Достигнет ли нас судьба?

Мне не нравился такой разговор. Когда кто-то указывал на то, что я и сама знала, мне было трудно не злиться на Хонки. А я давным-давно его простила. Я приняла это и не хотела, чтобы сейчас в мою душу заползала злость. Ни к чему хорошему это не привело бы. – Мы были молодыми. Он меня не любил. Думал, что любит, но не любил. Все просто. – Ты и сейчас молодая, – вздохнул парень. Не уверена, что мне понравился тон, каким он это сказал. – Мне двадцать. Я ухаживала за мамой четыре года и похоронила ее одна, без помощи отца. Поверь, я часто чувствую, что мне за сорок. Он потянулся ко мне и накрыл мою ладонь своей: – Ты не должна была делать все это одна. Да, не должна была, но других вариантов не было. Я любила маму. Она заслуживала лучшей жизни. Я больше не хотела говорить о своей жизни. Мне хотелось узнать что-нибудь о Хёнсыне. – У тебя есть работа? – спросила я. Парень усмехнулся и сжал мою руку: – Ты веришь, что после колледжа каждый должен найти себе работу? Я пожала плечами. Мне всегда казалось, что все люди чем-то занимаются. У человека должна быть какая-то цель. Даже если он не нуждается в деньгах. – Благодаря отцу, когда я окончил колледж, у меня было достаточно денег, чтобы не работать до конца своих дней. –парень посмотрел на меня своими чувственными глазами с густыми черными ресницами. – Я даже мог при помощи отца дебютировать в группе, но не смог. — Почему? — Продюсер той группы сказал мне, что я недостаточно хорош чтобы быть частью группы, хотя я умел петь. А вот моего друга ... моего бывшего друга он принял, но у него не было голоса, то есть не умел петь, да и танцевать тоже. Жизнь — это несправедливая штука. Такого я не ожидала. – Удивление на твоем лице немного задевает меня, – с иронией заметил парень. – Я просто не думала услышать такой ответ, – честно призналась я. Хёнсын пожал плечами и выпустил мою руку. Я хотела удержать его, но не стала. Парень принял решение больше не прикасаться ко мне. – Сколько тебе лет? – спросила я. Он улыбнулся: – Я слишком стар, чтобы находиться с тобой в этой комнате, и чертовски стар, чтобы думать о тебе так, как я думаю. Ему не больше двадцати шести В этом я не сомневалась, он не выглядел старше. – Мне двадцать, если ты не забыл. Через полгода будет двадцать один. Я не маленькая. – Да, милая Хёна, ты не маленькая. Мне двадцать пять лет. Моя жизнь не была обычной, и я несколько раз всерьёз облажался. Я уже говорил тебе, что ты не все обо мне знаешь. Если я позволю себе прикоснуться к тебе, это будет неправильно. Он был всего на пять лет старше. Не такая уж большая разница. Он не был бездушным человеком, разрешил пожить в своем доме, хотя больше всего на свете хотел меня выставить. – Думаю, ты себя недооцениваешь. Я считаю, что ты не такой, как все. Он плотно сжал губы и покачал головой: – Я совсем не такой, каким ты меня видишь. Ты не знаешь всего, что я сделал в жизни. – Может быть, – согласилась я и наклонилась к нему. – Но то, что я успела увидеть, пусть немного, совсем не так плохо. Я начинаю думать, что, возможно, есть еще один ты. Он посмотрел мне в глаза. Мне хотелось положить голову ему на колени и часы напролет отвечать ему тем же. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не сказал, передумал. А я успела заметить у него во рту какой-то маленький серебряный шарик. Я встала на колени и придвинулась поближе к Хенсыну. – Что у тебя там? – спросила я, а сама смотрела на его губы и ждала, когда он снова откроет рот. Парень медленно высунул язык. Я увидела пирсинг – серебряную штангу. – Это больно? – Я ещё не встречала никого с проколотым языком. – Нет, – улыбнулся он. Я вспомнила татуировки на его спине, которые видела в ту ночь, когда он занимался сексом на веранде. – А что у тебя за тату? – Внизу – орел с распростертыми крыльями. Когда мне было семнадцать, отец взял меня на концерт Super Junior, а после концерта мне сделали мою первую татуировку. Прямо под левой лопаткой. Отец в ту ночь напился вдрызг, но все равно я люблю вспоминать те времена. У меня, пока я рос, было не так много возможностей проводить время с отцом. И каждый раз, когда мы виделись, он либо добавлял мне новую татуировку, либо пирсинг. Ещё пирсинг? Я оглядела его лицо и перевела взгляд ниже. Парень хмыкнул. Я вздрогнула и поняла, что он заметил, с каким любопытством я его разглядываю. – Там нет никакого пирсинга, милая Хёна Остальные – в ушах. В 20 лет я завязал и с тату, и с пирсингом. Парень провел пальцем по моему подбородку и поднял мне голову так, чтобы я смотрела ему в глаза. – Ты хмуришься. Что я такого сказал? – спросил он. Я не хотела отвечать честно. Мне так нравилось быть рядом с ним. Я понимала: если начну расспрашивать дальше, он уйдет. – Когда ты вчера поцеловал меня, я не почувствовала эту серебряную штучку. Хёнсын прикрыл глаза и склонился ко мне. – Потому что тогда её не было, – ответил он. А теперь была. – Когда ты… Ну, когда ты целуешь кого-нибудь, они могут это почувствовать? Он сделал короткий вдох, и его губы приблизились к моим. – Хёна прошу тебя, скажи, чтобы я ушёл, — хриплым голосом произнёс парень. Если он собирался меня поцеловать, то я его ни о чем таком не просила. Я хотела быть с ним в своей комнате. А ещё хотела, чтобы он поцеловал меня с этой штучкой у него в языке. – Ты бы это почувствовала. Везде, где бы я целовал тебя, ты бы это чувствовала. И тебе бы это понравилось, – прошептал он. Он прижался губами к моему плечу и сделал глубокий вдох. Он вдыхал мой запах? У меня перехватило дыхание. – Ты… ты поцелуешь меня ещё раз? – спросила я. – Я хочу. Черт, я так этого хочу, но пытаюсь быть хорошим, – бормотал он, уткнувшись носом мне в шею. – А ты мог бы не быть хорошим всего на один поцелуй? Пожалуйста, – попросила я и придвинулась ещё ближе к нему. Ещё чуть-чуть – и я оказалась бы у него на коленях. – Милая, невинная, такая чистая – шептал он, а губы его касались моей ключицы. Если бы он отстранился от меня, я бы начала его умолять. Парень лизнул мою шею, потом проложил дорожку из поцелуев до подбородка, а затем его губы оказались над моими. Я чуть не начала снова просить его, но он всего один раз нежно поцеловал меня в губы, и это меня остановило. Хёнсын отстранился всего на дюйм – я ещё чувствовала его теплое дыхание у себя на губах – и сказал: – Хёна, я совсем не романтик. Просто поцелуи и объятия не для меня. Для меня все сводится к сексу. Тебе нужен другой парень, не такой, как я. Я просто трахаюсь, детка. Такое нежное и чистое создание, как ты, не для меня. Я никогда ни в чем себе не отказывал и всегда получал то, что хотел. Но ты… ты такая чистая. В этот раз я должен сказать себе «нет». Порочные слова, которые слетали с его языка, звучали так эротично, что я даже постанывала от желания. А потом он встал и взялся за дверную ручку. Я поняла, что он собирается уйти. Он снова уходил. Он оставлял меня одну. – Я больше не могу разговаривать, – сказал он. – Не сегодня. Не здесь, наедине с тобой. От печали, которая звучала в его голосе, у меня сжалось сердце. Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Я прислонилась к спинке кровати и застонала от бессилия. Почему я позволила ему войти ко мне? Эти игры в «холодно-горячо», в которые он играл, были не для меня. Я думала о том, куда он пошел. В его доме было столько девушек, которых он мог целовать, которым он бы не отказал, если бы они попросили.