Burning for your touch

. В последующие дни не происходит ничего особенного. Эвен ловит на себе любопытные взгляды после прихода Исака в школу, но не обращает на них внимания. Элиас подкарауливает его в четверг, чтобы узнать, не возражает ли он, если они пригласят Исака поехать в субботу на пляж, и Эвен пытается понять, с чего вдруг, почему Элиас внезапно уделяет такое внимание ему и его мнению по данному вопросу. Элиас всегда был его другом, ещё с тех пор, как они были детьми. Но он никогда не относился к Эвену настолько бережно. Кажется, будто он видит в нём что-то, о чём Эвен не догадывается. Будто, как бы Эвен ни старался скрыть трещины и замаскировать собственную сломленность, они всё равно каким-то образом оказываются видны. Он был достаточно откровенен с Микаэлем и Муттой, поэтому ожидает, что они будут относиться к нему иначе. Но Элиас? Нет. Может, они разговаривали о нём? От этой мысли у него по коже бегут мурашки. — Нет, не возражаю. Всё нормально. Почему ты спрашиваешь? — говорит Эвен. — Просто так. Хотел убедиться, что у вас всё норм. . На Исаке одна из футболок Эвена — с JAWS — и парни, разумеется, замечают, обмениваясь недоумёнными взглядами и пытаясь оценить ситуацию. Сам Эвен слишком сбит с толку противоречивыми сигналами, исходящими от Исака, чтобы задумываться об этом. Они снова едут в разных машинах, и Эвен смеётся над дурацкими шутками Адама. Всё нормально. Всё хорошо. В этот раз с ними нет никаких особ женского пола. По крайней мере сегодня Исак не будет целоваться с какой-нибудь девушкой. . Вода тёплая. Эвен большую часть утра проводит с Микаэлем. Они пытаются утопить друг друга, плавают наперегонки на глубине, и просто лениво лежат на воде. В отдалении Исак громко хохочет, когда они с Адамом пытаются выявить победителя, окатывая друг друга брызгами, и когда прыгает с плеч Мутты в воду. Если бы Эвен не ревновал немного, эта картина согрела бы его сердце. После нескольких минут наблюдения за ними так и происходит. Исак выглядит таким счастливым. Это заразно. — Кажется, ему весело, — задумчиво улыбаясь, говорит Микаэль. — Да, похоже на то, — пожимает плечами Эвен. Повисает неловкая тишина, и Эвен чувствует, что Микаэль напряжённо думает о чём-то. Он так хорошо выглядит! Все эти мускулы, и загар, и длинные волосы. Просто красавчик. Эвен чувствует себя не в своей тарелке, ждёт неприятностей, раздражающего вопроса. Он просто знает, что будет дальше. Обеспокоенность, чрезмерная опека, излишняя деликатность. — Эвен, с тобой всё в порядке? — спрашивает Микаэль. Вот оно. У Эвена закипает кровь. — Почему все задают мне этот грёбаный вопрос?! Конечно, я в порядке! Я на пляже с друзьями! Солнце светит. Всё нормально! — взрывается Эвен. Он выходит из себя, в то время как Микаэль не сводит с него больших округлившихся глаз. Эвен пытается понять, заглушил ли стук его сердца все остальные звуки или просто весёлый шум водной битвы прекратился. Выясняется, что это второй вариант, и когда он оборачивается, то видит, что остальные парни с беспокойством смотрят на него, словно готовятся к худшему, словно ожидают, что из него выльется ещё больший поток обидных слов. . Эвен извиняется перед Микаэлем, что наорал на него, и возвращается на берег. Он берёт книгу, которую оставил на полотенце, и отправляется на прогулку. — Эвен! — кричит ему вслед Элиас, но он лишь улыбается и говорит, что пойдёт почитать. Исак был прав. Все чувства остаются внутри. Он останавливается в наиболее оживлённой части пляжа и ложится читать книгу о претенциозных кинотеориях. Он сомневается, что парни будут искать его среди пляжных зонтов и орущих детей. Эвен возвращается спустя час. Небо затянуло облаками, и температура заметно упала. Он направляется обратно, чтобы взять свитер, и обнаруживает Исака, читающего книгу на заднем сидении машины, в которой ехал Эвен. — Привет, — обращается к нему Исак, быстро выпрямляясь и откладывая книгу. Кажется, будто он ждал Эвена. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Эвен. — Ждал тебя. — Откуда ты знал, что я подойду к машине? — Похолодало, так что я подумал, что ты придёшь за свитером. Точно. Исак знает его как свои пять пальцев. — Что ж, ты меня раскусил. — Тебе лучше? — спрашивает Исак, усаживаясь по-турецки. — Всё нормально. — Микаэль тебе что-то сказал? — Нет, — Эвен хмурится, роясь в своей сумке на переднем сидении. — Почему ты решил, что он мне что-то сказал? — Я ничего не решил. Просто знаю, что он переживает за тебя. — Что ты имеешь в виду? — Ничего. Неважно. Эвен вытаскивает свитер и быстро надевает его. У него есть ещё один, но Исак уже закутался в свитер Мутты. — Ты поэтому меня ждал? Проверить, как я после срыва? Снова напомнить о своей теории? — говорит Эвен, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало легко, как дружеское поддразнивание. — Нет. Я хотел спросить, почему ты меня избегаешь, — говорит Исак. Это заставляет Эвена резко вскинуть голову. — Что? — Я сделал что-то не так? Ты такой с поездки в коттедж, — продолжает Исак. — Я хотел тебя спросить об этом, когда мы были у тебя дома, но потом убедил себя, что всё придумал, потому что ты вёл себя как обычно. Но теперь ты снова не отвечаешь на мои сообщения и не смотришь на меня, когда мы с кем-то. Я что-то сделал не так? Эвен внимательно смотрит на него, на беспорядочные кудряшки, по-прежнему влажные после купания. Кажется, ему удобно в большом свитере Мутты. И Эвен хочет сказать ему, что он ничего не сделал. Это я. Это я не смог не привязаться к тебе, хотя ты изначально держал меня на расстоянии. Это всё я. Я слишком погрузился в свои чувства и никак не могу начать рассуждать здраво. Ты совершенно прав. Я никогда не показываю свои эмоции, и они разъедают меня изнутри. Это я. Дело во мне. — Эвен, ты должен сказать, если я тебя расстраиваю, — молит его Исак, и в его голосе снова появляются мягкие нотки. — Я не хочу показаться высокомерным, но если из-за меня у тебя случаются перепады настроения, то просто скажи мне. Я не хочу быть причиной твоего психического напряжения. Пожалуйста. Эвен никогда его не поймёт. Неужели Исак настолько не замечает его чувств? Как он может так переживать из-за перепадов его настроения и совсем не обращать внимания на то, что он на самом деле чувствует? — Я понимаю, если ты больше не хочешь продолжать эксперименты, раз они влияют на твоё психическое здоровье, — продолжает бормотать Исак. — Правда понимаю. Я не обижусь на тебя. Я понимаю, что такое химический дисбаланс, и я знаю, что важно заботиться о себе. Химический дисбаланс. Как претенциозно. Эвен хочет, чтобы он замолчал, хочет попросить Исака перестать говорить о его биполярном расстройстве, словно он что-то в этом понимает, словно книги, которые он читает, могут объяснить, что чувствует Эвен. Но он не уверен, как ответить на слова Исака, не потеряв частичку себя. Он уже готов попросить просто забыть об этом, когда слышит, как парни подходят к другой машине. По какой-то странной причине они с Исаком прячутся на заднем сидении, инстинктивно ныряя вниз, словно они делали что-то недозволенное. Эвен качает головой, понимая абсурдность ситуации, потому что парни в любом случае их обнаружат. Но когда он уже собирается выйти из укрытия, он слышит шёпот Мутты. — Нам просто нужно подождать его в машине. Ему не нравится, когда за ним бегают. Из-за этого он чувствует, что мы за него переживаем, — говорит он. — Ну надо же, новость дня от Мутты! — громким шёпотом шипит Элиас. — Не знаю, как ты пропустил все наши обсуждения, но мы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО переживаем. В этом-то и суть! — Эвен — не ребёнок. Он сам со всем справится. Мы не можем заставлять его чувствовать, будто за ним присматривают. Его это наверняка раздражает, — отвечает Мутта. — Я на стороне Элиаса, — Эвен узнаёт голос Микаэля. — То есть да, мы не должны заставлять его чувствовать себя так, словно мы за ним следим, но нам всё равно нужно за ним присматривать. Я тоже волнуюсь. Он только что сорвался из-за того, что я спросил, в порядке ли он. — И всё же поставь себя на его место, — говорит Мутта. — Что бы ты чувствовал, если бы твои друзья вдруг стали относиться к тебе иначе и следить за тобой, будто ты маленький ребёнок? — Я не знаю, но, если бы у меня была грёбаная биполярка, я бы был благодарен, что мои бро за мной присматривают! — восклицает Элиас. — Иди на хуй, Элиас! — шипит Мутта. — То, что у человека биполярное расстройство, не значит, что ему нужна нянька! — Я это знаю, — вздыхает Элиас. — Я не хочу выглядеть мудаком. Но я волнуюсь за него, ясно? У меня ощущение, что он снова начал себя странно вести. Мне кажется, что ему становится хуже, и это наш долг следить за происходящим. — Ты просто говнюк. С ним всё нормально! — возражает Мутта. — Да? А как ты тогда объяснишь то, что у него с Исаком? Что вообще между ними? С каких пор ему нравятся парни? Разве в прошлый раз было не то же самое? Когда он преследовал Микаэля, прежде чем слететь с катушек? — Элиас, это не… — пытается вмешаться Микаэль, но Мутта его опережает. — С каких это пор испытывать влечение к парням стало симптомом мании? Что за херню ты несёшь? Тебе не приходило в голову, что, возможно, ему нравится Исак? — Ты слепой?! — переходит на крик Элиас. — Мы что, будем игнорировать тот факт, что Исак обжигает людей и что Эвен тащится от ожогов и боли?! Мы что, просто забудем, что он поджёг свой дом в прошлом году? Мы что, просто забудем об этом дерьме, потому что хотим быть политически корректными и пощадить его чувства?! Эвен наблюдает за всем из машины, но он не здесь, он не в своём теле. Он лишь зритель. На мгновение ему кажется, что Исак хватает его за руку, но он не уверен. Это невозможно. Исак никогда не дотронется до него специально. Эвен наблюдает за всем на расстоянии. На расстоянии от парней и от самого себя. Он видит, как Мутта хватает Элиаса за ворот рубашки, которую он только что надел. Он не бьёт его. Эвен знает, Мутта этого не сделает. — Да пошёл ты! Ты не имеешь права! Ты не можешь принимать то, через что он проходит, на свой счёт! — Нет! Это ты иди на хуй, Мутта! — орёт ему Элиас прямо в лицо. — Иди ты вместе со своей самоуверенностью! Ты думаешь, ты такой благородный, но тебя не было там, когда Юлие позвонила мне вся в слезах, чтобы я помог отвезти Эвена в клинику, так как она была уверена, что он убьёт себя, продолжая наносить себе увечья! Никого из вас там не было! И очень просто делать из меня злодея. Но я просто волнуюсь, ясно?! Мне жаль, что всё не может быть так, как раньше! Я бы хотел, чтобы он был нормальным. Правда хотел бы! Но он ненормальный! И нам нужно присматривать за ним! Микаэль хватается за голову. Эвен хочет сделать то же самое. Мир кружится перед глазами. Горло перехватывает. Грудь словно сжимают тисками. Это слишком больно. Когда самые близкие друзья говорят о том, насколько он ненормален, какая он обуза. Когда они вот так спорят о его истории, будто что-то в ней понимают, будто стороны, которые они выбирают в этой ситуации, вообще имеют значение и могут быть «правильными». От этого разговора у него по коже бегут мурашки, а сердце кровоточит. Эвен вспоминает слова Эскиля о том, что только сам человек имеет право рассказывать свою историю. Он наконец-то в полной мере понимает это. У них нет права говорить о нём как о каком-то выдуманном персонаже, словно он никто, словно это ничто, словно его история принадлежит им, хотя она только его. У них нет права заставлять его испытывать ещё больший стыд, чем тот, что и так живёт внутри. У них нет права! Эвен собирается открыть дверцу и обрушить на них свой гнев, но Исак опережает его. Он вылезает из машины и взрывается. — Идите все на хуй, — шипит Исак. — Устроили тут разборку, решив, что вы, блядь, можете говорить за него. Идите на хуй. Если вот это значит быть «нормальным», то я такого не хочу. Оставьте это, блядь, себе! Эвен не видит их реакции. Его взгляд затуманен. Дыхание сбилось. Кожа горит. Должно быть, он плачет. Он не уверен. Он уходит прочь. Его сердце разбито на мелкие кусочки. Слёзы не прекращаются. Наконец-то. Слёзы. Эвен уходит, и никто не идёт за ним. Они все оставляют его в покое. . Исак находит его час спустя на пляже, где Эвен сидит, сложив руки на согнутых коленях. Бессмысленные и неудержимые слёзы прекратились. Теперь он чувствует себя опустошённым. — Тебе лучше? — тихо спрашивает Исак, расстилая рядом с ним полотенце. — Я в порядке. — Нет ничего страшного в том, чтобы быть не в порядке, Эвен. — Вау, спасибо большое! Мне стало намного лучше благодаря этому дерьму! Вау! Он срывается на Исака, хотя тот не сделал ему ничего плохого. Он с трудом узнаёт себя. Исак, наверное, счастлив такой реакции. По крайней мере чувства вырываются на свободу. — Я просто хочу помочь. Скажи мне, чем я могу помочь. — Может, просто оставить меня в покое? Как насчёт этого? — сердито фыркает Эвен, и это не он. Он никогда не был таким. Он никогда не был злым и мерзким по отношению к Исаку. Исак встаёт, и Эвен практически сразу начинает скучать по его обществу. Он хочет окликнуть его, закричать: «Прости! Пожалуйста, останься со мной. Не бросай меня. Мне кажется, ты единственный, кто относится ко мне как к человеку, а не как к вещи, которую нужно починить. Мне жаль. Прости меня! Вернись». Но Исак ушёл. Он идёт по пляжу, быстро, очень быстро, а Эвен смотрит ему вслед. Исак не останавливается, пока не доходит до воды. А потом Исак ныряет в холодное море. Он не колеблется. Не раздумывает ни секунды. Просто бросается в воду. Что он делает? Исак всплывает на поверхность, мокрый с головы до ног. Он остаётся в воде ещё несколько секунд, а потом как угорелый бежит к Эвену. Эвен не понимает. Он не понимает до тех пор, пока всё вдруг не становится ясно, пока Исак не возвращается к нему, усаживаясь на полотенце, которое аккуратно расстелил раньше, словно знал, что оно ему понадобится для этого. С Исака течёт вода, он дрожит, когда протягивает руки к Эвену. Исак обнимает его. Эвен задыхается. Он ждёт, что Исак будет холодным, но не чувствует ничего кроме тепла. — Объятья помогают при стрессе, — шепчет Исак ему в волосы, сжимает его сильно, так сильно, что кости хрустят. — Объятья помогают, потому что благодаря им вырабатывается окситоцин, а это полезно. Поверь мне, это помогает. Я много об этом читал. Исак обнимает его, пока Эвен не сдаётся и не приваливается к нему, наслаждаясь близостью их тел, окситоцином и прочими полезными химическими веществами. Он закрывает глаза и дышит. — Они так не думают, — снова шепчет Исак, скользя мокрыми руками вверх и вниз по его свитеру, согревая его, хотя по идее должен был делать обратное. — Я знаю, что только что назвал их мудаками, но они так не думают. Они просто не знают, как себя вести. Это слишком для их понимания. Они ведут себя как дебилы, но они тебя любят. Они так сильно переживают за тебя. Они просто не знают, как сейчас быть твоими друзьями. Исак продолжает повторять эти слова, как мантру, словно хочет, чтобы они отпечатались в мозгу Эвена, словно пытается им манипулировать. — Я же говорил тебе, что я обуза. Я тебе говорил, — бормочет Эвен, не открывая глаз. — Я тебе говорил. — Нет. Эв, это неправда, — настаивает Исак. Эв. Он ведёт себя так мягко, так нежно, эта доброта прорывается сквозь обычные заслоны. Эвен чувствует, как глаза наполняются слезами, когда Исак проводит пальцами по его волосам, потом по шее, гладя кожу. — Не плачь. Пожалуйста, не плачь. Неужели Исак может видеть и сквозь веки? Эвен хочет сказать что-то типа: «Ты же говорил, что это полезно для здоровья?», но он слишком эмоционально опустошён. Он не может быть уверенным, что у него не задрожит голос. — Ну вот, я сглазил, — добавляет Исак, и это очаровательно. Он милый. Он такой милый, когда ведёт себя так. Эвен обнимает его в ответ, обхватывает обеими руками и прижимает к себе, пряча лицо у него на груди и придвигаясь ближе. Они сидят так какое-то время, просто укачивая друг друга, и Эвен впитывает в себя всё утешение, какое может получить, пока Исак не решит, что уже достаточно, пока не начнёт высыхать. Исак обнимает его, пока огонь в душе Эвена не успокаивается, пока боль не начинает покидать его тело, пока голова не проясняется, а лёгкие снова не наполняются кислородом. Эвен неохотно отпускает его, когда Исак предпринимает попытку отстраниться. Он не тратит времени и быстро поднимается на ноги. — Не двигайся. Я сейчас вернусь! — говорит он. Он снова бежит к воде и ныряет в неё ещё быстрее, чем в первый раз. Он чуть не спотыкается, и Эвен не может сдержать секундную улыбку. Исак возвращается и снова бросается на Эвена, теперь обнимая его сбоку. — Чем больше окситоцина, тем лучше. Исак продолжает удивлять его своей заботой и нежностью. И Эвен знает, что это происходит не в первый раз, помнит, что чувствовал, когда Исак целовал его в щёки в день, когда он признался матери в своей ориентации, но от этого подобное отношение не кажется менее поразительным. — Почему ты это делаешь? — Эвен наконец задаёт вопрос, который вертится на языке. — Потому что мне не нравится, когда ты расстроен, — говорит Исак, чуть отстраняясь, чтобы накрыть мокрыми ладонями его лицо. Слова произнесены с такой чёткостью, как если бы были написаны на упаковке с хлопьями, бездумно и ровно. Эвен бы проигнорировал их, если бы не нежное прикосновение Исака к его лицу. — Если ты продолжишь в том же духе, я могу начать думать, что я тебе небезразличен. — Очевидно, что дело не в тебе. Это для меня, — как и предполагалось, возражает Исак. Эвен готовится к сложным научным объяснениям, очарованный явным румянцем, разливающимся по лицу Исака. — Когда я вижу, что тебе больно, мой мозг вырабатывает вредные химические вещества, те, что ассоциируются с неприятным опытом. Мне вредно видеть твою боль, поэтому я пытаюсь её облегчить. Reductio ad absurdum. В словах Исака нет смысла. Он спорит об абсурдных вещах и делает это специально. Он делает то же, что делал Эрик Стюарт со своей женой. — Я могу пойти со своей болью куда-нибудь в другое место, если хочешь, — улыбается Эвен, испытывая облегчение, что может сконцентрировать на чём-то помимо только что подслушанного разговора, так сильно его ранившего. Эвену интересно, специально ли Исак делает это — отвлекает его от свежей раны, переключая внимание на ту, с которой он живёт уже какое-то время, на ту, которая носит имя Исака. — Или ты можешь позволить мне помочь тебе избавиться от боли, — шепчет Исак, и его глаза горят решимостью. — Я знаю кое-что ещё более эффективное, чем объятья. — Правда? И откуда ты знаешь, что это ещё более эффективно? — Я читал об этом. Я тебе покажу, если позволишь. — Конечно. Исак влажно и громко чмокает его в щёку, и у Эвена по телу бегут мурашки. — Ты читал об этом? — спрашивает он мгновение спустя с наигранным удивлением, пытаясь замаскировать явное потрясение. — О том, что нужно целовать людей в щёку, когда они грустят? — Да, — врёт Исак, прежде чем поцеловать его в скулу, а потом спуститься ниже к челюсти. — Могу потом показать тебе эту статью. — Да? — Эвен не замечает, что его голос звучит выше, пока не произносит это слово. Внезапно он начинает тяжело дышать, его сердце бешено колотится в груди, пока Исак покрывает лёгкими поцелуями его лицо. — Могу я поинтересоваться, где же ты нашёл эту научную статью? — В очень престижной академической публикации, — отвечает Исак, прижимаясь губами к уголку рта Эвена, дразня его, сводя с ума, заставляя прикрыть глаза и инстинктивно приоткрыть губы. — Она заслуживает доверия. Говорит об очень успешных результатах. — Да, очень. Эвен думает, что Исак собирается поцеловать его в губы, и горит от предвкушения, испытывая дикую жажду подобной развязки. Но Исак целует его где угодно, только не там. Он целует его в уголок рта. Он целует его скулы. Он целует его за ушами. Он целует его в уголках глаз, там, где собираются морщинки, когда он счастлив. Он целует его в лоб. Он целует его волосы. Он целует его между бровями. Он целует его в переносицу. Он целует его подбородок. Он целует его везде. И когда Исак заканчивает, он прижимается лбом ко лбу Эвена и гладит большими пальцами его щёки. Медленно и осторожно, туда-сюда, успокаивая его, в то время как сам Эвен задыхается, и задыхается, и задыхается. — Лучше? — спрашивает Исак, и его голос тоже полон нежности. Эвен пока не может открыть глаза, он слишком боится, что если посмотрит в эти зелёные озёра, то ещё глубже провалится в свои чувства. Он кивает, а Исак прикасается к его лицу, будто это драгоценность. Эвен не может открыть глаза. Это слишком. Прикосновений и голоса Исака достаточно, чтобы заворожить его. Он не может добавить к этому ещё и взгляд. Возможно, он понимает, что имеет в виду Исак, когда говорит, что их прикосновения ошеломляют его. Только вот у Исака проблемы с тем, чтобы справиться с новым ощущением, в то время как Эвен просто влюблён в него. Он смущённо ахает, когда Исак прижимается губами к его векам. Исак прикасается к его глазам, сцеловывает непролитые слёзы. Эвен задерживает дыхание и замирает в его руках, пока Исак не отстраняется, настороженно и нерешительно, словно боится, что пересёк черту. Когда Эвен открывает глаза, он понимает, что падает. Исак отправил его в свободное падение. — Голубые, как вода в бассейне, — выдыхает Исак, который, кажется, удовлетворён реакцией Эвена на свои действия. — Твои глаза. Они такие голубые, когда ты грустишь. Я вижу и чувствую в них твою боль. Эвен обнимает его за талию и целует в губы. Он целует его настойчиво, неудержимо. Его мозг объят огнём гораздо более сильным, чем тот, что зажгли в нём Элиас и парни. Огнём, сметающим всё на своём пути, заставляющим забыть о всех обидах, о всей боли, о всех попытках её скрыть. Эвен целует его, и Исак целует его в ответ. Это очень похоже на их первый поцелуй в тот день, когда Исака забрали у него, когда он бежал навстречу Эвену, когда врезался в него своим телом. Это отчаянный поцелуй, ошеломляющий, значительный, слишком значительный для его понимания. Эвен целует Исака, и движения его губ грубы, и неловки, и страстны, и эмоциональны, и ему необходимо какое-то время, чтобы понять, что он отпускает свою боль, растворяя её в этом поцелуе. По крайней мере чувства вырываются на свободу. Исак позволяет Эвену брать то, что ему необходимо, что он хочет, чтобы убедиться, что он не похоронит это внутри себя. Он позволяет ему сминать свои губы, лишь бы эти чувства продолжали находить выход. Эвен замедляется, легко касается его губ ещё раз и отстраняется. Исак выглядит поразительно. — Думаю, мы теперь квиты, — улыбается Эвен, стараясь отдышаться. — Ненадолго. Исак снова притягивает его к себе, обхватив ладонями лицо, и целует так нежно, что у Эвена подгибаются пальцы на ногах. Они целуются и делают паузу, лишь чтобы посмотреть друг на друга и нервно захихикать, опуская глаза. Всё это в новинку. Совершенно в новинку. Исак гладит большим пальцем щёку Эвена и улыбается. Всё это поразительно, и Эвен не знает, что сказать. — Лучше? Эвен кивает, чувствуя себя опьянённым и уставшим. — Когда я вижу, что тебе грустно, меня переполняет желание наказать всех, кто причиняет тебе боль. Понимаешь? — Исак, пожалуйста, не убивай моих друзей, — слабо улыбается Эвен. — Я хочу, чтобы они знали, что я их пощадил лишь потому, что ты попросил, — говорит Исак, потом наклоняется и снова целует Эвена в щёку. В этом нет смысла, но Эвен чувствует себя таким любимым, таким окружённым заботой. У него от этого чувства зудит кожа. Он вдруг вспоминает, что Исак тоже был с ним в машине, что он слышал слова Элиаса, однако он всё равно здесь и дарит Эвену невероятную нежность. — Кстати, это неправда. То, что сказал Элиас, — выдыхает он, чувствуя руки Исака на своём лице. — Я делаю это не потому, что хочу, чтобы ты меня обжёг. Я этим больше не занимаюсь. Уже давно. Это неправда. Ты никогда не обжигал меня. Ну кроме тех разов, когда я тебе говорил об этом, и того раза, когда я соврал в лаборатории. — Я знаю, — отвечает Исак, мягко улыбаясь, словно это не имеет значения. — Не переживай из-за этого. Я знаю. Всё нормально. Нам необязательно сейчас говорить об этом. Их губы снова встречаются, и Эвен уже сбился, кто и сколько раз был инициатором поцелуев. Они квиты? А будут когда-нибудь? Они целуются на пляже, как будто они влюблены, как будто они реально существуют, как будто они настоящие партнёры, хотя в действительности это лишь побочный эффект эмоционального дня. Они целуются лениво и нежно. Они целуются, пока Эвен, на мгновение оторвавшийся от Исака, чтобы полюбоваться румянцем, окрасившим его щёки, не замечает в отдалении Элиаса, Мутту и Микаэля. Эвен пытается оттолкнуть его, чувствуя, как в голове вспыхивают жестокие слова, написанные рукой Исака — «Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ», слова — символ его невероятного стыда, но Исак продолжает цепляться за него, притягивая к себе. — Исак, там парни… — Мне плевать. Пусть видят. Пусть видят, что это не болезнь, что это не симптом. Пусть видят, какими красивыми мы можем быть, — говорит Исак, и Эвен любит его так сильно, что, кажется, готов взорваться. — Поцелуй меня. И тогда Эвен вдруг понимает, что стыд Исака, глубоко укоренившийся стыд Исака, заставляющий его гореть изнутри, а потом и снаружи, стыд, заставляющий его сворачиваться в клубок и плакать по ночам, стыд, заставляющий его ненавидеть своё существование, больше не имеет значения. Когда Эвену больно, стыд Исака ничего не значит. Благополучие Эвена становится приоритетом. Эвен не может дышать и не только потому, что Исак целует его, в то время как его лучшие друзья смотрят на них. «Пусть видят, какими красивыми мы можем быть». Эвен целует его. Эвен позволяет им увидеть. Эвен наконец позволяет им увидеть. Он отпускает себя.