________________________________________ Гераклит 18:09
Привет! Как провёл воскресенье?Хорошо
Да? Что ты делал?Спал
Хорошо!Хорошо?
Спать это хорошо :) Ты восстанавливаешься. Это отличноИсак, я же не в аварию попал
Эмоциональные и психологические проблемы могут проявляться и физически Из-за них можно чувствовать себя, будто попал в авариюВ тебе столько пафоса
Хейтер: p
________________________________________
Во время ужина Эвен улыбается, глядя на экран телефона. Юлие спрашивает, почему он заставил её соврать Элиасу, что его нет дома, и Эвен обещает рассказать ей позже. Он покупает билеты, как только снова оказывается в своей комнате. Он случайно использует для этого учётную запись матери на Ticketmaster, и её настолько захлёстывают эмоции, что ему приходится закрыться в спальне. — Вы теперь встречаетесь? Вы теперь бойфренды? Как мило! — Мама! Мы просто друзья. Это просто знак благодарности с моей стороны за поддержку и всё такое. — Ты приглашаешь его на первый концерт в его жизни. Это чудесно! Я так горжусь тобой, малыш. Король романтики! — Боже! Я не вынесу сейчас этих разговоров, — стонет он. — К тому же, возможно, мне придётся их вернуть. Я не знаю, какие у него планы на этот день, или, может, ему будет неловко, и я не хочу его заставлять или пытаться сыграть на чувстве вины. — Можешь взять мою машину, малыш. Я не возражаю. . — Ты странно себя ведёшь. Почему ты так странно себя ведёшь? — прищуривается Исак, глядя на Эвена, когда они бесцельно болтаются по городу после бассейна. Уже вечереет, но солнце всё ещё не село. Эвен не помнит, видел ли когда-нибудь Исака в футболке на улице в городе. — Я не веду себя странно. О чём ты вообще? — фыркает Эвен. — Ты очень странный. Будто что-то от меня скрываешь. — Это не так! — О господи! Ты планируешь что-то на мой день рождения, да?! Или ты в курсе того, что кто-то другой это делает? Ты по-прежнему не разговариваешь с парнями, так кто это? Сана? Эскиль?! Блядь, это Эскиль, да? Он странно себя вёл, когда я вовремя заплатил за аренду в этом месяце, сказал, что это ко мне вернётся, — стонет Исак. — Хм… — Что он планирует?! Скажи мне. — Я не знаю. — Не ври мне, Бэк Насхайм, — говорит Исак, укоризненно тыча указательным пальцем ему в лицо. — Вру тебе? О чём ты вообще болтаешь, я не вру. — Да ты вообще врать не умеешь. Даже не знаю, что я в тебе нашёл. Эвен останавливается посреди улицы, как и Исак. Он что, правда только что… Глаза Исака округляются, и Эвен мгновенно понимает, что он не собирался этого говорить. Но сказал. — Э-э-э, то есть… Как в партнёре по науке. Ну ты понимаешь. Ну типа… Я мастер блефа, и тебе нужно на меня равняться, но очевидно, что ты не справляешься и вообще. Вот. — Ты несёшь какую-то ерунду, — улыбается Эвен. — Нет! Эвену кажется, будто он проживает песню Имоджен Хип «Say Goodnight and Go», которую постоянно крутила Соня. Почему ты такой очаровательный? Невозможно не обращать на тебя внимание. — Ну, конечно, — ухмыляется Эвен и возобновляет движение. Он провожает Исака до коллективета и с улыбкой машет на прощание. Но он не может уйти. Эвену нужно спросить его. Ему нужно сделать это сейчас. — Чего ты улыбаешься? — с улыбкой спрашивает Исак. — Иди домой. — То есть мне теперь нельзя улыбаться? — Больше никогда не позволю тебе провожать меня домой. — Почему? Не хочешь, чтобы люди видели, как ты улыбаешься у двери? — дразнит его Эвен. — Нельзя разрушать имидж холодного, как лёд, парня, каким тебя считают соседи, на случай ссоры? — Когда это я улыбался? Покажи мне, где я улыбаюсь. Это ты улыбаешься! — Я не улыбаюсь, — отвечает Эвен, не в силах больше сдерживать смех. — Улыбаюсь? Я? Да никогда. — Серьёзно, тебе надо уйти, прежде чем Эскиль снова ко мне привяжется, — умоляет Исак, продолжая робко улыбаться. — Что? Каким образом моё нахождение у твоей двери заставит Эскиля к тебе привязаться? — Неважно. Просто уходи, пока он тебя не увидел. Мне не надо, чтобы он снова весь вечер приставал ко мне со своими глупостями, типа «о, а где же сегодня твой партнёр по науке?» Я пытаюсь дочитать книгу. Эвен смеётся, пока Исак жалуется. — Ладно, хорошо, хорошо. Я пойду. — Окей, пока. Доброй ночи. Эвен делает шаг, потом поворачивается обратно. — Исак? Он ждёт недовольного и раздражённого стона от Исака. Но в ответ получает лишь мягкое «да?» — Хм. Не хочешь пойти со мной на концерт? — Что? — Я купил нам билеты на норвежский рок-фестиваль на следующей неделе, — быстро тараторит Эвен отрепетированную фразу, нервно почёсывая шею. — Так что если ты захочешь пойти… Улыбка слетает с лица Исака, и он внезапно съёживается в дверном проёме. — Но ничего страшного, если ты занят или не хочешь идти из-за возможных ожогов. Правда я слышал, что обещали дождь. И мы можем стоять сзади, на расстоянии от всех, если хочешь. Ну или я могу пойти с кем-то ещё, — бормочет Эвен. — Ты купил билеты на рок-фестиваль? — повторяет Исак потрясённо. — Э-э-э, да. — Но тебе ведь даже не нравится рок. — Теперь нравится. Эвен слышит, как чирикают птицы и как собственное сердце бьётся в груди. Это была ужасная идея. Но всё равно стоило попытаться. Неважно. — Он в мой день рождения, — говорит Исак. — Да. — Он в Квинесдале. Это шесть часов на машине. Ну, разумеется, Исак уже всё знает об этом фестивале. — Я знаю, — нервно отвечает Эвен, в то время как потерявший дар речи Исак хлопает ресницами. — Ничего страшного, если ты не можешь или не хочешь. Я понимаю, что это прямо в твой день рождения, и я не предупредил тебя заранее, ну не знаю. Но в общем… — Я пойду, — говорит Исак. — Что? — Я пойду с тобой. — Исак улыбается, и всё его лицо озаряется радостью. — Правда? — Да, правда. . Поездка оказывается невероятно приятной. Эвен думал, что шесть часов пути вымотают его. Но Исак — потрясающий попутчик, лучший, какого только можно пожелать. Он подготовил огромные плейлисты и объявил сегодняшний день днём Guns N’ Roses. Исак подпевает песням, открыв окна в машине, и ветер треплет его спутанные волосы и футболку с черепом. Он отбивает ритм руками, хлопая по бёдрам, каждый раз заставляя Эвена немного терять голову. Он пытается подражать музыкантам, старается вытянуть высокие ноты и смеётся над собой, когда это не получается. Он высовывает голову в окно и кричит. Он рассказывает самые невероятные истории о рок-звёздах из другого поколения. Он говорит о философии и науке. И не останавливается, не замолкает ни на мгновение. Он даже сообщает Эвену, что может легко себе представить его в обтягивающих кожаных штанах и с длинными волосами, как те парни из 60-х, и Эвен смеётся, и смеётся, и смеётся. И его сердце переполняется, и переполняется, и переполняется чувствами. Время летит незаметно, когда он с Исаком. Исак и Эвен. Эвен и Исак. Они ничто, но в то же время они всё. — Я никогда раньше не путешествовал без родителей, — признаётся Исак, когда они подъезжают к месту для кемпинга. — Я очень счастлив. — Правда? — Да. Это уже мой самый любимый день рождения за всю жизнь. Сердце Эвена радостно замирает. . Они паркуются в лесу и устанавливают палатку. Они могли бы спать в машине, но ночью, вероятно, будет холодно. К тому же они не смогут спать вместе в крошечной машине, учитывая, что до сих пор притворяются, что им нужна вода, чтобы прикасаться друг к другу. Да и они всё равно взяли с собой спальники. — И что, мы будем писать и всё такое прямо здесь, на природе? — обеспокоенно спрашивает Исак. — Ну да. Ты что, никогда раньше не ходил в поход? — Ты серьёзно? Конечно, я никогда раньше не ходил в поход! — Боже, расслабься! — смеётся Эвен. — К тому же я уверен, что в месте проведения фестиваля есть туалеты для нежных принцесс. — Нежных принцесс? Ты что, хочешь, чтобы я отправил тебя в больницу в этот прекрасный день? — А что такое? Тебе не нравится это милое прозвище? Нежная принцесса? Я думал, ты оценишь. — Забери свои слова обратно! Слышишь?! — хмурится Исак и бросается за Эвеном, но в его голосе слышатся лишь смех и радость. И это нелепо — бегать друг за другом по лесу, когда они пришли к молчаливому соглашению не признавать тот факт, что снова могут касаться друг друга. Всё это нелепо. Они не прикасаются друг к другу. Они близки к этому и всё же не переступают черту. — Нам, наверное, нужно идти туда, — говорит Исак. — Да. . Эвен не знает никого из исполнителей. Рок-музыка никогда не была ему по душе. Он никогда её не понимал и даже не думал о том, чтобы слушать. Он не считает себя музыкальным снобом и слушает практически всё от рэпа 90-х до попсы, входящей в Топ-40. Но рок, казалось, всегда принадлежал более старшему поколению, и не отражал то, что он искал в музыке, что питало его душу. Он ошибался. И то, что он видит, как Исак наслаждается происходящим, питает его душу настолько, что Эвен не может это описать. Счастье Исака зарождается внутри и вырывается наружу. Наверное, всё в нём подчиняется данному принципу. Исак горит внутри, тем самым полыхая и снаружи. Всё, что он чувствует, чувствуют и окружающие его люди. Счастье, холодность, доброту, жестокость, тепло. Исак распространяет всё, что чувствует. Все чувства вырываются из него. И Эвен одновременно завидует ему и хочет подарить весь мир. Поэтому он делает всё, чтобы этот день стал для Исака идеальным. Он стоит позади него, вытянув руки в стороны, не прикасаясь к нему. Он покупает ему пиво, потому что Исак попросил об этом. Он прыгает, когда Исак прыгает. Он смеётся, когда Исак смеётся. Он кричит и аплодирует, когда это делает Исак. Он делает вид, что знает слова песен, играющих на сцене, и кричит их Исаку в лицо. — Я загадал желание! — признаётся Исак, прыгая и танцуя, тряся влажными от пота кудряшками. Возможно, Эвен уже мог бы прикоснуться к нему. — Что? — Я загадал желание! Я читал, что люди загадывают желание на день рождения. — Серьёзно? И что ты загадал? — Я не могу тебе сказать. Эвен улыбается и делает всё, чтобы Исак мог чувствовать себя, как любой другой посетитель фестиваля, мог чувствовать себя нормальным. Таким же нормальным, как и все, пусть даже само понятие причиняет Эвену боль, обжигает его. Он хочет, чтобы Исаку сегодня не пришлось ни о чём волноваться. Сегодня его день. Сегодня — для него. И Исак прыгает, и кричит, и поёт, и танцует, и улюлюкает, и смеётся, и Эвен не может понять, что он чувствует. Он знает, что это химические реакции. Он знает, что чувства мимолётны и эфемерны. Он всё это знает. Но Эвен думает, что Исак никогда не оставит то место, что занял когда-то в его сердце. . Эвен не сразу осознаёт, что пошёл дождь, потому что он и так мокрый от пота. Ему нужно какое-то мгновение. Краткий миг. Исак оборачивается к нему и широко улыбается. — О господи! Дождь! Эвен надеялся на это. Его приложение с прогнозом погоды уверяло, что так и будет, но всё же. — Похоже на то. — Пойдём! — Исак хватает его за руку и тянет в толпу. Они наконец могут подойти ближе к сцене. Исак наконец может задевать плечами других людей, прыгать вместе с другими фанами. Эвену больше не нужно прикрывать его собой. И тем не менее Эвен всё равно остаётся рядом, нависая сзади, закрывая широкими плечами. Ему нравится их разница в росте. Эвен понимает, что она нравится ему даже больше, чем он полагал. — Это было моё желание, — говорит ему Исак. — Дождь? — Да, дождь. И пусть это глупо, но Эвена успокаивает понимание, что Исак мог бы тереться сейчас о кого угодно на фестивале, но он всё равно решает опираться спиной на грудь Эвена, что он решает оставаться рядом и прижиматься именно к нему. Что несмотря на то, что дождь даёт ему возможность прикасаться к любому, он всё равно жаждет только Эвена. Эта мысль опьяняет, и Эвен даже не пытается сопротивляться. Он обнимает Исака за живот и прижимает его теснее, ближе. И Исак не сопротивляется. Он расслабляется в его объятьях и накрывает ладонями руки Эвена. Люди вокруг прыгают, в то время как Исак и Эвен чуть покачиваются, обнимая друг друга. В этом есть определённая поэзия — что они решили замедлиться, оказавшись наконец рядом со сценой. Эвен не может не наклониться и не прижаться губами к шее Исака, прямо за ухом, потом к его плечу, прежде чем снова обратить внимание на выступающую группу. Он замечает, как у Исака перехватывает дыхание и как напрягается его тело. И Эвен ничего не может с собой поделать, он повторяет это снова и снова, пока Исак не начинается выгибать спину и прижиматься к нему более явно, более настойчиво, пока сам Эвен не теряется в этих движениях. Группа играет. Люди хлопают. Дождь идёт. А Исак извивается в его объятьях, тяжело дышит, умоляет. Эвен с силой разворачивает Исака к себе и целует его, не успевая зафиксировать, каким потерянным и растрёпанным он выглядит. Он целует его, и Исак открывается ему навстречу, выдыхая стон ему в рот и сжимая волосы в кулаке. Идеально. Всё идеально. Земля сошла со своей оси. И это никогда не казалось более правильным. — Это было моё второе желание, — говорит ему Исак, когда они отстраняются друг от друга и тяжело дышат, соприкасаясь лбами. — Ты загадал несколько? — Три. Я слышал, что люди загадывают три. — Какое же третье? . Они бегут обратно к машине. Под ногами хлюпает грязь, но Эвену плевать, потому что Исак тянет его за руку и смеётся, и они бегут, бегут. Они вваливаются в свою палатку, оба насквозь промокшие, и Эвен не может не думать о том, чей спальный мешок они сейчас испортят навсегда. Исак тянет его за шею и целует, пока Эвен не забывает собственного имени. — Блядь! — бормочет Эвен и позволяет рукам скользнуть по бокам Исака, забраться под футболку, сжимать и мять тело под ней. Кожа. Прикосновения к коже Исака всегда сбивают с толку. Он чувствует, как Исак немного отшатывается, но знает, что это просто инстинкт, что он не привык, когда кто-то дотрагивается до верхней части его тела. — Прости, — бормочет Эвен, но Исак снова целует его, возвращая себе контроль над ситуацией. Он сжимает пальцами волосы на загривке Эвена и так сильно кусает его нижнюю губу, что тот морщится. Потом Исак хватается за подол его футболки и начинает тянуть её наверх. — Сними её! — настаивает он, продолжая самостоятельно стягивать её с Эвена, у которого кружится голова. Это происходит на самом деле? Исак что, правда сейчас раздевает его? — Исак… — Ты не взял с собой другую одежду! — объясняет он Эвену, и это самая нелепая отмазка в истории, чтобы заставить кого-то раздеться. — Ну да, точно. — Вот-вот, и я не могу допустить, чтобы ты завтра вернулся в Осло в грязной одежде, — говорит Исак, делая глубокий вдох и начиная бороться с пуговицей и молнией на джинсах Эвена. Эвен забывает, как дышать. — Да, мы не можем этого допустить. Эвен позволяет Исаку раздеть себя. Он позволяет ему прикасаться и целовать себя. Он позволяет ему делать всё, что тому хочется, в их гигантской палатке — просто водить руками по своей груди, останавливаясь на ключицах, и на его сердце, и на его рёбрах. Эвен изо всех сил старается удержаться на ногах. На Эвене лишь нижнее бельё, в то время как Исак стоит в насквозь промокшей одежде. Это слишком. Эвен издаёт жалкий, позорный звук, когда во время поцелуя Исак сжимает рукой резинку трусов, другой рукой гладя его по шее. И Эвен готов взорваться, когда Исак скользит рукой внутрь и обвивает пальцами его член. Они оба стонут от этого контакта. Смогут ли они справиться с этим? Смогут ли они вернуться к тому, что было раньше? Что это вообще? Эксперимент? Просто кайф и адреналин от концерта? Ещё один способ сказать «спасибо» за то, что он вообще купил билеты? Ещё одна попытка Исака развеселить Эвена после стычки с парнями? Или это эмоциональный всплеск, потому что сегодня у Исака день рождения, и он далеко от дома, и может быть, кем захочет? Что они делают? — Перестань думать, Эвен. Перестань, — говорит ему Исак между поцелуями, и Эвен старается. Старается изо всех сил. Он делает всё, что может, до тех пор, пока в этом больше нет необходимости, пока Исак не начинает дразнить его, уверенно двигая рукой по члену, методично вращая кистью и так тяжело дыша, будто наслаждается процессом не меньше, чем Эвен. Эвен, который больше не может отвечать на поцелуи, слишком поглощённый ощущением рук Исака на себе. Он не может отвечать на поцелуи, но губы Исака по-прежнему касаются его кожи, он лижет его шею, разрушает Эвена. Он не уверен, но кажется, Исак отнимает руку на секунду, чтобы облизать ладонь, и снова возвращается к нему. И это последняя капля. Разрушительная точка невозврата. Эвен кончает в ладонь Исака, как тринадцатилетний мальчишка. И он бы смутился, если бы не чувствовал, как Исак прижимается к нему возбуждённым членом, как его тело молит о прикосновении и разрядке. Эвен целует его и тянет вниз, пока Исак не падает на спину на свой спальник, поднимая на него испуганные, но полные страсти глаза. — Это надо снять! — говорит Эвен, опускаясь перед ним на колени и начиная стягивать джинсы Исака. Исак позволяет ему. Он выглядит смущённым, но не сопротивляется. Он раздвигает ноги, чтобы Эвен мог расположиться между ними, и позволяет ему снять с себя джинсы и отбросить их в сторону через плечо. — Можно? — спрашивает Эвен, потому что это Исак, и он не хочет сломать его. — Я хочу увидеть тебя. Я хочу увидеть ТЕБЯ. Дороги назад нет. Эвен понимает, что это точка невозврата. Это так. Он не думает, что Исак когда-либо позволял кому-то увидеть себя в трусах, не говоря уже о полной наготе. — Да. Можно. Да, — тяжело выдыхает он, и Эвен не тратит больше времени, подцепляя пальцами нижнее бельё Исака на тазовых косточках. Он не тратит времени зря, а просто стягивает его серые трусы вниз по бёдрам, по гладкой коже ног, зачарованно глядя на каждый сантиметр, ранее скрытый тканью. Лицо Исака пылает, и стыд застилает глаза, грудь поднимается и опускается невероятно быстро. Стыд. Стыд. Стыд. Всё дело в стыде. Они с Исаком такие разные, но в то же время так похожи. Их определяет стыд. Их обоих. Стыд Исака обжигает его и людей вокруг, а стыд Эвена делает его безжизненным в глазах тех, кто его любит. — Ты такой красивый, — говорит Эвен и чувствует, как Исак горит от сдерживаемых чувств и страсти. Он ощущает абсолютно всё. Хватит с него вопросов. Он может задать их позже. Все вопросы потом. Сначала минет. Эмоциональный срыв потом. Эвен решительно наклоняется и берёт член Исака в рот. Он никогда не делал этого раньше. Он никогда не пробовал на вкус другого парня. Он никогда не испытывал ничего подобного и может использовать в качестве примера только просмотренную порнушку. И всё же он не думает, что Исак будет судить его слишком строго. У него скорее всего ещё меньше опыта, чем у Эвена. Сначала минет. Все комплексы потом. Эвен плотнее обхватывает губами головку и начинает сосать. Выходит слишком неловко. Мокро. Отчаянно. Вероятно, в какой-то момент он задевает нежную кожу зубами, но, если судить по тому, как Исак не может контролировать себя и подаётся ему навстречу, он получает удовольствие от происходящего. Ему не больно. Он не обжигает Эвена. Эвен помогает себе руками, и лижет, и сосёт, и целует, и всё это какой-то бред, но он не чувствует ничего кроме гордости. Исак хватает его за волосы через минуту или две и потерянно стонет: «Эв!», желая предупредить. И Эвен знает, что Исак на грани. Он это чувствует. Он пытается не выпускать изо рта его член, почувствовать его вкус ещё немного. Он хочет взять его глубже, но Исак руками отталкивает его, испуская низкий, практически порнографический стон, который опаляет мозг Эвена. — О господи! Ох ты бля… Эвен скользит по телу Исака, чтобы поцеловать его, чтобы обнять, пока он кончает. Он целует и обнимает Исака, пока его грудь не перестаёт тяжело подниматься, пока его дыхание наконец не выравнивается. Вау. ВАУ. Кажется, лексикон Эвена значительно обеднел. Он дышит, уткнувшись носом в шею Исака, лёжа на нём в одних трусах, в то время как на Исаке лишь футболка. И он слишком устал, чтобы бояться реакции Исака теперь, когда «химические вещества» начинают испаряться из его тела. Он всё равно готовится к худшему. — Мы только что занимались сексом? — с искренним интересом спрашивает Исак, и Эвен не может сдержать смех, лёжа у него на груди. — О боже. — Я серьёзно! Блядь. Феллацио и ручная стимуляция могут считаться сексом? Феллацио и ручная стимуляция. Да кто вообще употребляет такие слова? — Нет. Очевидно, что это просто дружеские, платонические действия, как садоводство и вязание. Без сомнения, — фыркает Эвен, заставляя Исака усмехнуться. Это «послевкусие» оргазма? — Я спрашиваю, чтобы знать, к какой категории отнести потом. Ну знаешь, когда я буду писать отчёт, чтобы отразить суть этого эксперимента, — говорит Исак. — Для справки. На будущее. Кстати, это всегда было в моём списке. Ну типа попробовать. — Ой, заткнись! — Эвен пихает его в плечо и смеётся сильнее. Он чувствует, что он под кайфом, и никак не может перестать хихикать. Ему кажется, он мог бы смеяться много дней подряд. — Я серьёзно. — Да? Не забудь записать, что ты забрызгал спермой мой спальник. Очень важная деталь. — Заткнись. Эвен берёт свою футболку и вытирает их обоих, говоря, что просто купит завтра новую на фестивале. Всё нормально. Они обнимаются на спальном мешке Исака, пока кайф от оргазма не начинает медленно рассеиваться. Они обнимаются, пока неуверенность не просачивается внутрь, пока вопросы снова не возникают в голове. Какого хрена мы только что сделали. Эвен даже не может прокомментировать или пошутить о гомосексуальной природе их действий, потому что не уверен, как разбираться с травмой Исака теперь, когда он видел те исписанные тетради. Смогут ли они вернуться к тому, что было раньше? Сможет ли Исак снова посмотреть ему в глаза и сказать, что он НЕ ГОМОСЕКСУАЛ? Что они делают? Что это? Будут ли они игнорировать друг друга на следующей неделе, когда день рождения Исака останется в прошлом? Было ли это третьим желанием Исака? Расскажет ли ему когда-нибудь Исак о том, что у него на душе? Признают ли они, что могут касаться друг друга без помощи воды? Они теперь вместе? Что это? — Я знаю, что ты сейчас думаешь, что испытываешь ко мне чувства, — говорит Исак, словно снова забрался к нему в голову, и Эвен под ним замирает. — Допамин, эндорфины, серотонин, окситоцин. Все эти гормоны счастья выделяются, когда ты достигаешь пика сексуального удовольствия. Они заставляют тебя думать, что ты «влюблён», но это не по-настоящему. Просто твои тело и мозг обманывают тебя. Исак выбирается из его объятий. Но по какой-то причине на этот раз ерунда, которую он говорит, не задевает Эвена. Не заставляет его обижаться на Исака. Потому что он не кажется и наполовину таким убедительным и холодным, как обычно. Скорее похоже, что он пытается убедить себя, не Эвена. Пытается вернуть себе немного контроля над происходящим, после того как полностью отказался от него. — Я не испытываю к тебе чувства, — говорит Эвен, зная, что именно это Исак хочет услышать. — Это просто кайф после феллацио и ручной стимуляции. В этом нет никаких чувств. — Хорошо. — Да, хорошо. Reductio ad absurdum. Исак встаёт и быстро натягивает трусы, будто он смущён и не уверен в себе. И несмотря на то, что он мельком видит его голый зад, действия Исака кажутся Эвену по-дурацки трогательными. То, что Исак просто надевает трусы, трогает Эвена. Он чувствует охвативший Исака стыд даже на расстоянии. Эвен думает о стыде Исака. Потом думает о собственном стыде. Возможно, он не проявляется так, как у Исака. Возможно, он не обжигает людей, и не отталкивает их, и не теряет чувство осязания. Но он тоже существует. Его стыд. Он тоже живёт в его костях. Он тоже врос в его кожу. Он тоже обжигает Эвена. Стыд. Эвен стыдится своего психического расстройства. Это правда. Мысль об этом разбивает его сердце, но так и есть. Причина, по которой он не открывался Элиасу и парням, — это стыд. Причина, по которой они не знают, как вести себя с ним, как «присматривать» за ним, — это его стыд. Стыд и молчание. Потому что он никогда не обсуждал это с ними. Потому что он вернулся после того, как всё полетело к чёрту, и так и не рассказал им, что чувствовал тогда и что чувствует сейчас. Он позволил им строить собственные теории, придумывать собственные ранящие и обидные объяснения, потому что у них не было другого выхода. Всё дело в стыде — самом ужасном и деструктивном чувстве. В чувстве, заставляющем человека защищаться и прятать его глубоко внутри, либо становясь излишне пассивным, разыгрывая безразличие ко всему, либо становясь агрессивным и гордым, и изо всех сил стараясь показать, что ему не стыдно. При этом он всё равно скрывает его. Хранит внутри. Стыд. Эвену стыдно, поэтому он старательно игнорирует очевидные проблемы. Он проводит так много времени, анализируя и оценивая стыд Исака, но это из-за того, что он бежит от своего собственного. Эвену нужно перестать убегать. Ему нужно перестать скрываться и гореть изнутри. Ему нужно перестать прятаться и постоять за себя. Ему нужно сорваться на Элиаса, и Мутту, и Микаэля, и остальных парней, и сказать им, что они не должны относиться к нему, как к сломанной вещи, что его психическое заболевание не определяет его. Что, возможно, оно является его частью, но не поглощает его целиком. Что, возможно, ему приходится тяжелее, чем другим, но это не делает его менее нормальным. Что его психическое расстройство — это не слезливая история. Они не в праве спекулировать, и размышлять, и объяснять, и интерпретировать. Это его история и только его. Эвен поговорит с ними, когда вернётся в Осло. И он бы продолжил свои размышления, если бы не увидел, что Исак расстёгивает молнию на палатке. — Что ты делаешь? — спрашивает он. Исак выходит из палатки, и Эвен смотрит, как он стоит, раскинув руки и подняв голову к небу. Исак мокнет под дождём. — Мне нужно оставаться мокрым, если мы планируем выработать ещё больше допамина и окситоцина, — говорит он, и Эвен полагает, что получил ответ по крайней мере на один вопрос. Исак возвращается внутрь и садится. — Мы запачкаем машину Юлие по дороге домой, если не найдём душ, — говорит он. — Ну или хотя бы озеро. — Да, наверное, — отвечает Эвен, продолжая лежать на спине на спальном мешке. Исак в насквозь промокших футболке и трусах ложится рядом, устроив голову у Эвена на груди. — Сколько времени? — спрашивает Эвен. — У тебя пластиковые часы. — 21:19. — О, практически минута твоего рождения, — говорит Эвен. — Минута рождения, — хихикает Исак. — Такое бывает? — Почему бы и нет. Если ты хочешь. Они проводят следующие две минуты в тишине. Исак лежит на груди Эвена, а Эвен зарывается пальцами в волосы Исака, пока на часах не загорается 21:21. — Время — это придуманная обществом концепция, изобретение человека, идеальное вступление в теорию относительности. Но, вероятно, это лучшая минута моей жизни, — бормочет Исак. Его голос практически не слышен, словно шёпот. Эвен наклоняет голову и снова целует его в губы. Сейчас неважно, кто они друг для друга. Эвен не испортит лучшую минуту в жизни Исака. — Какое у тебя было третье желание? — спрашивает он, когда на часах уже 21:22. Исак продолжает лежать на груди Эвена какое-то время, словно он думает, словно взвешивает все за и против возможного признания. Потом он садится и опускает глаза на свои руки, будто пытается убедить себя в чём-то. Эвен тоже садится, внезапно начиная беспокоиться, что всё же испортил этот момент, как и всегда. — Ис? — Моё третье желание было… — говорит Исак, заводя руки за спину и медленно снимая футболку, и его голос звучит испуганно и неуверенно. Звучит так, словно он убеждён, что отпугнёт Эвена навсегда, что Эвен сейчас выбежит из палатки и больше никогда не удостоит его взглядом. И Эвен может лишь смотреть, одновременно поражённо, испуганно и нервно. Он не осознаёт, что Исак обнажает перед ним грудь, пока тот не снимает футболку. — … чтобы ты увидел меня. Исак наконец позволяет Эвену увидеть себя. Себя. Эвен наконец видит его и его глубоко укоренившийся стыд. Эвен наконец видит Исака во всей его душераздирающей и завораживающей красоте. И его сердце истекает кровью. — Его звали Хельге. Мне было тринадцать, когда моя мать нас застукала.