Дети угасшей эпохи

Где-то давно, на осколках памяти… …был дом на одиноком дереве – её надёжное убежище. Был глубокий вечер, и был дождь, и она провела там несколько часов, то рыдая, то содрогаясь от ужаса. Стены сжимались над головой, и свет масляных ламп не спасал от тьмы, поднимавшейся из глубины беспощадным, прожорливым монстром. Она металась между приступами горя и жгучей, отчаянной злобы. В тот день Рамильда впервые близко познакомилась со смертью. В тот день её лучшую подругу Эстель нашли мёртвой в переулке. И обстоятельства её гибели потрясли Рами до глубины души. Минувшим днём они собирались в стенах Лютена тесной компанией друзей – трое девушек и двое юношей. В городе проводилась ярмарка, и днём они ходили по ней, а затем собрались дома у Леоноры: её гостеприимная матушка приготовила для всех отменный ужин. У них был вечер музыки, поэзии и просто дружеских разговоров, продолжавшийся допоздна: родители Рамильды позволили ей остаться у подруги на ночь, чтобы не волноваться за комендантский час. Ближе к сумеркам у них под окном стал отираться Ойген – сын богатого гильдейского торговца, уже несколько месяцев как положивший глаз на Эстель. На пару лет старше их всех, он был харизматичен и хорош собой, но ни Рамильде, ни её компании он не нравился. Слишком заносчивый и высокомерный, он намеренно отмежевал себя от их мира, как будто уже добился не меньше, чем его отец Максимилиан. Его поползновения в сторону Эстель и вовсе отдавали чем-то жутковатым, особенно для Рами. Это отталкивающее чувство она не могла объяснить – оно было сродни инстинкту. И пятнадцатилетняя Эстель, по большому счёту, не слишком всерьёз воспринимала кавалера – так она, по меньшей мере, говорила подруге. Но в любви она была одинока, и потому ухаживания и подарки Ойгена ей были приятны. В тот вечер он звал её гулять, но она вежливо отказала, предпочтя компанию друзей. Когда Ойген приволок лютню одного из своих дружков и попытался неумело спеть серенаду, даже не попадая в ноты, Рамильде хотелось запустить в него табуретом из окна. В конце концов, когда засидевшаяся до темноты компания стала расходиться, Ойген вызвался проводить Эстель до дома. Рами воспротивилась этому и заявила, что не доверяет ему и проводит подругу сама. Тогда, в четырнадцать лет, она уже носила меч для самозащиты – и, в отличие от сына торговца, тоже щеголявшего клинком в украшенных ножнах, умела им пользоваться. К её удивлению, Эстель согласилась на предложение Ойгена, заверив Рами, что всё будет хорошо. Она ещё попыталась переубедить подругу, но та уже приняла решение, попытавшись напоследок примирить двух спорщиков, как она всегда делала. Рамильда помнила её последнюю улыбку, когда Эстель прощалась с ней. Ещё пару часов она была, как на иголках, но Леонора успокоила её, уверяя, что ничего больше, чем пара поцелуев, у них не будет. Проговорив до поздней ночи, они легли спать. Тело Эстель нашли на следующее утро. Её изнасиловали, перед тем как убить – и, судя по всему, не один человек. Когда поднялся шум, Ойгена с дружками прижали, и один из них раскололся очень быстро. Ойген повёл Эстель не домой – вместо этого он уговорил её пойти в таверну, к его приятелям. Они подвыпили, и чем больше пьянел Ойген, тем хлеще он приставал к девушке, ведя себя так, будто она была его трофеем. Эстель и сама была навеселе, не заметив, как переступила опасный порог. Когда они наконец покинули таверну, Ойген попытался против воли поцеловать девушку, и та его оттолкнула. Завязалась перепалка, в ходе которой сын торговца попросту отдал её дружкам, обозвав потаскухой и заявив, что ему теперь плевать, если даже половина города побывает у неё под юбкой. Дружки были тому только и рады. Тихо сплавив Ойгена домой, они занялись своим грязным делом. Она кричала, сопротивлялась поначалу, но ей заткнули рот и неизбежно пересилили. А когда Эстель, уже изнасилованная одним, попыталась снова вырваться и кричать, ей сдавили горло, чтобы не привлечь ночную стражу. Её задушили насмерть. Рамильда в тот день выплакала, казалось, все слёзы, какие в ней были. Она рыдала над телом подруги и рыдала, когда бросалась в ноги её родителям, твердя, что это её вина. Вернувшись домой, она зазубрила свой меч, в ярости нанося удары по стволу дуба, на котором стоял её маленький домик. Она представляла, как рубит этим мечом грязных насильников, защищая подругу, которую было уже не вернуть. Представляла, как приставляет остриё клинка к горлу ненавистного хлыща Ойгена. Всего этого могло не быть, пойди она с ней в тот вечер. Ни смерти, ни изнасилования, ни даже таверны – она бы довела Эстель до дома в целости и вернулась к Норе. И сейчас они вдвоём с погибшей пили бы чай у них на ферме и посмеивались бы над неуклюжими попытками Ойгена приударить за Эстель. Вместо этого, завтра Рамильде предстояло идти на похороны. Когда вся ярость вышла из неё, на дне кувшина осталась горечь – и страх. Она вдруг поняла, что и сама могла стать жертвой. При ней был меч, и стараниями отца она уже умела сносно фехтовать, но если бы Ойген с дружками их окружили, это могло завершиться самыми разными вариантами. Отец не раз рассказывал ей, что, как бы техничен ни был начинающий боец, самое сложное – это нанести удар по живому человеку. Совладать со страхом, подготовить себя к схватке, наконец просто к тому, чтобы ударить по противнику без колебаний, с твёрдым намерением нанести человеку вред – возможно, смертельный. Возможно, она нашла бы в себе силы ударить – и тогда вся их шайка разбежалась бы после первой пролитой крови. А если бы не нашла? Если бы её рука дрогнула, и на неё навалились бы толпой, лишив клинка? И на следующий день в подворотне нашли бы два тела… Нет. Нет, она бы не дрогнула, она бы выпустила им кишки. Даже если бы её обезоружили, она бы выхватила кинжал, она бы зубами вгрызалась в их сволочные руки, пальцами выдавливала их похотливые глаза, чтобы спасти подругу. Но что если?.. Ей делалось тошно от одной мысли о том, как чьи-то чужие руки ходят по её телу, и она уже не может сопротивляться. И, мечась между ужасом и злостью, она то и дело сжимала рукоять меча – сжимала до побелевших пальцев, лёжа в своём доме на дереве. Чувство бессилия и невосполнимой утраты душило её до слёз. Но больше всего – больше, чем злость, больше даже, чем чувство вины, её убивала пустота, оставшаяся в этом мире без Эстель. Без её тонкого юмора, без её стихов, без тайн, которые они доверяли друг другу. Без тёплого чувства, что рядом с тобой лучший друг, и его душа понимает твою, тянется к ней. Без ощущения, что это навсегда – это сокровище, которое ничем не заменить. Теперь, когда её не стало, в голове вертелся калейдоскоп самых разных воспоминаний о тех мгновениях, что они провели вместе. О мгновениях радости, страха, грусти, недопониманий, примирений, мечтаний и обыкновенного сердечного созвучия. И это только подпитывало боль, но Рамильда цеплялась за каждый осколок, каждый маленький фрагмент утраченного тепла, как будто могла этим вернуть подругу — хотя бы на секунду, хотя бы на мгновение вырвать её у смерти. Осознание того, что всё это ушло навсегда, стояло под дверью и молотило в неё огромными кулачищами, но Рами будто подсознательно гнала его от себя, цеплялась за образы прошлого, прижимая их к сердцу – всё напрасно. Потому что от страшной правды было не скрыться. Дверца скрипнула, и в свете ламп появился силуэт отца. Высокий и широкоплечий, он с некоторым трудом пролезал в домик, который они вдвоём построили. Густая борода и рыжие волосы – эта рыжина досталась дочери по наследству. И стальные серые глаза, теперь тоже покрасневшие от слёз – она сразу это приметила. – Пап?.. – Прости, что не постучались, – сказал Турмод. – Мы просто решили, что сейчас мы… тебе очень нужны. – Я не хочу говорить, пап. Я вообще ничего не хочу. – Это ничего, – сказала её матушка, Авелин, пролезая следом. – Мы помолчим. Даже теперь, когда ей было за тридцать, она сохраняла молодость лица. Длинные каштановые волосы, местами заплетённые в косички, хорошо гармонировали с её жёлтым платьем. Ей все говорили, что и взглядом, и цветом своих голубых глаз она пошла в мать. Даже сейчас она смотрела проницательно, хоть и с явной жалостью к дочери. Рамильда встретилась с ней взглядом и отвернулась, перевернувшись на другой бок. Руки сами собой сомкнулись вокруг ножен с мечом. Авелин закрыла дверь в домик и подвинулась ближе. – Ты как, Рами? – Да никак. Сказала же, не хочу говорить, – она тут же пожалела об этих словах, но упрямство было сильнее её. Ей очень не хотелось, чтобы её видели слабой. – А ты попробуй, – мягко сказал отец. – Станет легче, увидишь. – Не надо держать в себе, – Авелин легла на пол напротив неё, заглянув в глаза. – Мы всё понимаем. Нам тоже очень горько. – Вы всегда так говорите – «Не держи в себе», – процедила Рамильда. – Да не о чем говорить. Я бы головы им посносила, ублюдкам. – Этим Эстель, к сожалению, не вернёшь, – вздохнул отец. – Они и так понесут наказание. – Без тебя знаю, что не вернуть. А я, между прочим, говорила ей не водиться с Ойгеном. А что толку… – Тебя гложет, что тебя не оказалось рядом? Она не сразу ответила – прямой вопрос слегка сбил её колючесть. – …Да. – Ты не виновата, Рами, – Авелин дотронулась рукой до её плеча. – Не виновата, правда. Просто так получилось. – Много вы знаете! – она оттолкнула руку матери. – Что значит «так получилось?» Какое право эти ублюдки вообще имели её трогать?! – Никакого. Они ублюдки, ты права. Но ты не виновата. Ты не могла знать – значит, не могла и сделать. – Да знала я всё, с первого взгляда знала! Я с ней могла бы пойти! Я бы её домой потащила, а не в таверну, как этот хлыщ. Но ведь «Ничего страшного, Рами, со мной всё будет хорошо!» И я тоже хороша – поверила на слово. А теперь её нет, нет! – она подняла спину, резко взяла ножны с мечом и хлопнула их об пол. – Да на какого чёрта мне вообще этот меч, если я её не смогла защитить?! Почему, почему всё так?! Если б я была рядом, ничего бы не случилось! – Я тебя очень хорошо понимаю, дочка, – вздохнул Турмод, подсаживаясь ближе. – Ты бы смогла. Но ты не виновата в том, что… – Виновата! Виновата, не ври мне в глаза! – от отчаяния у неё выступили слёзы. – Ты всегда говорил, что рыцарь должен приходить на помощь! Да наплевать, что она там сказала, я должна была пойти с ней! – Рами… – Я уже не девочка! Почему, почему всё в этом мире так паршиво?! – она задыхалась, глотая слёзы. – Я должна была там быть, а меня не было! Не было, когда они трогали её своими грязными пальцами, насиловали её до смерти, твари! Мрази, мерзавцы, скоты! Они не имели права, права не имели забирать её жизнь! А теперь её нет и не будет уже никогда! Никогда, понимаешь?! Я не могу без неё, не могу! Она была мой лучший друг, а они убили её, твари! Ненавижу!!! Она разрыдалась, и отец крепко обнял её, не говоря ни слова. Авелин подсела к ней с другой стороны, обхватив обоих руками. Рамильда была окончательно разбита и раздавлена. – А Ойгену всё сойдёт с рук, его папаша отмажет, этого выродка! – говорила она сквозь слёзы. – Почему, почему?! Почему всё получается так несправедливо?.. – Просто… не всех в этом мире можно спасти. Как ни старайся. – Да почему?.. Чего мне стоило пойти с ней?.. – Почему Киран не смогла спасти Арториаса?.. Она ведь тоже убивалась, тоже корила себя, потому что думала, что могла. Но она была нужна в другом месте. И потом… она ведь верила в Арториаса. И в его отряд. Верила, что они справятся с Бездной, потому что они всегда справлялись, в этом была их задача. И ты тоже верила, что Эстель пойдёт сразу домой. Иногда… просто мы не пророки, Рами. Мы не можем всегда знать наперёд, что будет. Знаешь… я однажды спросил своего капитана: «Что лучше – ослушаться приказа, если друг в беде? Или быть там, где приказали, рассчитывая, что план пойдёт, как надо?». И он мне сказал: «Не знаю». Не знаю, потому что нельзя сказать наперёд. Может, ты ослушаешься приказа и спасёшь друга, а может, сделаешь только хуже. У меня вот было наоборот… я послушался. И один раз всё прошло хорошо, а в другой… – он вздохнул и крепче обнял дочь. – Это очень больно. Очень. Просто… надо жить всё равно. Жить и бороться. А если тебе нужно поплакать… это ничего страшного. Они просидели в молчании некоторое время. Рамильда постепенно успокоилась, прижавшись к отцовской груди с закрытыми глазами. Тепло родителей, двух самых родных на свете людей, укутало её целиком, укрыло, как щитом, от поднявшейся было тьмы. И ей начало казаться, что ни дождь снаружи, ни демоны внутри не смогут её достать. Только хватило бы сил встать, когда боль пройдёт… Но сейчас это было неважно. Две родных души были здесь, рядом, чтобы разделить её горе. А это значило, что сейчас, на один вечер, мир был спасён. И это всё, что имело значение. – Пап… – сказала она слабым голосом. – А ты как думаешь… если бы я была рядом… я смогла бы поднять меч на них? Смогла бы… ударить? Турмод ответил не сразу. Вместо него сказала Авелин: – Смогла бы. Даже не сомневайся. Потому что ты права, дочка. Они не имели никакого права. А мы… мы все заслуживаем право жить. Одним тем, что мы просто родились в этом мире. И ради Эстель ты бы смогла, я просто знаю. Верно, Турмод? – Верно. Твоя рука... не дрогнет, когда настанет час. Так и знай.

***

Она выплыла из воспоминаний, сидя на скамье снаружи – у моста, ведущего к цитадели. Утреннее солнце красило листья бледным золотом, и птицы выводили свою извечную мелодию, наполняя пением прохладный воздух. Рыцарша словно и не слышала их счастливую трель. Перед глазами снова и снова вспыхивал образ Анастасии. И её слова на восковой дощечке. Vereor Nox. Древняя присказка Белого Пути и прощальное напутствие. «Трепещу перед ночью», «Трепещу перед тьмой» – так её понимало большинство людей, и даже малограмотные священники, плохо знавшие древнелордранский, именно так переводили эту фразу для своей паствы. Однако всякий, кто хоть сколько-нибудь понимал в Старой речи, сказал бы, что для такого перевода слово «Nox» стоит в неверном падеже и должно бы звучать как «Noctem». Интерпретации истинного перевода разнились от «Я трепещу во тьме» до «Я – тьма – страшусь себя». Последнее совпадало с нарративом Белого Пути больше прочих – ведь люди сами были носителями Тьмы, тёмной эссенции человечности, и таким образом, всегда таили опасность внутри себя. Один рыцарь говорил Рамильде в своё время, что эта древнелордранская фраза, видимо, когда-то была частью более широкого оборота, другую часть которого со временем просто вымарали из священных книг – по той или иной причине. Подтверждений этому фактически не было, но это могло бы объяснять разночтения в более поздних переводах. Учитывая, как Белая церковь боролась с инакомыслием на протяжении истории, не чураясь и иконоборчества, Рамильда не удивилась бы, если бы это оказалось правдой. Анастасия действительно страшилась самой себя. Ведь по какой ещё причине она не хотела выходить из клетки?.. И что ещё, как не тьма изнутри, толкнула её убийцу на этот гнусный поступок? На плечо Рамильде осторожно опустилась узкая ладонь чародея. – Можно отвлечь тебя от мыслей? Она не сразу среагировала на его появление. Глубоко вздохнув, Рами покачала головой и произнесла ослабевшим голосом: – Не знаю. Нет мыслей. И вообще ничего, кажется, нет. – Позволишь присесть рядом? – мягко спросил Ксендрик. Рами молча кивнула. Маг опустился рядом с собеседницей и нерешительно, словно в неловкой попытке утешить, проверяя дозволенные границы, коснулся затянутой в перчатку рукой ладони Рамильды. Она не возражала. – Как же чертовски пусто, – сказала она через какое-то время, не размыкая век. – На день ушли. На полдня. Я так надеялась к ней пробиться… вытащить её из этой клетки. На полдня стоило... Ксендрик, увидев, что его не оттолкнули, аккуратно погладил руку девушки. – Мы не могли знать, – вымолвил он. – Как можно кого-то подозревать в таком? Сванн покачала головой, облокотившись об колено, и снова взглянула на дощечку, где всё ещё было выцарапано «Vereor Nox», а потом просто уставилась в землю. – Не могли, – ответила она сдавленно. В ней действительно не осталось слов. – Мы найдем её убийцу. И сделаем всё возможное, чтобы это была его последняя жертва. Если были другие… – Волшебник редко говорил без усмешки в голосе – от крайне заметной до еле уловимой – но сейчас был именно тот момент. – Я его просто убью, – ответила она железно, всё ещё слабым голосом. – Нет ему места на свете. Всё-таки так… так погано… довериться человеку и получить такую подлость. Если это правда был он… – Мы выясним, – последовал уверенный ответ. – И этот человек понесет заслуженное наказание. Послушай… – голос чародея заметно смягчился. – Глупо было бы говорить тебе не убиваться, да и не собираюсь я этого делать. Но… ты не одна. У тебя есть мы. И я… в том числе. Я пойму, если ты захочешь побыть одна, но мне кажется, что в такие моменты кто-то должен быть рядом. У Рамильды свело скулы, и она снова зажмурилась, прикрыв глаза рукой. Глубоко вздохнув и насилу сдержав слёзы, она только и смогла выдавить «Спасибо». – Нет ничего дурного в слезах, – заметил Ксендрик ее жест. – Порой людям нужно выплакаться, иначе легче не станет. Может, в это сложно поверить, зная меня, но… пожалуйста, поверь: я не буду над тобой смеяться. Ни сейчас, ни потом. Коснувшись плеча рыцарши, он попытался привлечь её в объятия. Она аккуратно упёрлась рукой ему в плечо, останавливая жест. – Нет, не надо, прошу, – Рамильда в этот же миг просто сжала его ладонь. – Прости, я… Судорожно всхлипнув и уронив очередную слезу, она снова покачала головой. – Спасибо, правда. Я… Это очень хорошо, что вы есть. Знаешь, я ещё после муравейника подумала… когда ты отказался использовать красное око. Что бы ни говорил Самерсет… он был неправ. – Прости, – маг сжал её руку в ответ и на некоторое время погрузился в молчание. Вскоре он извлек откуда-то из сумки платок из тонкой ткани и протянул его Рамильде. Она с благодарным кивком приняла платок и медленно вытерла слёзы. – А ведь стоило хотя бы Лаврентию остаться… Или хотя бы кому-то. Так жутко несправедливо, ненужно… Но ведь некому, да? Некому, кроме него, быть убийцей. – Похоже, что так, – медленно проговорил Ксендрик. – Больше, получается, некому. В мире, – вздохнул он, – чудовищно много несправедливостей, и порой кажется, что их куда больше, чем человеческих сил. Но если не выдержать, справиться с ними точно никак не выйдет. – Я уже видела это, – вздохнула Рамильда. – Видела столько ненужных смертей, столько жестокости, что меня уже мало что удивит. Изнасилованных, покалеченных. Я видела, как вырезают кварталы и целые города без особой причины. Но, знаешь, куда легче смотреть на тысячу смертей, чем на одного убитого человека, которого ты так… так хотел спасти… – в её голосе начали проступать нотки злости и чистой ненависти. – И у тебя его просто отобрали, вырвали из жизни без всякого шанса и растоптали, как цветок. Который только… только начал распускаться. И ты ни-че-го не смог с этим сделать. – Беспомощным чувствовать себя ужасно, – медленно кивнул Ксендрик. – Но покуда мы живы, мы еще можем что-то сделать. В том числе и, быть может, принести в мир немного надежды. И отомстить, защитив кого-то ещё. Неравнодушие к чужой боли и к чужой судьбе, быть может, само по себе делает мир в каком-то смысле лучше. Ты очень добрая девочка, Рамильда, – голос мага стал более вкрадчивым. – Этот человек не стоит того, чтобы тратить на него гнев. К его поиску мы подойдем с холодной головой. Ведь гнев разрушительнее не для того, на кого направлен, а для того, кто его носит. Она молча покивала, упёршись лицом в кулак. Её взгляд был направлен в сторону открытых ворот цитадели. – Мы не найдём его здесь, – сказала она после длительного молчания. – Он был готов, я чувствую. И знал, куда исчезнуть. Надо идти к Освальду. Достучаться до этих синих фантомов… Может, хоть на что-то они сгодятся. А если и нет… У нас одна дорога. Туда. – Верно. Мы обязательно всем этим займёмся. А пока что… просто знай, что я всегда рад побыть рядом, ладно? Ты ведь знаешь, что это не просто слова. Рыцарша слабо улыбнулась. – Да. Спасибо тебе. Я… Прости. Я просто рада, что не ошибалась в тебе.

***

Их вчерашние поиски не увенчались успехом. Нижний город ничего не знал и никого не видел. Они вышли на след Лотрека в Рувенгарте и даже отыскали убежище, в котором он обретался со своими подельниками. Убежище оказалось пустым и вычищенным – совсем недавно, будто кто-то спешно бросал его, не намереваясь вернуться. Это только усилило их подозрения в сторону рыцаря Фины, и Рами не могла найти себе места от гнева и чувства вины. Ангус обещал разнести весть среди Стоиков: они дадут им знать, если Лотрек появится. Рами помнила, что когда они все с Беатрис снова собрались в Святилище, то услышали странные звуки, доносящиеся из центрального храма. Больше всего это напоминало храп – очень странный, глубокий и громкий. Внутри разрушенной церкви перед ними открылась неожиданная картина – отряд даже замер на пару мгновений, пытаясь объять её умом. В том месте, где раньше был затопленный водой мозаичный пол, в самом центре зала открылся огромный люк. И прямо из него торчала огромная, длинная шея какого-то существа, увенчанная вытянутой головой. Кожа была пепельно-чёрной. В большом и уродливом лице проступали некие человеческие черты, но курносый нос и массивные, выпирающие челюсти делали его гротескным. Со щёк существа свешивались длинные мясистые складки, которые можно было бы назвать усами при извращённом чувстве юмора. Рамильда никогда не думала, что эти создания действительно существовали. Первобытные змеи, живущие у корней мироздания. По легенде, они были существа умные и хитрые – а возможно, даже более древние, чем драконы. И теперь одно из них предстало прямо перед ними. Существо перестало храпеть и подняло веки. На отряд уставились два оранжевых змеиных глаза с узкими зрачками. – А-а! Приветствую! – произнёс змей глубоким, резковатым голосом. – Это вы прозвонили в Колокола Пробуждения? – Верно, мы, – сказал Ксендрик, оправившийся первым. – А вы, позвольте спросить?.. – Я первобытный змей Фрампт, Искатель королей – близкий друг и советник лорда Гвина, которому тот поручил важную миссию, перед тем как отправился в горнило Первородного Пламени, – он говорил медленно, даже слегка певуче, с неизменной патетикой в голосе. – Вы доказали, что у вас есть немалая сила, Избранные немёртвые. Вы, прозвонившие в колокола пробуждения, теперь сможете прояснить свою судьбу. Я готов пролить на неё свет, но ищете ли вы подобного просвещения? – Звучит увлекательно, – протянул Ксендрик с усмешкой в голосе, явно не купившись на претенциозную помпу змея. – Просветите же нас, господин Фрампт. – Мы желаем развеять проклятие нежити, – решила сказать Рамильда. – Что вы знаете об этом? Что вы можете нам рассказать и… как вы появились здесь? – Я услышал зов Колоколов Пробуждения – сотню лет спустя с тех пор, как они звонили в последний раз. К несчастью, тот, кто пришёл до вас, не сумел дойти до конца своего путешествия. Но вы?.. Быть может, среди вас отыщется настоящий избранный, готовый следовать за лордом Гвином? – Интересная аналогия, – отметил Ксендрик. – В прямом смысле «последовать» за лордом Гвином? – Да, что это всё значит? – поддержала Рамильда. – Чего от нас ждут теперь? Мы знаем, что нас предшественник прошёл к цитадели Шена. Что это всё испытание, устроенное кем-то для того, чтобы… – она осеклась. – Для чего? Не вы ли стоите за этим? – Что ж, хорошо! Я расскажу вам, что это за испытание. Ваша судьба, Избранные немёртвые – стать последователями владыки Гвина и унаследовать его юдоль. Вновь разжечь Первородное Пламя, чтобы его свет прогнал тьму, окутавшую наш мир, и развеял проклятие нежити. Такова отныне ваша миссия и ваше предназначение. Однако, чтобы достигнуть Первородного Пламени, вам предстоит ещё доказать, что теперь, справившись с первым испытанием, вы готовы пройти второе, гораздо более опасное. Вам надлежит достичь великого города Анор-Лондо, а перед тем – пройти сквозь цитадель Шена, полную ловушек и опасных существ, подстерегающих вас на каждом углу. Если вы сумеете её преодолеть и справитесь со всеми опасностями, значит, вы сможете стать достойными преемниками короля Гвина. И один из вас, впитав множество душ на своём пути, их силой сумеет разжечь Первородное Пламя, чтобы развеять проклятие. Они молчали некоторое время, поражённые и ошеломлённые всем, что змей на них вывалил. Это попросту нельзя было переварить за пару мгновений. Рю, откашлявшись, решился заговорить первым, но даже он избежал основной темы разговора: – Тот путешественник, который был перед нами – это был Железный Таркус? – Всё верно. Вместе с несколькими рыцарями Беренике и Бальдера он попытался штурмовать цитадель Шена – и даже сумел её преодолеть в конце концов. Но он оступился на самом последнем отрезке пути. – Что же с ним случилось? – спросил Ксендрик. – Того я не вправе разглашать. Испытание должно проходить для всех одинаково. Если телом и духом вы сильнее Таркуса, значит, вы сможете пройти там, где оступился он. – Похоже, в Лордране не бывает лёгких путей, – усмехнулся Кацумото. – Ну, лёгких путей никто не ожидал, – посмотрел на него Ксендрик. – Но… сама идея о том, что кто-то из нас может действительно возжечь Первородное Пламя, мне кажется, честно говоря… странной. – Выходит, одному из нас буквально нужно последовать за лордом Гвином? – спросила Рамильда. – Чтобы закончить всё это?.. – Вы всё понимаете верно, – ответил Фрампт. – Один из вас, самый достойный, с самой сильной душой, рано или поздно проявится. И именно ему выпадет честь стать преемником короля Лордрана и повелителя Пепла. И повести этот мир в новую эпоху. До той поры я буду зорко наблюдать за каждым вашим шагом. – Ну как «повести», – скривился Ксендрик. – Я не думаю, что после такой… трансформации человек сможет кого-то куда-то вести. – Положим, даже если так, – сказал Рю, поднимая взгляд на змея. – Что будет ещё через пять веков? Ты опять будешь искать достойного преемника? – Возможно, даже побыстрее, – съязвил Ксендрик. – В конце концов, кто мы, а кто был владыка Гвин – разница, по-моему, налицо. – Сила владыки Гвина была велика, но её было мало, чтобы навеки отогнать Тьму. Слишком близко она подползла к сердцу мира. Но вас ожидает иная судьба, потому что я ведаю способ развеять проклятье навеки. И если ваша миссия увенчается успехом, человечество навсегда будет избавлено от его гнёта. – Но это очень странно! То есть, лорду Гвину не удалось это сделать, а кому-то из нас – удастся? – Лорду Гвину, – вторил ему Экберт. – Великому богу, который изначально возжёг пламя и забрал из него душу Света. – Именно! Это звучит абсурдно, как по мне! – Пророчество гласит, – невозмутимо продолжал Фрампт, – что именно нежити суждено изменить судьбу этого мира. Ибо вы, сами не ведая того, обладаете силой, которая даже богам неподвластна. Проклятие вечного посмертия может сделать вас куда сильнее, чем вы можете думать – и всё благодаря жертве Гвина. Между вами существует неразрывная нить. – Так что, мы можем поспорить с богами?! – усмехнулся Ксендрик. – Там, где они не смогут поспорить с вами, – кивнул Фрампт. – Вы и сами сумеете стать им подобными. – Да, ну и информация для размышления, однако, – покачал головой чародей. – Если это то, что действительно нужно совершить, чтобы покончить с проклятием, – сказала Рамильда, глядя в землю, – мы будем готовы, – она подняла отрешённый взгляд на Фрампта. – Простите, но теперь нас в любом случае ждут дела. Мы непременно пройдём испытание. Думаю, нам пора идти. И подумать обо всём. – Верно, тут есть над чем поразмыслить, – вздохнул Ксендрик. – Скажите, а когда мы вернёмся, вы здесь ещё будете? – Разумеется! Как я и сказал, я буду тщательно наблюдать за вами. По завершении испытания, буде вы справитесь, я стану вашим проводником и скажу, что делать дальше – во имя исполнения предначертанного. – Сладко поёте, – негромко буркнул Рю и пошёл на выход остальные последовали за ним. Спустившись к ротонде, они переглянулись. – «Преемником лорда Гвина», – многозначительно сказал Солер. – Да-а, вот ведь незадача. Я, по правде сказать, тоже испытываю сомнения по поводу этого всего. Больно уж это… – Звучит, как бред, да? – в лоб спросил Ксендрик с усмешкой. – Ну, так тоже можно сказать, честно говоря. Не знаю… Наверное, определённая правда в его словах есть. – Какая-то – скорее всего есть. – Ну, подумайте об этом: ведь из-за того, что мы, став нежитью, очень сильно увязаны с душами и с Первородным Пламенем, это действительно может быть верный способ. Мы ведь накапливаем души со временем, даже если не поглощаем их напрямую. А значит, со временем, в нас накапливается некая внутренняя сила. Возможно, она станет решающей для Пламени?.. – Сир Солер, – сказал Экберт со скупой улыбкой. – В старинных сказаниях говорилось, что змеям нельзя доверять. А наш путь лежит в Анор-Лондо, так что там мы сможем спросить у настоящей наследницы лорда Гвина, что к чему. – Это верно. Но если они заодно, если он был близким советником Гвина, то какой резон ему лгать? Знаете, наверное, нам просто нужно добраться до Анор-Лондо, а там уж смотреть. – Ну, – усмехнулся Ксендрик. – Это мы сделаем вне зависимости от речей этого весьма многоуважаемого змея. – В конце концов, мы встречались с леди Киран, – прибавила Рамильда, – а она представитель тамошних сил. И если они действуют сообща, то мы услышим нечто похожее. – Знаете, а это любопытно, – отметил Солер. – Да, она ведь в тот раз сказала… «принцесса Гвиневер», не «королева Гвиневер». Тут есть над чем поразмыслить. – О, поразмыслить есть много о чём, – протянул Ксендрик. – Знаете, всё это, конечно, звучит занимательно, но где-то в глубине моей души у меня есть чёткое ощущение, что с нами… играют. – Нас ведут на поводу, – согласился Рю. – Почему вы так склонны считать? – спросил Солер. – Во-первых, нам категорически никто ничего не хочет рассказывать… – Верно. А значит, им есть что скрывать, – поддакнул Ксендрик. – Во-вторых, если верить легендам, и король Гвин смог одолеть древних драконов, то он был в тысячи раз сильнее нас. – Тем не менее, у лорда Гвина была всего одна душа, пусть и великая, – пожал плечами Солер. – Пусть и взятая из Пламени. Наверное, сейчас ещё рано о чём-то говорить. – Конечно, рано, – кивнул Ксендрик. – Просто не нравится мне всё это… – Ну, как минимум, это… беспокойно. Тревожно. Но, в конце концов, когда наше путешествие не было тревожным? – Вначале всё было немного яснее. Просто нам стоит быть ещё внимательнее. Беатрис, молчавшая всё это время и погружённая в раздумья, наконец заговорила: – Н-да. Очень уж удачно он выполз, этот «первобытный змей». Знаете, как в спектакле. Оно большое, оно храпит, и от него страшно воняет. А какая игра! Я, по правде сказать, была немного ошарашена его появлением. Как-то очень интересно всё… устроено, вам не кажется? Все эти колокола, театральные появления в нужном месте, помпезные речи… – Конечно, устроено, – вздохнул Ксендрик. – Это всё явно согласуется с чьим-то планом. – Весь вопрос в том, как это согласуется с вашими планами. – Хороший вопрос! Я и сам хочу получить ответ. – Мне кажется, – произнёс Рю, – если мы как-то и сможем пригодиться Пламени… то скорее как дрова. – Ха-ха! Снял с языка! – посмеялся чародей. – Я боюсь, что в конце концов может не остаться выбора, – вздохнула Рами. – По крайней мере, у кого-то из нас. С проклятием… надо покончить во что бы то ни стало. – Посмотрим ближе к делу, – Ксендрик задержал на ней обеспокоенный взгляд. – Нам нужно гораздо больше информации, чем есть сейчас. Гораздо. – Значит, готовимся к штурму, – кивнула рыцарша. – Надеюсь, в Анор-Лондо… всё лучше, чем может казаться. Общим решением они перебрались к Андрэ, взяв нетленное тело хранительницы с собой. Кузнец был вне себя от злости. На глазах у всего отряда он хватил кулаком об камень так, что кладка слегка треснула. – Сказал бы я ему пару ласковых! – процедил он тогда. – Даже самые отпетые ублюдки в Лордране не посмели бы поднять руку на хранительницу огня! – Да, это уж точно, – угрюмо вздохнул Ксендрик. – Бездна меня возьми… Кто же?.. Свернул бы я шею этому мерзавцу, да только всё равно к костру вернётся! – кузнец злобно прорычал, тряхнув кулаком. – Нет на него палачей. – Ну, как сказать. Может быть, и найдутся. А мы тому поспособствуем. – Вы… Если вам негде остановиться, перебирайтесь ко мне. Я не хранитель, но мой костерок на что-нибудь сгодится. – Спасибо. Прямо сейчас этим и займёмся. – Да, к слову сказать. Тут, пока вас не было, кое-что успело произойти. Просто взгляните на мост к цитадели вон там, снаружи. Они уже подозревали, что именно случилось. Кузнец оказался прав: ворота в цитадель были открыты, зияя темнеющей пастью. Сама крепость извне казалась всё такой же вымершей: оставалось только гадать, чем она готовилась их встретить. Анастасию поместили на холодном постаменте, подстелив то самое одеяло, которое ей оставила Рамильда. Хранительницу укрыли простым покрывалом, но специально не стали закрывать лица. В мирной позе, со сложенными на животе руками, она будто бы спала, и только бледность застывших черт напоминала о том, что она мертва. Всё это неуловимо напомнило Рамильде о старом сюжете – красавице, уснувшей мертвенным сном и ждущей своего часа, чтобы проснуться. Принцесса на ложе из цветов. Только не было во всём свете принца, который пришёл бы за ней. Эта доля досталась им теперь. Когда поздним вечером они расселись вокруг костра, кузнец поднялся к ним. Он бухнул рядом свой табурет и присел с протяжным вздохом. – Сожалею, что так вышло, – сказал Андрэ. – Славная была девушка. Хорошо, что вы с ней пытались как-то сблизиться, вытащить из клетки. Я помню ещё то время, когда её привезли сюда. Бедная девчушка была жертвой культистов в своей деревне, которые считали, что она нечиста на язык, а будущей жрице, дескать, не пристало произносить имена богов всуе. Они многих девушек так уродовали. – Классическое мракобесие, – грустно вздохнул Ксендрик. – Ничего нового. – Ох, не то слово. Уж по крайней мере, на этой земле никто тебе не скажет, во что верить и как жить, н-да. Я заходил к ней временами, проведывал. Чего ни говоря, а она была хорошей хранительницей, пусть и сидела в клетке. Вы ведь собираетесь штурмовать цитадель, да? – Ну, по крайней мере, для начала стоит подготовить план, – покивал чародей. – Это точно. Соваться туда просто так – верная погибель. Так что если у вас есть замыслы, вы уж старику Андрэ говорите. А я посмотрю, чем можно вам подсобить. – Спасибо. Мы обязательно учтём. – Что же, следов убийцы не нашли? – У нас есть кое-какие подозрения. Гарантированных подтверждений нет, но пока что подозреваемый у нас только один. Потому что наибольшую заинтересованность в хранительницах проявлял известный нам сир Лотрек. А кое-какие вещи косвенно указывают на него. – Гм, Лотрек. Тот, который пришёл из Карима… – Да, – кивнул Экберт. – На теле Анастасии была рана от кривого клинка. А близ её пещеры мы нашли волос, скорее всего, принадлежавший ему. – Я помню, мне рассказывали, что он то и дело бормотал про души хранительниц. – Да-да, – подтвердил Ксендрик. – Он за ними охотился. Но прежде мы видели только, что он собирал души уже погибших хранительниц. – Да. У меня странное ощущение было от него. На первый взгляд вроде человек неплохой – и при уме, при чести. Но было в нём что-то не от мира сего. Те, кто посвящают себя безраздельному служению богам, иногда склонны впадать… в безумие. – Я думаю, что здесь хватает оригинальных личностей. – Значит, след его простыл, да? – Да. Он сбежал. – Жаль. Жаль… Ума не приложу, где его теперь искать. Быть может, он вообще решил уйти из Лордрана, а быть может, его кто-то здесь укрывает. Но что-то мне подсказывает, что вы ещё на него наткнётесь. – Ну что ж, если мы ему встретим – нам будет что ему сказать. – Хотелось бы надеяться. Слыхал я, что если душа хранительницы ещё не была поглощена, и если не прошёл ещё срок с момента насильственной смерти, то можно вернуть её к жизни. Отряд притих на пару мгновений. Рамильда помнила, как разгорелся в ней огонёк надежды тогда. – Гм. Интересно… – протянул Ксендрик. – Это объясняет, почему её тело ведёт себя иначе, чем обычные мёртвые тела, – покивал Экберт. Андрэ пожал плечами с лёгкой улыбкой. – Значит, наверное, есть в этом какая-то правда? Старые сказки не всегда достоверны. Но хорошо будет, если эта окажется правдивой. Хранительницы – люди особенные. В их душах столько человечности, столько черноты, что они изменяют свою природу. И разве что богам и самым умудрённым чародеям известно, как и почему. – В любом случае, звучит интересно, – сказал Ксендрик. – Так что спасибо. Значит, если мы найдём его достаточно скоро, мы можем попробовать вернуть нашу знакомую жизни. – Мы просто обязаны попытаться, – сказала Рами. – Ради неё я… из-под земли убийцу достану. – Если я что-нибудь услышу от тех, кто заходит в мою кузню, я дам вам знать, – прохрипел Андрэ. – Спасибо, – покивал чародей. – Мы найдём его, – констатировал Рю. – Так или иначе. Это я всем обещаю. Но у нас есть и другие заботы, – самурай поднялся с места. – Вы спрашивали про замыслы, Андрэ. Ксендрик, одолжи мне, пожалуйста, бумаги и чернил. Я кое-что хочу начертить и показать. Если моя идея осуществима, это облегчит нам и приступ, и бой с големом. – Каким же образом? – приподнял бровь Андрэ. – Я хочу сделать большую ручницу. Даже нет: бомбарду. Я не зря спрашивал торговца об ингредиентах для пороха. – Где же ты возьмёшь столько бронзы? – спросила Рамильда. – Для малой пушки много не понадобится. А даже если не найдём, можно собрать из вываренной кожи и скрепить железными обручами. Пушка будет недолговечная, но работу свою сделает. При удачном выстреле мы попросту свалим голема. Но нужно будет основательно постараться, чтобы её изготовить. – Мне нравится твоя амбициозность, – хохотнул Андрэ. – Взять крепость не только оружием, но и гением инженерной мысли… Да. Мне очень нравится твоя идея. – Настоящий штурм, чего и говорить, – усмехнулся Ксендрик. – Ну посмотрим, что сможем сварганить. Давненько я ничем подобным не занимался…

***

В ту ночь самураю не было покоя. Он сидел у костра глубокой ночью, в полном одиночестве, вертя в руках красное око. Появление Фрампта, его слова, обсуждение планов с отрядом, размышления по поводу грядущего штурма – всё это не заботило его столь сильно, как одна-единственная вещь. Убийство Анастасии. Он не был ей другом и не проводил с ней время, как делала Рамильда, но он понимал, насколько важную роль играла эта девушка – и сочувствовал ей. Её незавидной судьбе, её оковам, которые она сама боялась скинуть. Что важнее, это было не просто гнусное убийство – это был удар по отряду. Его отряду. Его друзьям, с которыми они прошли огонь и воду, которым он научился доверять, которые стали близки Кацумото. И за их слёзы и страдания он готов был стократно отплатить убийце. Он давно раздумывал о том, чтобы воспользоваться артефактом. Рю не собирался уподобляться тем Алым, которые убивали без разбору ради человечности. Самурай никогда не поднял бы меч на беззащитных. Но раз за разом его посещала мысль, что красное око может помочь их отряду. Человечность была нарасхват, да и что дурного было в том, чтобы обрушить клинок на бандитов или всё тех же Алых? Нет, он из другого теста, он был бы хищником иного толка. Тигром в маске, которого страшатся стервятники. Он не побрезговал бы тем, чтобы проливать их кровь. Особенно если это могло помочь его друзьям. Теперь же он вертел жуткий амулет в руках по иной причине. С гибелью хранительницы появилась и иная мотивация. След ещё не успел остыть. Что если Лотрек всё ещё укрывался где-нибудь поблизости? Что если око сможет привести самурая прямиком к нему, в его логово? Но он очень смутно понимал, как им пользоваться. А это значило, что не было гарантии того, что магия Алых принесёт его, куда надо. Не было гарантии, что эта магия вообще позволяет вторгаться к конкретным людям, а не просто к случайной жертве, которую невидимые, жуткие протуберанцы нащупают где-то поблизости. И всё же… Глаз, заключённый в красную орбиту, смотрел ему в душу. Этот взгляд проникал так глубоко, что самураю делалось не по себе. В конце концов, стремление что-то сделать взяло над ним верх. И он не исключал, что подсознательное чувство любопытства тоже сыграло в этом свою роль. Но больше всего им двигало чувство, что необходимо было что-то менять, решительно и немедля. Рю встал и бесшумно вышел в ночь. Он решил не бороться с соблазном и просто заглянуть в этот глаз – полностью, без остатка. Поддаться его притяжению. И когда он поднёс амулет к лицу, неотрывно глядя в тёмный зрачок, он едва уловимо завибрировал, протягивая щупальца к его душе. Знакомое ощущение пустоты возникло внутри – как в тот раз, когда их призывали на арену Стоиков. Тело Кацумото начало преобразовываться, подёргиваясь красной плёнкой, и исчезая из осязаемого мира. Он оказался посреди холмистого поля, поросшего высокой травой. Горы центрального хребта возвышались чуть в отдалении, как и стены Рувенгарта с обратной стороны – это он понял мгновением позже. Самурай оказался в Долинах. Вдалеке, в свете луны, виднелись мрачные очертания развалин Святилища, в котором больше не горел огонь. Осмотревшись, Рю заметил одинокую фигуру, стоящую на вершине пологого холма, почти по пояс в траве. Длиннополые лохмотья колыхались на ветру в такт траве. Он приметил волосы, собранные в хвост, и ножны с мечом на поясе. Фигура смотрела на него – самурай не мог видеть лица, но не сомневался в этом ни мгновения. Он двинулся навстречу фигуре. Человек тоже пошёл на сближение. В свете луны, косо падавшем на лицо, Рю показалось, что он уже опустелый. В ножнах с мечом он опознал катану, а под одеянием различил тусклый блеск кольчуги. В то же мгновение силуэт застыл в боевой стойке, положив ладонь на рукоять. Остановившись на некотором расстоянии, Кацумото извлёк меч из ножен и совершил поклон. Фигура, поколебавшись, поклонилась в ответ, развеяв сомнения. Рю зашагал вперёд, еле заметно ускоряясь. Он видел стойку противника, понимая, что тот хочет сделать. В какой-то момент он сорвался вперёд, совершая ложный замах с выкриком, и мечник выхватил катану из ножен, отступая на шаг – Рю замер в то же мгновение. По всей поверхности вражеского клинка разлилось рыжевато-красное свечение, похожее на прожилки в металле. Если на клинке лежало зачарование, Рю никогда такого не видел. После секундной паузы мечник сам пошёл в атаку. Они скрестили клинки, обмениваясь ударами. В какой-то момент мечник совершил резкий поперечный взмах, с которым Рю едва разминулся и был вынужден отступить. Парировав очередной удар, он провёл быстрый рипост, метя в ногу, но мечник отбился – его рефлексы и движения были молниеносными. Разорвав дистанцию, противник снова пошёл в атаку с финтом – Кацумото вовремя разглядел направление удара и перевёл клинок вбок. Очередной рипост летел аккурат в ключицу мечнику, но его спасла кольчуга – меч самурая оставил очередной разрез на его балахоне. Ещё два взмаха, звон стали – Рю атаковал и ошибся. Вражеское лезвие ухнуло вниз и рассекло ему бедро – Рю почувствовал страшную боль, как будто обжигающая волна огня прошлась вокруг раны. В горячке боя, когда время растягивалось, он успел заметить, как капли крови на багровом клинке вспыхнули и исчезли, словно впитываясь в щербатую сталь. Он парировал в следующий миг, попытался уйти в сторону, чтобы достать противника, но раненая нога его подвела. Следующим взмахом мечник рассёк ему шею – невозможным образом клинок прошёл сквозь доспешные пластины, как нож сквозь масло. Фантом Кацумото рухнул у его ног. Он успел увидеть только, как таинственный противник стряхнул кровь с клинка и загнал его в ножны. Рю выплыл из небытия и глубоко вдохнул. Он снова был у костра в часовне – и все его спутники, по счастью, спали. Самурай чувствовал, что эта смерть стоила ему какой-то меры человечности, но сейчас это было неважно. Образ мечника и его клинка не шёл из головы. Он снова вышел наружу, прихватив лук со стрелами, и попытался установить связь с красным оком. Ему это удалось не сразу – судя по всему, действие требовало определённой привычки. Всё снова расплылось, но на этот раз Рю оказался в другом месте. Он был где-то очень близко к стенам Рувенгарта – с той же стороны, что и прежде. Теперь его фантом возник посреди полузаросшей дороги, ведущей в город, и невдалеке от него шли две человеческие фигуры. Одна, более низкая, была в платье и плаще с капюшоном – она несла под мышкой что-то увесистое. Человек рядом с ней, опоясанный длинным мечом, носил кольчугу. Они оба обернулись в один миг, и в низкой фигуре Кацумото различил женщину, нёсшую младенца в пелёнках. Она в страхе вздохнула, и второй человек, выхватив оружие, взял её за плечо и поторопил её окриком – оба побежали в сторону ворот. Рю смог бы догнать их без особых проблем – до ворот было ещё далеко, а женщина бежала слишком медленно, чтобы оторваться. Но это было ниже его достоинства. Он не собирался причинять им вред – особенно женщине с ребёнком. Самурай пронаблюдал за ними – мужчина оглядывался на него пару раз, опасаясь погони. Вздохнув, Кацумото достал красное око и, заглянув в него, интуитивно разорвал связь с миром духов. На сей раз он видел, как возвращался – на то же самое место подле стен часовни. – Дурная штука, – тихо процедил Кацумото, глядя на амулет. Он глубоко вздохнул и сосредоточился, перед тем как взывать к глазу ещё раз. Он вообразил себя в гуще схватки, вызывая в голове образы крови, криков и звона стали. Запах смерти и человеческих внутренностей в какой-то момент стал почти осязаемым, и, заглядывая в глубину тёмного зрачка, Рю попытался передать оку эти ощущения. Он желал заставить артефакт перенести его туда, куда нужно было ему – к Лотреку, к убийце, к преступнику, которому надлежало понести кару. И глаз отозвался – но по-своему. Кацумото снова перешёл в фантомную оболочку. Когда он появился на свет из темноты, он действительно услышал звуки сражения. Он очень быстро понял, что возник на маленькой площади с колодцем посередине, окружённой каменными домами. На ней кипела схватка – вокруг мелькали фантомы. Впереди и справа, у фигурной башенки на углу дома, лежал на спине человек, зажимая рану в боку. В другой руке он сжимал одноручный меч, вытягивая его вовне трясущейся рукой, как будто один его вид мог отвадить врагов – типичный жест, к которому прибегали те, кто никогда не воевал. Возле него сражались два фантома – красный и синий – зрелище, которое самурай видел впервые. Синий был в кирасе и длиннополом кольчужном дублете, с длинными тёмными волосами, собранными в хвост. Оружием ему служил полэкс. Его противник, облачённый в почти полные латы, пытался достать его алебардой, и Рю мгновенно узнал его. С этим фантомом они уже сражались там, в Чумном городе, когда он напал из засады вместе с подельником-чародеем. Ещё один синий фантом натягивал тетиву лука, но в этот момент в него прилетела большая стрела души и уложила на месте. Фантом рухнул на мостовую, и Рю обратил взгляд в ту сторону, откуда прилетела стрела: на балконе дома напротив стоял знакомый силуэт мага. Мимо Рю, огибая колодец, бежал третий красный фантом – бритый налысо, с круглым дощатым щитом и одноручным цепом. Он, не иначе, принял Рю за своего: раскручивая цеп, он намеревался зайти во фланг к последнему синему. Между пластин его бригантины торчала стрела – видимо, пущенная погибшим лучником. – Ты кто? – бросил он, задержавшись на мгновение. – Давай на синюю морду, скорее! – Стой! – крикнул чародей с балкона. – Он не из наших! Лысый обернулся на мгновение, и Рю больше не колебался. Он бросился на щитовика, замахиваясь катаной, и тот еле успел блокировать удар. Ругаясь сквозь зубы, он подался назад, махнув цепом – Рю с лёгкостью разминулся с ним. Волшебная стрела-ищейка прилетела следом – самурай поморщился от боли. Щитовик с криком кинулся на него. Рю вскинул катану, цеп намотался вокруг клинка и тут же соскочил с него, и Кацумото пнул противника ногой в щит. Почти опрокинувшись, лысый махнул цепом перед лицом у самурая – напрасно. Молниеносный взмах клинка рассёк ему шею. Фантом рухнул с булькающим хрипом, и самурай протянул к нему руку, вытягивая человечность. Ещё одна стрела души полетела в Рю, и он едва успел укрыться за колодцем. Глянув в сторону, он увидел, что синий фантом всё ещё держится. Нужно было кончать с чародеем. Рванув кинжал-танто из ножен, самурай швырнул его в алебардиста – просто чтобы отвлечь его на секунду и дать синему фантому передышку. Он вытащил лук из-за спины и потянулся к колчану. Едва он высунулся для выстрела, в воздухе просвистела кластерная стрела, и его осыпало голубыми осколками. Самурай свалился, выпуская стрелу, и потянулся за эстусом. Синий фантом, уже легко раненый, держался на удивление стойко. Глотнув живительного пламени, самурай потянул новое древко и снова высунулся, натягивая тетиву. Чародей выпустил стрелу души, но Рю выстрелил мгновением раньше. Оба снаряда попали в цель: Рю отшатнулся от боли и увидел, как его стрела угодила чародею между глаз. Красный фантом свалился, растворяясь. Самурай тут же побежал помогать синему. – Я с фланга, свяжи его! – бросил он на бегу. Не размениваясь на эстус, Кацумото снова перешёл на меч. Пока он фланкировал красного алебардиста, тот зацепил полэкс синего крюком и попытался вырвать оружие фантома, но тот не дался и высвободил навершие. Алый попытался уколоть Рю на упреждение, но был вынужден попятиться под давлением синего, и самурай вошёл в дистанцию. Взмах меча – Алый парировал древком алебарды и, продолжая движение, ударил в ответ, спешно отступая. Рю отбился без труда. В тот же момент, когда алебардист выхватил укол полэксом в кирасу, самурай пронёс удар по бедру, нанеся ему серьёзную рану. Яростно прорычав, красный фантом взялся за древко коротким хватом – близко к навершию – и вонзил наконечник в плечо самурая, мимо доспешных пластин. Рю оказался в неудобной позиции, и при ином раскладе это могло бы кончиться плохо, но наличие союзника предрешило исход схватки. Удар молота обрушился на шлем алебардиста, и тот отшатнулся, выпуская оружие. Он свалился наземь, и следующим ударом синий фантом пронзил ему шею. Рю заранее отошёл на несколько шагов – синий развернулся к нему, всё ещё держа полэкс наготове. Кацумото поднял кверху ладонь, давая понять, что не намеревается драться. Синий наклонил голову, отзеркалив жест. Он был ещё довольно молод – вероятно, не старше Рамильды или Солера. Не спуская глаз с Рю, он отошёл к своему протеже, который всё ещё лежал, зажимая рану в боку, и склонился рядом с ним, доставая эстус. Кацумото между тем почти осушил свою фляжку и подобрал человечность, оставшуюся после алебардиста. Идти за той, что улетучилась из мага, было уже, вероятно, поздно, и Рю не стал проверять. Молча кивнув синему фантому, самурай подобрал лук и кинжал, достал красное око из мешочка на поясе и отозвался. Попытка охоты не увенчалась успехом, однако принесла другие плоды. И одним из них Рю немедленно воспользовался, обращая эффекты того поражения, что потерпел в бою с таинственным мечником. После удачного боя новообретённая сила почти пьянила. Он слегка жалел, что не выяснил имени синего фантома – но, возможно, это было и к лучшему. Если Рю всё понял правильно, он был из Тёмной Луны – ковенанта, который упоминал Освальд. И если так, то самурай поступил правильно, что помог ему в бою. Возможно, в будущем это тоже поможет им. Оставался только вопрос мечника. Он попросту не мог оставить подобное в стороне – по целому ряду причин. Мгновение-другое Кацумото всё ещё подумывал воспользоваться красным оком и снова найти его. Но он понимал, во-первых, что ему нужно основательно подготовиться к новой схватке, а во-вторых, что загадочный колдовской клинок был серьёзным козырем в руках противника. И без хоть какого-то понимания этого козыря ему не следует соваться в новую схватку – более того, ему нужен собственный козырь. Но выяснение всего этого могло подождать. Удовлетворённый результатом, самурай машинально кивнул самому себе и отправился спать.

***

Утро вползло в его сон, подобно колдовским щупальцам. Рю, как всегда, был скуп на слова в сторону своих товарищей – только обменялся взглядами с Ксендриком, говоря о тривиальном. Из всего отряда этот был самый зоркий, хитрый и наблюдательный – и именно его слежки Кацумото опасался больше всего. Но если чародей и знал о его ночной отлучке, то не подал виду. Этот расклад самурая устраивал – пока. Поупражнявшись с мечом в одиночестве, Рю спустился в мастерскую Андрэ – тот как раз раскочегаривал кузницу. Пока отряд занимался своими делами, у него был шанс поговорить со стариком. – Я могу тебя побеспокоить? – спросил Кацумото, встав рядом и скрестив руки на груди. Кузнец вопросительно прокряхтел, оборачиваясь. – Доброе утречко. Да, конечно! В чём вопрос? – Хотел спросить кое о чём. Когда-то я сражался с мечником, у которого был очень необычный клинок. Магически зачарованный. На этом клинке как будто были красные прожилки – либо это заколдованная сталь, либо просто обман зрения, вызванный чарами на мече. И когда он наносил мне раны, было такое ощущение, что удары обжигали, как калёное железо. – Обжигали? – Андрэ наморщил лоб. – Но при этом сам клинок не был зачарован огнём, как, скажем, от угольной смазки? – Никакого пламени не было, – Рю покачал головой. – Интересно, интересно… – Андрэ покивал самому себе, а потом внимательно посмотрел Кацумото в глаза. Повернувшись к ящику с заготовками, он стал раскладывать их на столе. – Слыхал я легенду об одном клинке, который якобы до сих пор где-то есть на земле… Вы ведь были там, внизу? У двух сестёр, бежавших из Изалита? – Да. – Мгм. Среди всех историй о мечах, которые я слышал, мне попадалась история и клинке, который обладал собственной волей. Собственной, как бы это… личностью. Не совсем такой, какая есть у людей. И клинок этот был проклят. Был однажды такой человек, которого члены тёмного ковенанта подослали к Квилааг, для того чтобы убить её сестру Квилиан и забрать всю её человечность. Они не знали, что она служит бедняжке пищей, и думали, что человечности у неё скопилось очень много. Вдобавок, Стражи Хаоса им мешали. Алые хотели отомстить за кого-то из своих – может, старина Кирк имел к этому отношение, я уж не знаю. Но вроде как… этого убийцу раскрыли и поймали, несмотря на всё его мастерство. И в наказание за то, что он хотел убить Прекрасную госпожу, они применили к нему страшную магию. Самою его душу отделили от тела и заключили в клинок, выкованный специально для этого. И с тех пор его душа, обретаясь там, подверглась немыслимым изменениям, пропиталась злобой и жаждой крови. И будто она даже может вступать в противоборство с волей того, кто этим мечом владеет. До той степени, что сам клинок может стать повелителем своему хозяину. Говорят, что клинок этот походил по рукам – и каждый, кто становился его владельцем, рано или поздно сходил с ума. Он начинал блуждать, подобно опустелому, но не умирал до конца, потому что сила клинка позволяла ему испивать души своих жертв. Этот меч даёт своему владельцу большую силу – и каждый раз пытается соблазнить своего владельца, чтобы тот воспользовался ей. Но с каждым таким разом клинок обретает всё больше власти над душой хозяина, как волна, обтачивающая прибрежную скалу год за годом. И рано или поздно этот клинок сам завладевает волей своего владельца. Такое я слышал. Его называют Клинком Хаоса. Его вручили поначалу одному из лучших воинов Квилааг, и его первым постигла эта незавидная участь. Тот, кто убил его, сам завладел клинком, а уж сколько владельцев он сменил с той поры, мне неведомо. Да и вообще, – кузнец пожал плечами, – может быть, это просто сказка. – И что, никто ни разу не пытался от него избавиться? – Избавиться? – Андрэ усмехнулся, глянув на самурая. – Может быть, и пытались. Все, кем движут благородные, горячие порывы… могут очень легко поддаться соблазну. Ведь если правда то, что о нём говорят, силу этот клинок даёт действительно большую. А уж когда тебя прижимают к стенке, и выхода ты не видишь… сложно не воспользоваться этой силой. И если кому-то кажется, что один-единственный раз он сможет её высвободить и противиться воле клинка, то это подобно камушку, с которого начнётся лавина. И каждый следующий раз мечу будет легче прорвать эту грань. И даже самая благородная, закалённая душа может не справиться. А уж тем более – попытаться его уничтожить. Самурай в задумчивости покивал. Хоть Андрэ и добавил присказку, что это всё может быть сказкой, серьёзный тон старика не оставлял сомнений в том, что он прекрасно знал, о чём говорил. У Рю вообще сложилось ощущение, что на самом деле кузнец знал куда больше и просто не договаривает, как в прошлый раз. Возможно, и сам Андрэ сразу раскусил его блеф, но предпочёл говорить отстранённо – и при этом подавая ровно ту мысль, которую хотел подать. Возможно, они оба прекрасно поняли друг друга. – Гм… Хорошо, – сказал Кацумото. – Тот мечник действительно был похож на опустелого, но… скорее всего, он им не был. Почти как торговец из Нижнего города. – Вот как… Клинок этот, говорят, нельзя вернуть в ножны до тех пор, пока он не напьётся крови. Но такие легенды я слышал о многих мечах – зачастую это просто байки. Кто знает, как обстоит дело с Клинком Хаоса. – Да, понимаю. Спасибо тебе за… легенды. Это прояснило некоторые вещи. – Хе-хе, всегда пожалуйста! У меня этих историй много скопилось за все века, только мало кто приходит слушать старого Андрэ. – Ну, я думаю, в нашем отряде никто не будет против послушать пару твоих историй, – улыбнулся Рю. – Раз уж мы всё равно у тебя гостим. – Было бы приятно. У этой девочки, Рами, глаза горят, как только речь зайдёт об Анор-Лондо и рыцарях Гвина. Повспоминать старые деньки всегда… любопытно. Вызывает… как называл его старина Гох, чувство светлой ностальгии. – Доброе утро, мастер Андрэ! – раздался голос Рамильды со стороны. Рыцарша сходила с лестницы. – Не помешаю? А то слыхала, будто у меня тут глаза горят, – она выдавила из себя слабую улыбку, подходя к ним. – Ха-ха, доброе утро! – кузнец переглянулся с самураем. – Помяни чёрта, он и появится! Ты как раз вовремя! Я тут пошёл вспоминать старые деньки. – Ну, в таком случае я послушаю, если вы не против. А уж потом украду у вас Кацумото. – Ну так как же оно там было? – спросил самурай, разворачиваясь к Андрэ. – По-разному, конечно. Работы было много, да и с тем кузнецом-гигантом мы часто говорили о нашем ремесле, соревновались между собой по-дружески. Едва ли в его мозгах могло заваляться местечко для умного спора, но дело своё он знал лучше всех! Мой друг-гигант умел производить транспозицию душ, как никто другой. Это как раз то, что я делал с доспехами вашего друга Экберта и душой дракона. Только я – любитель простого металла, я люблю возиться с технологиями выплавки, ковки, закалки, играться с температурой и молотом, чтобы преображать сталь, как она есть. Ещё я очень хорош в титанитовой обработке – тут есть, конечно, толика волшебства, но кузнечные умения всё равно важнее всего. В общем, я работаю с обыкновенным оружием, чтобы сделать из него что-то стоящее. Поэтому я, конечно, умею осуществлять транспозицию или, там, магическое зачарование. Но в магическом плане у меня получаются банальности – свою работу делают, но ничего выдающегося. Да, моя кираса всегда будет держать удар, особенно обработанная титанитом, но в области волшебных свойств мои работы – так себе. А вот у Орма выходили шедевры. Он мог по-настоящему раскрыть потенциал могучей души, творил такое волшебство с оружием и доспехами, что одно загляденье. Я ему по-доброму завидовал в этом. Рыцари, которым я ковал оружие и доспехи, тоже были разные, разумеется. Мне редко доводилось работать с теми четырьмя, но старине Арториасу я выковал однажды меч. Почти такой же, как его собственный. А Орм через транспозицию наделил этот клинок силой Тьмы. Этот меч Арториасу понадобился, когда он заключил ковенант с тварями Бездны, чтобы обрести способность ходить по ней и не погибнуть. И чтобы справляться с ужасами, которые там блуждают, ему и клинок требовался соответствующий. Наделённый силой самой этой Бездны. Потому что во многом только она способна по-настоящему навредить этим тварям – Арториас решил клин вышибать клином. – Почему же не чудесами? Не светлой магией? – Вся суть того, что пытался сделать Арториас, была в том, чтобы слиться с Бездной, когда он ходил по ней. Чтобы бороться с ней с помощью её же силы – и быть незаметным для её тварей. Они как бы принимали его за своего, и сама Бездна не отторгала его сущность. Ведь если туда спуститься любому обычному человеку, без всякой защиты, то он просто погибнет там. Чтобы ходить по Бездне, нужно носить её кусочек в себе – или на себе. Как, например, кольцо и меч в его случае. И это его, в конечном счёте, и сгубило. – Каким же образом?.. – спросила Рамильда. – Про это очень мало писали в книгах. Я читала только, что он погиб от руки Мануса, но и сам убил его в бою. Это из-за Бездны в себе он… не пережил своих ран? Андрэ посмотрел на неё долгим взглядом и покивал, печально скривившись. От внимания Рю не ускользнуло, как кузнец изменился в лице – и с каким сожалением он смотрел на Рамильду. – Манус был очень сильный тёмный колдун. А уж после того, как он вобрал в себя всю мощь разверзнутого Абисса… он обратил кусок Бездны Арториаса против него. И призвал к жизни такую магию, что я до сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю рассказы. А такого… не пережить никому. Тот меч с той поры затерялся уже. Когда Арториас погиб, и Улачиль канул в Бездну… я не знаю, какая судьба постигла его. – А что вообще рассказывали об этой катастрофе? – спросил Рю. – Ведь все четверо рыцарей были там. А вы их знали лично. Как мне рассказывали Ксендрик с Рамильдой, про эти события осталось очень мало сведений. – Да. То, что произошло там, в Улачиле, заперли под семью замками в архивах Анор-Лондо. И эти тайны… они никому не выдавали. Мне в том числе. И я могу понять, почему. – Потому что секреты были слишком опасны? – Конечно. Но не только. Те, кто был там… унесли с собой раны, которые никогда не залечатся полностью. Бездна отступила слишком большой ценой. Особенно для Киран. И это тоже нужно понимать. – Да, – покивала Рамильда. – Для неё, боюсь, это будет невыносимо вспоминать. Так что, наверное, и спрашивать не стоит. Или уж, по крайней мере, трижды подумать. – Кто знает, – Андрэ с улыбкой пожал плечами. – Подобные вещи невозможно вечно носить в себе. Иначе они утянут тебя в бездну другого рода. – И всё же у рыцарей Гвина слишком много секретов, – качнул головой Рю, поймав на себе взгляд Рами. – Из-за этого им сложно доверять. – До поры до времени… некоторые вещи должны оставаться тайными, – вздохнул кузнец. – Ради пламени. И поверь – им от этого куда больнее, чем прочим. – Мне лишь не нравится, что все пытаются нами крутить. – Такова жизнь. Но крутят только теми, кто позволяет собой крутить, а вы не из таких, верно? – Андрэ усмехнулся. – В конце концов, вопрос лишь в том, как далеко каждый готов зайти. Думается мне… ради того, за что они сражаются… ради того, что пытаются сохранить… они могут делать не самые приятные вещи. Потому что таков их долг. Потому что нельзя иначе. Но из всех четырёх рыцарей Гвина ни один никогда не поступится своим благородством. За это я могу поручиться. – Рада слышать это от вас, – печально улыбнулась Рамильда. – Меня подобные мысли… тоже гложут. Но после встречи с Киран… невозможно было не верить в её искренность. Мне так уж точно. – Хе-хе, значит, ты верно чувствуешь! – Андрэ прошагал к большому табурету и уселся на него, воззрившись на двоих собеседников. – Возможно, ты и прав, – покивал Кацумото. – Но всегда есть другой выход. Всегда. – Кто знает! Возможно, и так. Пламя – это жизнь. Наш мир держится на нём. И, как ни крути, без него всё, что мы знаем и любим, канет в эту самую Бездну. Проклятие – это только первый вестник, помяните моё слово. А уж есть ли другой способ справиться с тьмой… это вопрос. Может быть, вам суждено ответы на него найти, а? – А что мы знаем вообще о жизни без света? – Только то, что там её нет. – Так Гвин сказал? – Рю приподнял бровь. – Не так важно, кто это сказал, – улыбнулся Андрэ. – Такова реальность. – Ну, раз уж боги ушли, и мы им, видимо, более не интересны, значит, пора людям создавать свою реальность, не так ли? – В этом есть смысл! Жизнь, как известно, без боя не сдаётся! Гвин вот тоже не сдавался. И не ушёл, в отличие от многих. Ведь именно благодаря ему этот мир всё ещё трепыхается. Он, быть может, сделал много ошибок, но он спас людей своей жертвой. Пусть даже и отсрочкой. Среди всех этих небожителей, которые обитали в Анор-Лондо, быть может, остался ещё кто-то, кому верны рыцари? Кто продолжает дело ушедшего короля? И пока есть хотя бы один, так ли уж важно, куда убежали остальные? А даже если бы каждый бросил всё на произвол судьбы, эти рыцари остались бы и тогда. И за это им стоит отдать должное. – Может быть, – кивнул самурай. – Верность долгу – это достойно. Даже если долг – дело привычки. Ну, в любом случае, люди достойны лучшей доли, чем погибать от проклятия и становиться дровами для костров. – В наших силах это изменить, – сказала Рамильда, глянув на товарища. – Иначе нас бы здесь не было. И мы это изменим, как бы там ни было. Кузнец усмехнулся. – Хотелось бы думать. Вы славные ребята. Что-нибудь у вас да получится.

***

Оставив Лаврентия следить за кузницей, отряд отправился в Нижний город, к Дориану. Андрэ, в одной белой рубахе и штанах, пошёл с ними, картинно закинув на плечо кузнечный молот. Ему, вероятно, и не нужно было ничего другого, чтобы выбить дух из любого, кто отважится на него замахнуться – для большинства и вовсе хватило бы кулаков. Им с Рю предстояло основательно потрудиться над поиском материалов для бомбарды, и оба полагали, что Нижним городом дело не ограничится – придётся идти в Рувенгарт и искать помощи там. И бронза здесь была меньшей из проблем, пусть и самой дорогостоящей. Для гладкости процесса нужно было раздобыть воск, масло, шерсть или волос, канаты – и много, много глины. Наконец, нужно было найти место для литья. Андрэ знал про старую литейную колоколов в Рувенгарте – это место им предстояло осмотреть и привести в порядок печи, если возникнет надобность. И прежде всего – сделать так, чтобы им никто не мешал в процессе. Кайла встретила их отряд, как всегда, и радостно обнялась с Рамильдой: вчера, когда они заходили к Дориану в поисках Лотрека, они разминулись с разбойницей. Теперь она поздравила их со вторым колоколом. Про Анастасию она уже прослышала и сказала, что они уже ищут убийцу. Ей, однако, было ещё что рассказать отряду. – Красную виверну хлопнули, – сказала она, оглядывая гостей. – Фергюсон с его шайкой. Судя по слухам, напали на неё в сумерках и застали врасплох – даже взлететь этой твари не дали. Ренвальд, их лучник, вроде как прострелил ей крыло из огромного арбалета, а потом они ей внизу наваляли, повредили шею, ну и он всадил ей вторым выстрелом прямиком в глазницу. – Вот это да, – выдавила Рамильда. – Неплохо они. А чего ради? Трофеи, слава? – Так дракон же. Или как там – драконид? Конечно, слава, ну и трофеи тоже. Фергюсон, собака, теперь гордый, что они её завалили, Ренвальда своего хвалит. – Хвалит? – Рами усмехнулась. – Даже непохоже на Фергюсона – мне он показался тщеславным. – Он-то тщеславный, но нет, он прямо всем говорит, что это его стрелок – герой. Они теперь повсюду об этом раструбили. Больше того – они хлопнули ещё и Тельца. А потом подбросили один его рог к нашей заставе, прям у нас на виду, будто потешаются. Это нам послание. Мол, мы тоже не лыком шиты, бойся нас, Дориан. – А они на вас зуб точат? – спросил Кацумото. – Есть резон их опасаться? – Ну так, – Кайла скривилась и помотала рукой. – Смотреть надо в оба. Они с Ральфом помирились вроде. Его шавки теперь всюду болтают про эти их «подвиги». Дескать, вот, Фергюсон со своими убивает чудовищ, город от напасти спасает, наводит порядок в бардаке, вся эта дребедень. Бравада, конечно, но резон, как ты говоришь, есть. – Надеюсь, ничего дурного не случится, – сказала Рамильда. – Держитесь здесь. А мы поможем, если что. – Спасибо, подруга, рада слышать. Да ничего. Дориан придумает что-нибудь. – Скажи, Кайла, а ваш торговец вернулся со своей ходки? – спросил Рю. – Да, как раз с утра сегодня. Про тебя спрашивал – он там тебе гостинцев привёз каких-то. Он сейчас рядом со складом своим, там детвора набежала. – Спасибо, пойду найду его, – кивнул самурай, обернувшись на остальных. – Пока располагайтесь, а я скоро вернусь – там всё обсудим. Пока Кайла утянула Рамильду на разговор, Кацумото отправился на поиски их знакомого торговца – он как раз вернулся из своего маленького похода. Рю обнаружил его за раздачей подарков и гостинцев местным детишкам: большой мешок торговца был набит битком, и явно подарочками для взрослых, которые он намеревался раздавать отнюдь не бесплатно. – А-а, вот и наши герои-звонари, – протянул он с улыбкой, помахав рукой. – Приветствую. – Ты уже слышал? – улыбнулся в ответ самурай. – Земля слухами полнится! Да и сложно было не услышать колокол из Мшанника. Слышал, хранительницу в Святилище убили. Правду говорят? – Да. Мы вернулись поздно буквально на пару часов или около того. Подозреваем, что Лотрек был к этому причастен. – Тот рыцарь Фины? Хм-м-м. Не удивлён. Он всё время искал души хранительниц. Видать, мёртвых ему оказалось мало. Полагаю, прохвоста уже и след простыл? – Да. Но мы найдём его рано или поздно. Если что-нибудь услышишь – дай знать. – Непременно. – Ты принёс то, о чём я просил? – О да! Пришлось полазать по разным вонючим дырам и не менее вонючим заброшенным шахтам, но я всё раздобыл, – торговец принялся вытаскивать из мешка запечатанные глиняные банки. – Селитры побольше, как ты и просил. Что ты вообще замыслил делать с этим? А то нагнал тумана про какую-то идею. – Мы с Андрэ замыслили делать пушку, мой друг. Маленькую бомбарду, чтоб стрелять ядрами в цитадель Шена – и в железного голема. Торговец пристально посмотрел на него и часто заморгал. – Бомбарду? – Именно. И в этой связи к тебе будет ещё пара вопросов. – Ну даёшь, господин воитель. Ты у нас не только алхимик, но и инженер? Кажется, я теперь понимаю, куда утекла большая часть мозгов в этой дыре. «Колокола», «пророчество», – он растягивал слова, картинно размахивая руками. – Какой там, жахнем по стенам из осадных орудий. Умно, умно, только где ты возьмёшь сырья на всё это? – Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Ты ведь всюду бываешь, знаешь, что у кого добыть. – Ну, предположим. – Знаешь кого-нибудь в Рувенгарте, какого-нибудь авторитета, у которого был бы запас бронзы? – Во Мшаннике-то? – Да. Беатрис говорила, что там тоже есть пара царьков, как здесь. – Всё так. Бронза да, есть у тамошнего заправилы по имени Бервин. Он её утянул с колокольной литейни и теперь сидит на ней, только она ему без толку. Колоколов он не отливает, а пушек и подавно. Мастеров статуи из бронзы делать тут тоже отродясь не водилось, да и кому оно надо. Так что оно так, мёртвый груз, разве что на мелкое украшательство всякое. Цену он вам заломит не горюй. – Оно и ясно. Бронза колокольная, говоришь? Не самое лучшее сырьё для пушки, но мы с Андрэ что-нибудь придумаем – по металлам он дока, голова у него толковая. А ты не мог бы нас… представить этому Бервину? – Пф-ф, я-то могу, но если вы со стариком Андрэ под ручку придёте, это будет лучше всякого представления. Но словечко от себя могу замолвить, да. Вроде бы эта девица Трис тоже с ним в неплохих отношениях – она у него домовала, кажется. – Ясно. Ну а, скажем, знаешь ты про какой-нибудь склад, где в старое время хранили снаряды для метательных машин? Каменные ядра, скажем? И какого-нибудь каменщика, который мог бы эти снаряды подобработать под нужный калибр? – Калибр? – Чтобы подходило под ствол бомбарды. – А. С этим проблем не возникнет – это барахло всё равно никому не нужно. А так у всё того же Бервина должен найтись человек – в Лордране мастеровых так-то с гулькин нос, но встречаются, как же. Кузнецы здесь особенно нарасхват, но, думаю, и мастер по зубилу найдётся. – Это хорошо, спасибо за сведения. Ну, сколько ты хочешь за всё добытое добро? – Хороший вопрос. Не так уж мало, даже со скидкой. Давай так: я тебе готов отдать за полцены, если напишешь рецепт пороха с пропорциями, метóдами, в общем – со всем процессом. Я сам его алхимичить не буду, из меня тот ещё алхимик, но вот подогнать кому надо втридорога – это я могу. Знание – сила, а сила в цене, так ведь? – А ты соображаешь, – самурай с улыбкой качнул головой. – А почему бы и нет. Давай так и поступим. – Ну тогда по рукам, Кацумото! – улыбнулся в ответ торговец. – Доставай души и забирай товар.

***

Ксендрик не мог не воспользоваться шансом поговорить с Освальдом, который всё ещё гостил у Дориана. Со времени последнего разговора у него появилась пара вопросов к исповеднику. Тот, в свою очередь, обещался встретиться с Экбертом – корпеть над схемой цитадели Шена, которую тот восстановил по памяти, и дать подсказки и ценные указания. Тот факт, что он лично ходил по крепости вместе с Таркусом, когда тот остался один, и помогал ему прорваться к голему, мог оказаться бесценным для их предприятия. Пока же чародей и исповедник уселись в уединении, как в прошлый раз. – Я слышал от своего связного лица, что Клинкам Тёмной Луны удалось минувшей ночью выследить двух злостных преступников, – сказал Освальд в какой-то момент разговора. – Латник и чародей, которые орудовали в Рувенгарте и даже в Чумном городе. Если верить их словам, их пометили как раз в Нааре, а уж потом Синие нашли их убежище. Интересно, чьих рук это могло быть дело? – он с улыбкой посмотрел на Ксендрика. – Ну что ж, это хорошо, что мы вносим вклад в благородное дело! – усмехнулся чародей. – Знаете, очень хотел вас спросить: а вам известны подробности бытия моего старого знакомого? – Подробности? – Освальд изогнул бровь. – Вы упоминали, что он занимает некий высокий пост и связан с ковенантом Тёмной Луны… – Верно. Он занимает в ковенанте позицию второго человека – по сути именно он управляет их делами. Из того, что известно мне, он достаточно близок к нынешней верхушке Анор-Лондо. А потому он уже, скорее всего, знает о вашем присутствии. У него слишком много ищеек и шептунов. По всей видимости, старые интриганы не изменяют собственным привычкам. – Ну, думаю, меня он уже успел превзойти, несмотря на юный возраст, – с наигранно-грустной улыбкой сказал Ксендрик. – Да. Хотелось бы понять, как на последствия нашей неминуемой встречи можно повлиять. Честно говоря, мне пока ничего не приходит в голову. Но я постараюсь что-нибудь придумать ближе к тому, когда это станет нашей… ну или, по крайней мере, моей проблемой. Сейчас, боюсь, сделать ничего не удастся в любом случае, так что и переживать не стоит. – Когда эта неминуемая встреча произойдёт, я постараюсь помочь вам в меру сил. В конце концов, как я и говорил, моя богиня выказывает интерес к происходящему, а значит, в моих интересах следить за тем, чтобы вам не чинили препон. В той мере, в которой могу, конечно. Вы должны понимать, мэтр Ксендрик, что здесь я тоже связан определёнными узами, и не все из них я могу преступать. – Конечно, я всё понимаю – вам не нужно мне объяснять. В конце концов, когда что было легко? А могли бы вы пролить свет на то, как вы сумели спасти наши с герцогом творения? Мне было бы очень интересно узнать. – Здесь большого секрета нет, тем более для вас. Вы помните, конечно, что культ Велки при дворе Арстора обладал определённым влиянием. Когда вас не стало, враги герцога подняли голову. Случилось так, что определённые силы, включая и недовольных магнатов, и представителей Белого Пути, и придавленных противников, захотели от него избавиться и положить конец его делам. Его светлость оказался в изоляции после вашей гибели, у него не осталось по-настоящему доверенных лиц – а способных и того меньше. Когда он понял, что вокруг него сжимается кольцо заговора, он инсценировал свою смерть и исчез. И мы в этом ему помогли. – Вот как? – Ксендрик наклонил голову и сощурился. – Выходит, слухи не врут, и Арстор действительно не погиб, а просто пропал из Карима? – В гробу действительно лежало не его тело. Достаточно сказать… что его светлость покинул пределы Карима и сейчас находится в бегах. Когда он ещё только готовил инсценировку, я узнал одним из первых через связного при дворе – брат Маттиас, вы, возможно, помните его. Он же позднее помог нам организовать вывоз его творений. Итак, герцог пропал, а малолетний наследник ещё не мог принимать самостоятельные решения, и в Кариме на время образовался вакуум власти. А когда старая структура власти исчезает, это открывает множество возможностей прибрать к рукам то, что от неё осталось. Те, кто знал, чем герцог занимался, немедленно этим воспользовались. – Ха, кто бы сомневался. Я, наверно, даже знаю, кто. – Уверен, вы верно догадываетесь. А даже те, кто не знал, всё равно не упустили бы случая порыться в нижнем белье герцога, когда он исчез, а наследник не может контролировать ситуацию. Все эти события происходили в большой спешке, именно поэтому мы не успели спасти абсолютно всё. Но все ваши записи, все тайные архивы его светлости сейчас находятся в руках культа. Они под надёжной охраной, и об этом не знают те, кто хотел бы на них покуситься. При дворе в столице мало что осталось. А что касается артефактов – я спас то, что успел спасти. – Я думаю, это уже достаточно неплохо по сравнению с тем, что могло бы произойти, не будь вашего вмешательства. Всё могло кончиться гораздо, гораздо печальнее, в том числе и для меня. Ну что ж, я рад слышать, что наши наработки под защитой. От тех, по крайней мере, кому их видеть не стоит. Многое из этого я ещё вспомню, надеюсь. У меня хорошая память – жаль только, что проклятие её подтачивает. – По меньшей мере, это обратимо. – Верно, верно. Я всё ещё надеюсь накопить достаточно душ, чтобы выкупить перстни, но прямо сейчас наши траты не располагают к подобному мотовству, – Ксендрик усмехнулся. – Нам предстоит тяжёлый штурм, и к нему надо обстоятельно подготовиться. – Увольте, – улыбнулся исповедник. – С вашим нынешним прогрессом, уверен, вы вскоре вернёте себе всё утраченное. – Было бы отрадно. Будьте уверены: за своим наследством я ещё вернусь. – Хочу, чтобы вы поняли одно: я лишь потому готов расстаться с этими вещами, что передо мной сидит тот, кто их создал. Есть очень мало людей на земле, в чьи руки я готов был бы их вверить. А плата пригодится мне для продавливания наших обоюдных интересов. – Счастлив слышать. Ну что ж, надеюсь, что, когда мы встретимся в следующий раз, я буду располагать более приличными ресурсами. А теперь, думаю, мне стоит вернуться к моим товарищам. Я слишком долго располагал вашим вниманием единолично.

***

Вечером они действительно сошлись с Бервином – тщедушным лысым человечком, увешанным украшениями без всякого вкуса и восседавшим на резном стуле в своём «тронном зале». Он не создавал впечатления хорошего бойца, но именно этот факт вкупе с тем, что он был безусловным авторитетом в своей части Рувенгарта, давал понять, что Бервин хорошо смыслил в удержании власти. Он действительно заломил громадную цену за бронзу. На его стороне был тот факт, что он был, по сути, единственным человеком, способным предоставить и бронзу, и литейную мастерскую. На стороне отряда было то, что они оказались единственными покупателями на весь Лордран, и кроме них, эта бронза никому не сдалась, поэтому Бервину представлялась уникальная возможность, которую он мог упустить с концами, если бы перегнул палку. Это, впрочем, не отменяло того, что бронза была им очень нужна, и царёк из Рувенгарта это почувствовал. После долгих и упорных торгов, в которых поучаствовал и Андрэ, посулив Бервину кое-какие услуги в дальнейшем, они всё-таки сошлись в цене. Отряду пришлось расстаться с весомой частью накопленных душ, но теперь и бронза, и литейная были в их руках. Пока они торговались, Беатрис отыскала им каменщика. Ещё нескольких ребят она с помощью доброго слова и толики женского шарма убедила помочь им перетаскать каменные ядра с заброшенного склада и раздобыть глины и дров для печей – разумеется, за маленькое вознаграждение. Литейные печи и тигли оказались в порядке, что уже значительно облегчало дело. Рю и Андрэ провели весь следующий день, создавая чертежи и обсуждая тонкости процесса наперёд. Здесь-то и пригодились познания Рю и мастерская подкованность Андрэ. Они сверяли расчёты до посинения – ресурсов имелось немного, и нужно было сделать всё правильно, желательно – с первого раза. На выходе должна была получиться небольшая трёхфунтовая бомбарда, которую можно было бы переносить руками – Экберт полагал, что с кольцом Хавела он сможет даже в одиночку справиться с этим. На следующий день закипела работа. Рамильда и Солер вызвались главными помощниками. В первую очередь, нужно было выплавить из бронзы лишнее олово, чтобы сделать её более гибкой, более подходящей для орудия. Затем – создать фальшивую модель бомбарды, которая послужит основой для литейной формы. Сначала при помощи Рамильды вырезали деревянный стержень, обмотав его канатом, и принялись обмазывать глиной с добавлением волоса и шерсти – это сыграло свою роль много позже. Каждый слой глины сушили, пока наконец, тщательно срезав излишки, не получили нужную форму. Затем прибили к ней деревянные цапфы и восковые модели ручек. Андрэ не был бы самим собой, если бы не добавил будущей пушке уникальности: ручки он выполнил в виде драконьих голов, а на казённую часть добавил восковую модель украшения, повторявшего гербовую эмблему на доспехах Кацумото, и надпись на древнелордранском: «Audi me frementem» – «Услышь мой рёв». Настала очередь для непосредственно литейной формы. Всю получившуюся модель смазали смесью масла и жира, создав своего рода разделительный слой. Следом в ход пошла сначала влажная, а потом густая глина – весь процесс с нанесением и просушкой занял несколько дней. Когда форма была готова, Андрэ оковал её железными креплениями для прочности, после чего всю эту конструкцию просушили на огне. Работали столько, что подчас с них катился седьмой пот. Дальше нужно было удалить фальшивую модель. Они извлекли деревянный сердечник – с этим помогла пеньковая оплётка – а потом поместили конструкцию в яму, казённой частью вниз, и развели огонь внутри неё. Весь воск расплавился, а глиняная модель стала хрупкой: тут-то и помогли шерсть и волос в смеси – через канальцы, которые они образовывали, вышел весь лишний воздух. А разделительный слой из масла и жира защитил литейную форму и тоже растопился. После этого они тщательно выскребли все остатки модели и получили готовую форму со всеми нужными отпечатками. Теперь критически важно было правильно установить железный стержень, повторявший калибр ствола. От точной центровки зависело всё, и Рю с Андрэ немало повозились над креплением стержня внутри формы. Когда, наконец, все расчёты были произведены, а сомнения – развеяны, плавильная печь возле ямы разгорелась жаром, и бронза Бервина отправилась в горнило. Вскоре горячий металл заструился по канальцам в полу внутрь литейной формы, озаряя пространство золотисто-рыжим цветом. Андрэ взирал на это с ухмылкой на лице, пока Кацумото, стоявший рядом, сохранял предельную сосредоточенность. Рамильда и Солер, помогавшие с процессом, взирали со стороны с замиранием сердца, утирая обильный пот. Когда металл наконец остыл, они извлекли из формы полноценную, замечательно отлитую бомбарду. Видимых дефектов у ствола не было. Сразу измерив пропорции, они поняли, что всё сделали правильно. Поздравив друг друга на радостях, они вынесли маленькую пушку из литейной. Оставалось только соорудить для неё какой-никакой лафет, сделать шомпол с пальником и испытать орудие в деле. С этим управились ещё в пару дней. Вся эта работа заняла у них больше недели. Под руководством Рю, они с Ксендриком приготовили порох по восточному рецепту. Он был иным, чем тот, к которому привыкла Рамильда – менее вязким и ровно измельчённым. Каменщик, найденный Беатрис, как раз закончил с обработкой ядер под нужный калибр. Вечером, когда пушку приладили к лафету, они вынесли её на площадку перед мостом, уходившим к воротам цитадели. В качестве цели выбрали бойницу на башне справа от ворот. Они засыпали пороховой заряд и отправили ядро в ствол. Следом Кацумото насыпал небольшую меру пороха в затравочное отверстие. Некоторое время он прицеливался, плавно меняя угол возвышения. Запалив фитиль на коротком пальнике, он скомандовал всем отойти. Отряд затаил дыхание, и самурай поднёс пальник к отверстию. Порох воспламенился, и самурай шагнул в сторону. Мгновением позже грянул выстрел, и пушка откатилась назад – целая. Прочертив короткую дугу, ядро угодило аккурат в бойницу, с грохотом пробив кладку. Пыль и каменная крошка брызнули во все стороны. Отряд возликовал. – Сработало! – с улыбкой процедила Рамильда, поднимая кулак. – Ну всё, теперь трепещи, железный голем! – прибавил Солер. – Вот это штука, вот это я понимаю! – пророкотал Андрэ, с аплодисментами приближаясь к остальным. – Славная работа. Вот оно – чувство, когда чуть-чуть приложил руку к маленькому шедевру! – И вовсе не чуть-чуть, – улыбнулась Рамильда. – Вы нам здорово помогли. Куда б мы без ваших знаний по металлам, да и вообще? – Это верно, – кивнул Рю, взяв в руки банник – пушку надо было прочистить. – Бомбарда стреляет – и стреляет хорошо, значит, мы всё сделали правильно. – Да я только рад, – сказал кузнец. – Давненько не делал чего-нибудь этакого – с огоньком, да чтоб не просто железка. Так что вам спасибо. – Давайте сделаем ещё картечных снарядов, – предложила Рами. – Набрать гвоздей, щебня – и в мешочек поплотнее. Если прижмёт, пальнём по врагам внутри цитадели. – Хорошая идея – займёмся, – кивнул Кацумото. – Ну, поздравляю всех с первой отлитой пушкой, теперь мы просто обязаны справиться с големом. – Ты ещё подожди, Кацумото, – улыбнулся Солер. – Что мы, лыком шиты, что ли? Сегодня мы литейщики, завтра кузнецы, послезавтра инженеры – там, глядишь, и летучую машину построим! Сразу, значит, в Анор-Лондо – фьють! Только нас и видали. Отряд сдержанно посмеялся, и ведьма поддержала шутку: – А потом железный голем Беатрис наколдует себе голубых шариков и плюхнет наш летучий кораблик, как ту самую бабочку. У богов всё предусмотрено! – На бабочку ему и сачка хватит, – поддакнул Солер. – Мечтать не вредно, – с улыбкой кивнул Рю. – Ладно. Все свободны на сегодня – отдыхайте. Хорошо потрудились. Отряд разошёлся, оживлённо переговариваясь. Солер, пользуясь случаем, подошёл к Рамильде. – Слушай. Раз уж Приход у нас теперь чистый, давай пройдёмся? Хочу тебе кое-что показать. – Давай, – кивнула рыцарша, поправив ножны с мечом. – Сегодня хороший вечер. – Да. Тёплый, солнечный, – Солер усмехнулся. – Я, дурак, всё о своём. – Брось ты. С твоей улыбкой всегда легче. Они вышли навстречу солнечным лучам и лёгкому ветру. Над приходскими стенами висела тишина, и густые облака в вышине плыли медленно и торжественно, укрыв солнце, будто краешком одеяла. Двое рыцарей шагали неспешно, созерцая мгновение. – Иногда хочется забыть обо всём, – вздохнула Рамильда. – И любоваться закатом, как будто нет ничего, и ты вернулся домой. – А внутри ждёт тёплый очаг и добрые друзья, да-да, – покивал Солер. – Я тебя понимаю. Где-то ведь должны мы его найти, этот дом… Когда путь так долог, иногда сложно помнить о цели. – Прямо сейчас дом – прямо здесь, с нами, – Рами слабо улыбнулась, глянув на товарища. – И очаг, и друзья. Не хватает только пряного вина. – Ха-ха, это точно. Даже гитара есть! А вообще спасибо. Мне вспоминаются сразу наши странствия с Раймундом. – Да, а мне – мои военные походы. – Это отрадно, что мы все вместе. Удержаться бы только, пока мы тянемся к солнцу… Нас так мало, что каждая душа на вес золота. – Верно, – вздохнула Рами. – Даже когда вокруг тебя взвод, эскадрон, целый дивизион, ты всё равно ощущаешь потери, особенно если это друзья. Чего уж говорить про нас… – Н-да. Я всё хотел спросить… Тебе не было плохо из-за Самерсета? – Нет. Разве что самую малость. Когда я узнала, что он натворил перед Прибежищем… я перестала сожалеть. – Он даже здесь действовал весьма сомнительно. А то, про что ты рассказала – я не могу назвать это иначе как злом, и он был со всех сторон неправ в своей вендетте. Я, как и ты, тоже ловил себя на том, какую же злую шутку с ним сыграло проклятие за эти годы. И как мог рыцарь, которым восхищался твой отец… – он не договорил. – Я скажу тебе, как. Я думаю, не только чёрная метка тому виной. Просто отец помнил ту часть его образа, которую хотел помнить. Он хотел видеть своего друга юности именно таким – отважным, благородным, жертвенным. Мне кажется, правда в том, что гордыня, предубеждение, безрассудство – всё это было в нём уже тогда. Проклятие и опустошение просто вывели это наружу, на первый план, и исказили его чувство благородства. Я вспомнила, как отец описывал тот бой. Они отступили перед врагом с численным перевесом, намеренно заманивая их в деревню. И когда враг уже надвигался, Самерсет первым сорвался в бой и увлёк за собой с дюжину рыцарей. Да, может, он помешал врагам ворваться в деревню, но я отчётливо вижу рыцаря, который сорвался в бездумную атаку и сорвал весь план. Но битвы – непредсказуемая штука, и даже глупость может неожиданно обернуться преимуществом. И понимаешь, за счёт того, что он с той дюжиной собрал на себя почти всех врагов, их как бы пришпилило к месту, и это позволило остальному эскадрону сделать сокрушительный налёт с фланга – просто потому что их капитан быстро сообразил. И они перебили врага, только почти вся дюжина, которая пошла в атаку, из-за этого рассталась с жизнью. «Манёвр» Самерсета стоил жизни и ему, и тем, кто за ним пошёл. А потеря… это всегда потеря. Её больно вспоминать. И я не удивлюсь, если отец просто оправдал для себя эту глупость чем-то более благородным, жертвенным. Ведь ему было просто-напросто горько. – Это ты очень мудро рассудила. Не удивлюсь, если всё было именно так. Ты правильно сказала – что его чувство правильности и благородства исказилось. Знаешь… ведь после стольких смертей, после десятка лет на грани безумия… и особенно когда он потерял всё, чем жил… возможно, его рыцарская гордость – всё, что у него оставалось. Единственная вещь, за которую он ещё цеплялся разумом. – Последний якорь? – Именно. И именно поэтому он так на этом стоял, так отчаянно порывался защищать… пусть даже это казалось глупостью со стороны. Мы все, в конце концов… понимаем честь по-своему. И он вгрызался зубами в то, что сам считал правильным. Потому что его честь – это всё, что у него оставалось. И мне… по-своему было его жалко. Потому что он был очень одинок. Когда ты видишь, что никто из твоих товарищей на встаёт на твою сторону в самом важном… это очень больно. – Да, – Рамильда тяжело вздохнула, помрачнев. – Наверное, я тоже отчасти виновата. Я действовала, как сержант, боевой товарищ, говорила всё честно и открыто, била словами в цель, напропалую. Я говорила ему о прощении, принятии, и сама не могла принять его – таким, какой он стал. – Так случается. К близким мы требовательнее всего – и потому подчас резче. Потому так злимся, когда они падают в наших глазах. – Как ты и сказал, я тоже зубами вцепилась в своё. Потому что, в конце концов, здесь война, а не приют, где тебе исцелят душу. И нет у нас права медлить и рассусоливать. Но всё равно… Наверно, ты прав. Он только больше закрывался, уходил, как черепаха в панцирь. Возможно, если я была бы добрее, мягче… смогла бы с пониманием достучаться до его сердца… – Сванн пожала плечами. – Как считаешь: то, что он сделал с Дорренами и своей бывшей невестой – такое вообще можно простить?.. – Не знаю. На месте Фелиции, я бы не смог простить. Но люди меняются. Порой даже самые отпетые злодеи. Точно так же, как он в своё время изменился в сторону тьмы, которая в нём сидела. И если человек возвращается к свету, если приходит к раскаянию, наверное, даже самый страшный грех можно простить. Если не забыть, то простить. – Простить… – вздохнула Рамильда. – Да, а я вот не смогла. Ты прав. Это не твари Чумной долины его убили, а моя пощёчина. Потому что когда даже я его отвергла, это был конец. Последний гвоздь в крышку. Это на мне в том числе. И с этим придётся жить. – Ты не была неправа, – посмотрел на неё Солер. – Всё это не оправдывает его выходок. А тем более зла, которое он совершил. Рами покивала. – Сердца людей… сложная штука. Как ни хоти всех спасти, не выйдет. – Это правда… Не стоит себя винить. Тьма пожирала его десятками лет, а сколько была с ним ты – десять дней? Ты права, в конце концов – здесь война. Просто… наверно, нам обоим всё равно жалко. – Да. Я и не виню себя. Самерсет – это так, рубец, который пройдёт. Габи, Анастасия – это уже шрамы. Надеюсь, хотя бы с Анастасией ещё не поздно… – Не поздно. Будь уверена. Пройдя сквозь пространство в воротах, под сводами барбакана, они вышли на боковую платформу, нависавшую над пропастью. Она была обнесена полукруглым зубчатым парапетом. От маленькой галереи вдоль барбакана к этому пространству восходил ряд ступеней. Вся платформа поросла травой и редкими цветами – даже на фоне мха и плюща, устилавших дома и башни, эта зелень казалась слишком обильной. Среди больших листьев и травяных стеблей лежали замшелые осколки мраморной статуи. На небольшом пьедестале остались одни ступни, а в более крупных осколках можно было различить части торса, подол одеяния, могучую руку, прикрытую широким рукавом до локтя. Другая рука, не отделённая от торса, держала кусок крылатого копья, которое было весьма похоже на то, с которым всегда изображался Орнштейн Драконоборец, только это копьё имело более широкий наконечник, отходивший прямо от гарды. Эта статуя не разрушилась от времени – её разбили намеренно. Голова, валявшаяся среди травы, была обезображена и искрошена, чтобы нельзя было узнать лица. С другой стороны, почему осколки скульптуры оставили здесь, было не вполне понятно. Солнечные лучи коснулись платформы, проредив облака. Оказавшись вблизи статуи, Рамильда вдруг ощутила странное чувство умиротворения – сродни тому, которое было в Святилище. Одновременно с этим она почувствовала волнение в сердце, сочетание приятного предчувствия и тревоги перед неизвестным. Как будто что-то незримое позвало её, разбудив отголоски далёкой памяти – образ отца с мечом в руке и запах скошенной травы у дома. Она обратила взгляд к горизонту, залитому расплавленной медью, и застыла в благоговении. – Ты что-нибудь почувствовала? – спросил Солер. – Да… Что-то очень волнительное… и спокойное при этом. Знаешь, как будто… сердце вспомнило что-то очень важное. Не то ностальгия, не то предчувствие. – Да-да. Я ощутил то же самое, когда в первый раз сюда пришёл. – Что это вообще? И что это за статуя? – Знаешь, хороший вопрос. Тебе ведь тоже показалось, что это копьё смахивает на оружие Орнштейна? – Да, но оно явно другое. И это явно не Орнштейн. – Всё так. Дело в том… что я испытываю кое-что ещё, когда подхожу к этой статуе. Понимаешь, это то же самое ощущение, которое было у меня всякий раз, когда я стоял перед алтарями Солнцеликого Отца. Я чувствую… связь со своим богом. – Как будто здесь есть его частичка? – Именно. Я как будто слышу далёкий голос, но не могу разобрать слов. Это чувство ни с чем не спутаешь. Я уверен, это была его статуя. – И она разбита… – покивала Рамильда. – А лицо изуродовали, чтобы было не узнать… – Я ведь знал. Знал, что тут есть какая-то история, какая-то закавыка. И её веками скрывали от нас, но почему, отчего?.. Я уже находил подобные статуи в заброшенных местах, но эта – самая целая. И вот это копьё – никогда его прежде не видел. Это ведь явный солнечный символизм, явная отсылка к Гвину и его молниям. Но вот кто он был?.. – Что-то явно произошло между ним и остальными богами. Иначе зачем всё это иконоборчество, как с Велкой в своё время? Хотели стереть память. – Да. При этом осколки оставили здесь, на видном месте, что странно… Место, конечно, не на виду, но доступное. – Мне тоже это показалось странным. Тут остаётся только строить догадки. – Всё так. Я ещё обязательно найду ответ, только вот достигнем Анор-Лондо… Что-то ждёт меня там, я чувствую. Но, знаешь, я не только это хотел тебе показать, – солнечный рыцарь полез в ташку на поясе. – Дело в том, что у меня есть сокровище, которым я долго хотел с кем-нибудь поделиться. И я решил, что поделюсь им с тобой. Он протянул Рамильде заострённый белый мелок, обмотанный старой тёмно-жёлтой лентой – почти такой же, как те, что давал им Ангус. Рыцарша приняла его из рук друга, не сводя глаз с подарка. – Что это? – Волшебный белый мел. Он, по сути, почти такой же, как те красные, но у него другая природа. Им тоже можно оставить надпись, где угодно. Только ты не будешь переноситься туда в облике фантома, когда тебя призовут. Когда ты оставляешь надпись, ты оставляешь вместе с ней свою проекцию – как бы частицу своей души. И она отрывается от тебя. Ты можешь быть где угодно на земле, но тот, кто найдёт эту надпись, сможет вызвать твою проекцию – то, какой ты была, когда использовала мелок. Белого фантома. И этот фантом поможет ему в трудную минуту. – Вот как… Это значит… что даже если меня не станет, надпись с фантомом всё равно останется? – Ты всё верно понимаешь, – улыбнулся Солер. – Больше тебе скажу: насколько знаю, надпись не всегда исчезает сразу, даже если ей воспользовались. Раймунд, мой учитель, объяснял мне это так: фантом вместе с надписью исчезает только тогда, когда понимает, что действительно помог призвавшему. Справиться с задачей, защитить от опасности – неважно. Но надпись может быть только одна: нанесёшь новую – предыдущая исчезнет. Я, например, пока оставил надпись в соборе рядом с проходом на крышу – на случай, если кто-то придёт к горгульям после нас, – рыцарь нервно усмехнулся. – Одним словом… это рука помощи, которую можно найти в самом внезапном месте. И так вышло, что у меня завалялось два таких мелка. Я считаю… что ты более чем достойна обладать одним из них. Рами не могла не улыбнуться. – Спасибо. Я… очень тронута, – она сжала мелок в руке и посмотрела Солеру в лицо. Этот подарок был большущим знаком доверия с его стороны, и от этого внутри сделалось на редкость тепло. – Постараюсь быть достойной этого жеста. – И ещё. Как ты смотришь на то, чтобы… попытаться научиться чудесам? – Чудесам? Да я в жизни к этим свиткам не притрагивалась, а иные годами учатся… Я бы и рада, но… – А ты попробуй. Может, если даже не чудеса Белых, то наши молнии у тебя хорошо пойдут. Я готов тебя научить. Ну или попробовать, по крайней мере. Они, в конце концов, чудеса воинские – и рассчитаны на воинов. На чурбанов, как я. Это не так сложно. – Вопрос привычки, должно быть. Знаешь, я… привыкла полагаться на собственные силы, а не взывать к богам. – А я тоже, – улыбнулся Солер. – Не обязательно даже взывать. Вся сила – она внутри тебя. Нужно просто верить в то, что рука помощи всегда за твоим плечом. Ну и в себя верить тоже. – Что ж, если ты так говоришь… – она качнула головой и улыбнулась. – Попытка – не пытка.

***

За подготовкой к штурму цитадели прошло две недели. Всё это время они концентрировались не только на бомбарде, но и на тренировках: каждое утро они упражнялись под надзором Рю и Экберта, и не только с оружием. Экберт с Рамильдой соорудили нехитрую конструкцию с подвесными брёвнами, которая изображала условный маятник с лезвиями: по словам бальдерского рыцаря, цитадель была усеяна такими конструкциями. Каждый член отряда учился уклоняться от раскачивающихся брёвен и пробегать через всю конструкцию, рассчитывая момент, чтобы не попасть под удар. После того, как с пушкой закончили, тренировки стали ещё более частыми. Сам Экберт, с одобрения Рю, мало участвовал в создании пушки. Вместо этого он посвящал каждый день занятиям с Лаврентием, пытаясь освоить хотя бы азы пиромантии. Они проводили вместе большую часть времени, упражняясь, медитируя, изучая письмена в манускрипте, найденном в Нааре. По утрам и вечерам отряд часто мог наблюдать, как они выполняли дыхательную и двигательную гимнастику, перемежая плавные движения с контролем огня. Сам Лаврентий не расставался с книгой ни на минуту. Одолжив у Ксендрика бумаги с чернилами, он то и дело копировал пассажи оттуда, переводя их с изалитского. Сам чародей периодически помогал ему в этом, но у него в эти недели был собственный проект, который требовал много времени. Вместе с Беатрис Ксендрик работал над новым магическим посохом. Здесь и пошли в дело рог гигантской бабочки и её волшебная пыльца, а также кровь дракона, полученная после убийства Разверстого. Проявилось и то, что Ксендрик был не только боевым чародеем, но и крайне умелым зачарователем, создавшим немало магических артефактов. Беатрис, которая и сама набила в этом руку, активно помогала ему со своей, ведьминской стороны. Рамильда несильно вникала в их замысел, но он сводился к тому, что они создавали подобие гибридного каталиста – такого, который помогал бы владельцу сплетать заклинания ведьмовской школы, облегчая непривычные манипуляции. Посох был готов в тот же день, что и бомбарда. Чуть выше, чем сам Ксендрик, он выглядел, как стройное переплетение двух роговых спиралей, завершавшееся открытым навершием, в которое был заключён гладкий матовый шар синего цвета. Усики бабочки и аккуратнейше отделённые сегменты её голубовато-зелёных крыльев свешивались с навершия пышной вуалью. Ксендрик и Беатрис, судя по всему, остались крайне довольны своей работой. Помимо этого, они все просто занимались разного рода мелкой подготовкой. Порох, ядра, снаряды с импровизированной картечью, огненные бомбы, волшебные смазки и бутылочки с карминовой водой – всё это было подготовлено в количестве. Андрэ привёл их доспехи и оружие в полный порядок. В один из последующих дней, поздним вечером, они все собрались на совет у костра. Ко всем уже подкатывало чувство, что они сделали для подготовки всё, что могли, и пора было начинать движение в сторону опасности. Ксендрик и Рю обменялись взглядами, и самурай кивнул в ответ на немой вопрос чародея, разрешая ему начать. – Ну что ж, – произнёс Ксендрик, – давайте обсудим наши планы. Мы все готовились весьма усердно, тренировались. Вот даже я свои старые кости размял на этих летающих брёвнах, – он улыбнулся, и все сдержанно посмеялись. – Как вы оцениваете нашу готовность на данный момент? – Я считаю, мы сделали достаточно, – сказал самурай, оглядев отряд. – У нас есть бомбарда и снаряды к ней. У нас есть достаточно бомб и смазок. Перетаскивание пушки со снарядами, заряжание, ходьбу строем, подстраховку, уход от ловушек – всё это мы отрепетировали, как могли. Я считаю, что нам нужно идти на штурм. Тем более, что поиски убийцы ничего не дали – и нам пригодилась бы помощь из Анор-Лондо, если мы завоюем их расположение. – Вряд ли мы сможем подготовиться ещё лучше, – согласился Экберт. – Поэтому нет смысла задерживаться. – Значит, идём на штурм? – произнесла Рамильда. – Да, – сказал Кацумото. – Оттягивать не будем. Предлагаю выдвигаться завтра же. – Ну, я, во всяком случае, насколько мог, тоже подготовился, – кивнул Ксендрик. – Я освоил те свитки, которые мы нашли в Чумном городе. Теперь я могу немного исцелять, – он приподнял брови, оглядев остальных. – Это может нам пригодиться. Кстати, Солер, как ваши изыскания на этой почве? – Весьма неплохо. Времени у меня было, по большому счёту, немало. Конечно, не все чудеса Габи я ещё в полной манере понял и освоил, но её исцеляющая магия мне теперь подвластна. Как минимум, та, что попроще – в том числе по площади. Так что, если придётся туго, собирайтесь вокруг меня. – Ха-ха, ну отлично! Чем больше исцеления, тем лучше. – А я научился потеть, – внезапно сказал Экберт с предельно серьёзной миной. Его интонация и язык тела делали шутку очевидной. Весь отряд знал, что бальдерец научился у Лаврентия, как защищать себя от жара огня – эту технику на Болотах называли «Обильным потом». Но даже не столько это, сколько подача фразы и сам факт, что вечно серьёзный рыцарь пошутил, заставил отряд расхохотаться. – Ну вот, видите? – улыбнулась Беатрис. – Теперь нам точно ничего не грозит. – Все мы вдоволь пропотели, сир Экберт, – кивнула Рамильда. – Особенно в литейной. Но вы, по всему видать, вникли в самую суть. – Между прочим, ваш друг делает большие успехи, – с лёгкой улыбкой покивал Лаврентий. – И это всего-то за пару недель. – Успехи довольно скромные, мэтр Лаврентий, не стоит мне льстить. – Все мы с чего-то начинали. Иные на вашем месте и за год этого бы не освоили. Ваши медитативные практики и, наверно, ваше знание себя вам весьма помогли. Так что, друзья мои, когда вам твердят, что в зрелые годы уже поздно чему-то учиться, гоните этих словоблудов в шею. Зрелость приводит в порядок ум, наделяет последовательностью, способностью анализировать, позволяет глубже и быстрее вникать в разные вещи. Так что не прекращайте учиться новому, друзья. – Ах, музыка для моих ушей, – сказал Ксендрик с улыбкой, приложив руку к сердцу и покачав головой. – К слову, я надеюсь, вы вдоволь смогли насладиться работой с манускриптом? – Ох, я действительно насладился, но для доскональной проработки нужно, конечно, куда больше времени. Которое я не имею права у вас отнимать, – он передал в руки Экберта потрёпанный фолиант. – Возьмите – вам это пригодится. Я сделал список со многих изалитских фрагментов, так что для себя у меня кое-что останется, а мэтр Ксендрик, в случае чего, поможет вам с переводом. Конец томика пустой, так что я взял на себя смелость оставить там ключ к изалитскому письму – если вам понадобится, вы сами, сир Экберт, сможете научиться его читать. – Премного благодарен, мэтр Лаврентий, – рыцарь почтительно наклонил голову. – Не стоит. Вы, определённо, один из лучших моих учеников, пусть я и недолго имел удовольствие вас учить. Итак… вот что я, с позволения сказать, решил. Я прочитал весь манускрипт, и в фрагментах на изалитском есть весьма любопытные вещи. Некоторые из этих пиромантий никогда не видели света дня – по крайней мере, не считая предыдущих владельцев этой книги. Но у нас, на Великих Болотах, я никогда не видел ничего подобного. Мне сложно объяснить тонкости, но я убеждён, что эта пиромантия исходит либо от самого Саламана… либо от того, кто его научил. То есть, от самой Квиланы. В тексте… местами будто что-то зашифровано. Особенно там, где текст отвлечённый, не предметный. Вполне возможно, что это вышло из-под её руки. Я скопировал эти отрывки и попытаюсь их подробнее изучить. А решил я так: пока вы отправитесь на штурм цитадели, в чём я желаю вам удачи… большой удачи… я отправлюсь в собственное маленькое путешествие. Я пойду на болота. Туда, в долину Наары за Чумным городом – и я найду этого пироманта. Я чувствую, что Квилана всё ещё обитает где-то там. И если это так… то я её найду. Ну… либо погибну, пытаясь. – Ну что ж, удачи и вам, – вздохнул Ксендрик. – Надеюсь, мы ещё встретимся. – Спасибо. Хотелось бы надеяться. – Возвращайтесь живым и невредимым, мэтр Лаврентий, – сказал Экберт. – Берегите себя, – пожелала Рамильда. – Правда, будьте осторожны. Вы нам очень помогли, и терять вас мы не хотим. – Благодарю за тёплые слова. Ну, к одиночеству я привык, а на болотах тоже будет… атмосфера, хе-хе, во всех смыслах… знакомая. – Да, только вот с одиночеством плохо, – проговорил Ксендрик. – Очень много кого вокруг шастает. Лучше перестрахуйтесь и зайдите по пути к людям Квилааг. – Да, так и собирался. Надеюсь, паучья госпожа не потеряла своего доброго расположения. Вы ведь выдвигаетесь завтра же? – Да – кажется, уже решено, – покивала Рамильда со вздохом. – Тем более, что если мы хотим напасть на след Лотрека, терять лишние дни точно не стоит. Мы и так потратили две недели. Но так было нужно. – Ну, значит, нам сейчас самое главное – как следует отдохнуть, – констатировал Ксендрик. – Это верно, – согласился Рю, устраиваясь поудобнее. – Хороший сон – залог готовности. Завтра будет важный день. Ну а что ты, Беатрис? – А что я? – ведьма улыбнулась одними губами. – Я обещала помочь. Проведу вас через цитадель, пошлю голему воздушный поцелуй из посоха, провожу вас в добрый путь до Анор-Лондо и улечу на метле, которой у меня нет, – она облокотилась об колено, покосившись на Ксендрика, и посерьёзнела. – Была бы рада пойти и дальше, но я совершенно не знаю, что будет там и сможем ли мы вернуться. А я всё ещё связана обещаниями, которые мне надлежит исполнить. – Конечно, – улыбнулся чародей. – Мы всё понимаем. Надеюсь, дорога назад нам не будет закрыта. – Я думаю, всё будет своим путём, – заверила Трис. – Там, где у Таркуса не осталось никого, в вашем случае вы есть друг у друга. А уж когда есть надёжные люди, которым можно подставить спину… поверьте, это очень многого стоит. – Золотые слова, – поддакнул Солер. – Хотя то, что нам предстоит, будет, конечно, не в пример сложнее всего, что уже было. – Эх, наплюйте на сложности, Солер, – вздохнула ведьма, с улыбкой глянув на рыцаря. – Важно не это. Боги и древние аспиды могут сколько угодно твердить о судьбе, но в конце концов… во все эпохи всё решается теми, кто берёт дело в свои руки и поднимается на битву, когда никто другой не осмелится. – Судьба – это, безусловно, предмет для дискуссий, – хмыкнул Ксендрик. – Сомневаюсь, что мы придём к единому мнению, существует она или нет. – Я не думаю, что этот вопрос нас должен заботить, – Беатрис продолжала печально улыбаться, глядя на пламя. – Если бы я задавалась вопросом судьбы и предрешённости… меня бы здесь не было. – Это я понимаю… – Даже если судьба и существует, для нас это ничего не меняет, – сказал Рю. Ведьма цокнула языком и кивнула. – Вот это верный подход. – Последний вечер, значит, – вздохнула Рами, потянувшись за гитарой. – Ну, значит, пора бы и сыграть что-нибудь. Я как раз подобрала аккорды к стихам. Я ведь могу оставить гитару с вами, мастер Андрэ? Не хочу рисковать ей. – Конечно! – прокряхтел кузнец. – Я пригляжу. – «Мне как раз дров не хватает», – пошутил Ксендрик. – Ну это уж вы малость перегнули! – улыбнулся кузнец под всеобщий смех. – Простите, не смог удержаться, – посмеивался чародей. – Ну что ж, мы все внимание. Рамильда кивнула и замолчала на несколько мгновений. Улыбка медленно исчезла с её лица. Она провела по струнам, беря случайные аккорды – просто так, в виде разогрева. – Обычно перед песнями я люблю малость поговорить, толкнуть небольшое предисловие, а здесь – не знаю. Наверное, слова этой песни сами скажут больше, чем любое предисловие. В конце концов, я писала просто о нас. Как есть. Так что к чёрту предисловия и… вперёд. Рамильда прикрыла глаза и заиграла быстрым перебором. Войдя в нужный настрой пару аккордов спустя, она плавно вдохнула и запела: Прочь от всех – в безумный поход, Алым искрам пламени вслед. В сердце сберегая завет, Мы опять уйдём на восход. Сигиль, нарисованный тьмой, Окольцован ярким огнём – Мы однажды снова найдём Наше солнце в бездне земной. Снова полночь бьёт на часах Плачем об ушедших отцах. Скован страхом, словно в бреду, Мир от нас отринул свой взор. Метка – как судьбы приговор В этом беспощадном аду. Чего ради стоит терпеть Всю жестокость злобы людской? Позабыв дорогу домой, Станем мы по-новому петь. Кровь росой на стали клинка – Путь далёк, а смерть так близка. За порогом ждёт лишь беда, Но огонь наш чист и высок. Горизонтом дальних дорог Нас ведёт одна лишь звезда. Сколько нас осталось в пути, Грезящих дожить до утра? Эту сказку в ночь у костра, Верю, мы сумеем спасти. Близок час – бушуют ветра, Скоро утро. В путь же. Пора. Последнюю строчку она уже не пропела – проговорила, единожды проведя пальцем по каждому аккорду. Струны смолкли, и собравшиеся у костра похлопали ей. – Да, и то правда, – произнёс Ксендрик. – Пора отдохнуть. – Спасибо, – сказал Солер с улыбкой. – В самое сердце, как и всегда. – Да, благодарю, – кивнул Кацумото. – Очень красиво, – согласился Андрэ. – Ну, после такой песни я скажу тебе, девочка, вот что. Если ты там опустеешь и за гитарой своей не вернёшься, то я тебя убью. Он посмотрел на неё таким проницательным взглядом, что не осталось ни тени сомнения – он убьёт её, если она не вернётся живой. Рамильда рассмеялась вместе со всеми. – Ну, теперь у меня точно нет выбора. Придётся жить. Спасибо всем. Она посмотрела им в лица в полном молчании. А потом, не сговариваясь, они все разошлись. Падала ночь. Зажигались звёзды. И огонь сердец продолжал гореть.