Человек не всегда выбирает судьбу сам — иногда судьба хватает его за глотку и тащит в самый тёмный угол жизни…
Ханне Уокер снится зелёная лужайка перед домом, залитая по-весеннему тёплыми лучами солнца. Ей слышится смех отца, наполненный искрящимися нотами счастья и неподдельной радостью. Ханна словно смотрит на себя со стороны, где ей всего лишь шесть лет, а отец всё ещё живой и невредимый. И маленькая черноволосая девочка с точно такими же, как у мужчины, глазами с восторженным криком бросается к нему, а он мгновенно подхватывает её на руки, подкидывая в бездонную синеву неба. И взрослая Ханна вскидывает голову, когда серые тучи мгновенно обволакивают пустоту над ней, изливаясь на землю тяжёлыми каплями дождя. Лужайка перед домом исчезает, превращаясь в руины и пепелище. А в свинцовой пустоте неба раненной птицей падает самолёт, беспомощно взмахнув стальными крыльями в тщетной попытке поймать спасательный поток ветра. Ханна безмолвно кричит. Но сон теперь не несёт спокойствия. Теперь это чёрная грань кошмара, завладевшая её разумом и телом. А самолёт всё падает и падает, в огненном пламени взрыва унося с собой часть души самой Ханны: искалеченной, побитой и выброшенной на обочину суровой жизни, где отец больше не стена, за которой исчезают все детские страхи и юношеские сомнения, стоит только улыбке засиять на его лице. — Победи свой страх, — голос врывается в сознание вязким клеем, что намертво въедается в кожу, превращаясь в змеиную чешую. И отодрать его от себя можно лишь ножом, вырезая напрочь. До самых свёрнутых в тугой узел мышц и нервных, оголённых до предела окончаний. — Сожри его, как волк пожирает свою жертву. Слабым не выжить. Мы переродимся в волков, которые проредят стадо, став только сильнее. Кошмар кажется Ханне слишком реальным, когда красная пелена вновь обволакивает разум, а на задворках сознания назойливо разносится мотив песни «Only you», оседая под черепом тупой болью. Она оказывается в комнате, где помимо неё находятся ещё двое, а на стуле между ними — заряженный пистолет. — Убей или будешь убита… Ханна колеблется, не решаясь действовать. Звук выстрела и пуля в груди кажутся настолько реальными, что она воет диким зверем, падая на пол и судорожно поджимая под себя ноги. А кровь из неё хлещет не хуже речной воды, в которой пытался утопить её Джон Сид. Целую вечность назад? — Слабая, — в голосе из пустоты ядом сочится презрение, а затем чудовище её собственных кошмаров вновь тащит помощницу во тьму, чтобы заново обагрить всё вокруг кровавыми разводами ярости. Её крик утопает в пустоте. Но сомнений больше нет. Лишь холодная решимость, обволакивающая разум. Пистолет ложится в руку девушки привычно и легко, словно он не что иное, как продолжение её самой. Выстрелы режут воздух. Пули вгрызаются в тела двух неизвестных ей мужчин, через мгновение превращающихся в прах и призрачное, пустое ничто. — Отлично, — в голосе, звучащем из ниоткуда и повсюду одновременно, теперь уже сквозит сухое одобрение. — Это всего лишь кошмар. Всего лишь кошмар, — твердит Ханна самой себе, пробиваясь через толпу призрачных врагов к спасительному, как ей кажется, выходу. Чёрной двери, с каждым шагом к которой музыка, оседающая в мозгу радиоактивной пылью, звучит всё сильнее и сильнее, а голос слышится всё яснее и яснее. Последний прыжок отделяет её от спасения, но в самый последний момент тело отказывает, а кончики пальцев тщетно тянутся к ручке двери. Ещё мгновение — и она сможет выбраться. Но деревянный пол под ногами превращается в бесконечную пустоту, и Ханна беспомощно падает вниз, захлёбываясь в монотонном и суровом голосе Джейкоба Сида.***
Волчье рычание упрямо тащит её в мир реальности, и Ханна давит в себе хриплый крик, когда совсем рядом от неё Судья рвёт на части мёртвого ополченца, жадно вгрызаясь зубами в человеческую плоть. Её бы вырвало прямо на ботинки склонившегося к клетке Джейкоба, если бы желудок не был пуст уже чёрт знает сколько времени. Она потеряла ему счёт. Потеряла грань самой реальности, уже не различая мир настоящий от внушаемого. — Ты уже не колеблешься, — довольный оскал застывает на лице Джейкоба, и он тянет к себе её податливо-ослабленное от голодовки тело, хватая за воротник некогда чистой рубашки. — Джон был прав. — И от упоминания младшего Вестника Ханне хочется зажмуриться и забиться в угол клетки. Пусть её сожрёт Судья, избавив от мучений. — Мой брат сразу разгадал в тебе твой грех, а я сумел подчинить его себе. Я помог тебе освободиться, помощница. Но ничего ещё не закончено. Мы только в самом начале нашего пути. Я сделаю из тебя солдата. Сделаю орудием воли нашего Отца. Но Ханна его вовсе не слышит, уставившись взглядом прямо в его волчьи глаза. Её желудок жрёт сам себя, а горло рвёт наждачной бумагой от нехватки воды. И когда сознание вновь покидает её, Джейкоб Сид расцепляет пальцы, позволяя её исхудавшему телу ничком свалиться на землю. И кошмары снова и снова преследуют её, а затем сознание возвращает контроль уставшему мозгу, позволяя Ханне, не без усилий, приоткрыть налитые свинцовой тяжестью веки. Она видит перед собой размытые очертания, а голоса доходят слишком приглушённо и слишком неразборчиво, чтобы понять их смысл. — Я не просил об этом. Что я скажу Отцу, Джейкоб?! — этот голос, наполненный сейчас праведным гневом, тараном вбивается в реальность Ханны. — Успокойся, брат, она всего лишь прошла начальный этап подготовки. Дай мне ещё несколько дней, и помощница придёт в себя совершенно другим человеком. — И как долго ты промывал ей мозги, м-м? — Ханна видит, как перед глазами синим пятном мелькает размытая фигура. — Открой эту чёртову клетку, Джейкоб. Я просил тебя придержать её у себя, пока разбираюсь со срочными делами в долине. Я не просил потрошить её мозг, создавая убийцу с триггером на унылую песню. — Я ведь сделал её сильнее, Джон. — Голос Джейкоба — неприступная суровая крепость. — Ты и сам скоро поймёшь, что это было необходимо. — Я бы и сам справился… — Дверь клетки с визжащим скрежетом открывается, и Ханна чувствует, как чьи-то холодные пальцы касаются её скул и лба, убирая с лица слипшиеся, грязные волосы. — Ты хочешь сказать, что у каждого из нас свои игрушки? — Джон видит, как хмыкает брат, бросая многозначительный кивок на другого помощника. Кажется, Пратта? Да и какая, к дьяволу, разница? — Я тебя понял, Джон. Только вот у тебя почему-то их две. — Я пришлю тебе Хадсон в праздничной упаковке и с моими наилучшими пожеланиями, — ухмыляется младший Вестник. А Ханна едва ли чувствует, как его ладони хлопают её по щекам, безнадёжно прогоняя прочь опутавший мысли дурман. — Можешь ей не только мозги выпотрошить. Мне плевать. — Но заберёшь эту с собой? — Джейкоб стоит, облокотившись спиной о прутья клетки. — Не замечал за тобой привязанности к игрушкам Отца. — Я не хочу огорчить его. Он ведь мне поручил провести её к Вратам Эдема. Агнец должна примкнуть к нам, а не стать орудием воли нечестивых. — Джон поднимает Ханну на руки, а его брови сдвигаются к переносице, когда он почти не ощущает веса чужого тела. — Сколько дней? — Ты что-то сказал? — Джон слышит в низком голосе старшего брата ноты плохо скрываемой издёвки, будто тот играет с ним, воображая его пятилетним мальчишкой. А затем Джейкоб, словно наплевав на всё, безразлично машет рукой и добавляет: — Дня три, не больше. И знаешь что? — Охотник разводит руки в стороны. — Она вторая, кто смогла дойти до двери. Её мозги на удивление устойчивы к влиянию извне. Ох, — Охотник коварно улыбается, — по глазам вижу, ты подозревал нечто подобное. Поэтому вы с Отцом хотите приручить девчонку по её собственной воле? — Вторая, говоришь? — Креститель пропускает мимо ушей большую часть сказанного братом. — Меня должен утешить факт того, что первым когда-то был ты сам? — Джон выходит из клетки, а помощница, явно не осознавая, кто перед ней — иначе непременно ходить бы ему с очередными следами ногтей на лице — инстинктивно прячет лицо на его груди, бессвязно бормоча про какого-то там отца. Джозефа? — У нас был план. И выращивание из неё охотника путём промывки мозгов в его пункты не входило. — Она напоминает тебе её? — Джон замирает у машины, но, всё же совладав с собой, открывает дверцу пикапа, устраивая свою ношу на заднем сиденье. — Я вижу это по глазам твоим. Отец ведь вручил её тебе не просто так? У него есть какие-то скрытые мотивы. Джозеф ничего не делает просто так. — Он знает, что Агнец разрушит печати. — Джон смотрит на брата, излучая теперь привычное для окружающих спокойствие и уверенность. — Он видел, как мир горит в огне. И Коллапс случится, если мы не сможем переманить Избранную на свою сторону. — Он всё равно неизменно случится, брат мой. — Джейкоб подходит вплотную к Джону, касаясь лбом лба младшего Вестника. — Различие лишь в том, кто сможет его пережить. — Мы спасём свою паству. — Джон делает шаг назад, захлопывает дверцу пикапа и подаёт знак группе сопровождения готовиться к отъезду. Эдемщики мгновенно садятся в свои машины, ожидая дальнейшего приказа. — Но нам не сделать этого без её помощи. Такова воля Господа. Такова воля нашего Отца. — Да будет так, — кивает Джейкоб и отходит в сторону. Его подтянутая фигура и военная выправка излучают суровую силу и решимость. На лице мужчины тенью пробегает лукавая ухмылка. — Я буду ждать обещанного подарка, брат. И Джон, торопливо садясь в машину и бросая взгляд в зеркало заднего вида, в прощальном жесте машет Джейкобу рукой. А старший Сид всё так же не двигается с места, когда колонна машин с его братом во главе трогается с места, шурша шинами по пыльному гравию. — Наши демоны всегда вырываются на свободу, Джон. И лик у них всегда изменчив. Не позволь врагу своему познать милость твою, иначе не успеешь увидеть нож, занесённый над головой твоей. — Джейкоб поднимает взгляд к небу, на котором пылает кроваво-огненный закат. — Однажды ты поймёшь, брат мой, насколько был слеп. И Джейкоб Сид разворачивается лицом к клеткам, в которых всё ещё сидят запертые люди. Улыбка хищника очерчивает его обветренные губы, когда он видит в глазах пленников ужас и боль. Но в горах Уайттейл нет места жалости. И Джейкоб Сид на собственной шкуре убедился в том, что здесь способен выжить только сильнейший.