Это война. Война, скрытая от всего города и не посвященных.
Ночами в Инчхоне слышатся выстрелы, приглушенные крики из переулков. Эмпаты и аналитики проливают кровь за территорию, за свое право на ней находиться, ей обладать в полной мере. Любовь — самое ужасное чувство для эмпатов, и они заменяют его ненавистью и борьбой, чтобы не оказаться связанными с аналитиками.Законы мафии гораздо жестче любых других законов.
***
Мужчина повалил главу мафии на кровать и навис сверху, наклоняясь к шее, чтобы обманчиво-нежно поцеловать ее, прежде чем сильно прикусить чувствительную кожу, вырывая сдавленный выдох из чужих уст. Он опустил руку ниже, цепко ухватив лежащего под ним за бедро, спускаясь рваными поцелуями-укусами дальше, пока его не прервали. — Нет, я не могу, Исин, — произнес Чанёль, отстраняя от себя Исина и садясь на кровати. — Опять? — Не думаю, что стоит еще пытаться. У нас не получится… Я все еще люблю его, и это чувство только усиливается. Чжан сжал пальцы одной руки в кулак, подавляя негодование. Год назад он предложил Чанёлю встречаться, — конкуренции с Ифанем не было и риск, что ему оторвут руки, спал на «нет», — но нынешний глава мафии наотрез отказался. Тогда он предложил помочь порвать связь, так как та весьма истощала Чанёля, и тот вроде как согласился, только… В губы целовать себя он не позволял упрямо, «ласки» его никак не возбуждали и каждый раз, когда Исин собирался его растягивать, Пак отстранял его и все прекращал. О том, чтоб в нем вспыхивали хоть какие-то чувства или малый трепет и речи не шло. Пак Чанёль ничего не чувствовал к Чжан Исину. Минуло пять лет со смерти отца Пака, боль от потери схлынула через месяц, позволяя соображать рационально, и, может, напоминала бы о себе, если бы ее не сменила другая. Из-за своего положения Чанёль вынужден был держаться при других аналитиках, однако, стоило ему остаться одному и прорывало знатно. Исин не раз был свидетелем этой картины: Чанёля потряхивало, в глазах стояли слезы, сам взгляд был потерянный и пустой. Пак, наверное, зависал на час в таком состоянии, бормоча «Ифань», после этого он позволял себе сорваться на слезы, — эту слабость он вскоре перестал себе позволять, — и в заключении всего был приступ злости. Чжан, наблюдая за этим, как не пытался, не мог привести Пака в чувства или успокоить. Тот не видел и не слышал ничего и никого. Исину оставалось радоваться, что он не эмпат, потому что меньше всего ему хотелось ощутить происходящее внутри. — Чанёль, — Исин обернулся у двери и вдруг выругался. Плечи Чанёля подрагивали, губы был поджаты в тонкую линию, пальцами они вцепился в одеяло. — Пошел вон, — осипшим и дрогнувшим голосом произнес Чанёль. — Да, босс, — Исин беспрекословно кивнул и выскользнул за дверь. Чанёль вытянулся на кровати, глубоко дыша в попытки успокоиться, и обнял подушку. Давние прикосновения, сейчас являющиеся воспоминанием, не более, очень отчетливо вспыхнули на коже. Стало казаться, будто Ифань лежит рядом, в сознании всплыл его голос. Перед ним, у самой кровати, появился Ву. Чанёль резко сел. — Выбрал мафию, вражду, — холодно произнес Ифань. — Думаешь, тебе одному было больно? Ты, в отличии от меня, был с отцом все это время, а я был один. Я почти не знал его. — Нет, Ифань, — помотал головой Пак. Сердце сжалось, его словно стягивали грубыми и ледяными цепями. — Это не так, прости, я не осознавал… — Я тебя ненавижу. Ву исчез так же внезапно, как и появился. Оказался игрой утомленного от частых галлюцинаций сознания. Чанёль сполз с кровати, обнимая теперь колени, и посмотрел на то место, где только что стоял китаец. — Ифань, — тихо и отчаянно позвал он. Ему никто не ответил. Болезненный удар сердца. Судорожный вдох. Душу рвала боль, полосуя ее вдоль и поперек, гадая, каким же образом отозваться еще. Глава эмпатов снова возник перед Паком, уже на корточках, протянул руку и ухватил двумя пальцами за подбородок. — Жалеешь себя? Ты отвратителен, — легкая усмешка появилась на лице китайца. — Если так любишь меня, то зачем избегаешь встречи? Ты лгал мне! — Нет! — вскрикнул Чанёль. Отчаяние, вина и боль сменились неописуемой злостью. Мафиози оттолкнул от себя иллюзию, та растворилась в воздухе, являя действительность. — А ты! Твое сознание будто не затуманило, да?! Ты оставил меня ровно также, как я тебя! И это твоя любовь? Крики в пустоту. Пак вскочил с пола, удар кулака обрушился на комод, резкий пинок уронил на ламинат стул, и все эмоции схлынули. Чанёль устало осел на кровать, прикусил до крови губу. Ифань с мягкой, еле заметной улыбкой опустился рядом с ним на постель. Ненастоящий, но такой любимый, родной, нужный. — Прости меня, я… придумаю, как все исправить, — прохрипел Чанёль. — Я рядом, Чанёль. Рядом. Исин стоял за дверью, прислушиваясь к происходящему внутри. И плевать ему стало, что он никогда не получит взаимности от Чанёля. Важно стало то, что Пак в буквальном смысле сходил с ума. Наблюдать за этим было невыносимо. Стоило заглянуть в библиотеку мафии, там все про все есть.***
С того вечер, когда Ифань узнал о смерти отца, он больше не видел Чанёля. Он звонил ему, но парень не принял ни одного вызова, ни ответил на смс, а когда через неделю отошел и стал ему названивать, то уже не ответил разозленный Ву. И, видимо, обидел Пака. Так они, оба с задетой гордостью и выбитые смертью отцов, больше не контактировали. Повели себя, конечно, как дети, а когда выросли, то углубились в дела мафии. Хотя Крис так и не знал, стал ли Чанёль главой мафии аналитиков, — неизвестно, в курсе ли были они о существовании сына покойного босса, — он просто не видел его. Ни в потасовках, ни в патрулях, ни на встречах. На те, к слову, исправно приходил Исин, не говоря ни о чем, кроме как о делах и сложившемся конфликте, а также о том, что уходить они не собираются. Отвергал любые сделки и предложения, не боялся угроз. Ву начинал думать, что он новый глава мафии, очень уж убедительно выглядел, да и остальные аналитики не выглядели удивленно и спокойно реагировали на приказной тон.Пак Чанёль растворился, исчез. Ифань потерял его. По-те-рял.
Ифаню было погано, сознание и сердце яро разрывало на части. Он чувствовал, что это были не только его эмоции, к ним примешивались другие, Чанёля. И Ву превосходно знал, как его ломало. Его самого клинило в два раза сильнее. Боль туманила рассудок, одиночество вопило чертовой и противной пожарной сигнализацией, сердце удар за ударом отзывалось болезненнее. Шло время, но становилось не легче, напротив, хуже, тяжелее, невыносимее. Ифань готов был выть на луну волком. Каждый день он боролся не только со своими чувствами и эмоциями, но с теми, что принадлежали Паку. В определенные моменты становилось особо сложно, словно у Чанёля срывало крышу. Ифань старался переводить все в злость, чтоб боль не сломала его, и нынешнее положение в этом как нельзя кстати помогало. Прозвенел звонок, освобождая учеников от занятий в школе. Не всех, кому-то предстояло отсидеть еще парочку, но люди, нужные Ву, отучились и скоро должны были выйти из школы. Ён Тхуан и Ким Джиху явно расслабились и облегченно перевели дух, когда Ифань внезапно забрал документы из школы и пропал из их жизни перед самыми экзаменами. Только вот Ву не забыл ни о своем обещании, ни о том, что парни сделали с его человеком. И в данный момент он чувствовал себя весьма превратно, чтобы пропустить все это сквозь пальцы. Не отпустившая до конца скорбь проедала сознание, навевая чувство вины, заставляя думать о том, какой он ужасный сын, что он мог сделать и не сделал. К ней прибавлялась боль от потери Чанёля, этакого яркого солнышко в его жизни, позволяющего ему быть лучше, более открытым, самим собой. Эта боль ломало ему, казалось, каждый позвонок, прежде чем застряла где-то между лопаток колючим комом, словно желала пригнуть его к земле или просто заставить склонить голову. Ко всему этому примешивались более давние боль и вина, гнев, вызванные тем ужасным вечером, когда он не успел к Паку. Получился весьма опасный и сильный коктейль, в особенности, для эмпата. Ему хотелось рвать, бить, убивать. Сделать хоть что-то, чтобы выплеснуть все из себя, чтобы стало немного легче. Парни, наконец, показались во дворе школы, Ифань направился в их сторону, вцепился пальцами каждому в плечо и последовал с ними в сторону кладовой, за школу. Юноши едва дышать не перестали, первоначальный испуг не позволил им дернуться в сторону прежде, чем Ву впихнул их в кладовую. — Вы же не думали, мои дорогие друзья, что я забыл про вас? — ядовито поинтересовался китаец. Джиху, опомнившись, рванул к двери, но когда распахнул ее, то нос к носу столкнулся с Луханом. Парень покачал головой, резко ударил Кима в солнечное сплетение, выбивая воздух из легких, и толкнул того обратно внутрь. — Крис, ты погорячился, если подумал, что с двумя успешно справишься, — произнес юноша. Ифань коротко хмыкнул, извлекая из кармана излюбленный нож. Тхуан попятился назад, озираясь по сторонам в поисках того, чем можно ударить китайца, — кулак против ножа был неразумной и проверенной идеей, — но Лухан, пнув со всей силы в живот поднимающегося на ноги Джиху, стремительно рванул в сторону Ёна и заломил ему руки за спину прежде, чем парень нагнулся за старой битой. В этот момент Ифань коротко замахнулся и полоснул ножом наискось: сначала от одного плеча к груди, а после от другого плеча. Белоснежная рубашка была разодрана, ткань начала окрашиваться в алый из-за крови. Тхуан вскрикнул, дернулся, наступил на ногу Лухану, пытаясь вырваться, но парень позади него лишь шикнул и поморщился, не ослабив хватку. Ву сделал последний взмах ножом от груди до живота, делая этакий Y-образный разрез, после чего без малейших колебаний, — в нем будто выключили свет и человечность, — вонзил нож в нескольких миллиметрах от сердца, вложив в удар все эмоции. Лухан, плотно прижав ладонь ко рту Тхуана, смог лишь немного приглушить вырвавшийся вопль, и отпустил обмякающее тело на дощетчатый пол, оставляя истекать кровью. Ифань стоял на месте с пугающей и холодящей дух пустотой внутри, он вдруг ощутил себя истощенным от всех эмоций и угнетающих чувств. Китайцу показалось, что свет, который внес в его жизнь Чанёль, стал настолько необходимым, что без него уже нельзя было обойтись, только начать сходить с ума от отсутствия, слабеть, теряться. Ему не хватало Пака. Он только и делал, что тунул во тьме и одиночестве и, борясь за то, чтоб избавиться от всего этого и дать себе вдохнуть свободно, терял силы и еще больше нуждался в Чанёле. — Избавься от него, — сухо и устало сказал Ифань, протягивая окровавленный нож Лухану. Тот уже удерживал Джиху, пусть в этом и не было ни малейшей необходимости. Парень, шокированный смертью друга, пребывал в какой-то внутренней истерике, готовой вырваться наружу. Губы Кима дрожали и сам он подрагивал, словно в лихорадке. Лухан кивнул, принимая нож, и склонился над парнем. Ву не видел, что сделал приятель, но слышал отчаянный вскрик, перешедший в хрипы, и последовавший за этим булькающий звук. Лухан перерезал Джиху глотку. Китаец тряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Чанёль, — глухо произнес Ву, — может, наши отношения еще можно спасти?***
Исин под неяркими лучами солнца читал найденную в старой части библиотеки аналитиков книгу до тех пор, пока не отыскал глазами нужную ему страницу, — содержание в ней, к несчастью, было не предусмотрено, — и побледнел. — … Попытки разрыва связи, особенно долговременные, способны свести и эмпата, и аналитика с ума. Галлюцинации, сильное чувство вины, боль и нехватка рядом человека, с которым связан сильными чувствами, обострятся. Если галлюцинации дойдут до конечной стадии, то все закончится самоубийством, — прочитал Чжан, сжимая край страницы пальцами.