Все произошло неожиданно и быстро.
Новгород ощутил боль – резкую, обжигающую.
А потом сразу же наступили тишина и темнота.
Придя в себя, он обнаружил, что находится недалеко от каких-то серебристых врат, к которым вела дорога по узкому мосту над бездонной пропастью.
«Стало быть, вот она – загробная жизнь».
Он не испытывал ни страха, ни удивления.
Вокруг него закружились тени — касаясь земли, они принимали свой истинный облик – величайших империй и стран, от которых в памяти живущих сохранились, дай Бог — лишь имена. Кое-кого он сумел опознать: Македония, Египет, Рим…
Они обступили его плотной стеной и долгое время пристально рассматривали, после чего кивнули в знак одобрения.
— Добро пожаловать. – Произнес Рим. – Мы очень рады видеть тебя среди нас.
По ту сторону рва между распахнутых врат Новгород увидел своих сыновей – они тоже узнали его и теперь радостно махали руками, приветствуя и призывая. Он улыбнулся им в ответ и тоже взмахнул рукой.
Но занимали его мысли сейчас не они.
Первыми его словами в новой жизни стали:
— Увижу ли я когда-нибудь своих родных, что остались там, на земле?
Страны обменялись встревоженными взглядами. Египет покачала головой.
— Только после их смерти.
Наверное, честнее и лучше будет ждать жену и младших детей здесь, кроме того – его старшие сыновья уже будут рядом с ним.
Но в памяти Новгорода всплывает образ его младшего сына, мальчика с такими же, как у него, фиалковыми глазами. И все его существо пронзает желание быть рядом с ним — чтобы видеть, как он взрослеет, как становится из малыша мужчиной.
— А если я не хочу оставаться? А если я хочу вернуться назад, чтобы вновь их увидеть?
Он и сам не понял, что произнес это вслух – так торопливо вырвались у него эти слова.
Все опешили, даже Владимир, Рязань и Коломна.
Но тут меж странами скользнула еще одна тень и сложилась в мужчину — высокого, с гордо понятой головой и широко расправленными плечами.
Это был самый старший из всех них.
Шумер.
Узнав его, Новгород чуть склонился в знак почтения.
— Боюсь, что таким, как мы, не дано возвращаться к жизни. – Произнес древнейший. – И все же способ вернуться в тот мир существует, но, должен предупредить – доныне не нашлось того, кто решился бы им воспользоваться.
— Расскажи мне о нем.
— Ты можешь вернуться, изменив свою природу. То есть не человеком или народом, а божеством, духом или иным волшебным созданием, в чьем обличье ты и будешь пребывать на земле столько, сколько будет пребывать на ней твой подопечный.
— Подопечный?
— Ты должен избрать кого-то из живущих, с которым – с чьей душой и судьбой — ты будешь связан. И жизнь твоя будет длиться до тех пор, пока будет длиться его или ее. Только после этого ты, если сможешь, вернешься сюда – в наш Рай. Я повторяю – «если сможешь».
Новгород кивнул, сдерживая слезы:
— Моим подопечным станет мой сын. Я хочу присматривать за ним, оберегать его. Я не могу допустить, чтобы его постигла участь моих старших мальчиков.
— Я понимаю твои тревоги, Новгород, но не все так уж просто. Во-первых, твой облик изменится полностью – так что никто из твоих родных тебя не сможет узнать. Ты станешь стихией, чье длительное присутствие будет губительно для всего живого. Наконец – ты никогда не сможешь сказать своему сыну, что ты — его отец – и голос, и перо откажутся тебе служить в этом.
Несчастный город, к этому моменту уже опустившийся на колени – ноги подкосились от понимания, что он все же согласен сделать этот самолюбивый и презренный выбор — выдавил:
— Я согласен.
Страны ахнули и шарахнулись прочь. Шумер поднял глаза горе и провозгласил:
— Отныне, Новгород, ты более – не государство и не народ. Так как владения твои лежали на севере, ты станешь воплощением зимы, чье дыхание будет приносить стужу и гибель всем сущему. Все, чего ты коснешься – обратиться льдом или снегом. Тебя будут бояться и люди, и народы – и я буду молить богов о том, чтобы они смилостивились над твоей душой, когда ваше с сыном время подойдет к концу.
Шумер еще не успел закончить – как поднялся сильный ветер, и тени древних стран закружились в нем, уносимые прочь. Новгород же ощутил, что земля под его ногами захрустела, покрываясь слоем льда, а изо рта при выдохе вырвалось облако из снежинок.
Новгороду – нет, уже тому, кого потом назовут Генералом Морозом – миг преображения навек врезался в память образом сыновей, трясших решетку захлопнувшихся ворот – рыдающих и зовущих его назад.
***
Почти тысячу лет спустя, Генерал Мороз кружил под окном, чье стекло от его дыхания покрывалось причудливыми узорами, и смотрел, как его взрослый уже сын входит в зал вместе со своими сестрами, приветствуя других гостей.
Несмотря на прошедшие века, бывший город-государство все еще испытывал прилив радости при виде искренней улыбки или смеха своего сына – хоть и столь редких, к сожалению.
Генерал Мороз знал, что именно он – во многом причина вечной тоски Москвы…
«Нет – России. Теперь его имя – Россия».
Но Морозу хотелось, чтобы его сын знал, что он любит его. А как такому, как он, еще выразить свою привязанность – кроме как навещать каждый год?
А еще он гордился. Гордился Россией – тем, как многого он достиг, несмотря на горькие годы неурожаев, войн, смут и болезней — ни разу его младший сын не давал повода разочароваться в нем.
Он был достоин самых высоких наград, что только мог дать этот мир – быть может, всего его золота и серебра. Постоянного солнечного света. Верных друзей. Или хотя бы теплого тихого вечера, озаренного звездами, который он может провести вместе с теми, кого любит больше всего на свете.
Или, быть может — если это даст России повод лишний раз улыбнуться — Генералу не стоит в этом году долго гостить в его землях, а провести время где-то в другом месте? У тех же европейцев, постоянно доставляющих России проблемы, или даже навестить его заокеанского «друга»?
Две сосульки, формой напоминающие слезинки, срываются с ресниц Генерала, когда он отрывается от окна и уносится из Москвы на запад.
На заиндевевшем стекле остается маленькая надпись, кажущаяся накарябанной наспех и неумело.
«До следующей встречи, Ваня».
***
Иван оглядывается по сторонам и даже смотрит на потолок в тот момент, когда Генерал Мороз покидает свой «пост» у окна.
— Ты что-нибудь слышала? – Спрашивает он у подошедшей сестры.
— Нет, ничего. Давай, пошли уже! Мы все же сумели включить караоке, а ты ведь отлично поешь!
Он косится на нее со смесью иронии и недоверчивости, и даже попытается выдернуть из ее рук свой рукав, за который она тянет его в соседнюю комнату, но тут замечает маленькую надпись на оконном стекле. Прочитав ее, он улыбается про себя, и позволяет-таки утащить себя прочь, произнеся чуть слышно:
— И тебе всего наилучшего, мой Генерал.
В качестве иллюстраций:
http://saveimg.ru/show-image.php?id=8292e7050432cc5a364ba89deade5df3
http://saveimg.ru/show-image.php?id=7c648e4e2708f74a9136f287b4280a45
