***
Когда Химавари вновь приходит к Хидану после недельного отсутствия, он выглядит откровенно раздраженным. — Где шлялась? — приветствует ее, и в голосе слышится что-то вроде обиды. Химавари улыбается — Хидан порой бывает таким забавным — милым даже, хотя говорить это вслух она не собирается. — У моей команды была миссия. Первая — за пределами Конохи, представляешь? — она усаживается на пол, скрестив ноги, и смотрит ему в глаза, продолжая улыбаться. — Чудесно, — говорит Хидан. Совсем не впечатлен — но Химавари уже привыкла. —Даже не спросишь, как все прошло? — интересуется она. — Мне похуй так-то. — Я все равно расскажу, — смеется Химавари. — Довольно скучно, если честно. Мы просто сопровождали одного человека. Даже не сражались ни с кем. Не то чтобы Химавари так уж хотела сражаться — но она ожидала от своего первого относительно важного задания чего-то большего. Когда-то давно отец рассказывал о своей первой серьезной миссии — и Химавари восхищенно слушала, мечтая, что и ее однажды ожидает такое же приключение. Что ж, видимо, время для этого еще не пришло, думает она. В другой раз. — Хреновая миссия, — заключает Хидан; Химавари замечает, что он немного повеселел. Это успокаивает — на самом деле, она понимает его. Его состояние и так довольно незавидное само по себе — как он говорил когда-то, всех развлечений — смотреть в стену целый день; так еще и Химавари, единственный собеседник, пропала так надолго. Но что она может сделать — она и так, не заботясь о том, что может вызвать подозрения, почти каждый день приходит к нему; от миссий отказаться нельзя, она ведь все же шиноби. От разговора — вернее сказать, неловкого молчания, — их неожиданно отвлекает звук чьих-то шагов. Но как мог кто-то пробраться в дом? Барьеры Химавари, конечно, не идеальны — но они вполне надежны, как такое могло случиться? Догадка-опасение пронзает неожиданно — вдруг это отец? Для него ее барьеры не проблема, и он легко мог выследить ее, если захотел узнать, куда она пропадает. В таком случае... все довольно плохо. — Вот и новые проблемы, — кривится Хидан. — Что делать будем? Оставаться здесь и ждать — высшая степень глупости; остается лишь узнать, кто пробрался к ним. — Я проверю, кто там, — говорит Химавари, — а ты молчи, не то могут услышать. — Без тебя знаю, — фыркает Хидан, и она улыбается. Химавари видит незваного гостя, как только выходит из комнаты. Она вскидывает голову и замирает, узнав — снова тот человек. Что же он, преследует ее? Химавари невольно отступает на шаг — не то чтобы она боится, но все же ей немного не по себе. Зачем он снова пришел — и как смог пройти через барьеры? Даже не так — как он вообще узнал, где они? Мужчина какое-то время не произносит ни слова, внимательно разглядывая ее, и под этим взглядом Химавари чувствует себя откровенно неуютно. Она не знает, что делать — надо ли защищаться, или он не желает ей зла. — Где Хидан? — спрашивает наконец он. — Зачем... Зачем он вам? — с трудом размыкает пересохшие губы Химавари. — Поговорить, — что-то в его глазах намекает на то, что разговор ожидается далеко не дружеский. Химавари не хочет пропускать его — но понимает, что вряд ли сможет ему противостоять, если он решит прорваться силой; и потому кивает, жестом указывая следовать за ней. — Ну и кто там был... — раздраженно начинает Хидан, но прерывается на полуслове, едва увидев незнакомца. Будто он увидел призрака или что-то настолько же невероятное. Мужчина же выглядит абсолютно не обрадованным встрече — и зачем только так рвался к нему? — Твою мать, — удается произнести Хидану. — Твою мать, ты... правда живой. Пиздец. — Именно, — хмуро отзывается мужчина. — Вижу, ты тоже прекрасно себя чувствуешь. — Если забыть про то, что я сейчас всего лишь ни на что не способная говорящая голова — да, просто великолепно. Тебе когда-нибудь говорили, что ты тот еще мудак, Какузу? — выплевывает Хидан. — Ты и говорил, — он хмурится еще сильнее. Химавари недоуменно смотрит на них — значит, и в самом деле знакомы. Что за глупость, начинать общение с оскорблений? — Что, не рад меня видеть, дорогой напарник? — скалится Хидан, и Химавари кажется, что Какузу с трудом подавляет злость. Напарник, значит — из той организации, должно быть. — Дай угадаю, ты бы лучше на Узумаки любовался. Наверное, он имеет в виду отца — но причем тут он? Воздух в комнате словно становится холоднее — но, может, это просто ее воображение. — У меня есть к тебе пара вопросов, — говорит Какузу. — Наедине. — Это к Химе-чан, — судя по тону, Хидан не преминул бы развести руками, будь они при нем. — Я, как видишь, не могу ее выгнать или с тобой уйти. Какузу поворачивается к Химавари: — Ты подождешь снаружи. Химавари трясет головой — не станет она оставлять Хидана наедине с ним, ведь если что — он даже защитить себя не сможет. — Это был не вопрос, — его голос угрожающе понижается, и Химавари невольно вздрагивает. Смотрит беспомощно на Хидана — но он не выглядит испуганным или обеспокоенным, разве что — удивленным и отчего-то немного печальным, хотя она не знает, почему. Со вздохом она кивает — выбора у нее, похоже, нет, — и выходит, закрывая за собой дверь. Ей на самом деле хочется подслушать, о чем они говорят — но все же она не делает этого, если разговор личный, ей, наверное, не нужно знать; хоть ей и любопытно. Остается только надеяться, что они закончат быстро. Проходит около получаса, и Химавари, честно говоря, устала ждать; ей совершенно нечем себя занять. Хотя она старалась не слушать, какие-то обрывки их разговора до нее донеслись — в какой-то момент Хидан почти кричал. Хотя это мало что разъяснило. «Ты, неблагодарный еретик, ты должен ценить милость Джашина-сама!» «Каким местом это моя вина? Я тебя не убивал!» «Мне плевать, что ты собираешься с этим делать!» Химавари не может понять, что происходит. Получается, бог Хидана как-то связан со всем этим? В голове крутятся какие-то догадки, но пока что не складываются в цельную картину. Она медленно подходит к двери — и, уже почти дотронувшись до ручки, снова слышит их голоса, тихие, но различимые. — Я... знаешь, я скучал по тебе, — голос Хидана странно надламывается в конце фразы, и Химавари не понимает, что тому причиной. — Не могу сказать того же, — Какузу, напротив, звучит безразлично. — Но, полагаю, мне стоит тебя поблагодарить. Смех Хидана — натянутый и сиплый. — Ну ты и мудак, а. Ненавижу. — Взаимно, — на этот раз — с едва слышным смешком. Химавари хмурится, пытаясь сложить все услышанное в четкую историю. Насколько она поняла, этот Какузу был напарником Хидана в Акацки — но каким-то образом знал и отца; и, кажется, они были... друзьями раньше? По крайней мере, Какузу отзывался о Наруто тепло, как бы странно это ни было. И все же многое оставалось неясным. И, судя по всему, больше ей не удастся узнать. — Вы закончили? — спрашивает она, заглядывая в комнату. Почему-то ей не хочется позволять им разговаривать дольше — не хочется дольше оставаться в неведении. Какузу смотрит на нее, затем вновь переводит взгляд на Хидана и пожимает плечами. — Думаю, да, — говорит. — Больше нечего обсуждать. Хидан молчит, неотрывно на него смотрит — и такое чувство, что будь у него сейчас тело, он бы напал, не сомневаясь. Его непонятно чем вызванная злость практически осязаемо разливается в воздухе, и Химавари становится немного не по себе. Только сейчас она понимает — за жизнерадостно-насмешливой маской скрывается действительно опасный человек, у которого просто нет возможности навредить кому-то, — но это не значит, что и желания нет. Если бы он не был так беспомощен — вел бы себя с Химавари так дружелюбно? Чтобы хоть как-то заполнить неловкую, давящую тишину, Химавари интересуется: — Куда вы пойдете? — хотя ей не очень-то интересно. — Неважно. Какузу проходит к двери, равнодушно отодвигая Химавари с пути — она отступает ближе к Хидану. — А знаешь, я бы твоего Узумаки прикончил, — вдруг говорит Хидан, улыбается — хотя эта улыбка скорее похожа на гротескную гримасу. — На куски бы разорвал, медленно, чтобы помучился — чтобы как можно дольше не подыхал, сука, — и он смеется, почти безумно. Химавари передергивает — Хидан снова говорит об отце, но почему он так его ненавидит, почему хочет убить? Что он только ему сделал? Она хочет спросить — попытаться успокоить его, — но Какузу не позволяет ей даже открыть рот. Он говорит раздраженно, но и так, будто происходящее его веселит: — У тебя даже тела сейчас нет. Что ты можешь? — Блядь, —Хидан задыхается. — Ты..! Ненавижу тебя, сука! — его голос вновь срывается. — Сдохни — просто сдохни! Он замолкает, тяжело дыша;а Химавари не находит слов. Она не может понять, что происходит — почему Хидан отреагировал так? — Скоро умру, не беспокойся, — Какузу криво улыбается. — И... спасибо. — Вопреки словам, искренности в его голосе ни капли. Хидан не отвечает. Он продолжает молчать, даже когда Какузу покидает их укрытие, не смотрит на Химавари. — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Химавари, наклоняясь, чтобы заглянуть ему в глаза. Он хмурится, кусает губы — кажется, хочет отвернуться, но не может. Со вздохом Химавари протягивает руку и осторожно гладит его по щеке — чувствует, как он напрягается, но все равно руку не убирает. Спустя какое-то время Хидан все же расслабляется немного — по крайней мере, не выглядит так, будто хочет всех вокруг убить. — За что ты так ненавидишь моего отца? — Химавари внимательно наблюдает за ним, видит, как в его глазах снова мелькает злость. — У меня дохрена причин, — выплевывает он. — С какой бы начать? — С какой хочешь, — тихо произносит Химавари. — С какой тебе проще. Хидан закатывает глаза, горько усмехается — и не говорит ничего. Но Химавари, кажется, и так уже понимает. И от понимания этого почему-то становится больно.***
— Как первая миссия, Химавари? — интересуется Наруто, чтобы хоть как-то нарушить давящее молчание, такое обычное для тех редких моментов, когда они собираются за столом вместе. Химавари безучастно дергает плечом, не поднимает головы, продолжая ковыряться в тарелке. Бросает только «нормально». Наруто беспомощно переводит взгляд на Боруто, но тот и вовсе отворачивается, явно не желая поддержать разговор. Для них это нормальное явление, уже привычное, — но Наруто все равно не понимает, когда все стало так. Что послужило тому причиной — его вечное отсутствие или что-то еще? — Я пойду, — Химавари отодвигает почти полную тарелку и встает из-за стола. — Мне нужно тренироваться перед следующей миссией. Хината печально смотрит на нее, но кивает понимающе. — Ох, точно! — Боруто вскакивает следом за сестрой. — Я обещал Сараде потренироваться с ней сегодня! Они практически выбегают из комнаты, и Наруто хочет сказать что-то, остановить их — но слова не приходят на ум. Его собственные дети не желают с ним разговаривать — да что там с ним, с Хинатой тоже, стараясь проводить как можно больше времени вне дома. — Просто возраст такой, — говорит Хината, словно читая его мысли. — Не волнуйся, это пройдет. Она не смотрит Наруто в глаза — вместо этого ее взгляд сфокусирован на его руках. Наруто и без слов знает, что привлекло ее внимание — кольцо Какузу, которое он так и не снимает по непонятной ему самому причине. Ностальгия или же все еще тлеющие старые чувства... почему он просто не может обо всем забыть? Наруто все равно зачем-то говорит — звучит это как жалкое оправдание: — Он давно умер, — Хината непонимающе моргает, и он поясняет: — Человек, которому это кольцо принадлежало. В глазах Хинаты — тщательно скрытая, но все же заметная боль и понимание, пусть она и не знает всего. — Я не спрашивала. Ты и не обязан мне рассказывать. — Она отворачивается, но Наруто кажется, что ее глаза подозрительно блестят. Он обхватывает голову руками, совершенно не зная, что делать. Такое чувство, словно он загоняет сам себя в ловушку, и с каждым днем — с каждой минутой, — все дальше, пока выход не теряется. — Ты в порядке, Наруто-кун? — спрашивает Хината, придвигаясь ближе — касается рукой его плеча, заставляя посмотреть на себя. Ласково гладит его по лицу — ладони у нее мягкие, теплые, что всегда Наруто нравилось, но только не сейчас. Сейчас он хочет контраста, опаляющего жара или пронизывающего холода, а руки Хинаты недостаточно горячи и недостаточно холодны. Тошнотворное чувство вины скручивает его изнутри, но Наруто находит в себе силы улыбнуться и качнуть головой. Да, Хината, все хорошо. Нет, все вдруг перевернулось с ног на голову, и я не знаю, что делать. Хината без труда видит через его маску, но ничего не говорит. Она словно оставляет ему право на тайны, право на ложь, принимает его — Наруто не понимает, как она может вести себя так спокойно. Он еще отчетливей видит боль в ее глазах, но не может ведь он рассказать ей... ничего, он ничего не может ей рассказать. Это прошлое слишком личное — принадлежит только ему, пусть ему и стоило бы отпустить его.***
— Ты снова здесь, — Наруто даже не прикладывает усилий, чтобы звучать недовольно или зло. Он может лгать кому угодно, но не самому себе — он рад, что Какузу пришел опять, и неважно, что это может быть очередной сон. На самом деле, Наруто хочет — надеется на то, что происходящее каким-то невероятным образом окажется реальным. — А ты снова пытаешься понять, снится тебе это или нет, — усмехается Какузу, садится на кровать рядом — близко, но сохраняя некую дистанцию. И Наруто не уверен, сам ли он хочет отстраниться или дает эту возможность ему. — Поставь себя на мое место, — Наруто выдавливает смешок, — я умер и спустя много лет пришел к тебе в таком виде. — Я был бы рад, — просто говорит Какузу. — Хотя, пожалуй, если бы это я тебя убил... вышло бы неловко. Наруто стискивает зубы — это больше чем неловко. Ему стыдно, отчасти страшно — и больно. — Все равно... это похоже на сон, — упрямо повторяет он. — Это же бред. Ты мертв. Во время войны тебя воскресили с остальными Акацки, но потом техника разрушилась. Ты снова умер. Как ты можешь сейчас здесь быть? — Голос Наруто срывается. — Ты не настоящий. — Не притворяйся глупее, чем ты есть, — несколько раздраженно говорит Какузу. — Я вполне реален. — Ты не понимаешь, — отчаянно выдыхает Наруто. — Это все так... неожиданно! Я даже предположить не мог, что ты жив. — Я и не жив, — парирует он. — Что довольно легко заметить. — Да какая разница! Если тебя снова воскресили, то кто это сделал? Орочимару захотелось повидать старых коллег? — из груди рвется истерический смех, и Наруто приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. — Или кто? Зачем? Какузу устало качает головой, и почему-то Наруто кажется, что он знает — но не хочет говорить ему. Или, может, не знает наверняка, но подозревает что-то. Это возможно. Наруто не удивился бы. Ему кажется, вряд ли хоть что-то сейчас способно его удивить. — Я не знаю, как получилось, что я снова... почти жив. В отличие от прошлого раза, когда меня воскресили, сейчас я не нахожусь ни под чьим контролем. На удивленный взгляд Наруто он просто пожимает плечами. И это не самое худшее объяснение — Наруто думает, что ему не так уж важно, как. Сейчас для него имеет значение только то, что он рядом. И то, что он рядом по собственному желанию. — Просто скажи, зачем ты пришел, — тихо говорит Наруто. Зачем снова заставляешь меня сомневаться во всем — даже в собственных мыслях. — Я... — Какузу вдруг запинается на полуслове, и это так не похоже на него; Наруто внимательно смотрит на него, пытаясь прочесть что-то в его глазах. — Должно быть, просто хотел увидеть тебя. — Увидеть... меня, — повторяет Наруто. Это тоже — на него не похоже. Какузу скучал по нему? Почему-то от этого становится так тепло. Когда-то Наруто отдал бы многое, если не все, за то, чтобы такое услышать. Какузу пожимает плечами, отводя взгляд на секунду, будто смущен. Неудивительно, ведь он не привык хоть сколько-нибудь откровенно говорить о своих чувствах. Он всегда таким был. Добиться от него каких-то нежных слов было практически невозможно. Хотя слова Наруто были не так уж важны. — Меня больше интересует другое, — внезапно говорит Какузу. — Почему ты меня не убил — сейчас? — Ты думаешь, я мог бы тебя убить? — неверяще уточняет Наруто. — Нет, что я... хотел бы? Даже когда мы с тобой сражались, я не хотел тебя убивать! Наруто не понимает, почему Какузу говорит такое; и не хочет думать о том, что, может, не так уж удивительно, что он ожидал этого после всего, что произошло. Какузу молча смотрит на него какое-то время. Потом вздыхает и дотрагивается до его плеча, тут же отстраняясь. — Не знаю, что я думаю, — честно признается он. — Зачем оставлять меня в живых? Акацки давно нет, как источник информации я бесполезен. Тебе же было бы легче, не будь меня здесь — напоминания о прошлом, которое ты давно забыл. Разве не так? — Нет! Нет, я... — Наруто нервно прикусывает губу, пытаясь казаться спокойным, но сердце все равно бьется так быстро. — Мы ведь... Я так... Я никогда тебя не забывал. Какузу скептически смотрит на него. — Да? И потому женился на этой девчонке? Должен признать, она тебе подходит — что же до меня, не думаю, что ты долго по мне убивался. — Не говори так! — вскидывается Наруто. Злость вскипает внутри — потому что это не так, ему не было все равно; то, что между ними было, значило много (все); потому что Хинату он никогда не любил так сильно, и ее любовь не могла стереть воспоминания о прошлом, которое он делил с Какузу. Потому что после той битвы он долго не мог спать, просыпаясь от кошмаров — в которых убивал Какузу снова и снова. И, просыпаясь, вечно с какой-то безумной надеждой искал его рядом с собой, отказываясь верить в то, что это случилось на самом деле. — Послушай, я действительно... вот зачем ты вечно все усложняешь? — Наруто тянется дотронуться до его волос, запускает пальцы в мягкие длинные пряди. Какузу смотрит недоуменно, но остается на месте, позволяя ему, — и почему-то Наруто бьет дрожь. Он не думал, что еще когда-нибудь сможет так просто к нему прикасаться. Он не думал, что вообще сможет увидеть его еще раз. — Да, это все очень глупо, но... ты был... дорог мне, — неловко прерывает Наруто затянувшуюся паузу. — Хоть я и... убил тебя. Это так странно произносить — «убил тебя», — хотя вот он, прямо перед ним, выглядит совершенно живым. Вина и стыд терзают его изнутри, — несмотря на то, что другого исхода быть не могло, что и выбора, кроме как сражаться или умереть, у него не было, — потому что Какузу точно не стал бы его жалеть. И он подтверждает его мысли — чуть дергает краем губ в намеке на улыбку, накрывает его руку своей: — Все было честно. Тогда ты действительно был сильнее. — И добавляет: — Но сражайся мы один на один, ты бы не справился со мной так легко. Наруто не уверен, но думает, что Какузу прав — как бы ни был силен Наруто, в то время ему не хватало опыта. Почти наверняка он проиграл бы, не будь Какузу тогда ослаблен боем с Какаши-сенсеем. Но от этой мысли становится только хуже. Это не было честно. Видеть понимание в легкой усмешке Какузу невыносимо — было бы намного легче, если бы он винил его, если бы злился на него — Наруто это заслужил. Глубоко вдохнув, Наруто подается вперед — и, все еще осторожно, прижимается губами к губам Какузу в легком поцелуе. И на мгновение кажется, что все по-прежнему, и все те чувства снова охватывают его. Может, они никуда и не уходили. — Наруто? — полувопросительно говорит Какузу, немного отстраняется — но Наруто не позволяет, притягивая его к себе. — Пожалуйста, — выдыхает он. — Я так... по тебе скучал. Он не вспоминает о Хинате, не думает, что всего этого вообще не должно быть, что это неправильно — по правде, о последнем ему следовало думать много лет назад. Но когда он думал о чем-то перед тем, как это сделать? — Идиот, — Какузу вздыхает неслышно, касается пальцами его щеки, и Наруто прикрывает глаза. Правильно — никогда он не думал. Когда Какузу наконец целует его всерьез, ему кажется, что это все, чего он хотел, чего ему не хватало все это время — просто чувствовать его так близко. Боже, он на самом деле такой идиот. Теперь, правда, все немного иначе — Наруто старше и знает, что делает. Какузу же совсем не изменился; только обнимает нежнее, но все так же уверенно. И Наруто, как тогда, поддается ему, обхватывает руками за плечи, вцепляется в волосы, — не хочет думать ни о чем, кроме того, что он снова рядом. Они практически падают на кровать, торопливо, жадно целуясь; и помимо воли Наруто все равно отмечает неправильность — губы Какузу слишком холодны, как и его тело, и руки, осторожно ласкающие его сейчас. Но менее приятно от этого не становится; Наруто задыхается от переполняющих ощущений, и думает только — пожалуйста, не останавливайся. И дело не столько в физическом удовольствии, сколько в том, что они так близко — после стольких лет это кажется нереальным. Вопреки здравому смыслу, Наруто нет дела до того, что он целует и обнимает мертвеца; Эдо Тенсей в достаточной степени имитирует жизнь, чтобы он мог поверить. Да и если это все же сон, какая разница? Наруто даже не задумывался об этом, но он в самом деле так по нему скучал— в самом деле хотел увидеть его снова. В самом деле... нет, лучше это даже в мыслях не произносить. Лучше — сконцентрироваться на происходящем сейчас. Наруто отчасти беспокоит собственная неопытность, ведь последний раз он был с мужчиной — с Какузу — слишком давно. Впрочем, он не позволяет ему сомневаться или передумать. Не то чтобы Наруто сомневался. Медленно и нежно, почти мучительно, — то, как Какузу легко целует его, касается так же, и обжигающий холод его рук только усиливает все ощущения. Он так осторожен с ним сейчас — Наруто это непривычно. Это напоминает ему об их первой ночи, и воспоминания отдают горечью; чувство вины, все еще грызущее его изнутри, не позволяет полностью расслабиться. Наруто закрывает глаза, запрокидывает голову; он должен молчать, но это сложно. Какузу отодвигается — достаточно для того, чтобы просунуть руку между их тел, раздвигая ноги Наруто, и его холодные пальцы невесомо проходятся по внутренней стороне бедра, прежде чем — о боже, — Наруто вздрагивает, выдыхая — после долгого перерыва ощущается это странно, но точно не неприятно. Он утыкается лбом в плечо Какузу, стараясь расслабиться, но очередное движение заставляет его выгнуться от неожиданно острой вспышки удовольствия. — Наруто, — выдыхает Какузу, немного раздраженно, — спокойнее. Наруто понимает, что сжимает его волосы так, что вот-вот вырвет клок — и отпускает, не сдерживая слабой улыбки. Совсем как раньше — Какузу всегда реагировал на прикосновения к волосам немного странно. Наруто же нравились его волосы; хоть он и уважал его нежелание, иногда просто не мог сдержаться. Мелькает внезапная мысль — может ли Какузу вообще чувствовать боль сейчас? Наверное, может; Наруто легко гладит его по волосам еще раз. Какузу смотрит на него уже без раздражения, только обеспокоенно, и Наруто говорит: — Отвык, извини, — и пытается подавить нервный смешок. — Больно? — на первый взгляд равнодушно уточняет Какузу, но Наруто все же слышит волнение в его голосе. И это приятно — что он о нем беспокоится даже из-за такой малости — даже после всего. — Нет, — качает головой Наруто. — Немного странно, но так хорошо, и... Ты же знаешь, я не умею все это говорить, ттебайо! Просто... трахни меня. На последних словах Наруто, сам не зная отчего, заливается краской. Глупо в его возрасте смущаться из-за подобной ерунды, не мальчишка уже — а все равно реагирует так. Какузу тихо смеется, наклоняется к нему, — Наруто видит знакомую нежность в его глазах, видит каждую деталь его внешности, когда он так близко, все шрамы и морщины — и трещины, расползающиеся по лицу, в очередной раз напоминающие, что это тело двигается лишь благодаря запретной технике, что на самом деле — он давно мертв. И от этого слишком больно. — Говорить и не надо, ты прав, — Какузу снова целует его, не позволяя больше ничего сказать. Но да, слова только все портят. Чем меньше говоришь — тем лучше. Хотя есть то, что Наруто очень хочет сказать, — но просто не может себя заставить.***
— И что, ты действительно думаешь, что найдешь что-то? — скептически спрашивает Хидан. Химавари смотрит на него с лестницы. Она не уверена — но попытаться стоит, у отца ведь всегда было довольно много интересных техник, может, есть и какая-то, способная помочь Хидану. В этой огромной коллекции в его кабинете столько всего —должно быть что-то, что им пригодится. — Я не знаю, но лучше ведь поискать, чем ничего не делать, — отвечает она. — Ты же не хочешь всю оставшуюся жизнь... вот так. Я бы точно не хотела. — Бля, — на это Хидану возразить нечего. — Не хочу, ты права. Но я говорю, ничего ты не найдешь. Нет таких техник. — А ты все на свете знаешь, — хихикает Химавари и продолжает рыться в полках. — Уж точно побольше твоего, мелкая, — в голосе Хидана мелькает превосходство. Химавари уже откровенно смеется — ну в самом же деле, Хидан старше ее минимум лет на десять, а то и больше, — и ведет себя хуже Боруто порой. — Я, может, и «мелкая», но в ниндзюцу разбираюсь, — говорит она. Хидан фыркает; наверное, он отвернулся бы, если мог, но ему приходится продолжать смотреть на нее. Химавари почему-то нравится представлять, какими были бы его реакции, будь у него тело — ей кажется, что Хидан обычно активно жестикулирует, особенно в спорах — постоянно двигается, не любит стоять на месте. Наверное, дело в том, что его лицо все эмоции выражает очень ярко. Химавари кажется, что таким он должен быть во всем. Она не делится с ним своими мыслями, полагая, что ему не понравится — но все равно думает об этом. Это интересно. Странный звук заставляет Химавари отвлечься от копания в свитках — никто еще не должен был вернуться, что это? Хидан отвечает ей таким же недоуменным взглядом, и Химавари хмурится. Она спускается с лестницы, не зная, что делать — наверное, им стоит уйти побыстрее, — а потом слышит звук снова. На этот раз она точно различает голос. Голос отца — «пожалуйста», на выдохе и почти умоляющий. Она не знает, в чем дело, но решает проверить — вдруг что-то случилось? Она подхватывает голову Хидана, не обращая внимания на возмущения, — не оставлять же его здесь, — и быстро идет туда, откуда доносятся звуки. Чем она ближе, тем яснее слышит чье-то сорванное дыхание, с каждой секундой становящееся все громче. То, что она дверь в спальню отца все-таки открывает, можно объяснить разве что неуемным любопытством — что именно там происходит, понимает даже она, когда оказывается достаточно близко, чтобы расслышать «еще, пожалуйста». — Что ты творишь, мелкая? — шипит Хидан, когда Химавари приоткрывает дверь и осторожно заглядывает внутрь. — Вот же тупая... Отец, как и ожидалось, не один, и в довольно... компрометирующей ситуации. Сначала Химавари думает, что он с мамой, замечая темноволосую голову, ритмично двигающуюся между его разведенных ног. Потом понимает — ошиблась, различает в полумраке спальни широкую смуглую спину, покрытую шрамами, сильные — мужские — руки, придерживающие отца за бедра. А ладонь отца путается в этих его длинных темных волосах, сжимая их изо всех сил. У Химавари кружится голова. Шок мешается с неверием и обидой за маму, — но почему-то она лишь немного удивлена, как будто этого следовало ожидать. Нет, может быть, отношения между родителями немного охладели в последнее время, но ведь это нормально для пар, долго живущих вместе, как папа мог... Вот так — и Химавари вдруг обнаруживает, что даже не слишком зла на него. Ей все равно. — Твою мать, — бормочет Хидан, и Химавари вздрагивает от неожиданности — она почти забыла, что он здесь, хотя это могло показаться невозможным. — Джашин-сама, ослепи меня, я не хочу это видеть. В иной раз эти слова Хидана ее бы насмешили, — но не теперь. Все ее внимание сфокусировано на отце и этом человеке. Она его узнает. И верно, она видела его всего пару дней назад — было бы странно не узнать, с такой своеобразной внешностью. И сразу уже не такой удивительной кажется реакция Хидана — неприятно такое видеть, конечно. Пока все эти мысли крутятся у нее в голове, Химавари стоит, застыв на месте, глядя на их двигающиеся в едином ритме тела, и очень хочет отвернуться, но не может — как будто ее взгляд прикован к ним. — Пошли отсюда, — шепот Хидана заставляет ее посмотреть вниз, на него. — Черт, блеванул бы, если б было чем. — Он издает натянутый смешок. Химавари не смеется и не улыбается в ответ. Она все еще чувствует себя словно в каком-то трансе, когда закрывает дверь и уходит. Заметили ли они ее? Кажется, нет, они были слишком заняты друг другом. Но все же... возможно... Она не знает, что думать. — Эй, — зовет Хидан, и она растерянно замирает, чувствуя себя совершенно беспомощно; может, она должна приободрить его, но она не может подобрать слов. — Поцелуй меня, Химавари-чан, — неожиданно говорит он. Это так странно и внезапно; и Химавари не может объяснить самой себе, почему поднимает его голову на один уровень со своим лицом — и целует его. Неуверенно, по-детски чмокает в губы — и тут же отстраняется, чувствуя, как вспыхивает лицо. — Как ребенок, — усмехается Хидан. — Это ты называешь поцелуем? — А как надо? — спрашивает она. — Давай покажу, — предлагает Хидан, улыбаясь шире. И Химавари снова прижимается губами к его; он целует ее глубоко, дерзко, проникая языком в рот. Первый порыв — отдернуться, слишком уж непривычно; но она заставляет себя не двигаться, и даже пытается отвечать, чувствуя довольную усмешку Хидана. И ей немного нравится, хотя это все еще странно, и она все еще не до конца понимает, почему. Ей приходится отстраниться, когда воздуха перестает хватать; она тяжело дышит, лицо горит, и внутри все горит тоже; это так странно и в то же время — хорошо. Даже правильно. — Почему ты попросил меня это сделать? — шепотом спрашивает Химавари. — Почему нет? Хотя бы отвлечься. Хотя тебе еще многому надо научиться, — Хидан ухмыляется. — Но ты ведь меня научишь? — Химавари улыбается в ответ, хотя ее губы слегка дрожат. Об отце она больше не думает. Как и о чем-либо еще.***
Наруто, на самом деле, почти не удивляется, когда просыпается в одиночестве — но все равно подрывается моментально, выбегает из комнаты, надеясь, что Какузу все еще здесь — что он действительно здесь был. Но — ожидаемо — его нет. Вместо этого Наруто врезается в Хинату, когда проходит по коридору быстрым шагом, едва не сбивая ее с ног. — Наруто-кун? — удивленно произносит Хината, и Наруто отчаянно стискивает ее в объятиях. Волосы Хинаты пахнут солнцем, утренним кофе и немного — раменом, должно быть, для него готовила; и сердце Наруто снова сжимается от чувства вины. Он крепче обнимает ее, зарывается лицом в ее волосы, вдыхая этот ее запах — такой родной, такой правильный, совсем не похожий на запах дыма и сырой земли, преследующий его с недавних пор повсюду. — Что случилось? — тихо спрашивает Хината, поглаживая его по спине. — Наруто-кун, поговори со мной, в чем дело? Ее беспокойство почти физически ощутимо, и от этого еще хуже. Наруто не отвечает — он не знает, что ответить. Он предал ее, обманывал ее все эти годы — ее сердце разбилось бы, если бы она узнала. Он чувствует себя трусом, когда молчит сейчас, но он просто не может рассказать ей — как бы он рассказал хоть что-то? Когда даже он сам не до конца понимает, что происходит. Он совершенно запутался в своих эмоциях, и какая-то часть его все еще хочет верить, что это был просто сон. Возможно ли, что это его уставший разум стирает грань между вымыслом и реальностью? Может, ему просто нужно спать больше трех часов в день и реже использовать клонов. Может быть, дело в этом. Наруто продолжает повторять это себе; он чувствует, что находится на грани срыва, и потому придумывает самые безумные оправдания, чтобы не сломаться. Ему стоит взять небольшой отпуск — на пару-тройку дней, Какаши-сенсей и Шикамару помогли бы с работой,а сам Наруто провел бы это время с Хинатой и детьми, как и должен делать хороший муж и отец. Он ведь — хороший муж и отец. Почему-то, обнимая Хинату, он вспоминает Какузу. Его слишком понимающую усмешку. Это так больно. Наруто причиняет своим дорогим людям только боль.***
— Поздравляю, — искренне говорит Наруто, глядя на улыбающуюся Сакуру, которая не отпускает руки Саске. Они выглядят такими счастливыми —даже Саске, хоть и старается казаться привычно-невозмутимым, не может скрыть той теплоты в глазах. Подумать только, сколько им понадобилось пройти, чтобы обрести наконец свое счастье — заслуженное. Наруто улыбается, глядя на них; что еще нужно, если у дорогих ему людей все хорошо? — Спасибо, Наруто, — Сакура переглядывается с Саске и тихонько смеется чему-то — ох уж эти влюбленные и их маленькие тайны. — А как у вас с Хинатой дела? У них с Хинатой... Наруто почему-то запинается, прежде чем ответить; и оборачивается посмотреть на Хинату. Она будто чувствует его взгляд, поворачивает голову и улыбается — мягко и нежно, но с каким-то ожиданием в глазах. Наруто возвращает улыбку и вновь смотрит на Сакуру, ждущую его ответа. И он говорит — не то, что планировал, но чувствуя, что так будет правильно. — Я собираюсь сделать ей предложение в ближайшее время, — и добавляет: — Только не говорите ей, ладно? Хочу сделать сюрприз. Саске скептически вздергивает бровь, но кивает, а Сакура кидается его обнимать: — Это потрясающе, Наруто, я так за вас рада! — и сразу же угрожающим полушепотом добавляет: — Только попробуй разбить ей сердце. — Ну что ты, Сакура-чан, — так же тихо возмущается Наруто, придерживая ее за плечи. — Я люблю Хинату. — Да я шучу, — Сакура отстраняется. — Я правда рада, что ты наконец... — она косится на Саске, — что ты наконец решился. Я думала, бедной Хинате придется еще лет десять ждать, пока до тебя дойдет. Наруто прекрасно понимает, о чем на самом деле Сакура хотела сказать, но промолчала из-за Саске, продолжая хранить постыдный секрет, который Наруто ей доверил. И он согласен с ней; он тоже рад, что отпустил наконец прошлое, позволил себе жить настоящим, впустить кого-то в свой мир. Отпустил ли? Наруто вспоминает Хинату — как они шли вместе по улицам Конохи, едва соприкасаясь руками; как она улыбалась смущенно, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос; как смотрела на него с такой нежностью и любовью, и как сам Наруто не мог подобрать слов, чтобы сказать, насколько она замечательна. Горькая улыбка появляется на его лице, когда образ Хинаты в его объятиях заменяется образом другим, нисколько не забытым, не стершимся из памяти спустя время. Разве жизнь заканчивается, когда близкие умирают? Наруто имеет полное право забыть обо всем и двигаться дальше. Почему-то его не покидает чувство, что он совершает ошибку. Но это так глупо и эгоистично. В тот же вечер Наруто заказывает кольцо — а через несколько дней при всех просит Хинату стать его женой, и когда она дрожащим от слез, но радостным голосом говорит «да», он понимает, что все именно так, как и должно быть. Их свадьба — по-настоящему идеальна, все вокруг — так счастливы за них, и Хината счастлива тоже, не перестает улыбаться ни на секунду, все смотрит на Наруто, будто он — весь ее мир. Наруто хотел бы сказать то же о ней — хотел бы разделять сейчас ее счастье, но не может. Не то чтобы он совсем не рад — не то чтобы он не испытывает никаких чувств к Хинате. Но все равно — слишком часто он ловит себя на мысли, что был бы куда счастливее, будь рядом с ним сейчас не она. Наруто старается улыбаться ей в ответ как можно искренней, старается — обнимать, целовать легко в щеку, повторяя, как же она красива в этот такой важный для них день. Иногда ему кажется, что в глазах Хинаты мелькает печаль и понимание, — но потом это выражение вновь сменяется радостью, и он убеждает себя, что это его воображение. Надевая на ее палец кольцо, Наруто невольно вспоминает тот день из прошлого — то, что должен был забыть; и с трудом удерживает на лице ровное выражение. — Я люблю тебя, Наруто-кун, — шепчет Хината, прежде чем поцеловать его. — Я тоже тебя люблю, — отвечает Наруто — так тихо, что сам себя едва слышит. И это первый и последний раз, когда он говорит ей эти слова.***
Последнее время им не удается часто встречаться, и встречи их обычно не длятся долго; и потому Наруто еще больше ценит такие моменты, как сейчас. Когда он просто сидит на кровати, закинув ноги на колени Какузу — как ни странно, он не возражает. Он, кажется, увлечен чтением — Наруто смотрит на черную обложку без названия и вообще каких-либо надписей. Думает спросить его, о чем книга, но решает не нарушать уютную тишину. Дурацкая мысль закрадывается в голову — было бы забавно, если бы Какузу читал что-то вроде ужасных книжек Джирайи, хотя это маловероятно. Но кто знает. Наруто подавляет смех, качая головой. И почему ему вечно лезет в голову всякая чушь? Почувствовав его пристальный взгляд, Какузу поднимает голову и смотрит на него. — Что? — Он закрывает книгу и откладывает в сторону, ожидая ответа. Ну, эту идею Наруто точно озвучивать не собирается. Какузу проводит рукой по растрепанным волосам, убирая их с лица, и почему-то взгляд Наруто цепляется за кольцо на его пальце. Ему всегда было интересно, есть ли у него какое-то значение — или, может, оно для чего-то нужно. И он спрашивает; момент ничем не хуже любого другого, и больше придумать он ничего не может. — Я подумал... вы все, в смысле — Акацки, носите эти кольца. Зачем? Какузу пожимает плечами, явно не слишком впечатленный такой темой для беседы. — Идея Лидера. В основном для связи. Чтобы открывать входы в наши убежища. И для других вещей. — О которых, судя по всему, он рассказывать не собирается. И, ладно, это действительно неважно. Точно не сейчас. — Можно посмотреть? — спрашивает Наруто, чуть отодвигаясь и подбирая под себя ноги, чтобы освободить пространство. Почему-то вместо того, чтобы снять кольцо и отдать ему, Какузу просто протягивает руку — и смотрит на него немного странно. Ну, это явно важная вещь, и с доверием у него сложно; если честно, Наруто и так удивляется, насколько открыто Какузу ведет себя с ним. — Слушай, — Наруто берет его за руку, рассматривая кольцо, и еще более дурацкая мысль мелькает в голове. — Ты ведь честный человек? — Ничуть, — даже не задумываясь, отвечает Какузу. Но, заметив выражение лица Наруто, добавляет: — Но тебе я не лгу — если это тебя беспокоит. Наруто трясет головой — это, конечно, приятно слышать, но он ждал другого ответа, на который подготовил очередной вопрос. Но Какузу, кажется, просто нравится не оправдывать его ожидания. — Ты сейчас такую шутку испортил, — слегка разочарованно говорит Наруто и придвигается ближе, прижимаясь щекой к его плечу. Какузу тихо хмыкает: — Невероятно глупую шутку. Иногда гораздо лучше, когда ты молчишь. — Значит, догадался; и ответил в своей обычной манере. — Вот что ты начинаешь, — Наруто не может удержаться от вздоха. Ладно, может, это и впрямь было слишком глупо, но ему все же кажется — было бы забавно. — Ненавижу шутки. — Да ты много чего ненавидишь, я смотрю. — Я ненавижу почти все, — соглашается Какузу, непонятно — то ли всерьез, то ли нет. — Кроме денег и кофе. Наруто невольно фыркает, пытаясь сдержать смех; эта его любовь к кофе, неизменно сладкому до тошноты, не перестает удивлять — и забавлять. — А я в этот список не вхожу? — спрашивает он, отчасти — снова в шутку. Какузу почему-то задумывается над ответом, и отвечает неожиданно серьезно. — Входишь. Не думай, что ты не важен мне. Наруто смущенно отводит взгляд, не зная, что сказать. И, конечно, в итоге говорит очередную глупость: — Тогда что насчет предложения? — и смеется немного неловко. — Смотри, кольцо у тебя уже есть. Тратиться не надо. Если что — ты только спроси. — Еще одно слово, и я зашью тебе рот, — устало отзывается Какузу, но вопреки угрозе — обнимает, прижимая к себе, и Наруто расслабляется. Снова смеется, теперь спокойнее: — Не знал, что тебе нравятся такие вещи. — Заткнись уже. Наруто подчиняется — но улыбка так и не сходит с его лица.