмотрел на неё своим одним глазом. Ксендрик, подойдя к ним, вмешался в разговор: – Только, если мы увидим, что ты не справляешься, тогда мы тебе поможем. Прости, но терять друзей и терять время мы не можем. – Леди Рамильда, вы уверены, что хотите брать это на себя? – спросил Экберт. – Уверена, – железно ответила она, обернувшись на бальдерца. – Так будет правильно. – Я думаю, мы, безусловно, позволим Рамильде это сделать, – сказал Ксендрик, переведя озабоченный взгляд на подругу. – Но немедленно вмешаемся, если ей будет что-то угрожать. – Удачи, Рами, – сказал Солер. – Я понимаю. Будь осторожна. Рами встретилась с ним взглядом и отрывисто кивнула. Потом развернулась к Самерсету, оценивая угрозу. Прикинув некоторые вещи в уме, она оставила щит на земле, решив сражаться двуручным хватом: так будет легче парировать удары спадона и направлять собственные, особенно при технике полумеча, которая в этой схватке была лучшим способом ранить противника. Глубоко вздохнув, Рамильда перехватила клинок и двинулась навстречу Самерсету. Она слышала и чувствовала, как её товарищи расходятся по флангам, готовясь прикрывать её. Привычной волной прокатилось по телу предчувствие схватки, обостряя все чувства – казалось, она видит каждую прорезь на забрале противника и примечает малейшее движение. Теперь, перед поединком, который она решилась вести в одиночку, всё остальное как будто перестало существовать. Словно во всём мире не осталось ничего, кроме её падшего брата по ордену – кроме пустой оболочки, которой она обязана была подарить покой. Когда их с Лейтоном разделял десяток шагов, рыцарь будто преобразился: опустив забрало, он перехватил двуручник и ринулся навстречу ей, замахиваясь для удара. Боевые инстинкты вернулись к нему. Сванн шагнула в сторону, отражая удар. Сталь мечей прозвенела дважды, Рамильда попыталась сократить расстояние и перейти на полумеч – не вышло. Рванув спадон к себе, Самерсет взялся второй рукой за рикассо и метил уколом ей в шею – пришлось уходить с парированием. Она вошла в клинч и почти достала противника, готовясь всадить остриё меча в подмышку, но Самерсет в последний момент отпихнул её. Еле удержав равновесие, она поймала удар наплечником, увидела направление следующего и решилась на опасный манёвр. Нельзя было терять ни секунды, и каждая часть требовала безупречного исполнения. Боевая горячка обострилась до предела, и каждое мгновение растягивалось втрое, придавая мыслям и движениям небывалую чёткость. Рами шагнула вперёд, нанеся перекрёстный удар по клинку Лейтона и остановив его взмах. В тот же миг схватилась левой рукой за оба клинка и крутанула против часовой – как в тот раз, когда демонстрировала приём Ксендрику. Она почувствовала, как Самерсет пытался отступить и вывернуть руку, но поздно – он упустил спадон. Замешкайся она на секунду, и рыцарь удержал бы меч. Отступив на шаг, Рамильда швырнула двуручник в воду – туда, где заметила Экберта. Дело оставалось за малым. Но терять голову было нельзя: Самерсет извлёк из ножен свой панцербрехер. Перейдя на полумеч, Рамильда сошлась с опустелым братом вплотную, и тут Лейтон, перехватив её руку, взял рыцаршу в захват. В следующий миг холодная сталь вонзилась ей в бок – аккурат под кирасу, пробив кольчужное полотно. Она попыталась вырваться и снова получила мощный удар в бок, сдавленно простонав. Дело принимало скверный оборот. Следующий укол летел ей в шею, но Рамильда, выпустив меч, перехватила руку с кинжалом в дюймах от лица. Стиснув зубы, она врезала ногой в голень Самерсету, тот просел, и Рами вырвалась из захвата – клинок упал наземь у её ног. Стиснув зубы, она с силой отпихнула Самерсета от себя. Совершенно не чувствуя боли от ран, она схватила упавший меч, и когда рыцарь кинулся на неё, Рамильда встретила его точным, выверенным ударом. Остриё отцовского меча вошло ровно в прорезь забрала. Продолжая давить, рыцарша налегла всем телом и опрокинула Самерсета. Удар, несмотря на всю точность, оказался не смертельным: рыцарь ещё дёргался, пытаясь не то подняться, не то потянуться за эстусом, и Рами тут же наступила на руку с кинжалом. Вырвав окровавленный клинок, она поставила его одной рукой поперёк шеи Лейтона и упёрлась ему коленом в грудь, а другой рукой открыла забрало. Рванув из ножен мизерикорд, она примерилась к горлу рыцаря и нанесла последний удар. Он перестал шевелиться через короткое время. Самерсет Лейтон, её брат по ордену, падший герой, ренегат и убийца, желавший спасти мир, был мёртв. Горячка боя схлынула, и первая волна боли от ран настигла её. Скорчившись, Рами схватилась за бок, глотнула живого огня, и боль начала утихать. Где-то сбоку слышались шаги, и мгновение спустя ей на плечо опустилась рука Солера. – Ты в порядке? – Да. – Слава Солнцу… Я уже был готов бежать на выручку… Давай помогу. Рыцарь протянул ей руку, и Рами с благодарностью приняла её, поднимаясь на ноги. Остальные члены отряда тоже были рядом. – Всё, – вздохнула Рамильда. – Кончено. Она вытащила тряпицу и принялась методично очищать клинки от крови. Поймала на себе озабоченный взгляд Ксендрика. Глянула на опустелое лицо Самерсета и задержала на нём взгляд – на его искажённых чертах, складках на бурой коже и потухших глазах. – Я полагаю, ему тоже стоит отдать почести, – произнёс Ксендрик. – Не будем же мы его просто так оставлять? Рами кивнула. – Мы ведь отнесём его в Святилище на обратном пути? – Да, – ответил Рю, передавая ей щит. – Займёт больше времени, но если приладить верёвку – поднимем его на лестницах. Они с самураем оттащили Самерсета к дереву и пристроили там вместе с его мечом. Оставалось надеяться, что никакое чудище не покусится на его тело, пока они не вернутся. Рамильда, поколебавшись, забрала его душу. Она ещё не до конца понимала, что чувствует. Но среди всех ощущений самым отчётливым было облегчение. – Ну вот и конец, – вздохнула Рами, – Всё. Двигаться пора. Один за другим, члены отряда покинули островок, оставляя позади тело своего бывшего товарища.