Burning for your touch

. Сердце Эвена чуть не выскакивает из груди, стоит ему пройти через раздвижные двери супермаркета. Он чувствует его повсюду. Он чувствует его слишком сильно. Практически до боли. Он вспоминает теорию Исака о том, что их жажда друг друга становится лишь сильнее, когда они слишком долго не встречаются. У него дрожат ноги, едва не подгибаются от желания, когда он бросается бежать по проходам, подозревая, что Исак тоже его почувствовал, а потому может попытаться рвануть к выходу, чтобы избежать встречи. Притяжение сильнее, чем когда-либо раньше, и Эвен знает, что не придумал всё это, когда наконец видит Исака, раскрасневшегося и запыхавшегося, потрясённого и на самом деле бегущего по проходу в отделе замороженных продуктов. — Стой! — кричит Эвен ему вслед и поражается, что тело Исака слушается и практически мгновенно замирает на месте. Исака словно парализовало, он, кажется, в шоке оттого, что собственные ноги предали его, оттого, что Эвену достаточно произнести всего несколько слов, чтобы заставить его остановиться. Эвен ещё никогда в жизни так быстро не шёл по проходу. — Какого хрена ты здесь делаешь?! — резко рявкает Исак, но голос его срывается, а зрачки расширяются ещё больше. — Это грёбаный супермаркет, Исак, — огрызается Эвен в ответ. Однако тут же жалеет об этом. Эвен видит, что Исак хочет броситься в его объятья. Он чувствует это. Эвену тоже хочется его обнять. Именно это ему и было нужно. Увидеть его, услышать, как дрожит его голос, оказаться рядом, смотреть, как румянец заливает его щёки, хотя они стоят сейчас в самом холодном отделе магазина. Именно в таком подтверждении он нуждался. Исак хмурится, но глаза у него пустые и печальные. А под четырьмя слоями его одежды — футболка Эвена. Та, которую он надевал каждый раз, когда оставался ночевать, та, которую так и не вернул. Эвен видит её ворот, облегающий ключицы Исака. Очевидно, что они одновременно понимают это, потому что Исак вдруг сжимается, словно его застигли врасплох, и смущённо тянет наверх ворот свитера, чтобы закрыть шею. — Мы можем поговорить? — спрашивает Эвен, с силой сжимая кулаки, чтобы сдержать себя и не потянуться к Исаку, не коснуться его. — Нам не о чем говорить, — холодно отвечает тот, кажется, всем телом демонстрируя равнодушие. Он сложил руки на груди и нахмурил брови. — Разве тебе неинтересно узнать, как у меня дела? — Ты выглядишь вполне нормально. Теперь я могу идти? — Ты отталкиваешь меня, — говорит Эвен, переходя к сути. — Ты ведёшь себя мерзко и относишься ко мне, как к дерьму, делаешь то же самое, что с Юнасом, после того как он обжёгся. — О чём ты вообще говоришь? — кривится Исак, язвительно улыбаясь. И если бы Эвен не знал его, то обязательно бы купился на эту пренебрежительную ухмылку. — Я знаю, что ты был там, когда я очнулся. Я знаю, что ты приходил навестить меня в больнице. — Я уже сказал тебе, что не приходил навестить тебя, — с вызовом заявляет Исак, и Эвен начинает чувствовать себя несколько глупо и неуверенно. — Но я чувствовал тебя. Я могу тебя чувствовать, помнишь? — настаивает он. — Эвен, — Исак делает паузу, чтобы театрально вздохнуть, и что-то проскальзывает в его глазах, словно он уже отрепетировал данный диалог, словно это часть какого-то плана. — Я не приходил навестить тебя. — Но… Ох. — Я был в больнице, да. Но не из-за тебя, — объясняет Исак. Слова хлёсткие, словно пощёчина. Это глупо, но они ощущаются именно так — как пощёчина. — Я пришёл в больницу с отцом, чтобы увидеть Вильяма, — пожимает плечами Исак. — Юрист, которого нанял отец, на случай если это чмо выдвинет обвинения, посоветовал мне навестить его, чтобы продемонстрировать «раскаяние». Я был там не из-за тебя. Внезапно Эвен благодарен, что нашёл его здесь, что ему не пришлось выслушивать это в его доме. Лишь мысль о том, что потом ему бы пришлось карабкаться по ступенькам из подвала Исака, ужасает. — То есть я волшебным образом пришёл в себя в тот единственный раз, когда ты оказался в больнице? — бормочет Эвен. — Я хочу сказать, что мы не можем с точностью утверждать, что именно моя близость стала причиной того, что ты очнулся, но это интересная теория, — Исак снова пожимает плечами. — Как бы то ни было, суть в том, что я был там не из-за тебя. Я не вру тебе и не пытаюсь специально тебя отталкивать из каких-то благородных побуждений. — Тогда почему ты вдруг стал таким грубым? — Я не стал грубым. Я просто немного занят. Не знаю, слышал ли ты, но я скоро уезжаю, — отвечает Исак. — Что? Куда уезжаешь? — Эвен смотрит на него искоса, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Так эти слухи правда? — Зависит от того, какие именно слухи ты имеешь в виду, — горько усмехается Исак. — Тебя отправляют в какую-то лабораторию? — Ну, можно и так сказать. Хотя звучит несколько драматично. Я бы не использовал слово «отправляют». Потому что оно предполагает, что я не давал согласия на это действие, — говорит Исак. — Исак! — Эвен срывает на крик от признания Исака. — Что?! — Что ты имеешь в виду под «что»? — Исак непонимающе смотрит на него. — Это правда?! Блядь, это правда?! Ты уезжаешь?! Тебя отсылают отсюда, потому что ты сорвался и набросился на Вильяма, потому что он поранил меня? Это из-за меня?! От внезапного осознания Эвен на грани истерики. Он всегда так занят своими переживаниями, так погружён в собственные чувства, в испытываемую боль, в необходимость задавать неправильные вопросы, что не замечает, что происходит прямо перед ним. — Эвен, пожалуйста, — Исак закатывает глаза. Он действительно закатывает глаза, и Эвену хочется положить руки ему на плечи и встряхнуть. — Это не из-за тебя. Ты не настолько важен. Эвен игнорирует последнее предложение. — А что тогда? Ты с самого начала планировал наброситься на Вильяма? — Нет. Это было моей ошибкой. Но он реально меня разозлил. Хотя это всё равно ничего не меняло. — В смысле?! — Ну, к тому моменту уже было решено, что я уеду, — пожимает плечами Исак. — Ты ничего не испортил, во всём этом нет твоей вины. — Но… В этом нет смысла. Мы были вместе тем вечером. Мы… мы проводили «эксперименты». Ты только что вернулся из поездки с родителями и… — Эвен замолкает, потому что не знает, к чему произносит эти слова. — Мы ездили в лабораторию, — холодным и отстранённым тоном говорит Исак. — Кстати, это не совсем лаборатория. Скорее центр. Ну, знаешь, как дома престарелых или центры реабилитации. Только он для людей со странными заболеваниями. Так что я не в тюрьму еду. Эвен безмолвно смотрит на него. Ему кажется, что Исак постоянно выбивает почву у него из-под ног, что он никогда не бывает с ним до конца честным. Он пытается вспомнить, что Исак рассказывал ему о поездке, но ничего не приходит в голову. — Ты знал. Ты уже тогда знал? — произносит Эвен, и испытываемые шок и боль, вероятно, слышны в его голосе. — Ну, а почему, по-твоему, я настаивал на том, чтобы как можно скорее воплотить свой план в жизнь тем вечером? — Ты бросил меня, потому что не знал, будет ли у тебя ещё такая возможность? Исак кивает. — Но эксперимент… — Эвен замолкает. Это слово наполняет его рот горечью. — Был чрезмерным. Я так считаю, — говорит Исак. — Он был практически экстремальным, потому что я думал, что мне нечего терять. Я уже говорил тебе, что хочу попробовать всё, пока могу, даже те вещи, которых необязательно желаю. Прощальный поцелуй. Эвену нужно несколько секунд, чтобы переварить слова Исака. Кажется, он часто делает это в последнее время — замирает на несколько секунд, чтобы осмыслить, что говорят ему люди. Его мать. Его психотерапевт. Его друзья. Исак. Почему-то именно слова Исака ранят особенно сильно. Исак ведёт себя жестоко и уже не впервые причиняет боль Эвену. Однако каждый раз, когда это случалось раньше, у него всегда находилась причина, чтобы потом сдаться и оказаться в объятиях Эвена. Эвену больно. Он чувствует себя слабым и беззащитным. Остатки гордости умоляют его отвернуться и забыть о кошмаре по имени Исак Вальтерсен. Но что-то, засевшее глубоко внутри, проникшее даже в кости, молит его заглянуть в трещинки в броне, найти там Исака, который признался, что Эвен сделал его счастливым в тот вечер, когда обнял на глазах у всех, поверить на слово Исаку, таящему от его прикосновений, не поддаваться на искусно рассчитанные им провокации. Эвену больно, но сердце побуждает его не сдаваться. — Я тебе не верю, — шипит он. Для этого требуется вся его смелость, но тем не менее Эвен произносит эти слова. — Чему именно ты не веришь? — спрашивает Исак равнодушно, жестоко. Эвену хочется схватить его и трясти, пока он не сдастся. — Этому. Тебе. Всему! — Ты можешь уточнить детали у моей мамы, которая сейчас, наверное, в соседнем отделе. Уверен, она будет счастлива продемонстрировать тебе брошюры, которые нам дали в лаборатории. — Я не об этом, — снова шипит Эвен, на этот раз делая шаг вперёд. Он видит, как расширяются глаза Исака, как он мгновенно отступает назад. — Тогда о чём? — спрашивает Исак, но теперь его голос звучит не так уверенно, словно расстояние между ними должно оставаться неизменным, ибо в противном случае он рассыпется на части. — Я о том, — Эвен снова движется к нему, на этот раз немного быстрее. Рассудок советует ему остановиться, но сердце — мышца, что разгоняет кровь по всему телу — поддерживает его, побуждает к действию. Он делает два шага, и Исаку больше некуда отступать, он упирается спиной в прозрачный холодильник. — Я о том… — Эвен, прекрати… — Исак поднимает правую руку, словно в попытке защититься, и голос его теперь звучит глухо, а глаза широко распахнуты. Слова замирают в горле в тот момент, когда его пальцы касаются груди Эвена, словно вся решимость разом покинула его, как и способность говорить. Эвен чувствует себя смелым, поэтому берёт Исака за руку, обвивает её пальцами и удерживает на своей груди. — Эвен, — шепчет Исак, и этот вздох не похож ни на один из звуков, которые он издавал сегодня. — Ты так много врёшь, но при этом всегда произносишь моё имя так, словно… — мягко говорит Эвен, сжимая пальцы Исака и заставляя вжаться в ледяной холодильник за спиной. Они оба горят, так сильно полыхают, что нет сил, чтобы думать о чём-то или возражать. — Словно тебе не всё равно. — Перестань, — просит Исак, но в свою очередь сжимает пальцы, и тело снова предаёт его, действует само по себе, будто имеет собственные разум и язык. — Но ты сжимаешь мою руку. — Иди на хуй. Не сжимаю! — слабо шипит Исак, и Эвену хочется обнять его и освободить от всех тягот. От всех защитных стен, от всех правил, от всех страданий. Эвен хочет покончить со всем этим, потому что Исак звучит так, словно задыхается. — И на тебе моя футболка, — продолжает Эвен, наклоняется вперёд, чтобы прижаться носом к шее Исака, потому что они оба сошли с ума, и всё вокруг перестало иметь значение. Эвен вдыхает его, громко и бесстыдно втягивает в себя запах кожи Исака. Исак реагирует лихорадочно, поднимается на цыпочки, будто старается открыть больший доступ к шее. — Эв… — Ты даже пахнешь мной, — выдыхает Эвен, щекоча его кожу, и чувствует, как Исак буквально тает от этих слов, опираясь на холодильник. Удивительный, он такой удивительный. Они стоят так какое-то мгновение, тяжело дыша у холодного стекла. Эвен зарылся лицом в шею Исака, а Исак прижимает ладонь к груди Эвена. Они задыхаются, практически не говорят, они ошеломлены, так сильно ошеломлены. Эвен не может позволить себе задуматься о том, как они выглядят в этот момент, что подумают люди о тесно прижавшихся друг к другу парнях у холодильника в отделе замороженных продуктов. — Перестань меня отталкивать, — шепчет Эвен, рассеивая чары. — Не отталкивай меня. — Отпусти меня! — жалобно стонет Исак, и в то же мгновение раздвигает ноги, словно освобождая там место для Эвена. — Я знаю тебя, — бормочет Эвен, уткнувшись в изгиб шеи, в то место, где она переходит в плечо. — Я знаю тебя. Исак обвивает его собой, тянет руку к волосам на загривке, прямо под снепбеком, и запутывается в них пальцами. В этом действии столько мягкости, слишком много для следующих за ним слов. — Ты ни хрена не знаешь. — Я знаю тебя, и я знаю, что ты не злой. Я знаю тебя. Посмотри на меня. Ты такой нежный. — Ты не знаешь меня! Это окситоцин, — выдаёт Исак, словно наконец-то придумал, что сказать. — Это сумасшествие, это окситоцин. Это не я. Это химия. — Химия делает тебя мягким? — Не вкладывай слова мне в рот! — Поверь мне, я совсем не слова пытаюсь туда вложить. Исак замирает у него в руках. Объективно говоря, шутка получилась тупой и пошлой. Но Исак всё равно поражён. Эвен отстраняется немного, чтобы посмотреть на него: на широко раскрытые зелёные глаза, и розовые губы, и тяжело вздымающуюся грудь. Вот это зрелище! — Это просто химия, — снова повторяет Исак, и в его взгляде опять плещется решимость. — В этом нет ничего настоящего, Эвен. Всё это не имеет значения. Я реагирую на тебя, потому что так запрограммировано моё тело. Но это не значит, что ты меня знаешь. Это не имеет никакого отношения к чувствам. Эвен понимает, что Исак не сдастся. — Но я знаю тебя. Я знаю и… Связь Эвена с Исаком настолько сильна, что порой им очень легко забыть об окружающих. Так легко, что однажды они болтали о мастурбации на его собственной кухне, в то время как его мать находилась в соседней комнате. Так легко, что они обнимались в доме, полном людей, и им всё равно казалось, будто кроме них никого не существует в этом мире. Так легко, что все остальные посетители супермаркета перестали существовать в те несколько минут, когда они оказались рядом. Но это не может длиться вечно. Исак слышит её первым, отпихивает Эвена от себя так сильно, что тот спотыкается и чуть не падает. — Убирайся прочь от моего сына! — кричит мать Исака, и голос её пропитан ядом. Её шаги быстры, так быстры и решительны, а глаза полны жестокости. Эвен едва успевает окинуть её взглядом, как Исак встаёт перед ним и снова толкает, на этот раз назад, за спину, вытягивает правую руку в сторону, словно защищая Эвена от собственной матери. — Что ты делал с ним, сатанинское отродье! — снова обращается к нему мать Исака, и Эвен понимает, что он недостаточно психологически устойчив, чтобы вынести сейчас словесные оскорбления. Внезапно он начинает чувствовать себя младше Исака. Он хочет защитить себя, сказать, что в нём нет ничего «сатанинского», что он никогда не причинил бы боль её сыну, что она не должна так с ним говорить. Но он не может подобрать слов. Он не хочет обидеть её или Исака. Он не хочет ещё больше всё усложнить. — Он ничего со мной не делал, — спокойно произносит Исак. — Он собирался уходить. Ведь правда? — спрашивает он, не оборачиваясь и продолжая держать руку поднятой, защищая его. — Как тебя зовут? — продолжает мать Исака. — Чей ты сын?! Твои родители знают, что ты делаешь? Они знают?! Эвен чувствует себя слишком хрупким, слишком разбитым. Исак, наверное, думает, что он слабый. Исак, который собственным телом защищает его, удерживая мать на расстоянии. Эвен задумывается, прикасается ли мать к нему когда-нибудь, или Исаку абсолютно всё сходит с рук, потому что она не может дотронуться до него, не обжегшись. — Я не буду спокойно стоять и смотреть, как ты развращаешь моего сына! — кричит она. Эвен стоит там и чувствует себя бесполезным, в то время как Исак шёпотом просит его уйти, не спуская глаз с матери. Исак осторожно отступает назад, будто боится, что она может взорваться и броситься вперёд. Что она и делает. Она и правда пытается дотянуться до Эвена, и он не может поверить в происходящее. Эта женщина физически пытается прогнать его прочь. Его мозг никак не может это осмыслить. — Не смей, блядь, его трогать! — взрывается Исак, делая шаг вперёд и смеряя собственную мать взбешённым взглядом, который по напряжённости может соперничать с бурей в её глазах. — Исак, не смей так со мной говорить! — в её голосе слышится предупреждение, но Исак не слушается. Он повышает голос ещё больше, и Эвену хочется провалиться сквозь землю. Он не хотел, чтобы случилось нечто подобное. — Отойди от него, — продолжает настаивать она. — Да что, блядь, с тобой не так?! — шипит Исак на мать, будто надеясь, что разозлит её ещё сильнее. — Ты сумасшедшая! Ты не можешь бить моих друзей! Это ты ебанутая на всю голову! Это тебя надо запереть ото всех, не меня! Эвен вдруг понимает, что Исак провоцирует её. Вероятно, чтобы перенаправить её иррациональную злость с него на себя. Но женщина продолжает смотреть на Эвена. Она странно зачарована им, словно наконец нашла что-то или кого-то, кого можно обвинить в проклятии своего сына, словно если она накажет Эвена, то всё снова станет хорошо. — Этот мальчик развращает тебя, Исак. Разве ты не видишь?! Он заставляет тебя делать и говорить ужасные вещи против твоей воли. Он настраивает тебя против собственной матери. Это не ты, сын мой. Ты не в себе! Эвен понимает, что сегодня уже второй раз кто-то говорит Исаку, что это «не он». Наверное, он безумно устал от того, что люди заявляют, будто знают его настоящего. Ему интересно, что Исак сделает дальше. Попытка назвать её «сумасшедшей» и мат явно не справились с задачей перенаправить её злость. План Исака провалился. — Хочешь верь, хочешь не верь, — шипит Исак, — но я никогда не чувствовал себя более настоящим, чем когда давился его членом у себя в горле! Это срабатывает. Эта возмутительная ложь срабатывает. Она бьёт Исака по лицу, и Эвена словно парализует, он стоит, открыв рот, и не верит в происходящее. Он вдруг понимает, что уже во второй раз оказывается в центре обмана посреди супермаркета. Все врут ради него. Чтобы он мог избежать вопросов и осуждения, а в данном случае — физического наказания. Удар получается сильным и жестоким, но Исак даже не морщится. Он вообще не реагирует. Потому что, вероятно, этого и хотел, этого и ожидал. Его мать взвывает от боли, держась за запястье — на её ладони явно заметен ожог. Исак использует эту возможность, чтобы обернуться и обхватить ладонями лицо Эвена. Такое мягкое и нежное прикосновение для человека, которого только что сильно и жестоко ударили, так сильно, что ярко-красные отпечатки пальцев горят на бледной коже. Эвен не может вымолвить ни слова, лишь смотрит на него широко распахнутыми глазами, пока в голове лихорадочно скачут мысли. — Ты в порядке? — спрашивает Исак, хмуря брови и быстро и коротко дыша, его глаза скользят по лицу Эвена и его голове — останавливаются на том месте, куда пришёлся удар бутылкой, на месте его повреждения, того самого повреждения, — словно это ему только что дали пощёчину. — Тебе нужно уйти, Эвен. Ладно? — Я… — Пожалуйста, уходи. Всё нормально. Ожог отвлечёт её. Просто иди. . Эвен не знает, что делать. Он ждёт снаружи, трусливо прячется между двух стен супермаркета, и видит, как отец Исака вытаскивает его мать из магазина. Он видит, как следом за ними плетётся Леа, низко опустив голову, она кажется смущённой и опустошённой. Потом он видит Исака, идущего за ней. Он вспоминает слова Леа о том, что с их матерью не всё в порядке. Он вспоминает, как увидел её в первый раз у бассейна и какой ужасной и неприятной она была. Он вспоминает, что ей также не нравится, когда Юнас приходит к ним домой. Она что, пытается оградить Исака от ВСЕХ парней? Она когда-то поймала Исака и Юнаса за чем-то неприличным? Эвен знал, что она не самая нежная мать и что Исак убеждён, что она его не любит. Но он не мог даже предположить, что она действительно ударит его. Он не мог даже предположить, что она настолько ужасна. Эвен и не пытается уложить в голове тот факт, что Исак даже не моргнул после пощёчины, что он стоял на своём и думал лишь о том, чтобы утешить Эвена, словно подобные удары — это нормальное явление для него, словно это обычные прикосновения, достающиеся ему от матери, как поцелуи в висок, которые дарит Юлие Эвену, каждое утро уходя из дома. Она прикасается к нему лишь тогда, когда бьёт. Это разбивает сердце Эвена. По-настоящему. Он даже не может пока осознать, насколько сломлен Исак, если считает, что это решение вопроса — спровоцировать свою мать на то, чтобы она ударила его на глазах у всех, лишь бы спасти Эвена от неприятностей. У Эвена болит сердце. И когда он приходит домой, то обнимает свою маму и прощает её за всё. . — Я думаю, это противозаконно, — говорит Микаэль, глядя на него с экрана компьютера. Они болтают по Скайпу. Уже десять вечера, и им завтра в школу, но Эвен не может думать ни о чём другом. Он чувствует себя ужасно из-за того, что рассказал о случившемся Микаэлю, но он не может держать это в себе. Ему нужно поделиться с кем-то и узнать чужое мнение. Он не знает, что делать. — Ну то есть ты не можешь бить своих детей. Это противозаконно, — говорит Микаэль. — Ты это уже говорил, — вздыхает Эвен. — Но как правильно поступить в этой ситуации? Ведь она же его не избила. Это была пощёчина. А потом там появился его отец. — Да, а разве ты не говорил, что у неё психическое расстройство? — Э-э-э, а какое это имеет отношение к случившемуся? — хмурится Эвен. — Я не знаю. Но, возможно, её нельзя привлечь к ответственности, разве нет? — Микаэль, нельзя давать пощёчину своему ребёнку в супермаркете. Психическое заболевание не оправдывает тот факт, что ты причиняешь вред своему ребёнку. — Я не это имел в виду. Прости, — виновато отвечает Микаэль. — И, кстати, я, конечно, не оправдываю рукоприкладство, и, возможно, это культурные особенности, но моя мама постоянно даёт мне подзатыльники, когда я её реально достаю. Это не конец света. Я уверен, что всё не так страшно для него, как тебе кажется. Уверен, что Исак в порядке. Скорее ему стыдно, что ты стал этому свидетелем. В этих словах есть некоторый смысл. Исак действительно провоцировал её. Матери тоже иногда выходят из себя. Это не конец света. Но по какой-то причине напряжение не отпускает Эвена, он по-прежнему ощущает тяжесть в груди, потому что Исак не выглядел смущённым. Казалось, он наоборот испытывал облегчение, что его план сработал. — Просто напиши ему, узнай, как он, — предлагает Микаэль. — Наверное, он дерьмово себя чувствует. . У Эвена ощущение, что он уже несколько часов смотрит на открытый чат с Исаком. Он печатает несколько сообщений: сначала «как ты», потом «прости», потом «я самый бесполезный кусок дерьма» и снова «я просто надеюсь, что ты в порядке». В результате стирает их все. Он думает о том, что всё могло бы сложиться иначе. Думает о том, что мог бы сделать, чтобы успокоить мать Исака. Думает, что бы случилось, если бы он держался на расстоянии, как и просил Исак. А ведь Исак действительно просил. Просил так много раз, но Эвен не слушал, будучи слишком ослеплённым собственным желанием, полагая, что Исак сопротивляется, чтобы доказать собственную правоту. Наверное, Исак ненавидит его. Эвен продолжает мешать его планам, прикасается к нему, преследует его, и обнимает, и пытается спасти, хотя совершенно очевидно, что Исака не нужно спасать. Исак был совершенно доволен своей жизнью, но Эвену обязательно нужно было вмешаться, поиграть в героя, тем самым отправив его в лабораторию. Исак сказал, что это не его вина, но Эвен знает, что это не так. Конечно, Исак не может больше его выносить. Конечно, он не приходил к нему в больницу. Конечно, нет.

________________________________________

Гераклит 23:29

Я снаружи Можно я зайду?

________________________________________