Burning for your touch

Завтрак проходит мучительно неловко, и Эвен изо всех сил старается не следить за каждым движением Исака. Он жуёт свои хлопья и не позволяет себе морщиться, ни разу, хотя чувствует жжение — ожог на груди в буквальном и переносном смыслах требует определённого внимания, но он пока не готов это признать, не говоря уже о том, чтобы разбираться с ним. Где-то посреди рассказа Вегарда о волшебных сиськах какой-то второкурсницы, Эвен сдаётся и начинает откровенно пялиться на Исака, который в данный момент не обращает на него внимания. На Исака, который отпускает шутки и, смеясь, откидывает голову назад, продолжая прятаться за Арвидом. Арвид. Эвен его ненавидит. Он не уверен, что ненавидел кого-то раньше, но подозревает, что сейчас испытывает именно это чувство. Он не понимает, когда самый отъявленный мерзавец в школе подобрался так близко к Исаку, в прямом и переносном смысле. Эвен не понимает, почему он оказался так близко к Исаку. Почему он не морщится. Почему он больше его не боится. Почему он заставляет его смеяться. Как ему удаётся заставить его смеяться. Эвен не понимает, что происходит между Исаком и Арвидом, и почему его вообще это волнует. В голове крутится множество самых невероятных вариантов, потому что он не может объяснить себе, что могло свести двух парней, которые так явно презирали друг друга и даже однажды публично схлестнулись. В этом нет никакого смысла. Если только… Что если у него такая же связь с Арвидом? Что если я не единственный? Эта мысль заставляет кровь застыть в жилах. Заставляет брови сойтись на переносице, а сердце разбиться. Наполняет его грустью и непонятным чувством, вероятно, похожим на ревность. Это абсурд, но Эвен чувствует себя преданным и убитым горем, и, вероятно, разочарование написано у него на лице, потому что Микаэль вдруг обнимает его за плечи, слегка сжимает и спрашивает, что случилось. — Ничего, — пожимает плечами Эвен и делает глубокий вдох, понимая, что ведёт себя нелепо. И когда он снова находит глаза Исака — потому что он не может этому сопротивляться, потому что взгляд Исака требует внимания, магнитом притягивая к себе, — Эвен видит в них ярость. Ну а ты-то почему злишься? Теперь они сверлят друг друга сердитыми взглядами. Эвен знает, что ему, наверное, стоит прекратить, что они привлекают к себе ненужное внимание, что люди и так уже болтают о них и ночной истории со стонами. Но он не может отвести глаза, не может оторвать взгляд от Исака, может лишь продолжать смотреть, цепляться за него, как какой-то истосковавшийся по вниманию, томящийся от любви дурак, готовый позволить объекту своей привязанности снова и снова топтать его самолюбие, если он хотя бы таким образом признает его существование. Вообще Эвен не назвал бы Исака объектом своей привязанности, но томление по нему, поселившееся в его сердце, сводит с ума. Исак только что бросил его в кровати в жалком состоянии, с настоящим ожогом на груди, просто ушёл, ничего не объяснив и не извинившись. И вместо того, чтобы расстроиться, Эвен беспокоится, он беспокоится, и ревнует, и страдает по нему, придумывая истории о сокрушённом и сломленном мальчике. Эвен всё романтизирует, и Исак прав. У него действительно комплекс спасителя. Микаэль снова касается его плеча, на этот раз более ощутимо. И это прикосновение возвращает Эвена обратно, даёт ему опору, сильный запах Микаэля наполняет собой его сознание, когда тот наклоняется к нему. — Почему вы с Исаком сверлите друг друга взглядами? — шепчет он. Брови Исака ещё сильнее сходятся на переносице. Ох. Он тоже это чувствует. — Это не так, — отвечает Эвен, продолжая смотреть на Исака. Так странно перешёптываться с лучшим другом и в то же время глазеть на кого-то, кто тоже не может оторвать глаз, хотя всё утро отказывался обращать на него внимание. На кого-то, кто обнимал его ночью, а потом сбежал весь в слезах. — Эвен, я не хочу выпытывать или давить на тебя. Но ты можешь, ну, знаешь, поговорить со мной обо всём, — неловко говорит Микаэль. Честность и нервозность, сквозящие в его голосе, заставляют Эвена оторвать глаза от Исака и наконец посмотреть на друга. Тихий рэп, доносящийся из колонок, теперь практически не слышен. — Я знаю, что я не очень-то хорош в этом и что ты бы предпочёл поговорить с Муттой. Но я надеюсь, ты знаешь, что я тоже могу тебя выслушать. Эвен чувствует себя ужасно, потому что всего несколько минут назад Микаэль практически перестал существовать для него. Когда он гипнотизировал Исака взглядом, Мик был лишь посторонним шумом, всего лишь двумерным второстепенным персонажем, у которого нет собственной истории. Микаэль, его лучший друг, который сейчас кажется просто знакомым. Микаэль, который приехал сюда, чтобы подстраховать его. Микаэль, которому кажется, что он что-то ему должен. Микаэль, который не понимает, что происходит с Исаком и просто хочет помочь. — Я знаю, — говорит Эвен, слабо, но искренне улыбаясь ему. — Я потом тебе расскажу. Обещаю. — Ладно. — Микаэль кивает, робкая улыбка растягивает его губы. — Просто вы с ним не давали всем спать прошлой ночью, когда трахались. Так что это меньшее, что ты можешь сделать… — Ох, заткнись! — смеётся Эвен и отпихивает его. — Нет, ну просто это впечатляет! — фыркает Микаэль. — Уверен, если бы ты захотел присоединиться к этому дерьму рюссов, ты бы выиграл во всех конкурсах. Замутить с кем-то, к кому в буквальном смысле нельзя прикоснуться? Это уже какой-то новый уровень. Смех замирает в горле Эвена, ему кажется, что сердце сжимается в груди. Он не перестаёт смеяться. Он продолжает хихикать до тех пор, пока ему не становится невыносимо терпеть фальшь в этом звуке. Потом, когда двое человек присоединяются к их разговору, Эвен снова смотрит на Исака, надеясь, что он не слышал слов Микаэля. Вероятно, не слышал, по крайней мере если судить по тому, как он смеётся с Арвидом в другом конце комнаты. И он больше не сверлит Эвена сердитым взглядом. Исак не слышал. . Эвен смеётся над каким-то нелепым мемом с Матсом — парнем, которого он может терпеть, — когда Исак проходит мимо, не удостоив взглядом, и незаметно для всех сосредоточенно проводит указательным пальцем по его плечу. Незаметно для всех кроме Эвена, который сдерживает желание подпрыгнуть на месте, и поморщиться, и, возможно, вскрикнуть. Он что, только что?!.. Исак обжёг его. Он на самом деле обжёг его по пути в комнату. И он сделал это специально. Исак бы никогда не стал так просто водить указательным пальцем по людям. Когда он вообще снял перчатки? — Ты в порядке, чувак? — спрашивает Матс, вероятно, забавляющийся ошарашенным выражением лица Эвена. — Я. Э-э-э. Я… Матс ржёт, откидывая назад свою бритую голову, захлёбывается хохотом, заставляя Эвена чувствовать себя смущённым и немного раздражённым. — Что смешного? — спрашивает он, разыгрывая весёлое изумление. — Ты пойдёшь за ним или как? — говорит Матс. — В смысле? — Чувак, Исак реально чуть пальцем тебя не порезал, а ты даже с места не сдвинулся. Очевидно, он требует твоих услуг. И он, должно быть, в отчаянии, раз так неуклюже делает это на глазах у всех. Эвен оборачивается и видит, что ещё несколько парней, сидящих на полу и на диване, смеются. Так что Исак оказался не таким уж ловким. . Эвен не знает, чего ждать, когда идёт в их комнату. Он думает, попросит ли Исак оставить его в покое и никогда больше не приближаться к нему, или предложит какое-нибудь нелепое научное объяснение своему очевидному возбуждению утром. Он думает, потребует ли Исак перестать на него смотреть или забыть о двух ночах, которые они провели, обнимаясь. Он пытается придумать, зачем Исак призывает его сейчас, да и вообще, призывает ли, может, он просто хотел его обжечь. Он злится. Наверное, он обжигает меня, когда злится. Когда Эвен заходит в комнату, Исак стоит спиной к двери, так что Эвен неловко переминается с ноги на ногу в дверном проёме и ждёт. — Сядь, — приказывает Исак, роясь в рюкзаке с таким же логотипом «Blue Ruin», что был на эко-сумке, которую он оставил матери Эвена. — Что? — Сядь на кровать, — поясняет Исак, и его голос звучит отстранённо, бесстрастно, холодно, будто он только что не обжёг Эвена в гостиной. — Ты только что обжёг меня. — Ну ты же вообще намёков не понимаешь, — вздыхает Исак. — Я не знал, что ещё сделать. — Что? — хмурится Эвен. — Каких намёков? — На кровать, — повторяет Исак, игнорируя его вопрос. И несмотря на раздражение, Эвен делает, как ему сказали, и садится на край кровати. Исак поворачивается и подходит к нему, держа в руках одноразовые перчатки, бинты, мази и прочие средства для лечения ран. — Что ты… — Сними рубашку, — говорит Исак, безразлично глядя на него из-под полуприкрытых век. — Что? — Подними рубашку, Эвен. Я хочу посмотреть, насколько всё плохо. Точно. Ожог. Эвен нехотя поднимает белую футболку, хмурясь и отрывисто дыша. Потом, когда Исак садится перед ним на корточки, морщинка между его бровями исчезает, сменяясь румянцем на щеках. — Блин, — бормочет Исак, теперь уже стоящий на коленях между ног Эвена. Если бы сейчас кто-нибудь зашёл в комнату, то получил бы достаточно материала для сплетен до конца года. — Что? — У тебя на груди отпечаток моей руки, — вздыхает Исак, и в его голосе наконец слышится намёк на чувства, намёк на раскаяние. — Тебе больно? — А ты как думаешь? — огрызается Эвен и мгновенно сожалеет об этом. Сожалеет потому, что не уверен, что ему действительно больно. Потому что каким-то странным образом эта боль успокаивает. — Прости, — тихо бормочет Исак, опустив глаза на собственные колени. — Я не хотел тебя обжигать. Я не знал, что так получится. — А ты знал, что обожжёшь меня сейчас в гостиной? Когда призывал меня? Исак поднимает голову, и взгляд его зелёных глаз сталкивается со взглядом Эвена, каким-то образом лишая решимости, заставляя сидеть практически с открытым ртом. Зелёные глаза впиваются в голубые. Голубые — в зелёные. Они находятся слишком близко, и от этой позы не легче, ведь Исак стоит на коленях между его бёдер и напряжённо смотрит на него. — Я думал об этом, и у меня появилась теория, что я обжигаю тебя, когда злюсь, — говорит Исак, снова отводя глаза. — Я хотел её проверить, и, хотя я не уверен, что именно в этом кроется причина того, почему я тебя обжигаю, теперь могу сказать, что теория по-прежнему имеет право на существование. Эвен не знает, что сказать, поэтому продолжает молчать. Исак так низко его ценит, что готов постоянно обжигать, чтобы доказывать свои теории. — Сними футболку, — явно нервничая, просит Исак и надевает одноразовые перчатки. — Зачем? — спрашивает Эвен. — Я обработаю ожог. — Ты не обязан. — Я хочу, — говорит Исак. — Мне не нравится быть должным. Мне не нравится чувствовать себя виноватым и мучиться угрызениями совести. — Ну тогда, может, в следующий раз не стоит походя обжигать людей, и тогда не придётся испытывать чувство вины. Не знаю. Исак замирает, очевидно задетый жестокими словами Эвена. Они и правда жестоки. Эвен чувствует, что ведёт себя мерзко, и ему это не нравится. Но спустя секунду Исак возвращается к своей работе и снова просит его задрать футболку. Руки Исака зависают над ожогом Эвена, и от этой близости он инстинктивно дёргается назад. Он особо не думает об этом. Его тело действует само по себе, реагируя на Исака. От взгляда Исака щемит сердце, он выглядит так, словно уже видел это раньше — то, как люди рефлекторно реагируют на его близость, словно он не ожидал, что и Эвен так его предаст. — Прости, — выдыхает Эвен, потому что не может вынести грусть, сочащуюся сейчас из Исака. — Ты не сделал ничего, за что нужно было бы извиняться. . Руки Исака, затянутые в латекс медицинских перчаток, успокаивают и снимают боль. Его пальцы точно знают, что делать, и, что бы он ни втирал в грудь Эвена, это оказывает чудотворный эффект. Они не разговаривают, пока Исак творит своё волшебство, по-прежнему стоя на коленях между ног Эвена. Они не разговаривают. Они не упоминают инцидент со стояком, не вспоминают, что Исак намеренно обжёг его плечо, чтобы привлечь внимание, они не разговаривают. Воздух становится густым и тяжёлым, сердце Эвена колотится в ушах, в горле, в запястьях. Он не может этого выносить: близость, напряжение, молчание Исака, его тихую ярость. — Из-за чего ты злился? — спрашивает Эвен, и вопрос звучит жалобно. Он чувствует, словно у него одновременно жар и озноб. — Что? Когда? — Когда ты дотронулся до моего плеча, чтобы я пошёл за тобой, — поясняет Эвен. — Ты сказал, что думаешь, что обжигаешь меня, когда злишься. — Не знаю. Я старался думать о том, что обычно меня злит, — пожимает плечами Исак, накладывая большую повязку на грудную мышцу Эвена, и немного краснеет. — То есть твоя злость необязательно должна быть направлена на меня? — Думаю, нет. Необязательно. — Но ты так сердито смотрел на меня во время завтрака, — продолжает Эвен. — Я пытался привлечь твоё внимание, но ты слишком тупой, — огрызается Исак, на мгновение глядя ему в глаза, а потом снова отводя взгляд. — Меня это взбесило. — Ты мог просто отвести меня в сторону. — Ну, ты был типа занят со своим другом Миккелем, — раздражённо пыхтит Исак, потом отворачивается, чтобы отыскать что-то в рюкзаке. — Его зовут Микаэль. И ты это прекрасно знаешь. — Точно. Твой бойфренд Микаэль, — Исак закатывает глаза. — Именно он. — Какого хрена? Исак поднимается на ноги и одёргивает одежду, пока Эвен недоумённо смотрит на него. — Что? — пожимает плечами Исак. — Микаэль не мой бойфренд. — О, так ты каждому встречному засовываешь язык в горло? Да что за фигня. Исак стягивает перчатки и бросает их в мусорную корзину у стола. Он пытается изобразить безразличие, но Эвен понимает по языку его тела, что он раздражён и рассержен, что он отступает от сценария, что он сам на себя не похож. — Я не… Я просто напился, — говорит Эвен, чувствуя неловкость из-за того, что ему вообще приходится оправдываться. — Конечно, напился, — презрительно усмехается Исак. — А этим утром ты тоже напился, когда вы лапали друг друга на кухне? — Что? — морщится Эвен. — Что это? Ты что, ревнуешь, что ли? — Прости, что? Ревную? Я?! Что заставляет тебя думать, что я бы захотел, чтобы ты запихивал свой язык мне в горло? Ты пропустил ту часть, когда я говорил, что я не гомосексуал, как ты?! Эвен фыркает. У него в груди щекотно вибрирует смех, какая-то беспричинная радость. Эвен не может сдерживаться. Каждый раз, когда Исак произносит слово «гомосексуал», Эвену кажется, что он сейчас взорвётся. — Почему ты надо мной смеёшься?! — стонет Исак, краснея сильнее, чем обычно. — Тебе нужно прекратить это говорить, — улыбается Эвен, не чувствуя больше злости. Может, Исак и играет с ним сейчас, но его детские подколки наполняют Эвена нежностью в самое неподходящее время. Как сейчас, например. — Говорить что? Эвен немного придвигается к краю кровати, так, что Исак снова оказывается между его ног. Потом он сводит колени вместе, удерживая Исака на месте. Какая-то его часть задумывается, обожжётся ли он из-за подобного переплетения конечностей, особенно после недавней истерики Исака. Но ничего не происходит. Их близость успокаивающая, сокровенная, и Исак чуть не теряет равновесие, инстинктивно хватаясь за плечи Эвена, чтобы не упасть. — Чёрт, — бормочет Исак, мгновенно убирая руки. — Прекрати. — Но ты не обжёг меня этим, — говорит Эвен, с улыбкой глядя на него. — И этим тоже, — добавляет он, переводя взгляд на их ноги. — Я тебе говорил… — Я думаю, ты обжигаешь меня, когда я тебе позволяю, — продолжает Эвен, снова сводя колени, тем самым заставляя ноги Исака подогнуться, а его самого — снова схватиться за плечи Эвена. — Я думаю, что до тех пор, пока я не жду, что ты меня обожжёшь, ты и не обжигаешь. — В твоей логике явные пробелы, — бормочет Исак. Щёки у него раскраснелись, а губы приобрели вишнёвый оттенок. Кажется, он немного задыхается. — Ты говоришь какую-то ерунду, как обычно. Эвен без предупреждения снова сжимает ноги и притягивает Исака ближе, пока тот практически не падает на него. Он наслаждается тем, как Исак взвизгивает, как ему удаётся поймать его в ловушку своих рук, теперь сжимающих его талию. — Мы уже выяснили, что я обжигаю тебя, когда ты меня бесишь. Так что предлагаю тебе меня отпустить прямо сейчас, — пыхтит Исак, пытаясь устоять на ногах и не завалиться на него. — Но ты сейчас не злишься, — замечает Эвен и улыбается, потому что видит, какой эффект оказывает на Исака, как часто поднимается его грудь, как прерывисто его дыхание. Исак не злится. Исак взволнован. — Эвен, клянусь богом… — Сядь, — приказывает Эвен, пока не передумал. Возможно, это сумасшествие, но то, как Исак смотрит на него, предполагает, что именно это он и хочет услышать, что он хочет это сделать. — Прости, что? — Сядь ко мне на колени. — Ты что, с ума сошёл? — раздражённо восклицает Исак, но его ноги дрожат, а пальцы скользят с плеч Эвена к шее, зарываются в волосы сзади, словно он не хочет его отпускать. — Всего на секунду, ладно? — добавляет Эвен. — Ради эксперимента. Ради науки. — Ради науки, — Исак смотрит на него, больше не пытаясь вырваться. — Да, это наука. Не гомосексуальность. Помнишь? — смеётся Эвен. — Заткнись! — стонет Исак. Он пытается высвободиться из хватки Эвена, но тот тянет его к себе за талию, пока Исак не оказывается у него на коленях. Это приятное ощущение. Исак кажется испуганным, но не рассерженным. Он кажется поражённым — может быть, тем, насколько это приятно — но он не злится. Они смотрят друг на друга какое-то мгновение, немного задыхаясь и скользя глазами по лицам. Жажда. Эвен испытывает жажду. А Исак тает в его объятьях. Эвен смотрит, как Исак расслабляется и раскрывается в ответ на близость. Он видит, как расширяются его зрачки. Как сильнее краснеет лицо. Он замечает, как Исак размышляет, и тяжело дышит, и сомневается во всём. Эвен видит, как одна за другой рушатся стены, выстроенные Исаком, пока они не оказываются с ним лицом к лицу, без единой преграды между ними. Эвен молча смотрит на него, пока остатки злости, раздражения, недовольства не исчезают из взгляда Исака. Пока в его глазах не отражается ничего кроме уязвимости и нежности. Пока он не чувствует, что теперь может прикоснуться к Исаку так, как тому до безумия хочется. — Привет, — с улыбкой шепчет Эвен, накрывая правой рукой щёку Исака, Исака, который подаётся навстречу прикосновению, как котёнок, и на мгновение закрывает глаза. Это так мило. Эвену хотелось бы запечатлеть этот момент на плёнке. — Привет, — отвечает Исак робко. Словно сейчас на коленях у Эвена сидит совершенно другой человек. — Всё нормально? — спрашивает Эвен, гладя большим пальцем его скулу. У него сердце готово разорваться оттого, как Исак практически урчит от его прикосновений. Исак кивает, и это знак для Эвена, чтобы обнять его по-настоящему, тесно притянуть к обнажённой груди, забыв о собственном ожоге. Они обнимаются. Эвен водит руками по свитеру Исака, и Исак зарывается пальцами в его волосы, немного дёргая их. Это сладостное объятье. Это головокружительное объятье. И в какой-то момент Эвен вспоминает, что Исак пережил экзистенциальный кризис, проснувшись утром со стояком. Он вспоминает об этом и обнимает его так, как ему хотелось, чтобы кто-нибудь обнимал его тогда. Эвен обнимает его, пока дыхание Исака не выравнивается. — Прости, что я тебя обжёг, — выдыхает Исак, уткнувшись в изгиб шеи Эвена, и его голос тих и мягок. — Прости, что я продолжаю причинять тебе боль. — Всё нормально, — убеждённо говорит Эвен. — У нас всё нормально. — Ты меня не ненавидишь? — спрашивает Исак, разрывая объятья, но продолжая сидеть на его коленях. — Я тебя не ненавижу, — отвечает Эвен, очарованный пониманием, что Исак задаёт этот вопрос всерьёз. Потом, сам того не замечая, он снова накрывает ладонью лицо Исака, ласкает его щёку так нежно, как только может, отчего у Исака округляются глаза и дёргаются бёдра. Ох. Они продолжают неловко сидеть в таком положении, пока возбуждение Эвена не становится визуально очевидным. Внезапно его охватывает страх, что Исак снова его обожжёт, пусть на этот раз проблема между ног возникла не у него, а у Эвена. Он боится, что Исак может снова сорваться и убежать. Но он этого не делает. Он продолжает сидеть и думает, думает, думает, пока Эвен готовится к худшему. — Ночное набухание пениса — это естественное физиологическое явление, обычно происходящее от трёх до пяти раз за ночь в стадии «быстрого сна» у мужчин, которые не страдают эректильной дисфункцией, — говорит Исак, опустив взгляд, его щёки пылают. — Ты имеешь в виду стояки посреди ночи? — смеётся Эвен. — Да, неважно. Это способствует здоровому функционированию половой системы и необязательно имеет отношение к мыслям о сексе, — продолжает Исак. — К тому же некоторые исследователи полагают, что это может быть связано с переполнением мочевого пузыря, так как оба явления стимулируют нервные окончания в одной и той же области. — То есть ты сбежал и обжёг меня, потому что тебе срочно нужно было отлить? — резюмирует Эвен, корча гримасу. — Да. — Ты всегда плачешь, когда тебе нужно опорожнить мочевой пузырь? Исак пихает его в плечо и встаёт с коленей, но на этот раз не обжигает. — Иди на хуй, Бэк Насхайм, — шипит он со слабой улыбкой. — Что ж, по крайней мере мы можем исключить эту теорию из списка возможных причин для ожога, — со смехом говорит Эвен. — Какую теорию? — Ну, я думал, не является ли возбуждение причиной того, что ты меня обжигаешь. — Возбуждение? Какого хрена?! Я же тебе сказал… — Да, да, ты не гомосексуал, — хихикает Эвен. — Я имел в виду моё возбуждение. Имел в виду себя. Эвен широко улыбается. Он смотрит, как лицо Исака пылает, и пылает, и пылает, и ни секунды не жалеет о своих словах. Он был возбуждён. Вообще-то он и сейчас возбуждён. Исак уже знает о том, что его привлекают люди того же пола. Так что бессмысленно это скрывать. — Ты не можешь… Ты не можешь говорить мне о таком дерьме, — заикается Исак. — О каком дерьме? Возбуждение — это естественное явление, вероятно, связанное с переполненным мочевым пузырём. Может, мне сейчас очень нужно отлить. — Заткнись! — сердито восклицает Исак, потом отворачивается, чтобы убрать свою аптечку, по-прежнему неистово краснея. — Или знаешь, — Эвен подходит к нему сзади так близко, чтобы иметь возможность шептать ему на ухо. — Возможно, это физиологическая реакция на то, что у меня на коленях сидят горячие парни. Не знаю. Всё может быть. — Ты просто ужасный, и я ухожу! . На обратном пути в Осло Эвен продолжает улыбаться. Он едет вместе с Микаэлем, Матсом и ещё двуми парнями и старается не думать о том, что Исак сейчас сидит на переднем сидении в машине Арвида. Он пытается концентрироваться на том, что чувствовал, обнимая Исака, что чувствовал, когда тот сидел у него на коленях, когда он заставлял его краснеть и извиваться. Эвен думает о том факте, что Исак подготовил речь о стояках, чтобы оправдать свой собственный. Вот о чём думает Эвен. Этим вечером мать готовит для него пасту, а он опускает рассказ о том, как спускался с горы за лекарствами для Исака, чтобы пощадить её нервы. Он знает, что поступил правильно, но не стал бы винить её, если бы она решила, что за этим стоят иные причины, что он, возможно, просто снова хотел попробовать перестать существовать. Эвен не вдаётся в детали. Он рассказывает ей о Матсе и Микаэле и о том, что сблизился с Исаком, и она кажется счастливой. — Ты должен как-нибудь пригласить его к нам, — предлагает она, широко улыбаясь. И когда Эвен отказывается, слегка краснея, он замечает её взгляд, и его мгновенно переполняет стыд. — Да, как-нибудь, — выдавливает он. — Какое сегодня слово дня? — спрашивает она, поправляя очки на переносице. Эвен неловко ёрзает, доставая телефон из кармана, и открывает приложение. Потом резко замирает. — Ну? Что за слово? — Безответный, — говорит Эвен. — Слово дня — безответный.