Гул проводов

      Всё, что я чувствовала потом, можно описать одним словом — одиночество. Будто вся жизнь проходила мимо меня, а я была в стороне. В общем-то, я и раньше это чувствовала. Только теперь острее. Одиночество впивается в меня острыми когтями. Горечь имеет привкус полыни. Все куда-то спешат, словно в ускоренной съемки, текут рекою мимо меня. А я окружена куполом. Никто меня не слышит и не видит., но в отличии от  Несуществующего, я есть. Здесь и сейчас. Я занимаю пространство. Только на другом уровне. Поэтому меня никто не замечает.       Марк ушел. Теперь он действительно ушел. А вместе с ним ушло что-то ещё, и я не понимала, хорошо это или плохо. И я всё время ждала, что он опять начнет голосить, появляться в зеркале, но он не приходил. И даже его присутствие я не замечала. И во снах он меня не навещал. Сновидения меня посещали редко, и, как правило, самые обычные. Я просыпалась с мокрыми ресницами. И всегда замерзшая.        Родители не навещали меня. Пару раз приходила мать, она с подозрением озиралась по сторонам, бормотала мне ободряющие фразочки и быстро уходила. Том больше не приходил. Вообще. Я не знала, что с ним, но надеялась, что он меня не простил. Таких, как я, нужно гнать взашей, а не прощать.       Палата всегда пуста и холодна. Унылые белые стены, белый тюль и лучи солнца сквозь него, капли дождя или мокрый снег, голые кровати без матрасов и белья, кроме двух — моей и Элис. Элис почти всегда торчит в палате, но что она есть, что её нет — без разницы. Мы абсолютно чужие, настолько, что эту отчужденность можно ощущать в воздухе. Иногда я вспоминаю Элли. Или Эмми? А может, Ханни? Какой у неё был голос? Какие у неё были волосы? Когда я думаю о ней, то чувствую тепло. И мне хочется подольше задержать в себе это приятное чувство, но оно почти всегда ускользает, живя лишь несколько секунд.       — Тебе плохо здесь? — спросила Элис, заметив моё состояние.       — Мне плохо везде. А здесь — особенно.       —  Ну, в психушке всегда плохо. Выйдешь на свежий воздух, встретишься с друзьями и повеселеешь.       — У меня нет друзей.       — Так заведи.       — Это все равно, что сказать простуженному человеку «так не простужайся».       — Тогда в чем дело? Почему тебе плохо?       — Парень умер, родители считают ошибкой, все друзья отвернулись. Действительно, почему?       — Ты чувствуешь одиночество. Тебе кажется, что ты никому не нужна в этом мире.       — Так и есть. Я хочу сменить палату.       — Хорошо…       — Какие самые бесноватые?       — Соседняя, третья. Там вроде кровать свободна. Меня согласились перевести. Я в последний раз посмотрела на пустую палату. Элис ушла к врачу, она снова стала плохо себя чувствовать. В окне виднелся кусочек сада, оголенные деревья и темные дорожки, припорошенные снегом, кусты, старое дерево, раскинувшее свои ветви, и впалые черные окна. Одна из тропинок вела к заднему двору и окну с решеткой. Что-то там произошло, влюбленные сердца воссоединились. Что-то я там потеряла и что-то приобрела. Но что?       Это уже не важно. Что бы это не было, оно уже далеко, и нас разделяет время и пространство. Поэтому я отвернулась и ушла, волоча за собой свои немногочисленные пожитки. Шла по широкому коридору, и мимо меня проходили подростки в похожих одеждах. Наконец, палата номер три. Я открываю дверь…       …и мне в лицо летит подушка. Вонючая подушка.       — Какого, пардон, хрена?! — я отняла подушку от лица.       — Ой, новенькая?! — ко мне подбежала все та же бесноватая рыжая девочка, которую я видела в первый день.       — Новенькая, новенькая, — усмехнулась я, — Меня зовут…       — О, знаю! Ты Задающая Тупые Вопросы Невообразимая Тупица С Волосами, Похожими На Солому!       — Надо же, запомнила.       — А меня зовут Зои!       Меня обступили девочки в похожих коротеньких шортиках.       — А меня Кларисса, — представилась прыщавая девочка в очках с толстыми линзами.       — А меня Сара, — представилась девочка на коляске с короткими синими волосами и челкой до середины лба.       — А меня Клэр, — сказала  смуглая девочка с длиннющими лохматыми волосами и в черной шляпке.       — А меня ты уже знаешь, тупая обезьяна, — сказала Жюли.       — А я Сандра, — представилась я.       — Нет, ты Задающая Тупые Вопросы Невообразимая Тупица С Волосами, Похожими На Солому, — захихикала  Клэр, — Тебе это имя подходит. Не зря Блейна считают самым проницательным человеком.       — Ну да, очень проницательный, — заржала я.       — Ты зря смеёшься, — серьезно сказала Клэр и посмотрела на меня внимательно из-под шляпы, — Он один из Знающих.       — А ты тоже одна из них?       — Нет, я сама по себе.       В общем, когда мы вдоволь наболтались, то уже прозвучал отбой. Пришла санитарка, провела обычные процедуры, и ушла, погасив свет.       — Пойдёмте к мальчишкам? — шепотом спросила Зои, убедившись, что санитарка ушла.       — Не хочу, я сегодня намереваюсь своровать кое-чей сон, — захихикала Клэр.       — А я пойду, — вызвалась Кларисса и решительно поправила очки, сверкнув ими.       — А тоже, — вздохнула я, — Делать-то всё равно нечего.       К мальчишкам мы перебирались по стене, по выступам. Всё время я боялась упасть и напоминала себе не смотреть вниз. Наконец мы ввалились в окно, ведущее в комнату мальчиков.        На стене красовались драконы, тигры и — кто бы мог подумать! — цветочки. Постели были разобраны, одеяла разбросаны. Внутри было жарко, жарче, чем у нас.        — А вот и девчонки! — обрадовался тощий очкарик.       — Как дела, Задающая Тупые Вопросы Невообразимая Тупица С Волосами, Похожими На Солому? — спросил Блейн.       — Отвратно, как и всегда, — я подсела к нему на кровать.       — Поговорим? — внезапно спросил он и махнул рукой.        И всё вокруг исчезло. Осталась только кровать. Блейн больше не был глупым подростком, рисующем непристойности. Теперь он походил на волшебника, а в его янтарных глазах читалась усталая мудрость. Я почувствовала, что ему можно всё рассказать.        — Всё, что ты скажешь, останется в пределах этой кровати, — сказал Блейн и провел пальцем по моей щеке, — Расскажи мне всё. Я заберу твою боль.       — Мне очень плохо, Блейн.       — Я не Блейн.       — А кто ты?       — Вечность, — сказал он и рассмеялся, — Расскажи вечности всё.       — Мне очень плохо и одиноко. Мне кажется, что что-то забрали, кое-что важное мне, но я не могу припомнить что. Все куда-то уходят, а я остаюсь, как птица со сломанным крылом.       — Воскресать всегда больно. Я умирал и возрождался 9 раз. И всегда испытывал невыносимые муки.        — Это прекратится?       — Конечно, — сказал он, — Сначала боль. Потом ярость. Потом слёзы. Ты пройдёшь через всё это. И в один день ты поймёшь, что живая. И даже посреди зимних морозов ты почувствуешь, как что-то согревает тебя. А всё остальное будет неважно. Ради этого стоит страдать.       —  Не уверена, доживу ли я до этого момента.       — Земля замерзает и покрывается снегом перед тем, как снова расцвести.       — Я очень скучаю по нему, — сказала я и проронила слезу.       — Почему ты по нему скучаешь? Ты его любишь?       — Я не любила его… И не люблю. И никогда не полюблю.       — Ты кому это пытаешься доказать: мне или себе?       Я в непонимании уставилась на него. На его губах заиграла лукавая улыбка.       — Любовь казалась тебе чем-то неправильным, недопустимым. Ты всегда считала, что ты не заслуживаешь её. Раз мир тебя не любит, то и ты его любить не будешь. А потом пришел Марк и порвал все шаблоны. Он знал, что твоё сердце сковал лед. Но всё равно любил тебя. А ты?       — Я не люблю его. Он зря любил меня.       — Скажи это. Скажи голую правду, не приукрашенную ничем.       — Я не люблю его.       — Ты не любишь его?       — Я не люблю его!       — Ты действительно так думаешь?       — Я не люблю его!!!       — Я не верю тебе.       — А мне плевать, веришь ты или нет!!! Я не люблю его, понятно?!       — Не ври мне, — усмехнулся Блейн, сощурив золотые, похожие на два солнышка глаза.       — Я…       Он выжидающе посмотрел на меня. Невыносимый взгляд, им можно вскрывать вены. От него пахло весной и полынью. Ненавижу полынь.       — Я люблю его… — прошептала я и сама испугалась своих слов.       — Вот видишь, всего три слова, — услышала я сзади.        — Марк!!! — я вскочила и резко крутанулась на 180 градусов.       Он сидел передо мной, скрестив по-турецки ноги. Такой знакомый, эти волосы, эти зеленые глаза и крупные веснушки, эта кривая улыбка, этот запах сигарет.       — Ты теперь уходишь? — спросила я.       — Теперь да, — кивнул Марк.       — Прости меня, — сказала я, — Я ведь предупреждала, что я сволочь последняя.       — Мне всё равно, — сказал Марк.       — Не уходи, — сказала я, — Пожалуйста, побудь со мной. Хотя бы минуту. Мне и этого будет достаточно.       — Тут нет ни минут, ни секунд, — сказал Марк, — Правда освободила меня. Это смешно, не находишь? Всего три слова. — он рассмеялся. Опять этот заливистый, беззаботный смех, — И ты теперь свободна. Не плачь, вампирчик. Мы ещё встретимся. Кстати, мне понравились твои стихи. Красиво ты лжёшь.       Я схватила его за руку. Она была теплая и мягкая. Мне хотелось схватить его и утащить к себе и никогда в жизни не отпускать. Но он должен идти. Мёртвых нужно отпускать. И я его отпустила, а он шагнул в тёмную бесконечность и растаял, как утренний туман. А моя рука ещё долго хранила его тепло, и до утра я чувствовала шлейф аромата сигарет.       Да, теперь он ушел. Ушел навсегда. А я не могла поверить. Мне это казалось… бессмысленным? Немыслимым? Как и его смерть. Как и вообще всё происходящее.        — Вечно с влюбленными возиться приходится, — проворчал Блейн, — То вы умираете, то страдаете. А нормально любить никак нельзя, да?       — Можно, но это явно не в моей компетенции, — сказала я.       Мне стало удивительно легко. Лишь на одну ночь. Я знаю, что утром боль утраты навалится на меня с новой силой. А пока пусть будет так.