Разговор в Нарготронде

Тьелкормо Феанарион, третий принц Первого дома, сидел, удобно развалившись, в кресле у камина и блаженно жмурился на огонь поверх бокала красного полусладкого с южных склонов гор, окружающих Нарготронд. «Не позволяй дворцовой роскоши себя изнежить!», — учил юного феаноринга наставник Оромэ, обучая его премудростям охоты. Тьелко и не позволял, проводя большую часть своего времени на охоте и в походах. Это было в Валиноре, а сейчас он почти всегда в разведке — порой и поохотиться некогда, но вот ценить уют и удобства оседлой жизни он не перестал. Когда можно, наконец, сбросить надоевшие сапоги, размотать полосы льняной ткани, предохраняющие ступни от мозолей и потёртостей, и протянуть к огню камина усталые ноги, для удобства подставив под них низенький табурет. День выдался тяжёлый. Побегать ему пришлось немало, да если бы только сегодня. Считай, больше недели дома не появлялся. Дома… Город принадлежал его кузену Финроду, но Охотник уже привык считать его своим домом. След Финрода обрывался почти у самых ворот захваченного Гортауром Тол-Сириона. Хотя Тьелкормо был искренне уверен, что дальше второго, самое большее — третьего орочьего форпоста Златовласка со товарищи даже не продвинется. А он смог — не иначе, сработало его всепобеждающее обаяние. Кто бы знал, что оно и на орков действует! Только расклад выходит поганый, как ни крути: даже если орки его любезно, под белы руки, проводили к нынешнему коменданту крепости, тот короля Нарготронда в лицо знает, и никаким маскарадом его с толку не собьёшь. Значит Финрод, вероятнее всего, в плену. И что с этим делать ни хрена не понятно! Да еще Куруфин, братец младший, ошеломил с порога. — Слышишь, Тьелко, бросай ты эти свои штучки: придворные нашего кузена волнуются. — Отчего на этот раз? — устало поинтересовался Охотник. — Бают, что ты тинголову дочку взаперти держишь, и чуть ли не силой принуждаешь выйти за тебя замуж. Признавайся, злодей: ты ключ от её комнат в кармане таскаешь или стражу под дверью выставил? — ехидно поинтересовался младшенький. — Что? — Тьелкормо хлопнул себя ладонью по лбу. — Вот стражу-то я как раз и не выставил. Каюсь, голова была не тем забита. Если бы выставил — проводили бы в любое место дворца, куда бы ей там потребовалось. Она же здесь не ориентируется совершенно! А ключ… Хочешь, карманы покажу? — Да Мелькор с ним, с ключом! Меня твое сватовство больше интересует, — Курво прищурил цепкие серо-стальные глаза. — Ты это что — серьёзно? — Почему бы и нет? — пожал плечами старший брат. — Случай уж больно удобный. Военный союз с Дориатом нолдор нужен как воздух, да только чихать на нас Тингол хотел из-за супругиной Завесы. Над ним не каплет, и ладно. Но вот если его единственная дочь сама даст согласие на брак с нолдо… он будет вынужден с нами считаться! Куруфин неодобрительно покачал головой. — Предлагаешь поставить нашего любезного родича перед свершившимся фактом? — А хоть бы и так! Нас он, помнится, тоже не особо спрашивал… Своя, сермяжная правда в словах Тьелко, безусловно была, но… Неужели старший брат так быстро забыл столь трагично и безвременно покинувшую их Аредэль? Но более Куруфин ничего ему не сказал, обоснованно опасаясь нарваться на гневную отповедь. Потому что в гибели отважной кузины есть и частица его вины… Впрочем, Тьелко никогда ничего не делает без веской на то причины. Вот только чувствам в его новой затее, похоже, места нет. Да и какие могут быть чувства, когда Дортонион дотла выжжен орками, потерян Тол-Сирион и помощи ждать считай, что и неоткуда? — Хуан! Хуанушка, поди сюда, мой хороший! — Тьелкормо потрепал по загривку огромного лохматого охотничьего пса. — Ступай-ка к деве, которую мы с тобой в лесу нашли. Побудешь её проводником по Нарготронду? Ты ведь здесь все ходы-выходы знаешь, отведи, покажи ей всё, что она пожелает. Хуан внимательно выслушал хозяина, глядя на него блестящими, тёмными сливинами глаз, и согласно кивнул лобастой башкой. Затем чуть склонил её набок и выдал вопросительное «Вау?» с протяжным подвыванием. — А если она выйти из города захочет, говоришь? — пёс тряхнул головой еще раз. — Тогда сопровождай, понял? И охраняй, как свою, — пёс гавкнул утвердительно. — Да никуда она не уйдёт, — скептически дёрнул углом рта Курво. — В любом случае, не дальше третьего форпоста: озябнет, проголодается и маму звать начнёт. Это ты у нас горазд под плащом в осеннем лесу ночевать, а она дева нежная. — А если уйдёт? Из Дориата ведь она как-то выбралась? — Там она была дома, а тут места незнакомые, суровые. Чтобы куда-то добраться, надо хотя бы знать, в какую сторону идти! Думаешь, у неё есть хотя бы карта? — Я не думаю, я знаю. Нет у неё ничего, кроме домотканого плаща-невидимки… мать её майэ! — сдержанно ругнулся Тьелко. — Ну, мать у неё действительно майэ, а ты-то что так вскинулся, брат? — Она под этой маскировкой от меня пыталась спрятаться! Я вам Призрачный охотник, или где? — Да ладно тебе, лучше скажи честно, что это Хуан её учуял, — добродушно поддразнил его младший. Хуан его от души поддержал, ехидно косясь лукавым взглядом на хозяина, и радостно скалясь во всю зубастую пасть. Куруфин с детства так развлекался: если хотел вывести Тьелко из себя, то начинал эдак ненавязчиво сомневаться в его способностях следопыта. — А что это меняет, о мой неразумный младший брат? — в ласковой улыбке Тьелко ясно читалось обещание грядущих пилюль. — Тем более, она рискует пасть жертвой похоти первого встречного орка! У их ездовых воргов, знаешь ли, нюх не хуже, чем у Хуана, — вернул он шпильку своему верному спутнику. Пёс негодующе гавкнул. — Я полагаю, никто из нас троих этому не был бы рад? — Тьелко искоса взглянул на брата, тот молча кивнул, а Хуан энергично тряхнул башкой так, что колыхнулся его пышный, шерстяной «воротник». Ополоснувшись в бане и переодевшись в домашние штаны и свободную тунику, Тьелкормо допивал второй бокал у камина, неспешно обдумывая всё, что узнал в разведке и услышал от брата. Пламя камина бегучими огоньками отражалось в его подсыхающих, серебристых волосах. Внезапно входная дверь приоткрылась от толчка лобастой головы Хуана, а следом показался и сам пёс, довольно улыбаясь выпяленным языком. Он в точности исполнил поручение хозяина и явно напрашивался на одобрение и ласку. Следом за его упитанной, мохнатой тушкой в дверном проёме обозначился изящный силуэт темноволосой девы в длинном тёмно-синем платье. Тьелко вскочил, помянув Мелькора и всех его барлогов, отыскивая на полу домашние туфли без задников из мягкой кожи. Не хватало ещё босиком ей показаться, и так одет чуть ли не в исподнее! — Чем я обязан столь позднему визиту прекраснейшей из детей Эру, о Лютиэнь, дочь Тингола? — учтиво поинтересовался Тьелкормо, усадив гостью в соседнее кресло и налив ей второй бокал вина. — Я пришла поблагодарить вас… — негромко, но мелодично заговорила дева. — Тебя! — решительно перебил её Тьелкормо. — Полагаю, принц и принцесса могут говорить друг другу «ты» в столь… неофициальной обстановке? — …тебя за помощь и гостеприимство. Но я не могу более оставаться здесь, даже среди друзей и дальних родственников, — её выговор звучал мягко, с еле заметным местным акцентом. — Завтра я уйду искать моего возлюбленного, чего бы мне это ни стоило. Хуан показал мне выход из дворца, и даже не один. Но я не хочу быть невежливой гостьей, что уходит, не прощаясь… — дева замолкла, очевидно, подбирая нужные слова. Видно было, что речь на квэнья даётся ей с трудом. Ещё бы, если её отец запретил язык «проклятых нолдор» на территории всего Дориата. Но всё-таки у неё определенно есть склонность к языкам. — Берен покинул Дориат уже очень и очень давно, от него не было никаких вестей. Возможно, он сейчас в беде, а я даже не пытаюсь ему помочь! — Ну вот! — сокрушённо вздохнул Тьелкормо, почти не скрывая своего разочарования. — А я-то надеялся, что моё предложение законного брака нашло отклик в твоём сердце! Дева слегка нахмурилась, словно тучка набежала на ясный лик Анара. — Немного странно с твоей стороны, о Тьелкормо Феанарион, делать предложение деве, у которой уже есть возлюбленный. И скажи мне, что ты этого не знал! — Мог не знать. Но лгать не буду: я был на той аудиенции, и даже лично видел адана, похитившего твоё сердце. Более того, с ним ушёл мой кузен, король Финрод — добывать Сильмарилл, назначенный твоим отцом в качестве свадебного выкупа за тебя. И я вижу во всём этом злую насмешку судьбы. — Да, это в самом деле так, — подтвердила дева, пригубив вино в бокале. — Камень из короны Тёмного Властелина, такова была его цена за мой брак с Береном. Моего мнения отец и не спрашивал… Но почему — насмешка, тем более — злая? Её озёрно-прозрачный взгляд был невинным, как у ребёнка. — Потому что эти Камни изваял Феанор, мой погибший отец. Тому, кого вы зовёте Тёмным Властелином, они никогда не принадлежали: он всего лишь владеет краденым.– терпеливо растолковал ей Тьелко. В душе закипало глухое раздражение. Похоже, эта юная дева наивна настолько, что её незамутнённое простодушие граничит с малоумием… дай-то Эру, чтобы он на этот раз ошибался! — Краденым? — ахнула дева, заглушив возмущённый возглас узкой ладошкой. Щёки её вспыхнули гневным, ярким румянцем, и Тьелко подумал, что не так уж и преувеличивали барды и менестрели, воспевая её красоту. — Постой, а чем я тебя так шокировал? — запоздало спохватился Тьелко. — Это всему Белерианду известно, а тебе, получается — нет? И скажи мне, что Тингол этого не знал? Не поверю! — Отец-то наверняка знал, только меня не считал нужным посвящать в подробности, которые презрительно именовал «политикой». Отшучивался: «Во многом знании — многая печали, дочка. Матушка с утра лембасы печь затеяла, так ты помогла бы ей, что ли!» — очень похоже передразнила она. Тьелко с облегчением перевёл дух. Кажется, принцесса не совсем безнадёжна! — Мелькор похитил Сильмариллы из сокровищницы моей семьи, — любезно пояснил ей Тьелко. — И даже не остановился перед убийством моего деда Финвэ, который встал на его пути. — Но я не знала… не могла этого знать! Тогда я думала, что это всего лишь редкая драгоценность, которую очень трудно добыть, и Берен только так докажет моему отцу, что достоин меня. А теперь получается, что цена мне — краденый камень? — возмущённо выпалила дева. — Ты сама это сказала, — сокрушённо покивал Тьелкормо. — Но и это еще не самое худшее. — Что же может быть хуже? — серые глаза Лютиэнь негодующе сверкнули. — Родной отец уравнял меня с вещью, а я смолчала! — Клятва! — коротко бросил Тьелко, и пламя камина высветило его резко обозначившиеся скулы. — Мы с братьями поклялись умирающему отцу, что вернём наше наследие, в чьих бы руках оно ни находилось. Лютиэнь стиснула виски тонкими пальцами, пытаясь осмыслить услышанное. — Это значит… война? — Именно. Пока — с Мелькором. Если Тингол, вопреки здравому смыслу, получит затребованный Сильмарилл — то с Дориатом. — Это страшно! — потрясённо выдохнула дева, закрывая лицо руками. Перед её глазами уже пылали вековые буки лесов Нельдорета и рушились стены Менегрота. — Это жизнь, — пожал плечами Тьелкормо. — Моя, и моих братьев. Мы уже много лет живём и сражаемся, ведомые Клятвой. По крайней мере, до тех пор, пока она не исполнена. — Но… знал ли про это Берен? — Мог и не знать. Но это тот случай, когда незнание не освобождает от последствий. — И моё незнание — тоже? Тьелкормо красноречиво промолчал в ответ. — Значит… если я соглашусь выйти за тебя, а мой отец всё-таки получит Камень, то войны не будет? Нолдо утвердительно кивнул.  — Более того, поскольку Сильмарилл в таком случае окажется в руках нашего нового родственника, часть нашей Клятвы будет выполнена. А Дориат получит союзников в лице Первого дома нолдор. Естественно, с равными обязательствами со стороны твоего отца. Впрочем, если даже Камня он не получит, союзниками мы станем в любом случае. У нас общий Враг, а свадьба — лучший повод для объединения сил. Дева немного подумала, а затем рассмеялась негромким, серебристым смехом. — Ты истинный принц, если просчитываешь события на несколько ходов вперёд. И твой план безупречен. Но я всего лишь влюблённая дева, и я действительно далека от всей этой «политики» и заключения военных союзов. В твоих расчётах нет места чувствам, а я покинула родной дом из-за любви. Прости меня, но мне кажется, что мы не столкуемся! — Неужели все браки между синдар заключаются по любви? — недоверчиво приподнял тёмную бровь Тьелкормо. — А у нолдор разве не так? — еще больше удивилась дева. — Было и так… пока мы жили в Благословенных землях. Сейчас, когда нашей жизнью стала война, браки по взаимному согласию не так уж и редки среди нолдор. Лютиэнь помолчала, собираясь с мыслями. «Сердцу не прикажешь» — говорила Мелиан, её мудрая мать-майэ. Но согласию своему она хозяйка, и вольна дать его — или не дать. Или даже вовсе встать и уйти, но вот уходить-то как раз ей и не хотелось. Может быть, причина была в покое и уюте комнаты, и в потрескивающем огне камина. Или в почти забытом чувстве защищённости, которым этот среброволосый нолдо её окутывал, просто находясь рядом. Впрочем, он её и не торопил. И наверняка не стал бы удерживать, если бы она пожелала уйти. Он просто сидел, удобно устроившись в глубоком кресле, и рассеянно поглаживал Хуана, положившего голову ему на колени. — Расскажи мне о нём, — попросил Тьелкормо, начиная одну из тех неспешных бесед, которые считаются среди эльдар признаком дружеского расположения и хорошего тона. — Мне интересно, каков тот, ради кого ты готова пойти на верную смерть, без малейшего шанса на победу. Ну, он из славного рода эдайн, храбр, силён и доблестен — а ещё? Мало ли славных и доблестных просили твоей руки? Но выбрала ты его. За что? Лютиэнь слегка помедлила и согласно кивнула. Может быть, слишком уютно потрескивали поленья в камине, и сладким было лёгкое вино с тонким привкусом апельсиновой корочки. Или всё дело было в том, что ей до сих пор не с кем было поговорить о возлюбленном. Потому что даже у старых друзей она не нашла одобрения своему внезапно возникшему чувству к адану. В любом случае она ничего не теряла, поддержав эту неожиданную беседу. — Берен, он… знал про меня всё, он чувствовал меня как себя самого. Все мои надежды, желания, чаяния, страхи. Он лучше меня знал, что я люблю и чего избегаю. Он расспрашивал меня с искренним интересом и умел слушать, — глаза девы восторженно заблестели. — Он мог знать и помнить только то, что ты ему сама рассказала, — пожал плечами Тьелко, — разве не так? — Так… — чуть растерянно отозвалась Лютиэнь. — Но… Мы много беседовали, смеялись, и мне было с ним так легко! Как ни с кем другим… — Да, в таком случае он действительно умеет внимательно слушать. Но тебя-то что заставило открываться перед первым встречным? Разве отец не говорил тебе, что это небезопасно? — Я… не знаю… — чуть растерянно отозвалась Лютиэнь. — Я тогда про это совсем не думала. Но… Чего мне было бояться у себя дома? Мне в этих лесах знакома каждая тропинка. Я танцевала лунными ночами на полянах, заросших болиголовом, я ночевала на ветвях деревьев. Да и лучники Белега — я уверена — присматривали за мной. Он не причинил бы мне зла. Даже если бы и захотел. Тьелко досадливо поморщился. Можно вывести деву из Дориата, а вот Дориат из девы… Да, возможно, незнакомец её не убил бы, не ограбил и не овладел ею силой. Но выкладывать ему всё, что ей известно о Дориате — верх наивности и беспечности! Однако, додумать эту мысль он не успел, так как принцесса снова заговорила. — Когда мы с Береном гуляли в лесах, мы почти не спали, но я чувствовала себя бодрой, редко ели — но я не была голодна. Я смотрела на своё отражение в озёрах — и видела себя стройной и похорошевшей. Я готова была бегать и танцевать целыми днями и совсем не уставала от многих и многих лиг, пройденных рядом с ним. Тьелко вспомнил, что орки перед походом взбадривают себя, вдыхая дым особых дурманящих трав, высушенных и скрученных в виде короткой палочки. Что же за такая ядрёная трава растёт в Дориате, которую даже сушить и скручивать не надо? Неужели… болиголов? Так он же, вроде бы, ядовитый! Принцесса, между тем, с воодушевлением продолжала: — Я чувствовала себя так, будто знакома с ним тысячу лет. Я уверена, тогда я встретила родственную душу. Разве сродство фэар между Детьми Эру — всего лишь легенда? Нет! Вот оно есть, между нами, — щёки Лютиэнь снова разгорелись, но так, что лишь подчеркнули привлекательность тонких черт её лица. — Отчего же легенда? — согласно кивнул Тьелко. — У моего старшего брата с его лучшим другом это самое сродство фэар точно есть. И у меня есть — с моим наставником. Однако складывалось оно не один год. Не только из разговоров, но и из совместных дел, забот, трудностей и испытаний. Из времени, проведённого вместе. Мы узнавали друг друга всё лучше и лучше, постепенно подходя всё ближе… — Тьелко светло улыбнулся, словно припомнив что-то очень и очень хорошее. Лютиэнь ощутила лёгкую досаду и даже что-то похожее на ревность — причиной этой улыбки была не она! Несмотря на всю свою красоту. Она была любимицей всего Дориата, но не этого странного среброволосого эльда. Для него словно и не существовало чар её ясных глаз, светлее рассветного неба; и длинных волос, темнее полуночи. Он смотрел дальше и глубже, что называется — в корень! Вот и сейчас его очередной вопрос застал её врасплох. — Сколько же потребовалось тебе, чтобы почувствовать это сродство душ с аданом? — Одна встреча… Со мной никогда не случалось ничего подобного! Но это чувство — оно было настоящим и правильным, без тени сомнения. — Оно было новым для тебя, поражающим и ошеломляющим — с этим я согласен. Особенно, если вы зашли… хмммм… чуть дальше доверительных бесед и поцелуев. Лютиэнь трогательно покраснела до кончиков острых ушей, внимательно изучая завитки рисунка ковра у себя под ногами. Тьелко понял её без слов, еле сдержав брезгливую гримасу: вряд ли адан тогда был чище, чем на аудиенции у Финрода. Интересно, он хотя бы догадался искупаться в реке, перед тем, как…? А она всё молчала, словно припоминая что-то, но выражение её лица было… странным. Совсем не таким счастливым и светлым, каким становилось у Нэльо от одного воспоминания о желанной близости с любимым. Напротив, недоумение на её лице, восторг и ужас, сменили друг друга столь стремительно, что Тьелко весь как-то внутренне подобрался, словно в предчувствии какой-то неведомой опасности. Угрожающей, на этот раз, совсем не ему. …Нет-нет, нельзя про это рассказывать! Тем более — вслух. Тем более — этому странному нолдо, который смотрит настолько серьёзно и прямо, словно видит её насквозь. Её — и ещё четыре пяди под ней! …Когда они медленно брели в лесной чаще, продираясь сквозь густой подлесок, Берен разогнулся и случайно задел ветку орешника. И коричневые, блестящие шарики орешков лещины запрыгали, рассыпаясь им под ноги. Будто сама Йаванна метнула их щедрой рукой, не считая. Лютиэнь со смехом кинулась их собирать, уже предвкушая маслянистый вкус орехового ядрышка у себя на языке. Она подняла голову — и Берен неожиданно резко шагнул ей навстречу. Она не успела даже понять, что происходит, как ощутила его твёрдые и сильные руки у себя на плечах, а за спиной — шершавый ствол какого-то дерева. Он склонился к ней и поцеловал — с такой яростью и страстью, что у девы закружилась голова, и она едва не лишилась чувств. Орехи, дробно простучав о корни дерева, струйкой высыпались из её рук. А когда земля перестала качаться под ногами, она внезапно обнаружила, что он её уже не держит. Просто смотрит ей в глаза и чуть-чуть улыбается. — Что ты чувствуешь? — спросил он. Она покачала головой и стыдливо отвела взгляд. — Я… не знаю… — В самом деле, что она могла сказать, когда с ней впервые поступают вот так? Никто не смел раньше… — Не стесняйся, скажи как есть. — мягко настаивал адан, — Доверься мне, Тинувиэль! Кровь прилила к её щекам, горячая волна хлынула вниз по телу, мучительной ломотой отозвавшись где-то внизу живота. Сердце колотилось так, что вот-вот выскочит из груди. Адан снова приблизил к ней свое лицо. — Я тебя не обижу. Скажи, чего ты хочешь? Только честно. — Я хочу тебя! — выдохнула она и засмеялась. Телу внезапно стало легко, а воздух вновь просочился в лёгкие. Адан ещё раз поцеловал её — не этот раз не столь жадно, скорее, даже бережно. — Благодарю тебя за откровенность. Я не слышал ничего прекраснее за всю свою жизнь… А про то, что было дальше, она даже вспоминать не будет! Слишком опасно. Слишком… стыдно. Раздумывая, молчал и Тьелко. Медленными глотками отпивал красное полусладкое вино из своего бокала. Вроде бы и незачем было далее задерживать влюблённую деву. Тем более, если уж она так упорно рвётся навстречу неминуемой гибели… Дать припасов на дорогу и проводить до ворот Нарготронда. Хуан догонит… Принцесса свой выбор уже сделала, а ему остаётся если и не помогать влюблённым, то хотя бы не препятствовать. Погибнуть они, несомненно, могут и без посторонней помощи. Но что-то в её отчаянном самопожертвовании было не так. Неправильно. А если… Да, вот оно! Её восторженные восклицания, странно затянувшееся молчание и стремительная смена выражений прекрасного лица вдруг сложились для него в единый рисунок, как разрозненные стёклышки оконного витража. Медленно роняя слова, как бусины из рассыпанного ожерелья себе под ноги, эльда произнес: — Он был единственным, кто посмел подойти к тебе столь близко! И сделал это так быстро, что ты не успела даже опомниться. Ваше сближение не было взаимным. Он проломился не только сквозь границы Дориата — но и через твои собственные границы. Неужели ты при этом… хмм, скоропостижном сближении ничего не почувствовала? Ни тревоги, ни страха? Лютиэнь вскинула на него прекрасные, озёрной прозрачности глаза. В них было смятение. — Ты не можешь этого знать, Тьелкормо Феанарион. Это было в самом начале… нашей любви! Да, я испугалась… Очень сильно. Настолько, что бежала от него, не разбирая дороги. И слышала, как он зовёт меня: «Тинувиэль… не уходи! Вернись, Тинувиэль». Меня никто ещё так не звал! Но почему-то тогда я понимала, что возвращаться нельзя. Я упала на землю и плакала, как не плакала ещё ни разу. И мне становилось легче, словно страх и тревога уходят в землю вместе с моими слезами. А потом я заснула, в полной уверенности, что никто меня не найдёт. Так оно и было. И, проснувшись на рассвете, подумала, что видела странный сон. И мне стало совсем легко, настолько, что хотелось запеть, вскочить, помчаться куда-то… — она смущённо замолкла. Конечно же, она так и сделала, надо ли об этом говорить? — Тинувиэль. Соловей, значит… соловушка. Красиво! — в серых глазах нолдо светился азарт, страстное желание её понять. Охотник снова шёл по следу, но уже не зверя, а мысли. Её мысли. И почему-то ей захотелось выследить этого странного «зверя» вместе с ним. — Но ты к нему всё-таки вернулась. Разыскала его. Почему? — его новый вопрос был как стрела, безошибочно пробившая середину мишени. Лютиэнь глубоко вздохнула, словно собираясь прыгнуть в ледяное озеро. Почему, ну почему она рассказывает Охотнику то сокровенное, в чём боялась признаваться даже себе? Но промолчать сейчас — значит отказаться от себя самой, она это чувствовала. — Потому что мне тогда казалось, что я стою на пороге какого-то удивительного, волшебного приключения, какого-то безумно прекрасного события. Что я буду жалеть всю жизнь, если не позволю ему свершиться. Что все века в покое и блаженстве Дориата не стоят этого чудесного, загадочного и странного грядущего, что ждёт меня совсем рядом, только руку протяни! — страстно и отчаянно выпалила Лютиэнь. — И ты — протянула? — Даже не одну, а обе. Я разыскала адана, от которого бежала, и вложила свои руки — в его. Да он особо и не прятался, словно ждал меня на том же месте, где я танцевала прошлой ночью. Тогда он и сказал мне своё имя — Берен. — Где-то я про вложенные руки уже слышал… — задумчиво протянул Тьелко. — Но ты очень верно сказала: тебе казалось. Не приняла ли ты собственное ожидание чуда — за само чудо? Принцесса взглянула на него, потрясённо ахнула, закрыла лицо руками и разрыдалась. Горько и отчаянно. Так, что её жгучие, прозрачные слёзы просочились даже сквозь плотно сомкнутые тонкие пальцы. Он присел рядом на подлокотник её кресла и легко погладил деву по густым, волнистым волосам. Затем достал из кармана тонкий батистовый платок и осторожно прикоснулся им к её гладкой щеке. — Ты убил мою любовь! — гневно воскликнула Лютиэнь, отнимая ладони от лица. Её ресницы склеились в острые стрелки, кончик носа чуть покраснел, но её красоту не портили даже слёзы. — Я… больше ничего не чувствую! — Совсем ничего? — дотошно поинтересовался Тьелкормо, вкладывая платок в её руку. — Пустоту вот здесь, — она прижала руку с платком к груди. — И легкость… словно камень упал с моей фэа. — То есть, тебе стало лучше? — ободряюще улыбнулся нолдо. — Можно и так сказать… — Лютиэнь так удивилась, что слёзы перестали течь по её щекам. — Тогда всё в порядке. Я всего лишь развеял твои иллюзии. — И что же… это значит? — Ты снова свободна и можешь выбирать! Разве право свободного выбора — не лучший дар Творца своим Детям? Я всего лишь вернул твоё — тебе. — Выбирать? — иронично фыркнула принцесса, окончательно приходя в себя. — Уж не тебя ли, Тьелкормо? — Моё предложение остаётся в силе, — серьёзно кивнул нолдо. — Я всего лишь третий принц, но — Первого Дома! И никто не посмеет упрекнуть тебя в том, что ты выбрала худородного жениха. — Но ведь я тебя не люблю! — Лютиэнь сама удивилась, насколько наивно и по-детски это прозвучало. — И я тебя тоже, — галантно склонил голову Тьелко. — Как видишь, в чувствах у нас с тобой полная взаимность. К тому же, они совершенно искренние с обеих сторон! — Я должна подумать. Я слишком многим жертвую в случае согласия. — Подумать — это хорошо. Этим обязательно стоит заниматься, хотя бы иногда на досуге, — с лёгкой иронией одобрил Тьелко. — Но неужели ты считаешь, что я сам ничем не жертвую, делая тебе это предложение? — Я помню другого! — негодующе возразила Лютиэнь. — И он наверняка в беде. — Я помню другую, — невозмутимо парировал Тьелко. — И ей уже точно ничем не помочь. Она ушла в свои покои, не сказав ему ни да, ни нет. И спала в эту ночь спокойно, без сновидений. Только иногда сквозь сон чувствовала, как возится в ногах Хуан. Он был большой и тёплый, а его присутствие успокаивало принцессу не меньше, чем его хозяина-охотника. Наутро она не отказалась от принесённого служанкой завтрака, простого, но сытного: отвар из лесных ягод с мёдом, поджаренные на сковороде яйца, ветчина, зелень и свежие лепёшки. И с удивлением обнаружила, что наслаждается вкусом еды. Странно, но что и когда она ела до того, принцесса решительно не помнила. Еда по вкусу напоминала ей мякину. Но сейчас она словно оживала, заново ощущая краски окружающего мира, его звуки, запахи, вкус… — Покажешь мне город? — обратилась она к Хуану, с аппетитом жующему под столом охотничью колбаску. — Ррр-гав-мням-мням! — недовольно отозвался пёс. — Хорошо, Хуанушка, кушай, а я пока переоденусь, — рассмеялась она звонко, словно серебряный колокольчик упал со стола и покатился по узорчатому полу.