Невеста полоза

В аудитории царит полутьма: высокие стрельчатые окна занавешены плотными шторами, свет погашен, и Шейн демонстрирует очередную презентацию. Кэролайн сложно заставить себя слушать его — голос его слишком ровный и монотонный, вгоняет в сон — и она только устало удивляется тому, что Бонни так восторженно слушает его, конспектируя каждое слово. У Кэролайн есть подозрение, что восторженность вызвана отнюдь не тем, насколько хорошо Шейн разбирается в своем предмете, но дразнить свою лучшую подругу нехорошо, и она прикусывает острый язычок. Она уже давно не пытается даже записывать лекцию, решив, что спишет потом у Бонни, и на полях ее тетрадки появляются ничего не значащие узоры: сначала ромбы и квадраты переплетаются между собой, затем появляются волны — Кэролайн сонно думает о том, что нужно как-нибудь выехать в залив, — а затем она ловит себя на том, что все пытается вывести литеру «М». Кэролайн задумчиво смотрит на нее, а затем обводит ее извивающейся линией, которую постепенно превращает в змею: добавляет едва заметные пятнышки, выделяет блестящие глаза-бусинки, а когда заносит ручку в очередной раз, чтобы попытаться нарисовать раздвоенный язык, внезапно вспоминает… …Ей самое большее — пять лет, у нее смешные косички, которые ей каждый день заплетает Шейла, и огромный розовый рюкзак с Барби. Только вот волосы растрепаны, и косы наполовину расплетены, любимая резинка для волос где-то потеряна, а коленка разбита и кровоточит. Кэролайн всхлипывает, сидя между корней огромного дуба, и размазывает слезы по пухлым щечкам, которые раскраснелись от злости и обиды. Она про себя твердо решает, что никуда отсюда не уйдет, и пусть ее ищут всем миром — она из дома ушла и ни за что туда не вернется, даже если ей скупят все розовые леденцы и тянучки из бакалейной лавки мистера Дэвиса. Она сбежит и отправится куда-нибудь далеко-далеко… Сказочные мысли и грезы о том, как все будут по ней скучать и винить себя в том, что такая хорошая девочка сбежала, забываются, когда она слышит странный шорох, исходящий из корней деревьев, а мгновением позже — громкое, угрожающее шипение, от которого у нее холод по коже. Она не успевать завизжать от страха, как из ниоткуда выползает огромная, бледно-желтая змея, опрокидывает ее хорошенький рюкзак и, сворачиваясь в кольца, смотрит на нее своими глазами-бусинками. Кэролайн моментально забывает про жгучую боль в коленке, про свои обиды и несправедливость к ней всего мира, забывает даже про то, что нужно дышать, пока змея чуть раскачивается и смотрит на нее так, словно сейчас совершит молниеносный прыжок и вопьется своими зубами. Она стискивает своими маленькими кулаками траву и землю, откуда-то понимая, что нельзя совершать резких движений, но страх настолько велик, что руки начинают ощутимо дрожать. Кэролайн издает тихий всхлип, так некстати вспоминая рисунок из книжки Бонни, где змея слопала слона — если ей удалось слопать слона, то она, Кэролайн, ей точно по зубам. Змея, словно прочтя ее мысли, опускает голову, а затем ползет чуть вниз — Кэролайн усилием воли подавляет свой вскрик, когда ее ноги касается холодная чешуйчатая кожа, — а затем сворачивается золотистым клубком на солнце, а кончик ее хвоста продолжает прикасаться к белой туфельке девочки. Напряжение, охватившее ребенка, вызывает огромную усталость, и Кэролайн, будто уже и смирившаяся со своей судьбой, чуть успокаивается, когда видит, что змея, которая на солнце становится точно такого же цвета, как солнечный зайчик, которого Мэтт постоянно пускает ей в глаза, не собирается ею обедать, и откидывается на корни — глаза совсем слипаются. Тихое шипение ее словно убаюкивает, а еще все страшное исчезает как раз в тот момент, когда закрываешь глаза, вспоминает она слова Бонни, и решает прикрыть глаза всего на минуточку… Кэролайн просыпается, когда слышит взволнованный, высокий голос Шейлы и вторящее ему шипение. Ее слепит прохладный свет луны, спрятавшейся между дубовых веток, и сначала сонная Кэролайн даже тянет к ней ладошки, а потом она вспоминает события дня и проворно вскакивает на ноги, оглядываясь кругом. Ей, спросонья, видится, как змея, теперь уже серебристая, сворачивается в тугую пружину перед Шейлой и как та в ответ опускает голову перед ней и что-то негромко, торопливо говорит. — Грэмс, — зовет ее Кэролайн, перепрыгивая через корни и ища свой рюкзак. — Я тут, Грэмс! — Детка, — облегченно выдыхает Шейла. — Постой там минутку, ладно? Кэролайн кивает, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, оглядывается в поисках рюкзака и обреченно думает о том, что она теперь точно будет наказана до скончания веков. Страх, так сильно овладевший ею еще несколько часов назад, исчез — когда такая могущественная ведьма, как Шейла, рядом, бояться нечего. И змея и впрямь исчезает, бросая один прощальный взгляд на Кэролайн. Просто растворяется в лунном свете, как пыль, и Кэролайн восторженно хлопает в ладоши, не замечая усталого лица Шейлы, а потом бросается к ней в объятия. — Это ты ее так? — спрашивает она, вдыхая знакомый запахи коричного какао и хереса, которыми всегда была окружена Грэмс. — Не совсем, — признается Шейла, гладя ее по волосам. — Ты сильно испугалась, маленькая? — Чуть-чуть, — признается она, а потом шепотом добавляет: — Но шоколадный торт все исправит, честное слово! Грэмс натужно смеется, но кивает в ответ, а затем ведет ее домой. Кэролайн оборачивается назад, грустя о рюкзаке, но продолжает рассказывать Шейле, какой же храброй девочкой она была. Грэмс внимательно слушает ее и совсем, ни капельки не наказывает ни за то, что сбежала, ни за то, что подралась с новенькой Еленой. На следующее утро ее и впрямь ждет шоколадный торт, а ее розовый рюкзак оказывается у двери дома Беннетов. На нем травинки и маленькие желтые цветы, и когда Кэролайн спрашивает у Грэмс, сделала ли это змея, взгляд ее становится строгим. — Кэролайн, милая, — подбирает она слова. — От змей стоит держаться подальше, ладно? — Они злые? — понимающе спрашивает Кэролайн, и Шейла кивает. — Не рассказывай об этом Бонни и больше никогда не ходи к тому дереву, хорошо? Когда живешь с ведьмами, о многом учишься не спрашивать и просто принимаешь как должное: розовую соль на подоконниках, серебристые острые ножницы, подвешенные над их с Бонни кроватями, взмывающие в воздух подушки, когда Бонни хихикает и не может сдержать свои силы, или же небо, темнеющее тогда, когда Шейла на них сердится, потому Кэролайн просто кивает в ответ. Может быть, ей иногда думается, будь я ведьмой, все было бы по-другому. Может, тогда она могла бы, как Бонни, прислушаться к ветру и рассказать, что творится на другом конце города, заглянуть в чашку и увидеть, что сулит завтрашний день, или произнести слово и заставить цветок расцвести. И хотя каждый раз, когда она видит, как Шейла учит Бонни магии, Кэролайн чувствует себя немного чужой и не может порой сдержать желания что-то подслушать, хоть и знает, что их объяснения ей скажут ровным счетом ничего — среди ведьм она все равно, что глуха, слепа и нема. Потому она возвращается к себе в комнату, ничего не рассказывает Бонни о той змее, а когда начинает разбирать рюкзак, то в переднем кармашке находит кольцо с синим камнем. Ей первым же делом хочется бежать к Шейле и начать расспрашивать ее, но что-то заставляет ее проворно сжать кольцо в кулачке, чтобы Бонни не заметила, и она решает внезапно, что никому ничего не расскажет. У ведьм свои тайны, у Кэролайн — свои. Она прячет кольцо в корнях того самого дуба, а потом шепотом просит кого-то — ну не змею же, которая ее так напугала! — охранять его. Словно знает, что придет время — и она за ним вернется… …И ведь вернулась, понимает Кэролайн, рассматривая свои руки. Не то чтобы она не нарушила запрет Грэмс и не сбегала к дереву время от времени проверять кольцо, но потом ведь вернулась, чтобы забрать его насовсем, уже даже не помня, почему оставила его именно здесь, что тут произошло — воспоминания, словно забытые украшения в шкатулке, оказались покрыты пылью, и ощущение, будто только сейчас она стряхнула с них пыль и наконец поняла, какими драгоценностями обладает, ее не покидает. — Чего ты так уставилась на свои руки? — Бонни пихает ее в бок и вопросительно вскидывает брови. — Ничего, — качает головой Кэролайн, рассматривая кольцо. Она примеряла его каждый раз, как приходила к дереву, но впору оно стало, лишь когда она перешла в первый класс старшей школы. Она его с тех пор носила не снимая, искренне веря в то, что темно-синий камушек приносит ей удачу: она стала капитаном чирлидеров, и президентом класса, и Мисс Мистик Фоллс… А еще оно не нравилось Грэмс, и это только усиливало веру Кэролайн в то, что кольцо — волшебное. — Ты опять не записывала лекцию? — вздыхает Бонни, видя сплошные узоры там, где должны тесниться ровные строчки, и, когда Кэролайн лишь пожимает плечами, закатывает глаза. — Ты неисправима. — Мне повезло, что у меня есть ты, — соглашается Кэролайн, начиная собирать вещи, а потом слышит, как профессор Шейн зовет ее к себе: — Мисс Форбс, задержитесь после лекции. — Что я успела сделать? — стонет Кэролайн, садясь обратно на свое место, и ждет, пока поток студентов схлынет. — Может, это насчет того, что витаешь в облаках? — подначивает ее Бонни, но сама обеспокоенно смотрит в сторону профессора. — Ха-ха, — кисло смеется Кэролайн. — Тогда он должен был попросить остаться всех. Подождешь меня? — Буду за дверью, — кивает Бонни и уходит, бросая встревоженный взгляд. Кэролайн спускается вниз, к профессорскому столу, где Шейн прощается с девушкой, у которой волосы вьются мелким бесом, и смотрит на него с выжидающей улыбкой. — Профессор? — Кэролайн, — кивает он, взъерошивая волосы. — Хотел поговорить насчет твоего эссе. — Эссе? — мигом прекращает улыбаться Кэролайн, чувствуя, как сердце ухает вниз. Она после того разговора с Клаусом еще два дня потратила на него, и если профессор сейчас скажет, что оно вышло до невозможности плохим, то… — Да, твое эссе. Вышло замечательно, Кэролайн, — тепло улыбается профессор, и Кэролайн облегченно выдыхает. — Это не самая популярная тема на этом курсе, никто еще не проводил такой анализ. Большинство даже не подозревают о той легенде, которую ты описала. — Ну, может, если бы вы нам рассказывали о ней, то эта история пользовалась бы популярностью, — осторожно замечает Кэролайн, решив, что ей нужно срочно позвонить Клаусу и поблагодарить его за помощь. — Может, ты и права, — кивает профессор Шейн. — Правда, боюсь, что тогда мои студенты сочтут это за новоорлеанскую версию Ромео и Джульетты и начнут романтизировать василиска. — Вам не нравится эта история? — хмурится Кэролайн, все не понимая, что же именно он пытается ей сказать. — Мне всегда было жаль эту девушку, — Шейн смотрит ей прямо в глаза с добрую минуту, прежде чем сказать это вслух. — Мне всегда казалось, что наказана было именно она, а не василиск. Его жизнь осталась при нем, а что случилось с ней? Она мертва, и даже то, когда она покинет мир мертвых, будет зависеть от того, кто обрек ее на такую судьбу… — Кэролайн, — раздается глубокий, проникновенный голос, и когда Кэролайн оборачивается к двери, то видит Клауса, который лениво прислоняется к дверному косяку. — Шейн, — кивает он, и ее профессор напряженно улыбается. — Мистер Майклсон, — кивает он, а затем торопливо отдает Кэролайн ее эссе. — Все замечательно, Кэролайн. Просто в следующий раз будьте внимательнее к деталям. Кэролайн кивает и спешит к Клаусу, который отвечает ей улыбкой, когда она сует ему под нос свое эссе. — Я получила сто баллов, — громко шепчет она, и Клаус взъерошивает ее волосы, бросая последний взгляд в сторону кабинета, который она не замечает. — И все благодаря тебе! А где Бонни? — Ей внезапно пришлось куда-то уйти. Я в тебе не сомневался, sweetheart, но если хочешь меня отблагодарить… — Клаус смотрит на нее до невозможности пристально, и Кэролайн надеется на то, что он не видит, как розовеют ее щеки. — Могу купить тебе кофе, — предлагает она, а в итоге он кормит ее обедом в одном из тех пафосных местечек, где столик нужно бронировать за месяц. — Это явно лучше кофе, — соглашается она, пока расправляется с креветками и жмурится от восторга. — Но получается, что я все равно должна тебе. — Я придумаю, как ты можешь отплатить мне, — в его обещании есть что-то настолько темное и порочное, что она чуть ежится под его взглядом. Но Клаус улыбается, и это ощущение тут же пропадает, правда, Кэролайн тут же хмурится, стоит вездесущей Женевьеве появится возле их столика. Клаус снисходительно улыбается ей, пока она склоняется к нему и целует в щеку. «Какая жалость, что я не ведьма и не могу поджечь эти волосы», — тоскливо думает Кэролайн, приветливо улыбаясь ей. Она оказывается хозяйкой этого места, и аппетит Кэролайн мгновенно пропадает, а Женевьева делает им подарок от заведения: им приносят ароматный чай и десерты. Кэролайн мрачно ломает ложечкой свой торт — он, может быть, и вкусный, но от снисходительного взгляда Женевьев ей гадко, — и вместо этого она делает пару глотков чая. Он горчит бузиной под стать ее настроению, и Кэролайн в конце концов торопится попрощаться с Клаусом, чей взгляд становится совсем темным, и уйти. — Я вспомнила, что мне нужно кое-что сделать, — лжет она, избегая смотреть ему в глаза. — И я еще должна была встретиться с Тайлером, так что мне уже правда пора, — скомканно говорит она. Ей тоже хочется прикоснуться губами к колкой щетине и, может, замереть всего на мгновение, вспоминая, каково это, когда тебя кто-то обнимает, но больше всего на свете она боится выглядеть жалкой и жаждущей чужого внимания, потому она коротко улыбается Клаусу в ответ и уходит быстрее, чем он может что-то сказать. Расплата к ней приходит в снах: суровый стальной взгляд преследует ее теперь еще и тут, словно мало того, что ее сердце измучено реальностью. Но сны есть сны, в них возможно самое невозможное, например, ощутить поцелуй, которого жаждешь всем своим существом, и Кэролайн отдается этим поцелуям. Она извивается в сильных руках, чувствуя, как горит изнутри, не боится прошептать его имя так, как хочется, не боится позволить себе испытывать все эти нелогичные чувства. И эгоистично наслаждаться всеми этими прикосновениями, поцелуями так легко. Они горят на ее груди, опускаются ниже, и она задыхается от всего того, что он — ее фантазия? — заставляет ее испытывать, что Кэролайн не сразу понимает, где заканчивается ее сон. Она просыпается, тяжело дыша, в собственной постели, ощущая, как продолжает гореть ее тело, как неудовлетворенное желание, стянувшееся узлом внизу живота, начинает причинять ей боль и как саднят губы. Из зеркала ванной на нее смотрит собственное лицо — возбужденное и раскрасневшееся, с маленькими ранками на нижней губе. Словно кто-то прикусил ее в любовной ласке, причинил сладкую боль. — Что со мной творится? — шепчет Кэролайн, прижимая ладони к горячим щекам. Отражение лишь смотрит на нее так же растерянно и не спешит отвечать, а на мобильный приходит сообщение: «Надеюсь, тебе спалось сладко, sweetheart».