Антэрмония. Путь к Лагунье

      Тяжело дыша бежишь по сухой траве, следом перелезая через установленный на неровной поверхности с небольшим уклоном забор, невзначай оглядываясь по сторонам. Не было огромного желания встретить кого бы то ни было ещё из мертвецов. Хотя к тому времени, как ты их благополучно покинул, они всё чаще мелькали — махающие и готовые словом перемолвиться. Лишь по этой причине, понимая интуитивно, что время безбожно уходит, ты должен был как можно быстрее добраться до своей намеченной цели.       И вот занавес поднят. Впереди возвышается он — комфортабельный двухэтажный дом, на веранде которого, у входной двери, по бокам, стоят два непохожих по внутреннему содержанию флорариума, а в них — увядшие сады. Окунувшись в воспоминания, видишь совсем другой мотив одного из них — с успехом расцветшие адиантумы, ставшие навесом для сидящего на стульчике миниатюрного деревянного человечка, которого взяли в круг яркие цикламены от тёмно-фиолетовых до бледно-розовых цветов. Кое-где на субстрате заметен серый исландский мох, составленные в слова камушки. За этим мини-садом ухаживал кто-то тебе до боли дорогой (но ты не можешь вспомнить ни внешности, ни лица), всегда попрекавший за халатность. Ведь, что таить, ты был не из любителей заботиться о подобных цветочных композициях, но всё равно ухаживал, ворча, не считая нужным ссориться из-за таких мелочей, притом на краткий миг представляя себя в шкуре зашедшего на огонёк соседа, примечая, как со стороны пригодно смотрелось бы это.       Переводишь взгляд на стоящую у окна скамейку, где ночью, прижавшись друг к другу, укутанные шалью, ты и она смотрели на звёздное небо, произнося в слух романтические бредни или возможные для реализации планы на будущее, весело смеясь.       «Больше никогда», — проносится невзначай мысль. Сердце сжимается, наваливается так некстати грусть. Хочется плакать. Но можешь ли ты позволить себе такую… слабость? Определённо нет. Надо двигаться дальше.       Запрокинув голову назад, силишься припомнить жизнерадостное событие. Почти сразу всплывает воспоминание, захлопывая дверь для неприятного чувства.       Это произошло в субботний вечер. Престарелая женщина, украдкой улыбнувшись, качнула утвердительно головой, скрываясь в стенах дома, — это был сигнал для действий. Вернувшись на открытую местность, находившуюся в ста тридцати метрах от места жительства, ты и специалист по пиротехнике решили провести собственное шоу, позволяя красочным петардам и ракетам вырваться в тёмное небо, привлекая тем самым взгляды людей, вышедших на улицу, заинтересовавшихся этим неожиданно начавшимся шоу. Поспешила выглянуть и та самая старушка вместе с женщиной под руку — и тогда высоко в небо улетел фольгированный из складывающихся больших букв в имя шар, заставляя её, самую прекрасную и любимую, довольно улыбнуться, прижимая сжатый кулачок к груди и, возможно, ощущать, как по телу разливается теплота. Оттого что ты не мог видеть её эмоций и горящих глаз в тот миг — ты не опечалился. Ведь главное — осознание: она смотрит. И наблюдаемое, безусловно, доставляет ей удовольствие.       Теперь же, посмотрев более шире на проблему, испытал малую толику жалости к мертвецам: их порыв вырваться отсюда как никогда оправдан тем, что у каждого остался кто-то в живом мире, будь эта жена (муж), ребёнок или родственник, разделить с которыми хочется не только воспоминания, но и самые счастливые моменты в жизни. Но это — недоступная роскошь. И потому всё, что им остаётся — лелеять мечту (надежду), что когда-нибудь ворота перестанут быть сдерживающим препятствием в мир людей.       Впрочем, хватит думать о тех, кто не стоит твоего внимания. Ты не ради них проделал весь этот пока не кажущийся, но тернистый путь. А чтобы наконец-таки… уже… да, пора — Лана!       Входишь в дом. Тишина. Хороший признак.       Заглядываешь в гостиную, проходя сквозь арку, примечая неизменную обстановку в классическом стиле. Белоснежный высокий потолок со свисающей по центру на достаточном расстоянии многоярусной люстрой; мебель — чувствуется дух старины: обитый кожей монолитный Честерфилд, миниатюрный столик из вишни с изогнутыми ножками; на стенах находятся в позолоченных рамках картины, на которых изображены различные сцены: охота на льва или же стихийное бедствие, произошедшее в море; на мраморном камине посередине стоит шкатулка, а по краям — две женские фарфоровые статуэтки. С некоторым триумфом смотришь на интерьер, создать который было ой как не просто. Современному человеку подавай розетки, телевизор, ноутбуки, а здесь этого нет. Роскошь и элегантность — вот то, что вобрала в себя эта великолепная комната.       С улыбкой на устах разворачиваешься, чтобы продолжить исследование дома — и тут же инстинктивно отпрыгиваешь назад из-за неожиданной гостьи (ты ведь ждал не её?).       Но это она! Ты узнаешь Лану, дорогую и ненаглядную, напрочь забывая о том, где вы оба сейчас находитесь и каким непредусмотрительным становится последующий твой шаг, когда решаешься заключить её в объятиях, утыкаясь лбом в родное плечо.       Хватило пару секунд — женщина вырвалась и, отходя назад, со слезами на глазах, смотрит на тебя, озадаченного, с немым отразившимся вопросом на губах: «Почему?».       Остановившись, Лана мотает отрицательно головой в разные стороны — ей не хочется это принимать. Ладонями закрывает лицо, начиная дрожать.       Не в силах лицезреть, как любимая страдает, вновь пытаешься приблизиться к ней, но не делаешь и одного шага, замирая, не желая верить в то, что сейчас предстаёт перед тобой — она неживая. Всё те же мертвецкие признаки, как у Мэтта и Мэри. Сильно сжимаешь кулаки, ногти впиваются в кожу, оставляя маленькие, но неприятные ранки.       Не отрицай. Не беги. Остановись!       Как же так? Что это значит? И это — твоя цель? Ради того, чтобы увидеть самого дорогого человека мертвеца на свете, ты и проделал весь этот путь?.. Не может же это быть правдой… Нет-нет-нет! Ложь!       Немая тишина — упираешься отрешённым взглядом в паркет.       Назло всплывает тихое и безопасное место, с которым пришлось расстаться, и только там продолжился бы этот беззаботный сон. Ни о чём не думая, не помня прошлую жизнь, Лану, и главное — не было бы всех этих испытываемых болезненных чувств, сдавливающих грудь; сделать вздох становится болезненно трудно. За что?!       Женщина опускает руки и, развернувшись, решает покинуть дом.       Тебе становится не по себе — она уйдет, а дальше что?..       — Не уходи, — тихо просишь.       Лана выполняет просьбу, чуть наклонив голову вниз. Ей тоже тяжело.       — Лана! — громко произносишь её имя, глубоко вздыхая и выдавая следом непродуманные слова: — Я нашёл тебя.       — Ты прав, — с одобрением произносит она, разворачиваясь к тебе лицом и мягко улыбаясь; в глазах — грусть. — Нашёл.       Она всё также прекрасна. Волнистые средней длины блондинистые волосы подвязаны алой ленточкой в низкий хвостик, но в выразительно янтарных глазах некогда отражающиеся лучи солнца потухли, потеряв надлежащий свет. На ней длинный коричневый вязаный свитер и потёртые джинсы, — слишком закрыто, будто стыдилась новой себя, не показывая достоинств очаровательной, не потерявшей формы фигуры.       Ты испытывал двойственные чувства. С одной стороны видеть Лану — превеликое удовольствие, слишком сильно её любил и жить не мог без неё, потому день мог тянуться для тебя тягостно, не поговори ты с ней или не проведи время молча, но всё же рядом. Однако с другой — ваши пути сошлись в ужасном месте, где один — мёртв, а другой продолжает жить. Что же с ней могло случиться? Ты не помнишь? Или не хочешь знать истинную причину?.. Куда лучше не принимать эту правду, и тогда ты — в домике.       В конце концов затянувшееся молчание было прервано женщиной, что собравшись с силами, вновь заговорила:       — Прошло пять лет с последней нашей встречи. Осталось десять — до моего исчезновения, — говорит она, а потом в её голосе отражается недовольство: — Что ты тут забыл? Неужели и ты, ох, как и я… почему? Зачем? Что могло произойти, чтобы так и твоя жизнь оборвалась?       — Я жив, Лана, — подходишь к ней и не сильно хватаешь за запястье, прикладывая её ладонь к своей груди. — Я не умер. Могу дышать. Чувствовать боль. Страх. Весь перечень человеческих эмоций и чувств.       Она верит твоим словам — глаза от удивления расширяются, другой ладонью медленно прикасается к твоей горячей щеке и тут же отдёргивает её.       — Но ты здесь. Как же такое возможно?       — Не знаю, и это не столь важно. Разве об этом нам надо думать? Я рядом с тобой — и теперь никуда не уйду.       — Но зачем? Зачем! Не понимаю, — качает головой в разные стороны. — Для чего ты сюда пришёл? Тебе тут не место!       — Не гони меня, не надо! — сжимаешь сильно её плечи, смотря прямо в глаза. — Ведь я так хотел тебя увидеть, так желал знать, что ты рядом со мной — улыбаешься мне, ругаешь за новую мою пошлость, гладишь ласково по голове или же в шутку бьёшь по плечу. Я хотел быть рядом с тобой во что бы то ни стало.       И мир будто уходит под ногами, приходит новое озарение, теперь ты понимаешь, почему так не хотел, чтобы Лана была в этом доме и почему, наперекор первому утверждению, испытываешь счастье, видя её сейчас. Твоя законная жена умерла пять лет назад и всё это долгое время ты, потерявший смысл жизни, походил на безжизненный овощ, не желающий мириться с этой действительностью.       — Тебе опасно тут оставаться. Что если другие поймут, что ты — человек?       Ты усмехаешься. Отпуская.       — Не поймут. Они принимают меня за своего, ведь мир людей и загробный — существуют в разных реальностях.       — Да, но…       — Закрытые врата не позволят мертвецу выйти отсюда… Но послушай, я смог не только пройти их, но и дотронуться до них — и, думаю, смогу вернуться обратно.       — Это невозможно! Они всегда закрыты. Их защищает невидимый щит…       — Всё так, верно. Но от вас — мертвецов, а не людей, — закусываешь губу до крови. — Прости, Лана, я не…       — Нет, ничего. Ты прав, — и снова эта дружелюбная улыбка, сердце сжимается. — Но прошу тебя, не забывай, что твоё место не здесь, а там.       — Мы могли бы вместе уйти…       Она тяжело вздыхает. И не верит. Знает больше, чем ты, но молчит, не хочет разрушать твоих надежд.       — Прошло так много времени…       — Мои чувства к тебе по-прежнему сильны. Я не на секунду не переставал тебя любить.       — От твоих слов мне становится не по себе. Ах, как странно. Казалось, все те годы пролетели так быстро, и вот ты — разбудил меня.       — Так… так разве это — не прекрасно?       — Может, ты прав. А может — именно это станет концом всему.       Сказанное удивило тебя, но не успеваешь узнать смысл слов, Лана продолжает:       — Но что толку? Ведь наша история — пережиток прошлого.       Всё так. Как бы сильно ты не хотел вернуть её, вы живёте в разных мирах. Но что будет, если ты умрёшь, сможешь ли тогда быть рядом с ней?..       — Как-то мне совсем тут нехорошо. Почему бы нам не пройтись? — добавляет она, привлекая твоё внимание; в эту секунду ты обдумывал, как преодолеть возникший между вами барьер, — надо ли поздороваться со Старушкой?       — И вправду — почему бы? Здесь действительно душно и воспоминания просыпаются.       — Воспоминания… — Лана зажмуривает глаза, пробует припомнить всё хорошее, произошедшее в этих родных стенах, но никакие образы не всплывают. Ничего. Пустота.       Ты подходишь к двери и открываешь её, но не выходишь, а оборачиваешься к ней, молча смотря на её безэмоциональное лицо. Хочется позвать, прижать к груди, но в то же время — не трогать, оставить всё, как есть и… уйти.       — Не боишься?       — Чего именно? — вопрос ставит её в тупик. На самом деле, для человека ты вёл себя очень мужественно, когда любой другой на твоём месте мог бы жаться по углам или бояться всех этих неживых, мечась из стороны в сторону, желая лишь одного — вернуться домой и забыть про всё это как про страшный сон.       — Например, для начала — меня.       — Нет.       — Ты странный. И почему раньше не замечала этого за тобой? — смеется она, преподнося ладонь к губам.       Улыбнувшись, пожимаешь плечами; вы вместе покидаете дом, останавливаясь на веранде, и в этот миг знакомый плач доносится до тебя, из-за чего в считанные секунды разворачиваешься, лихорадочно ища издавшего его, но головокружение, резкие картинки перед глазами — падающий на мраморный пол окровавленный нож, большая лужа крови, протянутая из темноты рука — становятся поводом: пошатнувшись, не удержав равновесия, падаешь на спину, затылком ударяясь об землю; к счастью, это не приводит к потере сознания.       — Ах, нет! — восклицает светловолосая, оказываясь рядом и не решаясь дотронуться до тебя.             Молчишь. Но тяжело дышишь. Расфокусировано смотришь в небо. Неприятная головная боль заставляет с недовольством цыкнуть и дотронуться пальцами до висков. Отрываешь спину от земли, садясь. Хочется понять смысл произошедшего, но нет возможности объяснить мелькнувшие мрачные картинки. От них, что говорить, душу будто бы вырвали, бросили на землю, потоптались, искалечили, а потом, пиная, подвели к грязи, измазывая в ней. Следом — отдали хозяину, как ни в чём не бывало. Она — вывернута наизнанку. Твоё сокровище. Впрочем, как и ты сам. Не так ли?..       — Приди в себя, прошу! — спасательным маяком раздаётся совсем близко женский голос. Но такой холодный. Нет в нём ни беспокойства, ни переживания.       — М-м… — хватаешь Лану за запястья, несильно сжимая, но тем самым высвобождая лицо из плена холодных пальцев, — так она хотела достучаться до тебя, зависшего и потерявшего контакт с этим миром.       — Что случилось?       — Ничего. Просто… споткнулся.       Это так непривычно — лгать ей в глаза. А ведь было время, когда вы все невзгоды и тяготы делили на двоих, не боясь обнажать терзающие мысли. Но пришла незваная перемена, и каждый выбрал свой угол. Расстояние велико. Канат разрублен. Вы — не единое целое.       — Будь впредь осторожен, — тихо произносит она, вставая и разворачиваясь спиной, добавляя: — Пошли?       Молча кивнув, соглашаешься. Быть может, смена обстановки даст новый толчок, которого так не хватает?..

***

      — Одного не понимаю, почему здесь так всё знакомо? Разве так и должно быть? — интересуешься у женщины, после того, как оказываетесь на пустой городской площади среди серых поблёкших и погасших вывесок.       — Когда-то пришлось задаться и мне этим вопросом. Теперь знаю и с уверенностью говорю: всё предоставленное нашему вниманию — иллюзия. Точнее созданное место, в котором человек проживал последнее время. Не спрашивай меня, кто и зачем всё это спроектировал — я не смогу ответить. Но именно умершие, встречающиеся нам — это те, кто жил в один век, год и время на определённом промежутке.       — Хочешь сказать, что это место ненастоящее? При чём тут век? Что ещё за «промежуток»?       Женщина тяжело вздохнула. Она и сама не до конца понимала мироустройство, но кое-какими знаниями обладала и без всякой утайки готова была поделиться. Но… был ли в этом резон? Или стоило перевести тему на менее серьёзную? Кто его знает! Может она сильно ошиблась в своей оценке? Или как никто была ближе всех? Достоверность, склеенная из домыслов, теорий и опыта, чуть ли не скрепит по швам, но держится.       — Ты слышал истории про города призраков?       — Как-то попадалось на глаза, но это тут при чём?       — А при том — мы не «мертвецы», а, наверное, призраки, скажем, неупокоенные души.       — Не может быть!       — То, что ты можешь нас потрогать — не отменяет того факта, что когда-то мы жили, но нашу жизнь прервали. Убили — мы того не хотели, — в резкой форме ответила она, сжимая кулаки. — Сюда попадают не умершие от старости или от тяжёлой болезни, а не успевшие предотвратить свою гибель. И суицидники.       Повергает в шок. Слышать такое, но не видеть и ощутить на собственном опыте — две разные составляющие. И если в первом случае принимать во внимание не приходится, быстро забывается, то во втором — видишь это перед своими глазами, как тут не поверить, ужасаясь. В дрожь бросает.       — В загробном мире… это как-то…       На лице у Ланы расползлась улыбка, и она тут же засмеялась.       — Это не загробный мир.       От удивления ты оступился, чуть было снова не «поцеловавшись» с землёй, но удержал равновесие.       — Впрочем, если город — промежуток на большой бесконечной линии, то именно это обозначение подойдёт больше всего, — качнула она плечами, на мгновение закусывая губу для дальнейших слов: — У всего этого было другое название. Более точное. Когда ты искал его. — И она замолчала, но лишь для того, чтобы дать тебе время на осмысление, и вновь продолжила — от этого по твоему телу забегали мурашки. — Скажи, где мы сейчас? Ты знаешь намного больше, чем я. Намного!       Всё так, с одной лишь поправкой — маленькие осколки памяти разбросаны. Кое-что вырисовывается, но строительство занимает немало времени. Пару часов (?) назад ты не знал никаких Мэри с Мэттью, однако сейчас ты видишь возлюбленную, гуляя по родному городу.       Качаешь головой в разные стороны — у тебя нет ответа, ты сам его ищешь.       — Так много возложила на тебя… Я наивно полагала: раз у тебя получилось прийти сюда и, не боясь обнаружения, находиться тут, то и на мои простые вопросы найдутся не менее точные ответы… Теперь понимаю, что это не так.       — Прости меня, Лана!       — М, ты ни в чём не виноват.       — Я не смог тебя спасти. Уберечь, — срываешься на крик, опускаясь на землю, зарываясь пальцами в волосы. — Не смог ничего предотвратить. Я обрёк тебя на гибель.       — Что ты такое говоришь?! Всё было совсем не так! Ты…!       — Если бы в тот день, я не… я так сильно любил тебя! Боялся потерять, но! Лана, Лана, Лана!       Она моментально оказывается около тебя: хочет успокоить — приобнять, но ты, испытав отвращение за прошлую главную оплошность, не позволяешь этого сделать.       Тёмная улица — твой мрак, защита, но проснувшийся фонарный столб, осветивший дорогу — отрицаемая правда, к которой, вопреки всему, ты смог приблизиться. Хватит сил принять?..       Встав и со слезами на глазах бросив: «Виновен!», мчишься прочь, падая, вновь поднявшись, но всё-таки исчезаешь из её поля зрения.       А женщина, застыв, лишь тихо шепчет слова: «Не уходи», так пересекающиеся с теми, приведшими к началу трагедии минувших лет.