Невеста полоза

В Новом Орлеане здания испещрены буквой «М» — приглядишься, а она змеей обвивает стены, колонны и ажурные балконы. Кэролайн щурит глаза, разглядывая литеру на древней книге, и под игрой неверного света ей и впрямь кажется, что это змея притворяется буквой — тронь, и ужалит нежные пальцы. Ее это, правда, не пугает, и она прослеживает литеру пальцем, вспоминая лекцию профессора Шейна о странном культе змей, что господствовал в Новом Орлеане несколько веков назад: о кровавых жертвоприношениях могущественному королю змей, василиску, взгляд которого мог подчинить себе любое существо, о людях, которые добровольно служили ему, о ковене ведьм, которые восстали против… — Это все больше похоже на детские сказки, — стонет Кэролайн, роняя голову на скрещенные руки. — Ладно еще ведьмы, в это я еще могу поверить, — тараторит она под неодобряющим взглядом Бонни. — Не могу же я ставить под сомнение существование своей лучшей подруги. И хорошо, культ тоже возможен, сейчас поклоняются даже макаронному монстру, но василиск? Это немного слишком, — морщит она носик. — Может, это была метафора? — предполагает Бонни, которая архивам ковена девяти ведьм верит больше, чем скептично настроенная Кэролайн, но подруга заливисто хохочет — знать, из-за чего кого-то прозвали королем змей ей не хочется, больше хочется на солнечные улицы Нового Орлеана, пропахшие креольскими специями и сахарной пудрой бенье, гулять по маленьким улочкам, скупая ненужную, но такую очаровательную мелочь, подставлять ладони под насмешливые взгляды ведьм вуду, которые за несколько долларов прочтут судьбу, и слушать джаз, а не дышать столетней пылью в архивах. — Если хочешь, то иди, — усмехается Бонни, которая без труда читает все, что написано на лице Кэролайн. — Но нам нужно сдать эссе в эту пятницу, надеюсь, ты помнишь? Кэролайн кивает, тут же вскакивая со своего места, с удовольствием тянется, разминая затекшие мышцы, и озорно улыбается подруге. — Конечно, я помню. И я зайду сегодня к Клаусу, он умеет рассказывать все гораздо интереснее зануды Шейна и поможет мне с эссе. Бонни едва заметно хмурится, когда звучит имя Клауса, но Кэролайн, целующая ее в щеку и поспешно исчезающая за кованой дверью архива, не замечает — или делает вид, что не замечает, — этого. Ведьме Беннет Клаус Майклсон, художник, приехавший из Англии, категорически не нравится, и хоть она и не до конца понимает, почему волоски на затылке становятся дыбом в его присутствии, сторонится его, доверяя своей интуиции. Только вот Кэролайн к нему тянет, словно магнитом, и Бонни, видя, как с каждым днем он все больше опутывает ее своими улыбками и проникновенными рассказами, ощущает странного рода обреченность. Словно каждый миг, что Кэролайн проводит в его присутствии, ведет к какой-то неотвратимости. Ей такой же страх внушают и кошмарные сны Кэролайн, которые начались в тот день, как они приехали в Новый Орлеан, и которые она едва помнит поутру. Бонни не раз пыталась поговорить с ней, но тщетно: Кэролайн, пусть и выросшая среди ведьм, мимо ушей пропускает все, что ей не по нраву, и даже Бонни не справится с ее упрямой натурой.

***

Клаус ждет ее на их обычном месте, кофейне, что соседствует с цветочным магазином, и Кэролайн не сдерживает улыбки, когда видит, как сосредоточенно он что-то рисует в своем скетчбуке, пока ждет ее. Кэролайн знает, что лучше бы ей прислушаться к словам Бонни и остерегаться Клауса: он хоть и улыбается, но от этой улыбки так часто веет смертельным холодом, что ей порой не по себе. Да и глупо предполагать, что она может надолго привлечь внимание такого, как он: она самая обычная девушка из крохотного городка, который и на карте-то Вирджинии сложно найти, а вокруг него вьются такие, как изящная Женевьева с по-змеиному зелеными глазами, и на фоне такой красавицы Кэролайн вновь чувствует себя бледным наброском, забытым среди сотен таких же. От таких мыслей ее улыбка исчезает и знакомой болью сводит челюсти. Она жалеет уже о том, что пришла, и думает, что пока не поздно стоит вернуться к Бонни, дописать чертово эссе, согласиться сходить куда-нибудь с Тайлером, который уже какие выходные настойчиво звал ее на кэмпинг в байю, но Клаус поднимает на нее взгляд, и золотые искры в его глазах заставляют ее замереть на месте. — Кэролайн, — вкрадчиво произносит он, и она отвечает чуть виноватой улыбкой. — Я боялся, что ты уже не придешь. Кэролайн, сама не понимая как, уже оказывается с ним за одним столиком и пожимает плечами, ощущая и стеснение, и сладкую дрожь от его пристального взгляда. — Очень много занятий. Я все никак эссе не допишу, дурацкая тема досталась, — вздыхает она, сдувая локон со лба, и замирает, когда теплые пальцы Клауса прикасаются к ее скулам и убирают мешающуюся прядь волос за ушко. — Что за тема? — будничным голосом спрашивает он, и Кэролайн чуть прокашливается, боясь, что голос сейчас начнет дрожать. — О старом культе Нового Орлеана, о короле змей, — произносит она, и Клаус не сдерживает ухмылки, обнажающей его ямочки. Кэролайн подается чуть вперед, чувствуя очередную историю, полную загадок, и Клаус ее не разочаровывает. — Я слышал о нем пару любопытных вещей, — кивает он, глаза его чуть туманятся, приобретают более стальной оттенок, и Кэролайн, опираясь подбородком на кулачки, внимательно его слушает. — Некогда один человек оказался проклят сумасшедшей ведьмой. Впрочем, проклятье это спорно, ведь оно подарило ему необыкновенную силу и власть над разумом всяких существ… — Если не считать того, что теперь он был в облике змеи, — брезгливо уточняет Кэролайн, вызывая этим смех у Клауса. — Верно. Но с каждым годом его силы увеличивались, и он смог вновь обращаться человеком. Вначале это был совсем небольшой срок, пара дней, не больше, но чем дольше он жил, тем сильнее он становился, и мог проводить в облике человека годы. — Он был бессмертным? — живо уточняет Кэролайн, и Клаус кивает. — Можно сказать и так. Читал, что способы убить его настолько трудны и требуют такой темной магии, что его можно счесть бессмертным. — Если он был таким сильным и таким могущественным, то как ведьмы Нового Орлеана смогли его победить? — задумчиво бормочет Кэролайн, постукивая карандашом по столу, а во взгляде Клауса что-то меняется. Кэролайн не сразу это замечает, лишь когда пауза становится слишком длинной, переводит взгляд на него и цепенеет от вихря эмоций в его взгляде. Она даже чуть подается назад, совершенно инстинктивно, но Клаус улавливает это движение и стряхивает с себя образы прошлого. — Он, Кэролайн, тоже так думал. Наверное, — уточняет Клаус, осторожно прикасаясь к ее пальцам, что слишком сильно сжали карандаш. — Когда власть сосредоточена в твоих руках, имя твое сеет страх, а сила безгранична, трудно представить, что есть что-то, что могло бы сломить тебя. — Мозолистые подушечки пальцев скользят по ее костяшкам и переходят к запястью, где ускоренно бьется пульс. — Но иногда слабость поджидает там, где и вовсе не ждал… Глаза Кэролайн широко распахнуты, и она нервно покусывает пухлую нижнюю губу, так, что ему хочется провести большим пальцем по нежной коже, надавить немного и попробовать на вкус выделившуюся капельку крови — будет ли она такой же сладкой, как и прежде?.. — Неужели это была любовь? — голос ее звучит хрипло, хоть она и старается состроить насмешливый вид, словно не хочет верить в старые сказки. — Да, — просто отвечает Клаус, и это простое признание почему-то цепляет сердце Кэролайн на хитроумный крючок из слов. — Слабостью короля змей оказалась любовь. — Это была запретная любовь? — торопливо спрашивает Кэролайн, уже полностью завороженная историей, которую он плетет, и Клаус едва заметно улыбается. — Она, наверное, была ведьмой Квартала? — Все было бы проще, окажись она простой ведьмой, — задумчиво произносит Клаус, и он говорит это с такой странной уверенностью, что Кэролайн даже не задается вопросом, откуда такие знания о старой истории, что произошла — если это вообще имеет хоть какое-то отношение к реальности — здесь больше трех веков назад. — Но для короля змей она была особенной. Той самой, желанной, суженой. Клаус произносит это, и на миг в его взгляде такая тоска, что Кэролайн становится трудно дышать. «Может ли хоть кто-нибудь, когда-нибудь так же говорить обо мне?» — задается она немым вопросом, что ножом проворачивается в ее сердце. Есть ли шанс у нее быть для кого-то особенной? Только вот здравый смысл и опыт говорят другое, и она, опуская взгляд на свои ногти, безучастно интересуется о том, что значит суженая. — Значит, что эта та, что была предназначена ему. Неважно, магией, Вселенной или самим дьяволом, — следует ответ, и Кэролайн чуть усмехается. Ей кажется, что она — слишком бледная и незаметная, чтобы Вселенную заинтересовало ее существование, не говоря уже о магии. — И значит, он влюбился в нее с первого взгляда? — Нет, — твердо отвечает Клаус. — С первого взгляда он лишь хотел обладать ею, подчинить себе, сделать своей. Боюсь, нынешние предоставления о любви слишком идеалистичны. — Его лицо искривляет кривая усмешка, когда он рассматривает ее лицо. — Ты же не думаешь, что любовь такого создания, как он, могла бы быть нежной и невинной? — Я думаю, что она могла бы быть весьма страстной, — через несколько секунд молчания говорит Кэролайн. — Возможно даже, что причиняющей боль, но если та, что была предназначена ему, не была таким же темным созданием, как и он, она могла привнести свет в его жизнь. — Свет, который в конечном итоге сделал его слабее и стал его погибелью, — отрывисто произносит Клаус и смотрит на нее почти сердито. — Ты оказалась права, Кэролайн. Так ведьмы Нового Орлеана, словно гончие, натасканные на кровь и страх, почуяли его слабость и забрали ее у него. Кэролайн вздрагивает, представляя себе это. Она выросла среди ведьм, в могущественном клане Беннет, и ей сложно представить, что их сестры могли быть столь жестоки, что убили невинную душу. — Они ее убили? — Не совсем, — качает головой Клаус. — Хотя, может быть, убей они ее, и были бы куда милосерднее. Они предложили королю змей сделку: его возлюбленная переродится и вернется к нему несколько столетий спустя, если он добровольно откажется от большей части своей силы. А ему останется лишь ждать, умерив жажду своей крови, ведь каждая смерть, которую он совершит, отдалит ее возвращение еще на один век. — И он подчинился такому решению? — недоверчиво спрашивает Кэролайн. Ей сложно представить себе подобную пытку временем, и она готова даже почувствовать ненависть к зловредным ведьмам, решившим, что они могут распоряжаться судьбами. — Он подчинился, — Клаус чуть улыбается ее возмущенному бормотанию. — Ведь речь шла о той, кто владела его сердцем, и без нее не было смысла ни в бесконечной жизни, ни в бесконечной власти. — Это, оказывается, такая грустная история, — Кэролайн вертит в руках карандаш и печально вздыхает. — Как ты думаешь, он все еще ее ждет? И дождется? Карандаш, который она слишком сильно сжимает, внезапно с треском ломается, и на ее подушечке большого пальца выступает кровь. Она ойкает, выпуская из рук обломки, и пытается выдернуть салфетку из серебряного зажима, как Клаус берет ее ладонь в свою и стирает кровь с ее ладони, а затем и вовсе прикасается к ранке языком, слизывая ярко-алую кровь. Кэролайн дрожит, чувствуя, как от этого странного жеста ее пронзают мурашки и болезненно-сладко тянет низ живота. Ей хочется что-то сказать, но голос совершенно не слушается, а рука совершенно ослабла в его хватке. — Я знаю, что он ее ждет, — голос Клауса звучит хрипло, и в нем проявляются шипящие нотки. — Она совсем скоро вернется к нему, и тогда он обрушит ад на головы тех, кто когда-то посмел разлучить их. Клаус смотрит на нее пристально, и она вдруг понимает, что взгляд его — расплавленное золото.