Когда мир был седым, ненависть не исчезла. Негодование кипит в цепях и в холоднейшем из всех сердец. Голос смолкает, свет рассеивается… Безумие остаётся.
Утро начинается с первых лучей осеннего солнца, что поднимается на востоке, знаменуя новый день и новые хлопоты. Оно начинается со смятых простыней и запаха терпкого кофе, который едва витает в воздухе, заставляя блаженно жмуриться и прятать лицо в подушке, насквозь пропахшей мужским одеколоном и лёгким запахом сигарет. Этот запах дурманит голову, путает мысли, призывая уткнуться в подушку носом лишь сильнее, позволяя укутаться собой лишь сильнее. Кажется, запах этот впитался не только в постель, но и под кожу, мурашками разбегаясь по телу. Она не слышит шагов на первом этаже, но садится на кровати, чувствуя такую непривычную лёгкость в теле, особенно после долгих ночёвок в лесу, во время которых сырость поутру пробирала до самых костей. Ранчо ещё опутан остатками сна, и тишина разбавляется лишь пением птиц в лесу, который дышит парами сизого тумана, мгновенно сдуваемого с вершин деревьев порывами лёгкого ветра. Торопливо умывшись и приведя себя в какой-никакой порядок после сна и укутавшись в тёплый халат, она сбегает по ступеням вниз, легко открывая дверь в кухню. На мгновение замирает на пороге, а губы чертит хитрая, но довольная улыбка, когда взгляд застывает на мужчине, стоящем спиной к ней. Ноги сами несут её вперед, и помощница шерифа, мягко ступая босыми ногами по деревянному полу, утыкается носом между лопаток Джона Сида, обвивая руками его торс. В голове не взводится курок предостережения, а страху она больше не подвластна, самозабвенно утопая в осязаемой близости и тепле, что исходит от тела Вестника. — Попался, — шепчет она ему в спину, щекой прижимаясь к мягкой коже чёрной жилетки. — Умеешь ты уходить по-английски по утрам. Как спалось? — Попалась ты сама, — она не видит, но слышит привычное теперь хмыканье, за которым неизменно следует лёгкая усмешка. — В этот раз мне даже не пришлось сети расставлять. — Возомнил себя пауком? — Уокер поднимается на носочки, с любопытством заглядывая через плечо Сида и втягивая носом приятный запах свежесваренного кофе. — Уж не мошкой ли представил меня? — Мошка бы не смогла каждый раз сбегать из моих сетей, — Джон разворачивается к ней всем корпусом, и помощница упирает ладони тому в грудь, лукаво улыбаясь. — Ты нечто стихийное. — Могу считать это комплиментом? — Уокер продолжает лукаво улыбаться, неотрывно смотря в голубые глаза Вестника. На её слова Сид лишь усмехается, смотря взглядом не менее лукавым. — Так хочется на них нарваться? — Креститель накрывает ладонью поясницу девушки, притягивая её как можно ближе к себе. — Я подарю тебе нечто получше. — Он наклоняется к её уху, а горячий шёпот заставляет мурашки пробежать по коже девушки, призывая запустить пальцы в волосы Вестника. — Но сперва — кофе. Не зря же я его готовил. Уокер слегка отстраняется, принимая из рук Джона белую чашку, наполненную тёмной, терпко пахнущей жидкостью. Но сам он не берёт вторую, вызывая на лице девушки лёгкое недоумение. Солнечные лучи проникают в распахнутое окно, а ветер развевает лёгкие белые шторы, заполняя комнату запахом скошенной травы и яблок. — Стихийное, значит? — Ханна делает глоток обжигающего губы напитка, едва ли не довольно жмурясь от приятного вкуса во рту. — Не хочешь попробовать? Она подносит чашку к его губам, но Джон лишь накрывает её ладони поверх чашки своими, пристально смотря помощнице прямо в глаза. А затем лишь отрицательно качает головой в знак протеста. — Да, ты расслышала правильно, — мужчина кивает, и из глаз его исчезает лукавый блеск, уступая место задумчивой серьёзности. — Стихия, которая несётся вперёд, не разбирая дороги и уничтожая всё на своём пути. — Ты сейчас шутить так надумал? — Уокер отчётливо слышит, как сердце гулко ударяется о рёбра, а необъяснимая тревога мгновенно накатывает неизвестно откуда и почему. — Совсем не смешно. — Разве сказанное ты не считаешь правдой? — Джон слегка наклоняет голову набок, когда помощница делает очередной, но нервный глоток кофе, желая поставить чашку на стол. — Нет, — Вестник мгновенно перехватывает её запястья пальцами, не хуже наручников стискивая их, не позволяя отстраниться или же убрать чашку в сторону. — Смотри и поймёшь, что я прав. Что все мы всегда были правы. Ханна поддаётся накатывающей тревоге, и утреннюю безмятежность смывает волнами неизвестно откуда взявшегося страха. Так ведь не бывает. Не может всё в одночасье измениться настолько, что начинают трястись поджилки. Но взгляд Джона Сида устремлён в чашку, и когда помощница провожает его собственным взглядом, ужас криком застревает в глотке, упрямо не желая вырываться наружу. Ей наверняка станет легче, если закричать. Но она может лишь смотреть, как в белоснежной чашке вместо кофе теперь копошатся опарыши, а по краям её размазались сгустки запёкшейся крови. Пальцы невольно разжимаются, и чашка со всем её содержимым падает к ногам, раскидывая по полу копошащуюся мерзость в виде белых личинок. Помощница отшатывается, захлёбывается судорожным кашлем, словно вместо кофе рот её заполонили склизкие черви. — Ох, меня сейчас вырвет, — она зажмуривается, впивается пальцами в край стола, дыша так, словно пробежала марафон в десяток километров. — Это ведь шутка. Грёбаная шутка. Зачем, зачем, зачем… — Затем, чтобы ты поняла, — голос Вестника безжизненно холоден, впиваясь в кожу ядовитыми иглами правды, от которой она так отчаянно пытается бежать. Смерть всегда следует за ней по пятам. Везде и всюду. — Ты несёшь с собой лишь разрушение и гибель для всех. — Нет, нет, нет, — Ханна лихорадочно качает головой в знак отрицания. — Это всё не реально. Наверняка это всё сон. Кошмар. Да, очередной кошмар. Тебя здесь нет. — Открой глаза и убедись в обратном, — холодные теперь пальцы, которые мгновение назад были по-живому тёплыми, касаются её ладоней, сплетают пальцы в единый замок. — Взгляни на меня и увидишь всю правду. Взгляни на деяния рук своих, Ханна Уокер. И она распахивает глаза, отчаянно цепляясь взглядом за взгляд мертвеца, в котором лишь леденящая душу пустота и замогильный холод. На некогда красивом лице не осталось живого места — сплошное месиво из крови. Жизнь в глазах цвета синего моря больше не теплится, а на разбитых губах не застывает привычная лукавая ухмылка, уступившая место оскалу смерти. В этот раз ей отшатнуться не позволяют. Хватка чужих пальцев сжимает тисками, и помощница чувствует липкое нечто, стекающее по запястью вдоль линий синих вен. Кровь. Кровь, что обжигает кожу холодом, заставляя беззвучно закричать. — Последняя печать сорвана. Ты сделала это со всеми нами, — Джон Сид шипит ей это едва ли не прямо в губы, а в окне за спиной его расцветает кровавым алый гриб грянувшего Апокалипсиса. — Сделала это со мной. Крик ужаса вполне реален вне стен кошмара, когда помощница подскакивает на кровати, а холодный пот с неё катится ручьём, заставляя крупно дрожать и отбивать зубами чечётку. Трясущиеся в страхе пальцы зарываются в волосы, и девушка вжимается лицом в собственные колени, прижимая их к груди. Это всего лишь сон. Всего лишь кошмар, который был слишком реален. Страх в нём был слишком реален. Она могла бы понять это сразу. Ведь в реальности она не встречала бы утро с младшим Вестником и чашкой кофе в руке. Бред, который мог только присниться. Ханна вздрогнула, почувствовав прикосновение влажного горячего языка к руке, а затем услышала взволнованный скулёж Бумера рядом с собой. Пёс упёрся лапами в край кровати, пытаясь мордой уткнуться в сомкнутые вместе руки помощницы. Но она лишь притянула пса к себе, обвивая мохнатую шею руками. Пёс, будто понимая состояние человека, даже не шевельнулся, лишь положил голову на плечо Уокер, позволяя себя обнимать. — Хороший мальчик, — прошептала Ханна в пустоту и полумрак камеры, вслушиваясь в шаги, которые доносились из коридора окружной тюрьмы. Она всё-таки кого-то разбудила. — Это всего лишь кошмар, Бумер. Всего лишь кошмар… Но чертовски реальный. Я буду в порядке. В порядке… Не зная, кого она пытается тем самым успокоить, Уокер повторяла злосчастное «я буду в порядке» про себя до тех пор, пока дрожь в пальцах и по всему телу не сошла на нет, уступая место никуда не исчезнувшему чувству тревоги. Потрепав пса за ухом, помощница поднялась с кровати и подошла к окну, всматриваясь в пелену тумана, окутавшего всё пространство вокруг тюрьмы. Он клубился в утренних сумерках, накатывал на стены словно морские волны, а ветер сдувал с одиноких деревьев начавшие желтеть листья, разгоняя их по внутреннему двору тюрьмы. Ханна всмотрелась в туман, когда на мгновение в нём мелькнул силуэт в белом платье, помахав ей рукой словно в знак приветствия. Желание спать улетучилось ещё после пробуждения от кошмара, но сейчас помощница ощутила новый мерзкий холодок, пробежавший по спине. Она знала, кто ей всё чаще и чаще мерещится в тумане и среди облаков Блажи, расползающихся вокруг разбитых у дорог бочек с зелёной дрянью. Вера. Младшая сестричка в семейке психопатов, неизвестно откуда появившаяся и заблудившаяся в этих забытых богами краях. Фантомным ядом вползающая в мозг не хуже песни, звучавшей из музыкальной шкатулки Джейкоба Сида. Одевшись, помощница подозвала к себе Бумера и вышла в коридор, торопливо направившись в сторону уборной. Холодная вода из-под крана частично остудила мысли, и Уокер взглянула на себя в зеркало, отмечая бледность лица и тёмные круги под глазами. Собрала волосы в тугой хвост и нахлобучила на голову бейсболку, будто это поможет скрыться от любопытных глаз. Она их словила немало за тот день, который провела в тюрьме после возвращения из региона Иакова. Слухи расходились быстро. Быстрее, чем она могла себе представить. В глазах некоторых местных обитателей она могла прочитать разочарование от неоправданных, надуманных для самих себя ожиданий. Они не убили Джейкоба Сида, и счёт в семейке Отца не пошёл на убыль. В глазах же некоторых читалось ободрение, от которого становилось лишь ещё более тошно. Словно кто-то из них мог понять наваленную на неё, но не прошенную ответственность. Самим бы разобраться с тем дерьмом, которому они позволили распространиться за десяток лет пребывания под боком семейки Сидов. — Не спится? — Уокер вскинула голову, всматриваясь в силуэт девушки, стоящей на дозорной стене тюрьмы. Капюшон толстовки, нахлобученный на голову, скрывал половину её лица. — Не советую выходить за ворота, когда вокруг туман. Вера заманит в свою Блажь, ты и пикнуть не успеешь. — Спасибо, но справлюсь как-нибудь, — Ханна поправила кобуру пистолета, потуже затянув шнурки на ботинках. — Знай держись подальше от полей её с любовью выращенных цветов дурмана. — Корчишь из себя отчаянную? — девушка на стене хмыкнула. Ханна прекрасно знала, кто она такая. Лидер местных Пум, задравшая нос выше самих гор Уайттейл. Трейси. После возвращения именно в её глазах помощница увидела первое разочарование из-за невыполненной миссии. — Разве что ту, которой не нужны подобного рода советы. Я и сама в курсе, где нахожусь. Лишний раз напоминать не нужно. — Салага отрастила клыки? Уокер скрипнула зубами, неотрывно сверля взглядом лидера Пум. Бумер, стоявший рядом, заворчал, перенимая настроение помощницы. — А ты уже решила, что подобным высказанным прозвищем встала на один уровень с шерифом? — Ханна притворно ласково улыбнулась, всё так же не отводя взгляда с лица Трейси. — Не советую. Ты не в числе тех, кто может меня так называть, мисс мнимая альфа реки Хенбейн. — Могу называть тебя неудачницей. — Могу послать тебя к чёрту. Но у тебя и так явные проблемы, знаешь об этом? Если есть что сказать, говори прямо. Ненавижу хождения вокруг да около. Если, конечно, кишка не тонка, — Ханна вновь улыбнулась, сощурив глаза. — Но, видимо, многие из вас здесь только и умеют, что трепаться за спиной, обвиняя в неудачах всех, но только не самих себя. Поздравляю, у тебя это, пока что, особенно хорошо получается. — Что здесь происходит? — Трейси, открывшая было рот с явным намерением что-то сказать, мгновенно его закрыла, сжав губы в линию. Ханна обернулась, ощутив на плече чужую руку, а затем увидев и шерифа, застывшего рядом с ней. — Какие-то проблемы с утра пораньше? — мужчина взглянул на Трейси, а потом и на помощницу. — Может поделитесь? — Нет, сэр, никаких проблем, — Ханна отрицательно покачала головой. — Мы с Трейси всего лишь обсуждали последние события минувших дней. — Занятная беседа вышла, как я погляжу, — шериф недоверчиво хмыкнул, но продолжать не стал, кивнув Уокер в сторону двери, ведущей обратно в тюрьму. — Нужно поговорить. — Только после вас, сэр, — Уокер шагнула в сторону, пропуская Уайтхорса вперёд и ощущая, как чужой взгляд впивается в спину не хуже ножа. Но не обернулась, невозмутимо проследовав вслед за шерифом.***
Бессонная ночь сменилась рассветом, который утопил долину Холланд в тёплых лучах солнца. Небо окрасилось в оттенки бирюзы, и над ранчо пролетел самолёт одного из Верных, намереваясь сделать круг и посадить стальную птицу на полосу или же направить её вглубь долины, патрулируя воздушное пространство территории Вестника. Джон шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла, бросая ручку на рабочий стол, заваленный различными документами, письмами, газетами и парочкой книг. Устало потёр переносицу и поднялся на ноги, всматриваясь в небольшой плакат формата А4 с выведенным на нём крупными буквами «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». С розыскного листа на него неотрывно смотрела помощница Уокер, а Джон смотрел в ответ, словно подобная переглядка могла материализовать помощницу рядом с ним. — Ну, привет, — ухмыльнулся Джон, беря листовку в руку. — Теперь твоё лицо едва ли не на каждом столбе. Поблагодари Гейба, при случае. Листовка упала на стол, а младший Сид вышел из кабинета и спустился к пирсу у озера, накинув на плечи свой плащ. Во дворе ходили охранники, несколько псов скучающе бродили вдоль забора, не находя для себя достойной добычи. Не за кем ведь гоняться. Некому пустить кровь из горла, раздирая его клыками. Сопротивленцы притихли, когда стало известно, что лидер повстанцев в горах Уайттейл был убит одной из помощниц шерифа. Эта новость в который раз заставила Джона восхититься умением брата быть на несколько шагов впереди своих врагов. Делать вид, что всё у них под контролем, а затем ударить неожиданно и без шансов на удар ответный. — Джон! Вестник обернулся, увидев идущего к нему Гейба, а затем бросил взгляд на синюю гладь озера, всматриваясь в тёмные воды, манящие к себе. Он словно вновь увидел себя со стороны, когда призраки воспоминаний нахлынули, будто волны на берег. Увидел Ханну Уокер, отчаянно пытающуюся вырваться из захвата и сделать глоток воздуха, выплёвывая озёрную воду. Увидел льнущую к нему девушку, одежда которой промокла с головы до ног, а с губ эхом сорвались слова обещания прикончить его. Джон усмехнулся собственным воспоминаниям, когда Хилл вновь обратился к нему, уже оказавшись рядом. — Джон, у меня новости, — Гейб достал из-за пазухи конверт, передавая его Вестнику. — Отец велел передать это тебе. Сказал, что письмо не требует ответа. — Впрочем, как и в большинстве случаев, — Креститель кивнул, принимая конверт и вскрывая его, выуживая на свет сложенный втрое листок бумаги с посланием, выведенным на нём аккуратным почерком. — Ты ведь не только письмо доставил? Что там с помощницей? — Её видели вчера в окружной тюрьме. Она сопроводила Хадсон к шерифу. — Опасаются повтора инцидента в горах, — Джон довольно улыбнулся, вчитываясь в строки письма. Но улыбка его сползла с лица, когда смысл написанного Отцом дошёл до него, закручивая мысли в сплошной клубок. — Дьявол… — Джон? — Гейб вопросительно вскинул бровь. — Что-то не так? — Да всё, мать вашу, не так! — Джон смял письмо вместе с конвертом, а затем достал из кармана зажигалку, предавая бумагу очищающему огню. — Заводи машину, через полчаса выдвигаемся к бункеру Веры. Отец и Джейкоб будут ждать нас на месте. — Принял. Хилл кивнул, понимая, что вопросы сейчас ни к чему. Они могут вывести Вестника из себя ещё больше, нежели письмо, содержание которого в мгновение ока напрочь сбило шаткое равновесие его эмоционального фона, в котором он, поддавшись воле Отца, не без усилий пребывал после очередного побега помощницы Уокер. И зачем направляться к Вере? Креститель в последний раз навещал сестру год назад, неизвестно почему избегая её территорий как огня. Но Хилл надеялся, что так или иначе ответы на вопросы будут получены. Если уж вся семья собирается вместе, подобное не сулит за собой ничего хорошего.