***
«Расскажи, как вы с мамой полюбили друг друга?» «Ну… Хината всегда была рядом — всегда поддерживала меня, понимала, как никто другой. Раньше я видел в ней только друга, но постепенно все изменилось… и я понял, как она мне дорога». — И быстрый виноватый взгляд куда-то в сторону, нарочито радостная улыбка. И слова — неживые, неискренние. Отец даже не говорит никогда — «люблю», только «она мне дорога». Подразумевает, может. Если ты любишь маму, отчего не целуешь ее, не обнимаешь без повода — как это у Шикамару-сана и Темари-сан; даже вечно мрачный Саске-сан в свои редкие визиты преображается рядом со своей женой. А отец — не то чтобы холодный или отстраненный, но такое чувство, что он с мамой — с ними — потому что так надо, так правильно. Ведь Химавари далеко не слепая — и уж точно не дурочка, что бы там ни говорил порой Боруто. Она прекрасно видит, что их семья далека от того идеала, каким ее видят со стороны. Она видит, как мама иногда закрывается в спальне и выходит через какое-то время с красными глазами. Видит, что отец стремится как можно больше времени проводить на работе, не появляясь дома целыми днями; максимум, на что он способен — это прислать клона на семейный ужин или праздник. Да, он не раз пропускал их дни рождения, хоть и обещал каждый раз, что обязательно придет, найдет время, ведь это важно. Химавари давно уже перестало быть больно от этого, но это не значит, что она счастлива. Она просто привыкла. Она понимает — отец просто не знает, как справляться с семейными трудностями, и предпочитает от них скрываться; и она действительно старается не винить его за это, хотя ей и хотелось бы доверяться не только маме с братом, но и ему. Она старается понимать. Боруто же понимать отказывается — он хоть и старше, но гораздо более нетерпим к ошибкам отца. Доходит до ссор и громких криков, после чего Боруто убегает из дома на весь оставшийся день, а отец, качая головой, запирается в кабинете. Потом ненадолго все приходит в норму — но лишь ненадолго. Мама пытается сглаживать эти конфликты, но получается у нее редко. «Должность Хокаге требует большого внимания и ответственности», — и она укоризненно качает головой. «А что насчет нас?» — возмущенно кричит в ответ Боруто. — «Да ему плевать на нас! И на тебя тоже!» И, обращаясь уже к отцу: — «Да идите вы нахер, господин Седьмой Хокаге!» А Химавари вовсе никто из них не слушает, говоря, что она еще слишком мала, чтобы понять. Ну в самом-то деле, раздраженно думает Химавари, все она понимает. То, что в их семье не все ладно, очевидно любому. На всех фотографиях они — счастливые, веселые, обнимаются, улыбаясь в объектив. На столе в кабинете отца — фото в рамке, где изображены мама и Боруто с Химавари. В ящике его стола, спрятанное под стопкой документов — фото другое, измятое, давнее, где еще молодой отец смеется так искренне, обнимая кого-то, чье лицо тщательно закрашено черным маркером. Химавари надеется, что отец не знает, что она видела это фото. И надеется, что его не видела мама. По утрам отец всегда пьет кофе; отвратительно-сладкий, надолго остающийся на языке приторным послевкусием, — Химавари пробовала однажды. Это скорее — сахар с кофе, сахар, так до конца и не тающий, и Химавари не понимает, как отец может это пить. Ему ведь и не нравится — он кривится и едва ли не плюется после каждого глотка, но постоянно пьет именно такой. «Сладкий, как ты любишь», — каждый раз говорит мама, ставя перед ним чашку. Не любит отец такой кофе, и маму не любит тоже — но зачем-то пьет эту приторную сладость и зачем-то — продолжает играть роль идеального отца и мужа. На самом деле, Химавари не может сказать точно; может, по-своему отец и любит маму. Может — дорожит ей. Химавари слышала, что когда-то отец был влюблен в Сакуру-сан, и это выглядит вполне логично. Возможно, его чувства так и не прошли; возможно, он просто хотел забыть ее, но так и не смог. Не очень-то похож человек с фото на Сакуру, пусть лица и не видно, но кто знает. В любом случае — Сакура счастлива с Саске, и отец всегда выглядел таким счастливым с мамой. Но только выглядел. Химавари не уверена, но ей кажется, что между мамой и папой всегда проскальзывала странная напряженность — которая с годами все усиливалась. Они никогда не были той идеальной семьей. И Химавари обидно и горько, когда в очередной раз отец виновато говорит «не сейчас, Химавари, я занят» или «я очень устал сегодня, это может подождать?». Неважно, что именно «не сейчас» и «может подождать» — тренировка ли, простой разговор или какая-то просьба (хотя просит она его о чем-то очень редко). Для всех вокруг — они счастливы. Мама улыбается, когда к ним приходит Сакура или Ханаби, но Химавари видит тщательно скрытую за этой улыбкой горечь. Отец так же прячется за улыбкой, не показывая истинных эмоций. Однажды Химавари видела, как он плакал, когда случайно зашла к нему. Тогда отец сидел за столом, изо всех сил стискивая побелевшими пальцами волосы, весь сжавшись, не двигался — только его плечи заметно дрожали. Сломленный и беззащитный, он был совсем не похож на сильного и постоянно улыбающегося человека, которого Химавари наблюдала изо дня в день. Она ушла без единого слова, осторожно прикрыв за собой дверь; и до сих пор не упоминала об этом, хотя ей кажется, что отец заметил ее тогда. Но он тоже не подает виду; и снова все как будто бы хорошо. Но это не так. Иногда — очень редко, — Химавари слышит, как родители ругаются. Голос мамы, обычно спокойный, в такие моменты срывается и дрожит — «ты мог бы больше времени уделять семье, Наруто-кун! Не мне — хотя бы им!» Отец защищается неуверенно, словно знает, что неправ — «я стараюсь, Хината, правда…» И знакомые оправдания — работа, обязанности, усталость, ну-у-нас-же-все-хорошо. В такие моменты Химавари притворяется, что не слышала ничего — нет смысла, только мама расстроится еще больше. Химавари не любит бывать дома дольше необходимого, не любит играть свою опостылевшую роль в этой идеальной семье, притворяться, что у них все замечательно. Никаких проблем. Идеально. До тошноты. И только с одним человеком она может быть собой без оглядки на «так надо» и «так правильно» — хотя, может, человеком его назвать сложно сейчас, но он — единственный, кого Химавари может назвать своим другом. Или же чем-то большим.***
— Я теперь настоящий шиноби, Хидан! — Химавари демонстрирует протектор, который получила буквально пару часов назад, успешно сдав экзамен на генина. Конечно, это не такое уж большое достижение по сравнению с той же Сарадой, которая всего на два года ее старше, а уже чунин; но Химавари все-таки горда собой. И гордостью этой делится первым делом именно с Хиданом, а не с родными. — Поздравляю, мелкая, — усмехается Хидан. — Было бы у меня тело — обнял бы, но увы — обойдешься словами. Хоть в его словах очевидна насмешка, она не злая — скорее доброжелательная. Его, кажется, веселит Химавари, но не раздражает — этого вполне достаточно. По крайней мере, он искренен — за это Химавари так ценит его общество. — Я скучала, — признается она, усаживаясь рядом. — Всего-то день не виделись, — делано равнодушно говорит Хидан. — Хотя… я тут сам едва от скуки не сдох. Вот это развлечение — пялиться в стену или пол. Когда ты приходишь, хоть немного веселее. В его голосе Химавари слышит тщательно скрываемую радость, и от этого ей почему-то так легко на душе — Хидан рад ей, она приходит не зря. — Расскажи что-нибудь. — Что рассказать? — Химавари пожимает плечами. — Все как всегда… Папа снова на работе пропадает. Мне кажется, он даже не помнит, что у меня сегодня экзамен. — Мудак твой папаша, — кривится Хидан. Почему-то — такое чувство, что он вкладывает в эту фразу слишком много эмоций, будто это что-то личное для него. Это странно, ведь он не знает отца лично — ну, не должен, по крайней мере. И что, так переживает за Химавари — поэтому уже заочно его чуть ли не ненавидит? — Не говори так. — Химавари все-таки любит отца, со всеми его недостатками, и не считает плохим человеком — плохим отцом разве что. Да ведь есть и похуже отцы — у кого-то их и вовсе нет. Ей не на что жаловаться. — Папа просто… — Мудак, — повторяет Хидан непривычно жестко — и этот тон так контрастирует с его обычным, насмешливым, что Химавари невольно вздрагивает. Он вздыхает, сразу как-то сникая; но затем снова усмехается. — Ладно, хрен с ним. Давай о чем-то другом. Химавари соглашается — эта тема ее тоже не очень привлекает. Но если так посудить, тем для разговоров у них не слишком много — в ее жизни довольно мало интересных событий, впрочем, это может измениться, когда она начнет выполнять настоящие миссии. Но пока — что ей еще рассказать? Химавари не хочет вспоминать очередную ссору отца с Боруто, печальный взгляд и подозрительно дрожащий голос мамы; она не хочет про это думать хотя бы сейчас. — Расскажи мне еще про Джашина, — просит она поэтому. Она и впрямь любит слушать о его боге — это одна из немногих вещей, о которых Хидан рассказывает с искренней страстью и увлеченностью. Хидан смеется: — Ты так часто спрашиваешь. Надеюсь, ты решила обратиться в веру. — Может, когда-нибудь, — говорит Химавари, садится поудобнее — и слушает. И время летит незаметно.***
Химавари смотрит на землю — она уверена, что оттуда только что доносился чей-то голос. Интересно, как это возможно? Она на всякий случай топает ногами, чтобы голос-из-под-земли сказал еще что-то, и он не заставляет себя ждать. — Ты, ублюдок, пришел поиздеваться? — недовольно и непонятно кричит голос — кричит, но звучит глухо; должно быть, он очень глубоко. — Я не ублюдок, — возражает она, — меня зовут Химавари. А вы кто? Голос какое-то время молчит, видно, раздумывая над ответом. Затем снова заговаривает: — Ничего себе, девчонка… И что ты тут забыла? — напрочь проигнорировав ее вопрос. Химавари задумчиво накручивает короткую прядь волос на палец. — Я просто гуляю. И услышала вас. — Прекрасно, — снова говорит голос. — А ты тут одна? Химавари сначала кивает, потом вспоминает, что собеседник ее не видит: — Да, одна. — Слушай, — голос заметно оживляется, — а ты ведь хорошая девочка, да, Химавари-чан? — Думаю, да, — Химавари смеется — а он забавный и совсем не такой страшный, пусть и говорит немного странно. — Тогда, Химавари-чан, ты ведь можешь меня отсюда вытащить? Хорошие девочки должны помогать людям, которые попали в беду, так Джашин-сама говорит. — Кто такой Джашин-сама? — Вытащишь меня — и я тебе расскажу, — обещает голос. — Ну, чего тебе стоит, Химавари-чан? Химавари задумывается. С одной стороны, он все правильно говорит: если он в беде, Химавари должна помочь — как будущий шиноби и просто по-человечески; но с другой — вдруг он все-таки не просто так оказался под землей? И мама, и папа, и учителя в Академии всегда говорили ей быть осторожной и не доверять первому встречному. — Пожалуйста, Химавари-чан? — голос умоляюще тянет ее имя, и Химавари не выдерживает. — Я попробую, — говорит она. — Только я не знаю, как вас вытащить… — Ну, бля, просто раскопай землю, ты, вроде, прямо над моей головой стоишь, — тон голоса неуловимо меняется, становясь более раздраженным, но если так посмотреть, Химавари и сама бы наверняка очень злилась, если бы ее закопали глубоко в землю и не выпускали… очень долго, наверное. И Химавари честно пытается копать, но ее руки слишком слабы, и она вскоре устало опускается на землю. — У меня не получается, — честно признается она. — Но вы подождите немного! Я позову папу, он точно вам поможет! — А кто твой отец? — голос отчего-то становится встревоженным. — Мой папа — Седьмой Хокаге! — с гордостью говорит Химавари. — Он очень храбрый и сильный, он обязательно придумает, как вас вытащить! — Так, так, подожди! — голос уже заметно нервничает. — Слушай, Химавари-чан, наверное, не стоит отвлекать твоего отца от его очень важных дел? Ему ведь не понравится, если ты оторвешь его от всяких бумажек или что там Хокаге обычно делают, а? Химавари прикусывает нижнюю губу, задумываясь — да, папа, конечно, не разозлится, но тогда может получиться, что у него будет больше работы потом. Химавари совсем не хочет нагружать папу — он и так устает. — Вот видишь, — голос, кажется, правильно понимает ее молчание. — Ты ведь и сама справишься, я уверен! Ты ведь шиноби? — Да, — подтверждает она. — Я уже два года учусь в Академии! — Значит, ты точно сможешь меня вытащить, — убежденно говорит голос. — Ты подумай, как, я-то никуда не денусь, — и смеется немного грустно. — Я подумаю, — важно кивает Химавари — ей приятно, что этот человек так в нее верит. — А как вас все-таки зовут? — Хидан, — отзывается голос после некоторой заминки. — Чертовски рад знакомству, Химавари-чан.***
Химавари не удается снова попасть к Хидану на следующий день — только почти через неделю, но она надеется, что он не сильно разозлится на нее из-за промедления. Как только у нее выдается свободное время, она мчится в лес, стараясь не попадаться никому на глаза. Что-то ей подсказывает, что никому лучше не знать о Хидане, и она пробирается через деревню как может незаметно. Оказавшись в лесу, Химавари хочет сразу отправиться к тому месту, где услышала голос, но спустя какое-то время понимает, что ходит кругами. А затем из-за деревьев выходят олени — их много, так много, что Химавари не понимает, откуда они взялись и как она могла не заметить их сразу. Олени окружают ее, смотрят темными глазами — и Химавари отчего-то становится немного не по себе. Это странное чувство проходит, когда она начинает гладить оленей, слушая, как забавно те фыркают; но отходить они не спешат. Химавари решает просто подождать, когда животным надоест, и они просто разойдутся. Проходит, по ее ощущениям, около часа, и олени не торопятся никуда. Зато — появляется Шикамару, и на его лице совершенное непонимание, когда он замечает Химавари. Она отвечает ему таким же взглядом — что он здесь делает? Искал ее? — Химавари, — удивленно произносит он. — Ты зачем здесь? И смотрит он немного с подозрением — думал, что Химавари задумала что-то нехорошее, или просто беспокоится? Она не очень хочет отвечать на его вопрос — ей кажется, что это было бы неправильно. Конечно, Шикамару-сан друг папы с мамой, и он хороший человек — так говорит папа, и Химавари сама это видит, — но все-таки она почему-то понимает, что не стоит ему рассказывать правду. Ему вряд ли понравится, что Химавари говорила с Хиданом; он, как взрослые говорят, «неподходящая компания». Хотя ей кажется, что Хидан — совсем не плохой. Пробыв так долго под землей, любой обозлится на весь мир. Так что Химавари на ходу сочиняет, что просто гуляла, потом заблудилась — и встретила этих очень милых оленей. Олени и правда милые, немного странные — не давали ей пройти дальше; но они не пытались ее обидеть и даже были не против, когда она их гладила. — Понятно, — говорит Шикамару, и его взгляд немного смягчается. — Тебе лучше здесь не гулять, Химавари. Одной, по крайней мере. Хорошо? Химавари кивает. Возразить ей нечего, да и не послушает он ее. Придется потом пробраться сюда тайком. Она ведь обещала помочь Хидану — и не может просто так его оставить. — Пойдем, я провожу тебя домой, — Шикамару протягивает ей руку, и Химавари неохотно вкладывает свою ладонь в его. Когда они уходят из леса, Химавари оглядывается назад — ей кажется, олени смотрят прямо на нее, будто знают, зачем она приходила. От этих слишком внимательных взглядов снова становится не по себе — даже немного страшно.***
— Где тебя носило? — первое, что говорит Хидан, когда Химавари снова оказывается на месте его… погребения. Он безошибочно ее узнает, почти сразу — Химавари рада, что он запомнил ее. Она чувствует себя виноватой — времени действительно прошло много, но она просто не могла пробиться сквозь поставленные Шикамару барьеры. Судя по всему, он очень не хотел, чтобы Хидана кто-то освободил. Чтобы не вызывать подозрений, Химавари попросила отца тренироваться с ней; и не сразу, конечно, но он нашел время для нее. Она не могла вспомнить последний раз, когда он уделял ей так много времени. Кажется, тренировать ее отцу было проще, чем разговаривать по душам; но она все равно была рада. Фуиндзюцу — это и сам по себе полезный навык, которым не стоит пренебрегать. И больше никак Химавари не смогла бы вновь попасть к Хидану. А она должна была выполнить обещание, иначе какой же она шиноби, если не держит своего слова? — Черт, я думал, я все-таки сдохну к тому времени, когда ты наконец придешь, — зло говорит Хидан, когда она наконец докапывается до его головы. И это в самом деле просто голова — ниже шеи ничего нет, но Химавари замечает в яме другие части тела: руки, ноги и еще… всякие куски. И, в отличие от головы, они выглядят довольно жутко — полусгнившие, кое-где кишащие личинками, — удивительно, что голова совершенно нетронута. Впрочем, возможно, причина в том, что голова жива. Химавари внимательно разглядывает Хидана — он старше нее, но все же довольно молод. Лет двадцать, может, хотя она не так уж хорошо определяет возраст на глаз. Лицо все в земле и засохшей крови, и его короткие спутанные волосы настолько грязные, что цвет толком не разобрать. Встретив внимательно-насмешливый взгляд его фиолетовых глаз, Химавари теряется и смущенно отворачивается; она вовсе не собиралась так откровенно пялиться на него. Хидан коротко смеется и снова заговаривает: — Мне кажется, еще лет десять прошло, пока ты там ковырялась, — его недовольство почти ощутимо, и Химавари в самом деле стыдно. — Ты, вроде, по голосу тогда была совсем мелкая. — Прошло не десять лет, — говорит она, — всего-то пять. Извините, что не получилось быстрее. — Пять лет, — задыхается Хидан. — Пять гребаных лет. Когда я говорил, что никуда не тороплюсь, я не имел в виду, что ты можешь выжидать до скончания веков! — Извините, — повторяет Химавари. — После того, как я первый раз к вам пришла, я не могла сюда вернуться. Сначала меня не пустили олени… а потом Шикамару-сан заметил меня. Позже он поставил здесь защитный барьер. Я смогла незаметно пройти сейчас… но мне пришлось долго учиться. По крайней мере, она надеется, что незаметно — в конце концов, отец взялся за ее тренировки всерьез, так что в своих навыках Химавари уверена; но все же Шикамару или кто-то другой, поставивший барьер, наверняка был куда опытнее. Впрочем, пока что никто не примчался хватать нарушителя, и она надеется, что все в порядке. — Я знал, что этот ублюдок не даст мне спокойно жить, — зло шипит Хидан. — Ладно, раз уж ты меня откопала — спасибо, кстати, — может, соберешь мое тело, чтобы я смог отсюда выбраться наконец? Химавари задумчиво окидывает взглядом его… останки, за неимением более подходящего слова. Нет, она тут не сможет ничего сделать. — Не думаю, что это получится, ваше тело… Ну, оно не в самом хорошем состоянии. Хидан скашивает глаза, пытаясь разглядеть что-то сам, и разражается очередным потоком ругательств. Химавари его понимает — но помочь не может. Даже если бы она владела медицинскими техниками, вернуть частям тела прежний вид, а потом еще и собрать в целое тело… У нее бы не получилось. Тут только Сакура-сан или Цунаде-сама справились бы, но Химавари совершенно точно знает, что говорить кому-то о том, что она помогает Хидану, нельзя. Она даже Боруто не говорила — а ведь всегда делилась с братом всеми секретами. Но за прошедшие годы она хоть и выяснила мало, но все же смогла понять, что Хидана похоронили заживо не просто так. Раньше — и это, похоже, было очень давно, — Хидан состоял в какой-то преступной организации, которая пыталась то ли уничтожить, то ли захватить мир. И вряд ли Химавари поступает правильно — но оставить его под землей кажется поступком куда худшим. — Давайте я вас вытащу, — предлагает она. Хидан, конечно, не возражает — только рад этому, пусть и продолжает ругаться из-за тела. Ну, он хотя бы жив, думает Химавари. Большинство людей в такой ситуации давно бы погибли. Кстати, каким образом он выжил? Хидан морщится, когда она осторожно вытягивает его из ямы за волосы, — «вечно одно и то же, нельзя поосторожнее?» — и отвечает на ее вопрос просто: — Я бессмертен. — Но это же невозможно? — полувопросительно говорит Химавари. Хидан громко фыркает. — Все возможно, если с тобой благословение Джашина-сама. Химавари вспоминает — он называл это имя, когда она впервые его встретила — вернее, услышала. — Кто такой Джашин-сама? — снова спрашивает она. — Бог, — отвечает Хидан. И тут же добавляет, видимо, заметив разгорающееся в ее глазах любопытство: — А подробнее я тебе расскажу, когда мы уберемся отсюда подальше. Химавари не возражает — она и сама чувствует себя неуютно в этом лесу.***
Химавари долго пытается придумать, как ей спрятать Хидана — ее дом точно не подходит, родители моментально почувствуют чужое присутствие, пусть сейчас Хидан и является всего лишь отделенной от тела головой. Это до сих пор так странно — он должен быть мертв, но он жив и весьма разговорчив, должно быть, соскучился по человеческому обществу за время, что провел под землей. Хидан явно замечает ее нервозность и посмеивается над ней — но умудряется делать это совершенно не обидно. Химавари даже подхватывает его шутки, хоть и ненадолго — не дело отвлекаться сейчас. До вечера ни родителей, ни Боруто дома не будет — отец, как всегда, занят своими делами, мама навещает дедушку и тетю Ханаби, Боруто говорил что-то про тренировки. Поэтому сначала Химавари решает пойти именно домой — и уже после придумать более подходящий вариант. Ведь слоняться по Конохе с отрубленной головой в руках просто глупо. Первое, что Химавари делает — отмывает голову Хидана от грязи, выслушивая его бесконечные ругательства, в которых он каким-то образом не повторяется ни единого раза. Смеется — она давно уже не чувствовала такой легкости и душевного подъема. Такое чувство, что она совершила что-то неправильное, освободив Хидана из его заточения, но от этого и радостно — потому что Химавари чуть ли не в первый раз сделала что-то важное. Сама. И, может, это не такой хороший поступок, но разве плохо — помогать людям? Бог Хидана определенно оценил бы это по достоинству, если верить словам самого Хидана. Химавари — верит. — Тебе, я смотрю, нравится надо мной издеваться, — раздраженно говорит Хидан, пока она тщательно вытирает его волосы пушистым полотенцем. Теперь видно, что волосы у него красивого серебристого оттенка — не седые, нет, хотя издали могло бы так показаться. Химавари ловит себя на мысли, что Хидан кажется ей красивым — сначала это смущает, но потом она просто пожимает плечами и решает не заморачиваться. Ничего такого в том, чтобы оценивать чью-то красоту — она ведь отмечает и красоту мамы с папой, и брата, и многих своих друзей. — Я вовсе не издеваюсь, — возражает она, отводит еще чуть влажные пряди волос с его лба, чуть отступает, разглядывая — любуясь своей работой. Если бы не тот факт, что тела у него нет, Хидан выглядел бы идеально — и Химавари невольно хихикает. — Бля-я, — тянет Хидан, но тут же сменяет недовольную гримасу на усмешку. — Ладно, мелкая, допустим, в порядок ты меня привела. Дальше что делать будем? — А что вы предлагаете? — Химавари так и не пришла к конкретному решению. Нужно какое-то укромное место — но в то же время достаточно удобное; после долгих лет под землей Хидан точно заслуживает чего-то получше. — Понятия не имею, ты же меня вытащила, ты и думай, — он смеется. — И давай на «ты», а то бесит. — Ладно, — кивает Химавари. Эту просьбу выполнить несложно — в отличие от первой. Сколько бы она ни думала, хороших идей — да хоть каких-нибудь — в голову не приходит. Ей нужно какое-то место, где Хидана точно искать не будут — и она могла бы поставить парочку барьеров, которым папа ее научил, не лучшая защита, но все же хоть что-то. Вот только проблема в том, что такого места она не знает — есть заброшенные полигоны, где иногда они с Боруто тренировались, но это открытая площадка, и голову там не спрятать никак, и удобно Хидану точно не будет. Разве что… Химавари вскидывает голову, вспомнив — на окраине деревни, кажется, есть несколько заброшенных домов. Они еще в неплохом состоянии, но никто там не живет — по крайней мере, не жил, когда она была там в последний раз. И барьеры вокруг дома у нее получится установить. Должно получиться. Попробовать стоит, решает она и переводит взгляд на Хидана. Он сразу понимает — она придумала что-то, и усмехается: — Я знал, что ты умная девочка. Химавари улыбается в ответ и аккуратно поднимает его голову — на этот раз Хидан обходится без жалоб на неудобства. И хотя она не до конца может объяснить себе, зачем ему помогает, она знает, что сделает для Хидана все, что в ее силах. В конце концов, она дала обещание — а обещания надо выполнять. Даже если она пока не знает, как.***
— И где ты пропадала? — с интересом спрашивает Боруто. — Как протектор получила — сразу побежала куда-то, даже не сказала ничего. И что на тебя нашло? Химавари чуть пожимает плечами — весь день она снова провела с Хиданом, разговаривая о разном. В основном — о Джашине, как и почти всегда, но на удивление, ей нисколько не надоедает эта тема. Во многом потому, что Хидан — отличный рассказчик, и чувствуется, что он искренне верит в своего бога. Сложно отрицать его существование, на самом деле — будь это выдумкой, вряд ли Хидан был бы жив, нарушая все законы природы. Хидан, кажется, хочет и ее убедить уверовать, но Химавари пока ограничивается тем, что слушает и запоминает — она никогда всерьез не воспринимала религию, и хотя Хидан и меняет ее мнение понемногу, принять его веру она пока не готова. Не знает, будет ли готова когда-нибудь — все-таки жертвы и убийства — не по ней. Но узнать больше не повредит. Химавари встряхивает головой, понимая, что Боруто все еще ждет ее ответа, — и быстро говорит: — Я тренировалась. Одна. На одном из тех полигонов, куда ты меня раньше водил, помнишь? Боруто слегка сужает глаза, недоверчиво глядя на нее, — но Химавари натягивает самую жизнерадостную и невинную из своих улыбок, и он кивает. — Тренировалась так тренировалась, — бормочет, — но хоть меня предупредить могла! Отец тебя искал. Ты ушла утром, Хима, а сейчас почти ночь! — Извини, — с легким раскаянием опускает голову Химавари, — я не подумала. Хотелось побыть одной. — Странный способ отпраздновать официальное становление шиноби, — хмыкает Боруто, легонько ударяя ее по плечу. — Ну ладно — идем домой, что ли? Им удается пройти лишь несколько шагов, когда Химавари вдруг замечает чужое присутствие неподалеку. Она не самый хороший сенсор, но наследие клана Хьюга все же в ней проявляется, повышая чувствительность и внимательность, — и она оборачивается назад. Боруто недоумевающе поворачивается вслед за ней и застывает на месте. Перед ними стоит высокий человек в темном плаще с капюшоном — просто стоит, не собираясь приближаться, но выглядит он… странно и даже отчасти пугающе. Химавари его не знает — и не может даже предположить, что ему нужно. — Кто ты? — резко спрашивает Боруто, выступая вперед и закрывая Химавари собой. Химавари хочет возразить, что ей не нужна защита — что она и сама справится, но Боруто настроен решительно, и этот незнакомец и впрямь выглядит опасным, так что она молчит. Только поудобнее перехватывает кунай, готовая в любой момент прикрыть брата, если дело все же дойдет до драки. Мужчина, однако, нападать не торопится; только тихо хмыкает, внимательно разглядывая их. — Вы очень на него похожи, — говорит он. Его голос, низкий и грубый, Химавари не знаком, но враждебности в нем не слышится; и она позволяет себе немного расслабиться, не теряя, впрочем, бдительности. — О ком ты говоришь? О нашем отце? — уточняет Боруто подозрительно. Незнакомец склоняет голову, и ветер тут же сбрасывает с него капюшон, подхватывает его длинные волосы, треплет темные пряди, — и он тихо ругается. Химавари всматривается, пытаясь разглядеть его черты и, возможно, узнать, но в тусклом свете уличных фонарей ей это не удается, — а затем он почти сразу снова скрывает лицо. И смотрит почему-то не на Боруто, который с ним говорит, а на Химавари. Она не может даже предположить, о чем он думает — что ему нужно. Внезапно он шагает к ней, и Химавари вздрагивает от неожиданности. Боруто подрывается было напасть — «не тронь мою сестру!», но его отодвигают в сторону, как незначительную помеху. Странно холодными пальцами мужчина цепко берет ее за подбородок, заставляя приподнять голову — рассматривает пристально и долго. Химавари бросает в дрожь, но она твердо выдерживает его взгляд. — Ты совсем как Наруто, — заключает наконец он, снова усмехаясь. Несмотря на эту усмешку, в его голосе Химавари чудится тоска. И что это — она «совсем как Наруто»? Обычно это Боруто всегда называли копией отца, и он в самом деле на него похож, внешне и внутренне. В Химавари же больше от матери. Почему этот странный человек так сказал — и откуда он вообще знает отца, ведь она никогда его не видела? Мужчина отпускает ее, легко взъерошивает ей волосы — так же, как папа делает, почему-то думает Химавари. — Передашь отцу кое-что? — спрашивает он. Химавари недоуменно моргает. — Почему вы сами не можете? — Не думаю, что Наруто захочет меня видеть. — И снова — эта горечь в голосе, почти ощутимая. Химавари невольно вспоминает, что похоже звучал Хидан, когда рассказывал о прежних временах — о своей жизни в Акацки и, наверное, друзьях там, — если можно было так выразиться. Этот человек был другом отца и между ними что-то случилось? Химавари не знает — надо бы спросить у папы. Не так уж и невероятно — дружба, бывает, рушится. Подумав, она кивает — если вдруг он все же враг и вручит ей что-то опасное, что может навредить, она сразу поймет. Такое чувство, будто бы мужчина заранее знал, каким будет ее ответ — он тут же протягивает руку, и в раскрытую ладонь Химавари опускается что-то легкое и прохладное. Она смотрит на полученный предмет и непонимающе переводит взгляд на него. — Кольцо? — Он поймет. Химавари пожимает плечами — на первый взгляд, в украшении ничего необычного нет, и она не чувствует никакой опасности. — Я ему передам, — говорит она, пряча кольцо в карман. Мужчина кивает. — Еще кое-что, — и прежде, чем Химавари успевает среагировать, он вкладывает в ее руку что-то тяжелое, судя по ощущениям, металлическое. — Это уже для тебя. Химавари подносит… подарок к глазам и изумленно замирает. Амулет на длинной цепочке. Символ Джашина — того самого бога, в которого верит Хидан, он рассказывал ей, как он выглядит, и даже заставлял зарисовывать. — Зачем..? — Химавари снова смотрит на незнакомца, но даже когда они так близко, из-за темноты не может четко разглядеть черты его лица — видит только, что он, кажется, слегка улыбается. — Передавай привет Хидану, — все, что она получает в ответ — полушепотом, так, чтобы услышала только она. И он исчезает почти сразу — запрыгивает на крышу и скрывается из вида. Химавари обменивается взглядом с Боруто — судя по всему, он так же ничего не понимает. Что вообще происходит — откуда этот человек знает отца, откуда знает Хидана? Зачем он дал ей символ веры — он как-то связан с Джашином, может, из единоверцев Хидана? Тогда почему не помог ему сам? Откуда он мог знать, что Химавари спасла Хидана? Столько вопросов и никаких ответов. Химавари почему-то вспоминает ту фотографию в кабинете отца. Кажется, у человека на ней тоже были длинные волосы?***
— Тренировалась, значит, — повторяет Наруто. Химавари кивает с виноватым видом, стараясь не смотреть ему в глаза — и он улыбается этому совершенно детскому жесту. — В следующий раз предупреждай, когда пропадешь так надолго, — не скрывая облегчения, произносит. В самом деле, целый день провести неизвестно где… Тренировки, конечно, важны, но не настолько — ладно хоть Боруто быстро нашел сестру. И главное, что с ней все в порядке. Наруто не злится — в конце концов, он сам в их возрасте никогда не подчинялся правилам, — но все же переживает. — Кстати, папа, — говорит Химавари, — мы тут встретили твоего друга. Наруто недоуменно моргает. — Мой… друг? О ком именно ты говоришь? — уточняет он, сам спешно перебирая в уме всех своих знакомых, которых Химавари не знает. Она нечасто видит Саске, но узнала бы его обязательно — все же остальные, кого Наруто мог назвать своими друзьями, жили в Конохе. Хотя… может быть, Гаара? Химавари, кажется, видела его на фото, но не в лицо. Но нет, если бы он и прибыл в Коноху, то лишь по делам, которые зашел бы обсудить с самим Наруто. Маловероятно. То же можно было сказать и о Канкуро — и о прочих знакомых из других деревень; если бы кто-то из них захотел повидаться с Наруто, они уже были бы у него. Кто же тогда? — Имени он не назвал. Ну… он высокий, — медленно начинает Химавари, вспоминая. — Точно выше тебя. Я не смогла его хорошо разглядеть, на нем был капюшон, да и темно было. Хотя… у него были длинные волосы, темные, — добавляет, подумав. Наруто сжимает сердце какое-то странное чувство — да о чем он только думает? Он не знает, о ком Химавари говорит. Не может знать. Мало ли на свете высоких темноволосых людей. «О чем я думаю», — мысленно повторяет он. Химавари вдруг смотрит на Наруто — так пристально. — В чем дело? — спрашивает он. — Еще что-то вспомнила? — Он сказал отдать тебе это, — Химавари шарит в кармане, достает что-то и протягивает Наруто. На ее раскрытой ладони — массивное белое кольцо с кандзи «север». Наруто чувствует себя так, будто его обухом по голове ударили. «Не может быть, не может быть». Наруто медленно, словно во сне, забирает кольцо из руки дочери, сжимает крепко — оно холодное, гладкое, и мелкие царапинки-щербинки ощущаются под пальцами тем более отчетливо. Он рассматривает кольцо — и оно такое же, как он помнит, разглядывал тогда из любопытства, удивлялся, что ему это позволили. Еще — шутил про то, что ему должны сделать предложение после всего, что было, вот, даже кольцо покупать не нужно, уже есть. Наруто сцепляет зубы, зажмуривает глаза — не думай, не думай, идиот, забудь. Проклятое кольцо не исчезает — привет из прошлого, ответ на старую глупую шутку, и почему-то такая странная пустота поселяется в груди. Ведь не может же этого быть. Мертвые не оживают. — А еще он подарил Химе-чан какую-то побрякушку, — тем временем сдает сестру Боруто, весело улыбаясь, и Наруто вскидывает голову, возвращаясь в реальный мир. Химавари вспыхивает и прижимает руку к груди: — И что с того? Это просто украшение, ничего больше. Наруто успокаивающе поднимает ладонь вверх, стараясь изо всех сил казаться невозмутимым: — Я не заберу у тебя подарок, Химавари, просто покажи мне, что именно мой… друг тебе дал. Химавари молча вытаскивает из-под футболки тонкую металлическую цепочку, на которой покачивается амулет — перевернутый треугольник в круге. Наруто он кажется отчего-то знакомым, но он никак не может вспомнить, где видел его раньше. Но от украшения не исходит опасности, и вообще ничего — это и в самом деле просто побрякушка, хоть и довольно симпатичная, пусть Наруто и не разбирается в моде. Зачем бы ему дарить такое Химавари — зачем вообще ей что-то дарить? В глазах Химавари — вызов и легкий страх, что Наруто все-таки отнимет амулет, но ничего такого делать он не собирается. — Можешь оставить это, — со вздохом говорит он и, помедлив, добавляет — самое главное-то чуть не забыл: — Да, и поздравляю с успешным окончанием Академии, — и взъерошивает короткие волосы дочери, от чего та краснеет и широко улыбается — это радует, а то слишком уж она серьезная последнее время. Боруто заметно сникает, заметив, что отец уделяет внимание не ему, и Наруто смеется и притягивает его к себе — крепко обнимает обоих детей. Они не так уж часто проводят время вместе, и это на самом деле надо исправлять. Но даже близость семьи не успокаивает его по-настоящему — беспокойство продолжает терзать изнутри. Это совпадение, это ничего не значит. Он не может быть жив.***
Еще не открыв глаза, Наруто понимает, где находится, и губы кривит горькая улыбка — память определенно играет с ним злую шутку. Похоже, ему придется в очередной раз пережить этот день. Но, оглядевшись, Наруто все же замечает что-то странное — он один, совершенно один, рядом ни Какаши-сенсея, ни Ямато, ни Ино — которые были тогда здесь. И человек, стоящий напротив него, выглядит иначе. Не так, будто собирается его убить. — Узумаки Наруто, — говорит он, ухмыляясь, и Наруто, кажется, до боли знакома эта ухмылка, — в этот раз я не проиграю тебе. И действительно — не проигрывает, с легкостью блокирует все его атаки и опрокидывает на землю; Наруто не знает, почему. Может быть, потому что это сон; а может, потому, что он никогда не хотел побеждать. Даже если в реальности ему пришлось. Вместо решающего удара он вдруг садится рядом с Наруто, берет его руки в свои — неестественно холодные. И, как прежде, от его прикосновения по телу пробегает дрожь, — Наруто резко втягивает сквозь стиснутые зубы воздух, не делая, впрочем, попытки отстраниться. Во сне это все бессмысленно, так почему бы не насладиться моментом. Который в реальности уже не повторится. — Ничего не скажешь? — мягко спрашивает Какузу. Наруто не знает, что говорить — стоит ли вообще что-то говорить? Ему это снится. Ничего не изменится, что бы он ни сказал. Какузу качает головой, чуть сильнее сжимая его ладони, и от этого простого движения внутри у Наруто все переворачивается — он опять вспоминает, хотя думал, что забыл, — но это невозможно забыть, его невозможно забыть. — Я бы много чего хотел тебе сказать, — продолжает Какузу. — Но, думаю, ты не захочешь меня слушать. Наруто отчаянно смотрит на него — и с губ срывается все-таки: — Прости. И он презирает себя за то, как дрожит его голос — никаких причин для этого нет, ему не за что извиняться. Но чувство вины не поддается доводам разума. — Мы оба в чем-то ошибались. Какузу на секунду отпускает его руки — и Наруто с удивлением наблюдает за тем, как он надевает ему на палец свое кольцо. Наруто не сдерживает нервный смешок — в тот раз его эта шутка не впечатлила, а сейчас он сам ее продолжает. — Что бы ты ответил сейчас? — Какузу смотрит на него до странного серьезно, подносит ладонь Наруто к губам, оставляя на коже легкий поцелуй — и этот жест тоже знаком до боли. Приятной, впрочем, боли — это то, что Наруто никогда не хотел забывать. И терять тоже не хотел. — Ты знаешь, — Наруто улыбается, но улыбка выходит натянутой. — То же, что и тогда. Мой ответ всегда будет одним и тем же — если ты задашь правильный вопрос. Вот только ты так его и не задал — потому что считал это глупым, наверное. Какузу молчит долго, прежде чем снова заговорить. — Все могло быть иначе, — в точности повторяя мысли Наруто. Но все так, как есть. Прошлого не изменить. Когда Наруто просыпается, над тонким обручальным кольцом на его пальце — кольцо другое, чертово — «север», и сначала он не понимает, как это вообще может быть — он не надевал его вчера, оставил где-то на столе. Происходящее кажется бредом — ведь это был просто сон. Или внезапный лунатизм, которым он никогда не страдал. Сначала Наруто хочет выбросить этот «подарок» — но что-то его останавливает. Должно быть, глупая сентиментальность — глупые воспоминания, всплывшие на поверхность разума, которые он так старался загнать подальше, если не вовсе стереть. Он проводит пальцами по гладкой поверхности кольца, задерживаясь на кандзи, — тихо смеется. Много лет назад — разве не этого он хотел? Так вот, пожалуйста. Это безумие. Наруто закрывает лицо руками, зажмуривает глаза — как будто, если он притворится, что ничего нет, то это все исчезнет, правда станет сном, бредом, галлюцинацией — чем угодно, только не реальностью.***
— Передавал привет, значит, — повторяет Хидан и усмехается криво. — Вот же мудак. — Так ты знаешь этого человека? — уточняет Химавари. Слишком уж странно Хидан отреагировал на ее рассказ, такое чувство, что он услышал нечто совершенно невероятное — и да, то, что произошло, действительно нельзя было назвать обыденным, но все наверняка имело какое-то объяснение. — Знаю… знал, — медленно отвечает он. — Я думал, что он мертв — но, выходит, нет. Химавари кажется — Хидан недоговаривает, но она не собирается допытываться. Вряд ли она имеет право выспрашивать его секреты — пусть даже ей и хочется узнать больше о нем и его прошлом. Вместо того, чтобы продолжать явно неприятную тему, она снимает с шеи «подаренный» ей кулон, демонстрируя Хидану — и он смотрит на украшение расширенными глазами. — Какого… — Это символ Джашина, верно? — спрашивает Химавари, хотя и без того знает ответ. — Да… где ты его нашла? — Хидан выглядит практически шокированным. Химавари пожимает плечами. — Он мне его дал. — А он-то где его взял… — Хидан прикрывает глаза. — Что вообще происходит. Химавари не отвечает — не знает, по правде, что отвечать. Она понимает еще меньше, чем Хидан, и уж точно не имеет ни малейшего понятия, откуда у того человека амулет, как он знает Хидана, как связан с ее отцом — и кто он вообще такой. Пребывание в неведении немного раздражает — но сделать Химавари ничего не может. — Знаешь, мелкая, — говорит вдруг Хидан, и звук его голоса заставляет ее отвлечься и посмотреть на него, — я все равно не могу его носить, так что пусть будет у тебя. Я считаю — ты достойна этого. Химавари смущенно опускает взгляд, снова надевая кулон. Она надеялась, что Хидан скажет что-то вроде этого. — Не думай только, что это сразу сделает тебя бессмертной — ты же даже не веришь, — предупреждает он ее. — Я и не ожидала, — тихонько смеется Химавари. — Но что тогда для этого нужно? Сомневаюсь, что любой может просто обратиться в веру и жить вечно. Иначе люди бы в очередь выстраивались. Это в самом деле удивляет — с такими бонусами, которые предлагает религия Джашина, странно, что у этого бога не так уж много последователей; один Хидан, если быть точным, и если и есть другие, о них он не знает ничего. Конечно, не все готовы приносить регулярно кровавые жертвы, — но для шиноби убийства — дело обыденное. Хидан смеется, будто бы она сказала что-то глупое. — Ха, ну конечно, все хотят стать бессмертными! Но далеко не каждого Джашин-сама удостаивает такой чести. Чтобы получить этот дар, нужно долго служить Ему — и искренне верить. Одних жертв недостаточно — иначе было бы слишком легко. — Понятно, — протягивает Химавари. — Как ты думаешь, Хидан… я могла бы стать бессмертной? Не так сразу, понятно. Я имею в виду — со временем, когда-нибудь. — Если поверишь — и посвятишь свою жизнь Джашину-сама, — он серьезно смотрит на нее. — Это вовсе не так просто, как звучит. Химавари кивает — конечно, в этом есть смысл; зачем одарять подобным могуществом всех подряд, его надо заслужить. Она не знает, почему вдруг так задумалась над этим — еще недавно не собиралась принимать веру, по крайней мере, не в обозримом будущем, но сейчас… Возможно, дело в этом амулете — простое украшение будто сделало все более реальным, в отличие от рассказов — увлекательных, но не подкрепленных ничем. Сейчас же все по-настоящему — Химавари верит, что Джашин и впрямь есть, что это не просто невероятно мощное дзюцу, что поддерживает в Хидане жизнь.