…там будет плач и скрежет зубов.
Закат над горами Уайттейл не нежно-розовый, обрамлённый мягкими лучами солнца. Закат над горами Уайттейл кроваво-красный, он переполнен кислотно-оранжевыми оттенками вулканической лавы. Пропитан страданиями и болью, железным запахом смерти, что захватила регион. Последние лучи выгорающего солнца, что следами пуль прошили пылающие огнём облака, у самого горизонта приобретают зелёный оттенок, напоминая помощнице шерифа вездесущую Блажь. Девушка льнёт спиной к тёплой поверхности серого валуна, шершавый бок которого покрыт зелёным мхом. Ветер треплет её волосы, свободно падающие на расслабленные плечи. Небольшая остроконечная гора, на которую Ханна поднялась вместе с Джесс, возвышалась над частью долины, которую контролировал Джейкоб Сид. Ханна могла видеть, как внизу раскинулись маленькие озёра, вспыхнув огнём солнца и облаков, что отразились на гладкой, как зеркало, поверхности. Долина медленно и лениво тонет в надвигающейся волне сумерек, и помощнице вовсе не хочется спускаться вниз, оставив за спиной мнимое спокойствие. Рядом шевелится Джесс, сонно зевая. — Ого, и на сколько я тут задремала? — искренне удивляется охотница, поднимаясь на ноги и разминая мышцы. — Каких-то два часа, — улыбается Ханна, видя, как девушка замирает, заворожённая закатом. — Вау-у, — тянет она, уперев руки по бокам. — Ты знала, да? Поэтому полезла сюда? — Я здесь впервые, — пожимает та плечами. — Просто знаю, как и где найти лучшие места. Мой отец часто ходил в горы, словно настоящего неба ему было мало на службе. Говорил, что и на вершине горы ощущает себя там — в кабине своего самолёта. — Ходил? — вкрадчиво интересуется Джесс. — Погиб в бою. — Прости. — Охотница устраивается рядом, едва касаясь плечом плеча помощницы. Кровавое солнце окончательно тонет за горизонтом. — Не буду говорить, что понимаю, каково тебе. Ведь у каждого из нас своё представление скорби. — Почему мы остались здесь, Джесс? Ведь мы легко могли пересечь границы округа на вертолёте? — Глупый вопрос, на самом деле. — Так почему мы всё ещё здесь? Почему я всё ещё здесь? — После всего, что сделала секта, я не могу просто взять и уйти, — голос девушки полнится решимостью в собственном выборе. — А ты осталась, скорее всего, потому что тебе не всё равно. Потому что в глубине души всё же надеешься спасти других своих братьев по оружию. — А может, потому что как раз наоборот, и я просто сбежала от самой себя. — Ханна кривится от произнесённых слов. — От того прошлого, которое осталось вне границ этой долины. — Все мы от чего-то бежим, Ханна Уокер, — понимающе кивает охотница и поднимается на ноги, бережно убирая свой лук за спину. — Но не у всех хватит смелости признать это. Пойдём, скоро совсем стемнеет и мы застрянем здесь до утра. — По мне, так лучше здесь, нежели там, — хмыкает Ханна, бросая последний взгляд на горизонт, где раскинулись владения Джона Сида. — Сбежала от одного, казалось бы, психа, чтобы оказаться во владениях психа похуже. Ханна Уокер, ты — законченная неудачница. — Ты что-то сказала?! — окликает её Джесс, которая уже успела спуститься на ярус ниже. — Нет, всё в порядке! — И эхо ответного голоса самой Ханны разносится по долине, растворяясь в сумерках неумолимо наступающей ночи и неотступно следующего за ней одиночества.***
Горы Уайттейл втягивают помощницу шерифа в свой слишком реальный и жестокий мир, где слабые не живут долго и где сильные пожирают первых, не оставляя и ничтожной крупицы мяса на обглоданных дочиста костях. Временами Ханне хочется сбежать обратно в долину Холланд, чтобы вновь полной грудью вдохнуть пьянящий запах спелых яблок и травы, скошенной поутру заботливыми руками трудолюбивого фермера. Но бежать ей некуда. Мир вне округа Хоуп не встретит её распростёртыми объятиями любящей матери. Он лишь ухмыльнётся волчьим оскалом отчима, скорее всего, сразу же запрятав её в тюрьму. Ведь где гарантии, что её же саму не обвинят в том, что вернулась только лишь она одна, а шериф, помощники и сам федеральный маршал сгинули неизвестно где и как. Ей необходимо заручиться поддержкой местных, чтобы вызволить из плена хотя бы Пратта, который не заперт в чёртовом бункере, как Хадсон. Легче сказать, нежели сделать, потому как меньше всего ей хочется сталкиваться один на один с Джейкобом Сидом ровно так же, как не хочется вновь переходить дорогу его младшему брату. Или всё же совсем наоборот? От собственных мыслей о младшем вестнике Ханна спешит отмахнуться и забить их в самый тёмный угол своей души, с головой погрузившись в изучение местности на одной из карт, найденных Джесс. Мысль о взятии одного из аванпостов нависает над помощницей шерифа навязчивой идеей, заполняя собой всё её свободное время, отведённое на подготовку. Несколько групп ополченцев уже успели присоединиться к ней и Джесс, обещая оказать поддержку с вертолёта. А Ник Рай, затаившийся после её побега из долины Холланд, всё же охотно соглашается помочь, взявшись отвлекать на себя возможное появление «Верных», в то время как вторая группа ополченцев выманит основные силы эдемщиков с территории аванпоста, оставляя остальным атакующим место для манёвра. Но вертолёт и его пулемётные орудия завершают дело и без их прямого вмешательства. А Ханне и Джесс остаётся лишь присоединиться к ополченцам, выбивающим прочь разрозненных и спасающихся бегством сектантов. И когда к вечеру следующего дня над ними нависает относительное спокойствие, аванпост оживает, заполняясь неугомонными людскими голосами. Джесс теряется в толпе, и Ханна выбирается на улицу, проходя мимо постовых. В лицо прохладой дышит чистый горный воздух, но прогнать прочь тяжёлые мысли девушки он не в состоянии. Она сжимает в руке рацию, задумчиво уставившись на неё и сама не зная, чего хочет. С момента её побега Джон Сид так ни разу и не вышел на связь, будто оставив её целиком и полностью на милость Джейкоба. Ведь для него главное, что она больше не устраивает вылазки на его собственной территории, мешая полевым группам эдемщиков продуктивно работать. Ноги сами ведут Ханну к машине, сиротливо ожидающей хозяйку у обочины пыльной дороги. Волчий вой она слышит прежде, чем инстинкты срабатывают на полную мощность, а удар по голове фейерверком боли разносится под черепом ещё раньше, чем тьма утягивает её за собой в пучину холодной пустоты и забытья.***
Джейкоб Сид оказывается даже близко не таким, каким его описывали помощнице ополченцы и местные выживальщики. Джейкоб Сид — зверь похуже тех, что бродят в его лесах и горах. Он — высший хищник этих земель, который ведёт свой собственный искусственный отбор, отделяя в стаде хилых и больных от тех, кто способен на одной лишь бездумной жажде крови и убийств сражаться за свою жизнь, зубами разрывая другим глотки и прокладывая себе путь на вершину пищевой цепи. Старший Сид смотрит на неё воистину волчьим взглядом, в котором давно не осталось места жалости и всепрощению, что всё ещё живут в глазах его младших братьев. Железные прутья решётки, что отделяют помощницу от Охотника, нужны вовсе не для того, чтобы защитить его от неё. Подобная мысль и самой Ханне кажется несусветной чушью и бредом постепенно сходящей с ума неудачницы. Что уж говорить о самом Сиде… Ведь только неудачница могла так глупо облажаться и покинуть пределы условно-нейтральной территории, прекрасно зная, что её выходки не останутся не замеченными. «Пожинай плоды своей дурости», — внутренний голос измывается, словно ей и без него сейчас проблем не достаточно. — Наш мир слаб, — голос Джейкоба звучит низко, утробно, словно каждое его слово — угроза страшной смерти каждому из тех, кто замурован в стенах своей персональной клетки. — В нём никчемные души командуют теми, в ком силён дух дикой природы: первобытный, необузданный. Мы подчиняемся слабым, кошелёк которых переполнен звонкими монетами. Мы забыли, каково это — быть сильными. — О, уж ты-то точно знаешь толк в силе, — бормочет Ханна себе под нос, когда видит явно побитого Пратта, послушно застывшего рядом с Охотником, и тотчас затихает, когда мужчина наклоняется к прутьям клетки, впиваясь в неё взглядом. Слишком холодно-стальным и острым, чтобы выдержать и трусливо не отвести глаза. — Я помогу тебе пробудить в себе волю к жизни, — хрипло шепчет он. — Я сделаю так, что ты сама сожрёшь свой собственный страх, навсегда изгнав эту заразу из своей сути. Буду испытывать тебя снова и снова, пока твой мозг не превратится в мя-ягкую глину, из которой я слеплю солдата, никогда не знающего сомнений. Ты станешь оружием в моих руках, помощница. Ханна молчит, тем самым вызывая на лице Джейкоба лишь зловещую ухмылку. — Общество Джона покажется манной небесной в сравнении с тем, что ожидает тебя здесь. — В его руках, покрытых многочисленными шрамами и порезами, появляется маленькая деревянная, напоминающая музыкальную шкатулка. — И ты возмолишь Бога и Отца нашего о прощении. Только никто не спасёт твою жалкую душу. И когда звуки песни вырываются из-под крышки распахнутой шкатулки, Ханне кажется, что мир вокруг мгновенно становится слишком тесен для неё, превратившись в один сплошной пресс, который вместо машин давит её саму, начисто отделяя мозг от реальности. — Ты станешь сильнее, — голос Джейкоба звучит слишком сюрреалистично в её сознании, неумолимо схлопывающемся до размеров атома. — Я направлю тебя навстречу твоим слабостям, и ты познаешь истинную силу там, где найти её уже не надеялась. Ханна не видит, как Пратт отводит взгляд в сторону, не в силах смотреть на происходящее. Она не видит, как волчьи глаза Сида неотрывно следят за её скорчившимся на грязной земле телом. Она видит лишь красное ничто, непроницаемой пеленой обволакивающее всё вокруг. Разве небо может быть таким мёртвым? Или это и есть тот самый Коллапс, о котором воспевал Джозеф Сид?.. Но мысли помощницы окончательно проваливаются в алое ничто, когда громкость музыки из дьявольской шкатулки бритвенно-острым ножом вырезает её из реальности, словно она — лоскут кожи с единственно выцарапанным на нём рукой Джона Сида словом «грешница».