Гул проводов

      Мы сидим в большом зале, через окно на всю стену видно, как в лиловых сумерках опадают хлопья снега. На календаре февраль, 14. День всех влюбленных. Из старого радиоприемника доносится музыка. Ноги кутает плед, а рядом дымится кружка с горячим какао с кленовым сиропом. Мы снова молоды и наивны, не подозреваем о том, что произойдёт дальше. А происходило ли оно вообще? Или я просто задремала, убаюканная уютом?       Он сидит рядом. Лицо обрамляют светло-каштановые локоны. В его зеленых глазах отражается окно.       — Марк…       Он посмотрел на меня и улыбнулся. О, его улыбка разрывает на части.       — Ты знаешь, о чём ветер поёт?       И я даже знаю, что тогда ответила.       — О том, что он одинок.       — А почему одинок?       — Потому что он не видит лиц и снов. Потому что он не слышит и не говорит. И всё, что он может — это печально завывать да носиться по округе.       Мне хочется зарыться носом в эти лохматые волосы. Мне хочется сидеть так всегда и чувствовать запах шоколада и лаванды. Мне хочется верить, что то, что произошло потом, было лишь страшным сном.        — Он так похож на тебя.       — Ветер?       — Да.       — Я не одинока. У меня есть родители. И Леа. И Том. И ты.       — Не ври. Покажи мне все скелеты в шкафу. Только мне. А большего не надо.       Он снова растянул губы в улыбке, разрывающей меня на части.       — Но я…       — Раздели со мной одиночество.       — Марк, послушай…       — Разве ты не видишь, что мы одни во Вселенной? За окном ничего. только этот мокрый снег и лиловые сумерки. И никого нет рядом, всё мертво. И мы мертвы.       — Нет, Марк, это ты мёртв. А я нет. Я должна отпустить тебя.       — Я никуда не уйду.       — Но ты должен! Обязан уйти! Мёртвым место в стране мёртвых! А я живая!        — Да кому ты нужна, кроме меня? — рассмеялся он, продемонстрировав ряд жемчужных зубов.       И правда. Кому я нужна? Я нежеланный ребенок, Леа вообще никто не нужен, Том любит не меня, а образ, что придумал себе. Никому я не нужна. У Элли есть Ворон. У мальчика, которого не существует, есть Февраль. А у меня никого нет. Одинокий космический кит, плывущий среди звёзд.       — А кому я нужен? Мы — всё, что есть друг у друга. И так будет всегда.       — Я лицедейка.       — А я благодарный зритель.       — Я тиран.       — А я покорный раб.       — Я люблю причинять боль.       — А я люблю, когда мне причиняют боль.       — Я вампир.       — Тогда выпей мою кровь.       — Я разобью твоё сердце.       — Так давай. Я вручу тебе своё сердце на серебряном блюдце. Бей его, жги его. Я даже не вскрикну.       — Ты мёртв.       — Разве это кому-то мешало?       — Ты должен идти. Я помогу тебе.       Я схватила его за шкирку и толкнула его в сторону окна.        ЗВОН       Падающее тело. Падающий снег. Ночь. Туча, наползающая на луну. Ворвавшийся в светлую комнату ветер. Опрокинутая кружка, разлитое какао. А он падал, протянув руку вверх, стараясь ухватить хоть кусочек неба. Он смотрел не на меня. Он смотрел прямо вверх, в те дали, что были недоступны мне. По его щекам катились слёзы, тут же замерзающие. Разве в ту ночь было так холодно? Нет, это не снег и не мороз. Это лёд, сковавший моё сердце.       Марк растаял на полпути к земле. Как снежинка. Забрав с собой всякую вероятность находиться там. Оставив меня одну. Опять.       Зал ещё хранил его запах. Но вскоре и он выветрился. одинокий ветер забрал его и продолжил блуждать по округе. Я села на пол. Я одна в большом зале. Я одна в большом доме. Я одна в большом мире?       Я застряла? Похоже на то. 14 февраля 2012 года — моя тюрьма. Да уж, удачный выбор. Одно из самых счастливых воспоминаний. Мы оба сбежали с вечеринки и пришли к Тому. Тот быстренько свалился в обнимку с принесенной нами бутылкой вина, а мы сидели, пили какая и наблюдали за тем, как падает снег.       Я поднимаю кружку с какао. Недовольно цокаю. Жаль, что я пролила его. Могла бы допить. Люблю какао. Радиоприемник молчит, он сломался. Давно должен был. Нафига его Марк сюда притащил?        Становится всё холоднее. Я поежилась от холода. Дыхание превращалось в густой пар. Ресницы покрылись инеем, щеки, нос и руки онемели. Смерть от переохлаждения не такая уж и плохая идея. Прямо перед смертью наступит эйфория. Когда ты совсем-совсем онемеешь от холода.       — Так и знала, что придётся тебя спасать. Прямо беда с этими новичками.       Тепло. Нет, жарко. Моё тело горит огнём.        Я вскочила и заорала благим матом. Моё тело охватило пламя. Я принялась кататься по земле. Вскоре огонь погас. Впрочем, пострадала я не сильно: опалила брови, волосы, испортила одежду. Могло быть и хуже.       — В какой-то степени это тоже исполнение обещания. Но слишком уж радикальное.       — Ты всё видела?       — Нет. Но догадываюсь.       — Что я сделала?       — Ты отбросила его. Выкинула.       — Он больше не потревожит меня?       — Кто знает? Цепь удлинилась, но не исчезла. Вы ещё встретитесь. А пока живи.       — Я больше не мертва?       — Пока мертва. Но он далеко. Пока у него нет власти над тобой. Ты можешь возродиться, если пожелаешь. Только это больно.       — Пофиг.       — Тогда иди. Мне тоже пора идти. Скоро рассвет.       Я пошла в сторону дома. Перед тем, как покинуть дальний двор, я оглянулась в сторону крыльца. Там никого не было. Даже стола не было. Вышло двое санитаров, держащих в руках сигареты. Я поспешно скрылась, пока меня не заметили.       В саду под деревом сидели двое. Словно сиамские близнецы. Словно тени или отражения друг друга. Или являющиеся и тем, и другим, и третьим сразу. Я так и не поняла. И предпочла не задумываться.       — Ну, теперь-то ты существуешь?       — Только одну ночь, — улыбнулся мальчик, — А ты начинаешь оживать. Пока что совсем немного. И того страшного дядьки сзади тебя нет.       — Я его прогнала.       — Мёртвых надо отпускать. Даже если они присосались к тебе, как пиявки.       — Но цепь не разрушилась. Мы по-прежнему связаны.       — И будете связаны. Такую цепь не разрубить. Так что недолго ты живая будешь. Он найдёт дорогу назад и вернется к тебе. Однажды он обретет силу и утащит к себе. И кто знает, что тогда  будет…       — Двое воссоединятся. Мёртвая любовь, ядовитая любовь.       — Именно! — рассмеялся он, — Захотела кошку, получила тигра.       — А что будет, когда Февраль уйдёт?       — Я перестану быть. Значит, и грустить будет нечему. А пока я здесь. И буду веселиться!       — У греков есть легенда об Орфее, потерявшем свою возлюбленную. Он спустился в мир мертвых и нашел её безмолвную тень. Царь мёртвых Аид пообещал, что если Орфей выведет её, не обернувшись, дабы посмотреть на идущую сзади возлюбленную, то он отпустит её. Но Орфей так хотел увидеть её, что нарушил обещание. И потерял её навсегда.       — Дурак этот Орфей.       — А Февраль теперь тоже безмолвная тень?       — Лучше, чем ничего, правда?       Только сейчас я обратила внимание, что дерево цветет.       — А разве у дуба такие цветы?       Белые соцветия словно светились призрачным светом.       — Кто сказал, что это дуб? — рассмеялся мальчик.       — Я, знаешь ли, прилежно посещала уроки естествознания и дуб от других деревьев умею отличить, — надулась я.       — Да ну тебя, — махнул рукой мальчик.       Они с девочкой поднялись и пустились в пляс вокруг цветущего дерева.        Из изрисованных стен домов доносились голоса и смех. На стенах плясали тени. Откуда-то веяло теплом. Где-то кричали, то ли от радости, то ли от боли, я так и не поняла. На тропинках добавились новые следы. А в палате мирным сном дрыхла Элис.