Счастливое время

Скитания по лесам были делом невероятно утомительным. И то, что они не приносили никакой видимой пользы, угнетало еще сильнее. Гарри лежал по ночам в палатке без сна, а вокруг было очередное новое место — он уже сбился со счета, сколько раз им пришлось трансгрессировать. И забыл, когда нормально спал в последний раз, когда нормально ел, когда вообще чувствовал хоть что-то нормальное. Рядом была Гермиона. Это, кажется, было уже единственное, что заставляло его держаться, бороться, надеяться на лучшее. Она всегда была рядом, как и обещала. Она нежно целовала его в те моменты, когда становилось совсем плохо. Она всегда могла найти слова, чтобы ободрить Поттера, когда он чувствовал, как внутренне ломается — и не только под действием темной магии медальона, а и просто, в целом, от всех обстоятельств. Когда Рон ушел, Гарри не мог сказать точно — стало ему лучше или хуже. Наверное, всё-таки лучше. Главное, что Гермиона была рядом. И он не думал о том, что делает, когда легким движением заставил её подняться на ноги и закружил в танце прямо посреди палатки, которая стала уже почти родной. Они танцевали и смеялись, как будто впервые лет так за сто. Её улыбка согревала душу. Её улыбка была прекрасней всего на свете, и хотя бы ненадолго помогала забыть о тяжком бремени, лежащем на их плечах. *** Сердце Гарри сжималось от боли. Он прижался лбом к холодному камню стен подземелья, стиснул зубы и сжал руки в кулаки. Он ненавидел эту беспомощность и совсем не слышал, что говорит ему Полумна. Потому что ничего не имел значения, кроме крика Гермионы наверху. Кроме её отчаянного, пронзительного крика боли. Гарри знал, что теперь непростительное заклятие у него сработало бы, окажись Беллатриса Лестрейндж прямо перед ним сейчас. Он чувствовал, как закипает злость. Знал, что смог бы пытать эту безумную женщину. Знал, что смог бы причинить ей такую же боль, как она причиняла сейчас Гермионе. И пусть потом всё закончилось — след остался навсегда. Гарри отводил от него взгляд, не зная наверняка, сколько еще боли должно выпасть на их судьбу и сколько еще он сможет выдержать. — Это ведь не твоя вина, Гарри. Всё, что происходит — не твоя вина, — Гермиона нежно гладила его по руке, пока они лежали на одной кровати в домике у моря. — Я жива, и я в порядке. Мы вместе. Всё еще вместе, Гарри. И я верю, что у нас всё получится. Даже из того, что случилось в поместье Малфоев, мы смогли извлечь выгоду! Это огромный прорыв, после стольких месяцев скитаний!.. — Цена слишком высока, — горько отвечал ей Поттер, пока его пальцы путались в пышных кудрях девушки. — Я… Я не хочу, чтобы люди страдали из-за меня. Не хочу, чтобы умирали. А так всё и получается. Всё время. Я никого не могу защитить! Я только… — Прекрати, прошу тебя, перестань! — Гермиона приподнялась, чтобы её лицо нависло над лицом Гарри, чтобы заглянуть в его зеленые глаза, — Ты сможешь спасти многих, и я помогу тебе в этом. Всех спасти… Невозможно, Гарри. К сожалению, невозможно. Но спасти большинство — это уже невероятно, это уже стоит того, чтобы бороться. Ты великий волшебник, Гарри, я уже говорила тебе это когда-то, и могу с уверенностью заявить, что с каждым годом лишь сильнее убеждаюсь в своих словах. Она снова откинулась на подушку, а Поттер молчал, смотря в потолок. Он думал… Были ли возможна для Гермионы другая жизнь? Если бы она не стала его подругой, если бы они не полюбили друг друга. Она была бы самой талантливой ученицей в Хогвартсе, добивалась бы новых и новых высот, а он… А он погиб бы, наверное, еще на первом курсе. Не смог бы ни с чем справиться без этой удивительной девушки. — Гермиона, — тихо сказал он, наконец-то разрушая тишину, — Я не великий волшебник. Я волшебник, которому очень повезло с подругой. Всё случилось той ночью. Может быть потому, что вокруг царило мнимое спокойствие. Может быть потому, что боли стало слишком много, слишком много потерь, и нужно было что-то другое — приятное. Что-то, что могло бы принести счастье и легкость, которых так не хватало. А, может быть потому, что завтра предстоял невероятно сложный день, и не было уверенности, что они переживут его. Гарри вообще казалось удивительным, что они оба до сих пор живы, и ему так хотелось получить этому подтверждение — чувствовать, чувствовать, что Гермиона рядом, и что она настоящая, живая, любящая его. Поцелуй был долгим, но уже привычным. Он начался почти невинно, но с каждой минутой набирал обороты. Гарри уже оказался сверху, устроился между ног своей любимой волшебницы, скользил одной рукой вдоль её тела, а другой упирался в подушку у её головы. Он целовал и целовал свою прекрасную девушку, иногда отрываясь от её губ, но лишь для того, чтобы коснуться щеки, шеи, ключиц. В этот раз они оба были готовы. Время поджимало и подстёгивало их. Обстоятельства разжигали страсть — безумную и отчаянную. Гарри хотел чувствовать Гермиону целиком и полностью. Он не помнил, как они лишились одежды, и удивлялся потом, вспоминая этот момент — всё произошло будто по волшебству. А, может, так и было? Гарри действовал по наитию. Гермиона направляла его, как и всегда, и он отдавался ощущениям с головой — так, как ни чему в этой жизни не мог отдаться. Он чувствовал горячую бархатную кожу под своими пальцами, сжимал её с силой, но тут же нежно гладил, и Гермиона отзывалась на каждое прикосновение тихими стонами сквозь поцелуй. Он смог оторваться от девушки лишь один раз. Чуть приподнялся на руках, отстранился, но только для того, чтобы посмотреть на неё — увидеть в полумраке комнаты каждую черту знакомого лица с таким удивительным выражением, с такой сладкой улыбкой на губах — и запомнить это раз и навсегда. Всё прошло, вроде как, вполне удачно. Гермиона зажмурилась лишь на мгновение, чуть зашипела, но тут же расслабилась. Её руки обвили плечи Гарри, она потянула его на себя, заставляя буквально упасть сверху. Гарри впервые чувствовал её всю — снаружи и изнутри. Она была горячей везде и тихо стонала. Это была всё та же его любимая, неповторимая волшебница, но будто совсем другая её сторона — ранее незнакомая, но от того лишь более притягательная. — Давай… Ты можешь… Начать, — прошептала девушка в самое ухо Поттера, и тот вздрогнул всем телом, услышав этот голос — томный и полный любви. Он двигался медленно поначалу, сам привыкал к новым ощущениям и хотел распробовать их. Но вскоре что-то внутри разгорелось с такой силой, что Гарри начал набирать темп. Он двигался всё быстрее и резче, слышал, как всхлипывает и постанывает Гермиона ему в самое ухо, ощущал прикосновение каждого миллиметра её кожи к своей собственной и буквально задыхался от этих чувств — близости, единения, соединения их тел воедино. В конце он задохнулся еще раз, стиснул зубы, чтобы не издать ни звука. Ощущение было невероятным. Таким, что Гарри не смог бы описать его словами. Они оба тяжело дышали, когда Гарри опустился рядом с Гермионой на кровать, и она закинула на него ногу и обняла рукой поперек груди, желая прижаться как можно теснее. Хотелось поговорить еще о многих вещах, но Поттер чувствовал, что сил на это нет — он засыпал. Засыпал спокойно впервые за долгие месяцы. Впервые за долгие месяцы не думал о том, что будет завтра, и лишь сильнее прижимал к себе любимую волшебницу, которая долго еще шептала ему что-то в ухо — что-то о любви и близости, чего он почти не мог разобрать, но чувствовал, как от этих слов в груди разливается тепло. Гарри успел еще подумать, что если это была его последняя ночь на земле, то, умирая, о ней бы он точно не пожалел. Потому что впервые за долгие месяцы чувствовал себя счастливым. Потому что впервые за долгие месяцы боль от потерь отступила хоть ненадолго.