Пока ты в гневе, тебе не должно быть дозволено ничего. Почему? Именно потому, что ты желаешь, чтобы было дозволено всё.
Когда он встретил её впервые, вступившую в полумрак церковных стен вместе с шерифом и федеральным маршалом, в ней не видится ему ничего необычного. Одна из массы, что течёт в их паству нескончаемым потоком заблудших душ. Мужчине на мгновение даже становится смешно от того, что старый законник теперь нанимает на работу малолеток, закончивших полицейскую академию буквально вчера. Он ловит на себе мимолётный взгляд её глаз и щурится, стараясь разглядеть в свете свечей цвет её радужки. Но она переводит взгляд уже на Джейкоба, и Джон знает, какие страхи в ней копошатся при виде его сурового брата. Девчонка вздрагивает, оглядывает остальных из их паствы, где каждый вооружён до зубов. Туго стянутый у затылка хвост её иссиня чёрных волос мельтешит из стороны в сторону, когда ситуация явно начинает выходить из-под контроля. Джон и его брат с сестрой обступают Отца со спины, а голоса присутствующих заходятся в гневе. — Джозеф Сид, у меня ордер на ваш арест, — федеральный маршал нервно вскидывает руку с бумажкой к лицу их Отца, пропуская мимо ушей просьбу шерифа держать себя в руках. — Вы обвиняетесь в похищении людей, пытках и убийствах, а также незаконном захвате земель штата. Шаг вперёд и руки перед собой! — Вот они, — Отец смотрит прямо на девчонку, бросающую беспокойные взгляды на шерифа, — саранча в нашем саду. Они пришли забрать меня у вас! Они хотят разрушить всё то, что мы так долго создавали! — Нет! — Не позволим! — Нет! Толпа прихожан обступает их со всех сторон, закрывая Джозефа своими телами. В глазах их, обращённых отчего-то на девчонку, горит решимость защищать своего Отца даже ценой собственной жизни. И Джозеф возводит руки вперёд, а толпа отступает, когда голос его вновь звенит в помещении, призывая детей своих к спокойствию. — Мы очень долго ждали этого момента. — Джозеф на удивление спокоен, в то время как сам Джон готов взяться за оружие в любое мгновение, сделай законники хоть одно резкое, неверное движение. — Бог не позволит им забрать меня. И толпа послушно уходит прочь, обтекает невысокую фигуру застывшей в оцепенении девчонки неприязнью и плохо скрываемым презрением. Креститель не может удержать едва заметную усмешку, когда малявка, словно наконец взяв себя в руки, провожает их точно таким же взглядом. Маршал зовёт её салагой, призывая заковать Отца в наручники. Джон замечает, как девчонка колеблется, когда Джозеф делает шаг к ней навстречу и застывает буквально в метре от неё, буравя её изучающим, мягким и всепонимающим взглядом. Руки его всё так же вытянуты перед собой, услужливо предлагая помощнице шерифа сделать свой выбор. — Салага, в наручники его! — Неугомонный маршал едва ли не трясётся от эмоционального перевозбуждения, словно уже прокручивая в голове заголовки газет, где на первой полосе перед всей страной предстанет лицо человека, сумевшего арестовать Джозефа Сида. — Салага, я отдал тебе приказ. — Спокойнее, маршал, — шериф тянет руку в успокаивающем жесте, а девчонка колеблется, неотрывно смотря прямо в глаза Отца. — Спокойнее. На мгновение Джону кажется, что она сейчас просто развернётся и бросится прочь к вертолёту. И разочарование от данной мысли отчего-то болезненно впивается в мозг мужчины. Ведь тогда точно «прощай, веселье» и «здравствуй, скучная рутина и Жатва тех, кто не достоин врат Эдема». Но когда Джон видит сомнения даже на лице шерифа, девчонка одним ловким движением рук сцепляет наручники на запястьях Отца и, непонятно почему, едва слышно выдыхает, словно прогоняя прочь сомнения и страх. — Иногда лучше всего — просто уйти. А затем всё дальнейшее происходит слишком быстро. Слишком быстро вертолёт, едва поднявшийся в воздух, уже бесконтрольно падает вниз, вспарывая винтами пропитанную вчерашним дождём землю. Машина загорается, Джейкоб и Джон бегут вперёд, но их паства уже на месте крушения. Отец стоит на огромном валуне, вокруг него толпа, восторженно рвущая глотки. Отчаянный крик и отборная брань разносятся по лесной опушке, и Джон видит, как двое тянут прочь вырывающихся девушку и шерифа. Но салаги и маршала там нет. Вертолёт тем временем занимается пламенем. — Пусть сгорят, — Джозеф возводит руки к небу. — Пусть Господь примет их грешные души. Ведь то — воля Его! Джон щурится, различая сквозь дым и огонь отчаянные попытки девчонки расстегнуть ремни безопасности. Он видит, как трусливый маршал первым выбирается из вертолёта и мгновенно даёт дёру, даже не изъявив желания помочь своему товарищу. Креститель в презрении ухмыляется. — Не быть тебе солдатом. Не искупить свой грех через боль и очищение, — бормочет мужчина себе под нос, неотрывно следя за тем, как пламя всё ближе и ближе подбирается к застрявшей в вертолёте помощнице. — Ты достоин лишь жизни тупого Ангела в вечной Блажи моей сестры. — Ой, ой, ой! — один из его прислужников вскрикивает в удивлении, когда девчонка наконец освобождается от пут ремней безопасности и ничком вываливается из горящего вертолёта. Марево пожара на мгновение высвечивает из тьмы её фигуру, а через следующий удар сердца она уже бросается прочь в черноту лесной чащи. — Она сбежала! Ловите грешницу! Толпа воет. Толпа заходится яростными возгласами, напоминая Джону свору гончих собак, спущенных с поводков по следу раненного, убегающего прочь оленя. В его же собственных глазах разгорается огонь предвкушения от предстоящего веселья. Ей не скрыться от взбесившейся толпы. Эта земля принадлежит только им, чужаку негде на ней спрятаться. И Джон не может сдержать волну внезапно нахлынувшей злости, когда один из солдат Джейкоба передаёт ему новости последних получасовых событий о слетевшем с моста пикапе, из которого они смогли выудить лишь федерального маршала. Девчонку не смогли найти. И мужчина разочарованно машет рукой, одним лишь жестом приказывая солдату выйти вон. — Туда тебе и дорога, — хмыкает он и стучит пальцами по деревянной поверхности стола, откидываясь на спинку кресла и выдыхая горький сигаретный дым. — Ты была слишком слаба для врат Эдема. Трусливая, никчемная букашка, которую раздавили ещё прежде, чем она смогла расправить свои хилые крылья. Но что-то в тебе было, разве нет? То, что ты боялась признать в самой себе. Разве не колебалась ты? Я ведь мог бы столь многое открыть в тебе, столь многому научить. Но Бога не обмануть. Он не позволил слабой духом пройти в Эдем свой. Значит, так тому и быть.***
Несколько дней после событий, всколыхнувших округ пусть и на короткий, незначительный промежуток времени, проходят для Джона в обыденной рутине, чередующейся редкими пытками и крещением заблудших грешников в водах речной Блажи. Он молится, беседует с Отцом о Коллапсе и первой сорванной печати, устраивает охоту на сбежавших пленников, под конец дня топя их в очищающих водах, горько признавая факт того, что их души уже не спасти. А затем, словно гром среди ясного неба, когда, казалось бы, всё произошедшее осталось позади, до него доходят сведения о том, что какой-то одиночка на пару с собакой и в компании ещё одного неизвестного прячется по лесам и саботирует работу их полевых групп, мешая его последователям распространять слово Отца. Взрыв силосной башни здесь, у реки рядом с мостом; освобождение заложников там, подрыв машин с продовольствием под самым носом у охранников, едва не захваченный медведем аванпост — и всё это только за пару грёбаных дней?! — Стоп… — Джон заходится тихим смехом, не веря собственным ушам и глазам. А посланник Джозефа мгновенно съёживается под нарочито весёлым взглядом голубых глаз его брата. — Ты сказал, что медведь вырвался из запертой клетки и вырезал бо́льшую половину моих людей? Оружие вам на что, мать вашу?! В сторону мгновенно слетает кипа бумаг и пепельница, когда вестник Отца разъярённо смахивает их с поверхности стола. Звон разбитого стекла заставляет посланника дурных вестей вздрогнуть и уткнуться взглядом в пол. На своё удивление он находит в узоре ковра замысловатые линии и смотрит на них до тех пор, пока новая волна смеха, вырвавшаяся из горла Джона, не приводит его в чувство. — Чёртов. Блаженный. Медведь. — Он одним рывком поднимает с пола зажигалку и закуривает, самозабвенно вдыхая табачный дым сквозь фильтр сигареты. — А я ведь предупреждал брата, что его зверью здесь нельзя долго оставаться. Впрочем, всё это меркнет в сравнении с тем, что я до сих пор так и не узнал, какой грешник всё это устроил! Мне плевать, как вы это сделаете. Хоть землю носом ройте миллиметр за миллиметром, но найдите мне эту поганую крысу. Иначе я сам приду за вами. Несколько дней, растянувшихся, как казалось Джону, в сплошную череду нескончаемого времени, он пребывал в ожидании, разбавляя его пыточными играми с помощницей Хадсон. Она сопротивлялась в первые дни своего плена, брыкалась и порывалась, словно взбесившаяся собака, укусить его руку, когда он хотел проверить её кожу на ощупь, выбирая идеальное место для запечатления её греха с помощью чернил. Она сопротивлялась, а он методично вырезал ножом на её запястьях карминовые линии, с упоением слушая, как старшая помощница шерифа судорожно воет в кляп. — Тебя оставили на моё попечение, — мужчина усмехается, водит ножом по воздуху перед самым носом Хадсон. — Признаю, ты довольно крепка не только физически. Но в тебе слишком много, прости, не могу выражаться мягче… В тебе слишком много мужского начала. Ты груба, бескомпромиссна, я почему-то в этом уверен. И в душе твоей пустили корни слишком много грехов одновременно. Гнев. — Джон подаётся вперёд к самому лицу Хадсон, улыбаясь. — Гордыня и алчность. Ведь только ради возможной славы и повышения своего социального статуса ты приехала в наш округ. Ты хотела заработать себе громкое имя, забрав с собой Отца нашего. Но Бог не позволил вам этого сделать. И я очищу душу твою от порочности. Очищу её от тьмы и направлю к свету. Хадсон бессвязно мычит, когда острие ножа упирается в её горло. Но телефонный звонок отвлекает мужчину, и тот, сокрушённо вздохнув, отходит к пыточному столу, отвечая на звонок. Лицо его, задумчиво-отрешённое, через мгновение озаряется улыбкой, а в голубых глазах искрится торжество. — Отличные новости! — Нож, на котором всё ещё видна запёкшаяся кровь, падает на стол с громким лязгом. — Приведите грешников к реке. Первым шагом к их спасению станет искупление в очищающих водах Блажи. А затем он прерывает звонок и восторженно отбивает пальцами барабанную дробь по поверхности металлического стола, едва не пританцовывая на месте. — Господи, как же я люблю, когда мои люди слаженно и чётко выполняют приказы. — Джон вновь улыбается, прокручивая в голове возможные варианты событий. — В такие моменты мне думается, что Джейкоб не зря тренирует наших солдат. Что-то ты притихла. Джон вновь берётся за нож, а Хадсон дёргается в сторону, тщетно пытаясь ослабить сковавшие её путы. Мужчина подходит ближе. На лице его всё та же мягкая, восторженно-безумная улыбка. — Они нашли её, — шепчет он. — И совсем скоро твоя сестра по оружию присоединится к тебе. Вот тогда-то и начнётся настоящее веселье. Мне интересно, сколько боли она выдержит, пока не примет силу слова «Да». Она не такая сильная, как ты. Думаю, что сломаю её уже через день. Хотя, — он заливается искрящимся смехом, который, если бы не безумие происходящего вокруг и садистские наклонности его обладателя, в обычной ситуации показался бы Хадсон проявлением искренней радости и восторга, — девчонка, наглым образом натравившая на моих людей разъярённого Блажью медведя, не так уж и заурядна, какой показалась мне в церкви. Я ведь прав в своих предположениях? Ты просто кивни. Потому как если я уберу кляп, ты вновь начнёшь сквернословить, как самый последний мужик. Ты уж прости, но мне сейчас не хочется слушать подобное из уст, казалось бы, дамы. Хадсон мычит в кляп, буравя его взглядом, полным ненависти. На что Джон лишь хмыкает и бросает нож на стол, отвешивая пленнице лёгкий издевательский поклон. — Не скучай тут без меня. Я скоро вернусь, — машет он рукой. — И вернусь я не один. Он выходит прочь из пыточной, воодушевлённо направившись к выходу из бункера навстречу новому очищению и искуплению грехов.