Burning for your touch

— Хорошо. Как вы назовёте человека, который боится Санты? — Голос Юлие наконец нарушает оглушающую тишину. — Что? — мгновенно откликаются Эвен и Исак — отголосок их давно позабытого единства. Атмосфера в комнате становится более напряжённой, и Эвен ощущает на коже тяжёлый взгляд Исака. Эвен горит от обычного осознания, что скучал по Исаку последние два дня, и он не знает, как облечь это в слова, не разрушив то, к чему он стремится — быть более добрым, менее раздражённым, менее опустошённым. Диван внезапно начинает казаться слишком маленьким для длинных ног Эвена. Он бы отправился обратно в кровать, если бы Юлие и Исак не заставляли его «тусоваться» в гостиной. Эвен первым отводит глаза. — Такого не бывает, — бормочет он, пытаясь выглядеть незаинтересованным, но надеясь, что тот факт, что он отвёл глаза, не ранил Исака. — Кто сказал? — спрашивает Юлие. — Не знаю. Но такого не бывает, — говорит Эвен. — Бывает, если кто-то это чувствует, — вмешивается Исак, и на этот раз Эвен не может избежать его взгляда. У него те же самые глаза. По-прежнему зелёные. По-прежнему холодные. По-прежнему тёплые. По-прежнему непроницаемые. Эвен хочет дотянуться до него и встряхнуть, чтобы посмотреть, изменится ли их выражение, изменится ли выражение на его лице. На лице Исака, который никогда не позволяет себе меняться. Исак, который по-прежнему здесь, сидит на другом конце дивана и притворяется, что занимается — кто вообще занимается учёбой в середине июля? Исак, который приходит каждый день, чтобы нянчиться с Эвеном и учить его словам, которые он никогда не будет использовать, словно пытается заполнить пустоту в его мозгах и не позволить безумию снова туда просочиться. Эвен хочет встряхнуть его. — Пофиг, — резко бросает Эвен, потом снова отводит глаза, чувствуя, как вина переполняет его, проникая в каждую клеточку. Вина — единственное, что он чувствует, единственное, что он чувствовал с того дня, с той ночи. Но Исак не реагирует. Он не показывает никаких эмоций. Он просто там каждый день, чтобы быть рядом, чтобы составлять ему бессмысленную компанию, делиться случайными фактами из дифференциальной психологии и притворяться, что всё нормально. Ничего не нормально. — Клаус-трофоб! — снова нарушает тишину Юлие, на этот раз с нервным энтузиазмом и наигранным смехом. — Что? — недоумённо хмурится Эвен. — Человек, который боится Санту! Клаус-трофоб! Дошло? Эвену необходима целая секунда, чтобы закрыть ладонью лицо. — Боже! Мама… — жалобно тянет он. Он не смеётся. В обычной ситуации он бы засмеялся. В другой день эта глупая шутка вызвала бы у него приступ заразительного хихиканья, но не сегодня. Не прямо сейчас. Сейчас ему тяжело делать самые обычные вещи. И тогда он слышит это, тихий и сдержанный смех. Смех человека, который смеётся редко, но, когда всё же смеётся, делает это от всего сердца. Исак хихикает, захлёбывается смехом, явно застигнутый врасплох. И это самый невероятный звук и вид. Юлие и Эвен неотрывно смотрят на него, пока он продолжает смеяться. — Простите, — говорит Исак, откашливаясь и по-прежнему улыбаясь. — Я просто этого не ожидал. Извините. Тишина растягивается на какое-то мгновение, и Эвен обнаруживает, что ему хотелось бы, чтобы Исак не вёл себя так сдержанно, хотелось бы сказать ему, что не следует извиняться за смех. Что тот факт, что Эвен не может сейчас смеяться, не значит, что и Исак не должен. Исаку можно смеяться. — Не извиняйся за смех, дорогой, — говорит Юлие, словно прочитала мысли Эвена. — Это была ужасная шутка, но тем не менее ты всё равно можешь смеяться. Исак смотрит на Эвена, и его глаза по-прежнему зелёные, по-прежнему холодные, по-прежнему тёплые. Кажется, что он глазами говорит ему тысячу разных вещей, но Эвен не понимает этот язык. У Эвена с губ чуть не слетает немыслимое. Он чуть ли не истекает кровью прямо здесь и сейчас на диване на глазах своей матери и почти любовника. Мне жаль. Прости меня. Я скучаю по тебе. Прикоснись ко мне. Ты мне нужен. Они смотрят друг на друга, пока Эвен не вздрагивает и не начинает наконец говорить, внося свой вклад в глупую игру, в которую Исак и Юлие играют уже полчаса. — Как вы назовёте человека, который навязывает своё общество другим людям, даже когда они этого не хотят? — язвительно кидает он, стараясь заметить перемену в спокойном поведении Исака. — Властный, — мгновенно отвечает Исак, — упорный. Или, возможно, просто целенаправленный. А что? Юлие закусывает нижнюю губу, словно ожидает худшего, в то время как Эвен неотрывно смотрит на Исака, который даже не поморщился. — Просто так, — пожимает плечами Эвен. — Просто подумал, что попробую эту вашу игру для любителей слов. — Логофил, — говорит Исак. — Что? — Термин для человека, который любит слова. Логофил. Эвен чувствует боль. Он не знает почему, но всё, что делает Исак, причиняет ему боль. — Да? А как назвать человека, которому нравится наблюдать, как другого постоянно преследуют неудачи, проблемы и унижения, и который не понимает намёков, что ему, возможно, стоит уйти? — Эвен! — голос Юлие звучит холоднее, чем несколько минут назад. Эвен воспринимает это как знак, что он перешёл черту. Но Исак не поддаётся. — Злорадство, — практически шепчет он. — Что? — Это явление называется злорадство. — Нет такого слова, — говорит Эвен. — Есть. Погугли, если не веришь. Эвен испытывает искушение вытащить телефон. Но он знает, что Исак прав. Он знает, что Исак может продолжать это весь день и всю ночь. Он знает, что не сможет победить Исака в этой игре. — Мне надо идти, — говорит Исак после того, как Эвен не находит, что сказать. — Уже поздно. — Ой, тебе нужно взять с собой еды в коллективет! — Юлие вскакивает на ноги, испытывая облегчение, что холодная война между Исаком и Эвеном на сегодня переходит в стадию соглашения о прекращении огня. . Исак заходит в комнату Эвена после того, как помогает Юлие уложить еду в контейнеры, и вина с новой силой охватывает Эвена, заставляя чувствовать себя хрупким и уязвимым, пока он сидит на собственной кровати. Эвен хочет извиниться за то, что так ужасно себя ведёт, но он не знает как. — Как назвать человека, который хочет извиниться за то, что ведёт себя как мудак, но не знает, как сейчас перестать быть мудаком? — пробует он. Эвена всегда переполняет нежность, когда Исак оказывается в его комнате, у его кровати. Он наконец может по-настоящему увидеть его, всего целиком, в узких джинсах и чёрной футболке Ramones, которая ему велика, его волосы — копна кудряшек, в которые руки Эвена не зарывались уже целую вечность. Исак выглядит чудесно. Он также выглядит большим и безопасным, когда возвышается над Эвеном, стоя сейчас в изножье его кровати. Эвен ахает, когда руки Исака накрывают его лицо, и его взгляд полон тепла, и мягкости, и доброты. — Кем-то, кто делает всё, что может, — говорит Исак, и Эвену нужно мгновение, чтобы понять, что он отвечает на его вопрос. — Ты делаешь всё, что можешь. Эвен бы заплакал, если бы не чувствовал себя таким опустошённым и сломленным. Он бы заплакал. Он бы плакал много часов. Много дней. Эти простые слова дарят ему так много утешения, что он чувствует, как напряжение мгновенно покидает тело. — Прости меня, — шепчет он в руку Исака, прижимаясь к ней и закрывая глаза. Он просто хочет дышать. — Всё нормально, — шепчет Исак в ответ, гладя кончиками больших пальцев его щёки, успокаивая его, подбадривая его. Эвен поднимает глаза, когда чувствует, как вина снова переполняет его. Он хочет спросить Исака, как он, каково ему снова быть наедине с ним в этой комнате, в той самой комнате, где Эвен пытался заняться с ним любовью несколько недель назад. Он хочет спросить, но не знает как. Он не знает, как попросить его о времени. — Я скучал по тебе, — наконец признаётся Эвен. — Эти последние несколько дней я скучал по тебе. Исак краснеет. — Я думал, тебе нужно пространство. — Да. И по-прежнему нужно. Очень нужно. — Но ты скучал по мне, — Исак повторяет эти слова, будто они делают его счастливым, будто они наполняют его надеждой. — Но я скучал по тебе. Пальцы Исака вырисовывают круги на щеках Эвена, и он позволяет себе упереться лбом ему в живот, закрывая глаза. Момент растягивается, пока его дыхание не выравнивается, пока он не начинает чувствовать себя в безопасности. — Как ты назовёшь кого-то, с кем ты, вероятно, космически связан? — спрашивает Исак, заставляя глаза Эвена открыться, а сердце учащённо забиться в груди. Твоей родственной душой или ещё как-то. — Космически? — повторяет Эвен, коротко улыбнувшись, и ладони Исака по-прежнему обхватывают его лицо, а сам Исак теперь стоит между его ног. — Типа в пространстве? — В пространстве и времени, и в других измерениях, да. — Я не знаю, — бормочет Эвен, опуская глаза и внезапно чувствуя нервозность и надежду — что-то, чего он не испытывал с Прайда, с того момента, как они вместе сели в такси, и Исак целовал его с таким желанием и нуждой, что они оба готовы были расплакаться, когда оторвались друг от друга. — Может быть, партнёром по науке? Я не знаю. А как ты назовёшь этого человека? Исак улыбается, качая головой. — Эвен. Я называю его Эвен. . Эвен практически просит Исака остаться на ночь. Практически. Но он останавливает себя в последний момент, потому что ужасно боится перепада в настроении утром. Сейчас он принимает нежность Исака, но не уверен, что сможет сделать это завтра. И ещё рано так цепляться за Исака. Слишком рано. Эвен до сих пор обижен. Он до сих пор злится на себя и на вселенную. Ему по-прежнему нужно понять, что произошло. Ему по-прежнему нужно время, чтобы подумать. Эвену всё ещё нужно время. Исак уходит, но призрак его прикосновения остаётся на коже Эвена, в его голове. И позже той ночью он чуть ли не задыхается от этого — от необходимости прикоснуться к нему, быть с ним рядом, быть с ним снова. . Их связь возвращается. Эвен просыпается со странным осознанием, чётко сформировавшимся в голове. Их связь вернулась, ну или по крайней мере какая-то её вариация. Она не настолько ослепляет, как раньше, но она существует. Он это знает. Это ощущение сложно с чем-то спутать. Оно согревает его. Исак согревает его, находясь в другой части города. Их связь вернулась. Он достаёт телефон и набирает сообщение.

________________________________________ Исак <333333 08:53

Связь вернулась?

Долго же до тебя доходило

…. почему ты ничего не сказал?

Я не был уверен, что ты её тоже чувствуешь

Я не чувствовал до вчерашней ночи. А ты?

В 1ый раз, когда пришёл навестить тебя после прайда

Что? Так давно? Что это значит?

Я не знаю

Ты поэтому приходил ко мне каждый день? Потому что тебе нужно было быть рядом со мной?

Нет На случай, если тебе нужно было быть рядом со мной

?

Когда это впервые проявилось, мне правда нужно было быть рядом с тобой. Весь этот серотонин заставлял меня чувствовать себя лучше. Я подумал, что, может, это поможет с твоей депрессией, если я буду рядом. Просто физически буду рядом. Не знаю.

Ты позволял мне так дерьмово к тебе относиться просто потому, что была вероятность, что я получаю от этого дозу серотонина?

Ты не относился ко мне дерьмово.

Относился. Я ужасно себя вёл.

У тебя депрессия. Я ничего от тебя не жду

Тебе нужно поработать над подачей

Тебя беспокоит, когда я говорю, что у тебя депрессия?

Конечно, меня это беспокоит, Исак Я полностью осознаю свою депрессию. Мне не нужно напоминать о ней каждые 2 секунды

Ок… Прости Я больше не буду так делать Как ты себя чувствуешь сегодня?

Не знаю. Немного странно.

Хочешь, чтобы я зашёл? Серотониновый эксперимент?

Нет, всё ок Ко мне придут Микаэль и Соня

:) Все твои любовные увлечения

… Ты хочешь сказать все мои няньки

Соня переживает за тебя. Она очень милая

Что?

Она начала мне нравиться

Откуда ты вообще её знаешь?

Мы немного болтали в последнее время Она приятная

Что? О чём болтали? Она что, давала тебе советы, как справляться со мной, когда я веду себя как говнюк?

Помимо прочего Она, кажется, думает, что я её заместитель

Какого хрена Можешь её игнорировать. Я с ней поговорю

Нет, с ней правда приятно разговаривать

? Кто ты?

Очень преданный партнёр по науке :)

________________________________________

— Он милый, — говорит Соня, пропуская пряди волос Эвена сквозь пальцы и заплетая ему косичку, пока он лежит на диване, положив голову ей на колени. — Очень приятный и неравнодушный. В какой-то момент он реально делал заметки в бумажном блокноте. — Исак? Исак это делал? — Да, Исак. — Зачем? — Хм. Я не знаю? Почему ты меня спрашиваешь? Может, потому что ты ему небезразличен? — О чём ты вообще говоришь? — фыркает Эвен, складывая руки на груди, как сердитый и неблагодарный ребёнок. — Ты вообще с ним знакома? — Да, и он был очень решительно настроен сделать всё правильно и поддержать тебя. Очень милый. Я сказала ему, что тебе, вероятно, нужно пространство, но он сказал, что не хочет, чтобы ты подумал, что он тебя бросает. Эвен вздыхает. Сердце сжимается в груди. Несмотря ни на что Исак не хочет, чтобы он чувствовал себя брошенным. Он не хочет, чтобы Эвен думал, что Исак ошеломлён произошедшим или хочет сбежать. Глупый мальчишка. — Он думает, что всё в жизни — научный эксперимент, — Эвен пожимает плечами. — Он, наверное, делал заметки, чтобы добавить их к лабораторным отчётам, которые составляет обо мне. — Чувак, ты звучишь, как он, — наконец говорит Микаэль, и в его голосе сквозит раздражение. — Вы оба так бесите. — О чём ты говоришь? — Этот мальчишка пойдёт ради тебя на войну, а ты сидишь тут и ведёшь себя как дебил, пытаясь найти отмазки, вместо того чтобы просто быть с ним. Возможно, в иной вселенной, эти слова повлияли бы на Эвена по-другому. Микаэль, его лучший друг, слушает, как он говорит о парне, с которым делил постель, о парне, которому признался в любви и не услышал ничего в ответ, о парне, который разбивает и исцеляет его сердце как никто и никогда раньше. Его лучший друг, его предыдущий дом, Микаэль, принимающий его и дающий совет о парне. Эвен практически благодарен невозможности этой ситуации. — Он не хочет быть со мной, — выдаёт Эвен спустя минуту, пытаясь не отводить глаза от потолка, когда чувствует, что пальцы Сони перестают расчёсывать его волосы. Это звучит более грустно, чем ему казалось в мыслях. Он не хочет быть со мной. Я знаю, что не хочет. — Откуда ты знаешь? — спрашивает Микаэль. — Просто знаю. — Ты его спрашивал? Эвен думает над его словами. Спрашивал? Нет, не спрашивал. Но он признавался в своей «любви» больше, чем однажды. Он признавался в любви бессчётное количество раз. Это не даёт ему спать по ночам — количество раз, когда он говорил Исаку эти слова, в то время как его разум кружился в водовороте, парил высоко, недостижимый, неукротимый. «Я люблю тебя. Исак, я люблю тебя». Он, должно быть, звучал тогда таким сумасшедшим. Он, должно быть, так сильно его напугал. Наверное, напугал даже сильнее, чем думает. — Он не заинтересован, — Эвен протяжно выдыхает через нос. — Он тусуется со мной ради науки. Он не хочет меня в этом смысле. Соня снова начинает осторожно гладить его по волосам. Это так успокаивает. Успокаивает так сильно. И что за абсурдная ситуация, когда его бывшая девушка и бывший лучший друг излечивают его сердце на его диване этим дождливым днём. Невероятный бред! — Кстати, мне нравятся и парни тоже, — говорит Эвен какое-то время спустя. Соня начинает хихикать первой. Микаэль присоединяется спустя секунду неловкой тишины. — Мы знаем. Мы все были на Прайде, помнишь? Эвен не помнит, что Соня была там. Но он оставляет это при себе. — Во время Прайда у меня была мания. — И что? — встревает Микаэль. — И я знаю, что ты думаешь, я делаю глупости, когда я на грани, но эта часть была настоящей, — сбивчиво продолжает Эвен, внезапно чувствуя, как сдавливает грудь. — Та часть, что мне нравятся парни. То есть та часть, что я пансексуал. Это по-настоящему. Это правда. В комнате снова повисает тишина, и мысли Эвена звучат слишком громко. — Мы это знаем, Эвен, — говорит Микаэль. — О, да что ты, теперь знаете? В его голосе звучит упрёк. Горечь. Эвен понимает, что ему до сих пор горько. — Конечно, знаем. Я ради тебя надел спандекс. У Элиаса теперь есть аккаунт в Grindr, потому что какой-то парень заставил его поверить, что это просто крутое приложение для знакомства с новыми людьми. Конечно, мы знаем, что это по-настоящему, Эвен. «Я настоящий. То, что я делаю. Что я чувствую. Что я говорю. Это по-настоящему. Я настоящий». Эвен закрывает глаза. — Давай вернёмся к разговору о твоём парне Исаке, — вмешивается в разговор Соня, чтобы снять напряжение. — Кто из вас сверху? — Соня! — Микаэль давится воздухом. — Что? — Боже! — Эвен закрывает глаза рукой. У него снова кружится голова. Я пытался насадиться на его член. — Да что такого? Это что-то, о чём я не должна спрашивать? Мне просто интересно. Соне неинтересно. Он много раз видел, как она отчитывала людей, которые задают нетактичные вопросы. Она пытается отвлечь его, перенаправить его раздражение на себя. — Ты ужасная, — вздыхает он. — Ну прости, что я решила, что вы уже разобрались с сексом, учитывая, как вы влюблены. — Мы не влюблены. Бля! Ты вообще меня слушала? — Слушала, а ты идиот, — мягко говорит она. — Если ты думаешь, что этот малыш не заботится о тебе так же, как ты о нём, то ты идиот. . Эвен идиот. И это ничего, что он сейчас такой. Он по-прежнему в депрессии. Ему сложно встать с кровати на следующий день, пустота внутри сковывает его, руки и ноги кажутся тяжёлыми, будто он несёт весь груз мира внутри своей головы. Он заперт в своей голове, как в ловушке. Он снова и снова проигрывает события, предшествовавшие ночи с Исаком. Воспоминания о том, как он стоял на танцевальной платформе посреди Прайда, не заботясь ни о чём, внезапно ослепляют его. Его переполняют стыд и беспокойство, потому что кто угодно мог его видеть. Он думал, что уже никогда не будет стыдится того, кем является, но часть его продолжает цепляться за эту тьму, за это уродство. Друзья его матери могли оказаться среди любопытных зрителей. Семья Микаэля могла проходить мимо. Чёрт, он настолько сильно манипулировал своими друзьями, что они все чувствовали себя обязанными прийти на Прайд ради него. Даже Соня — девушка, чьё сердце он разбивал и топтал долгие годы — сочла своим долгом прийти и поддержать его, а он вообще об этом забыл. Даже Исак, чья травма и подавление собственной сути стали причиной неизвестного заболевания, почувствовал необходимость прийти на Прайд ради него. Он заставляет всех так много делать. И ради чего? Эвен такой никчемный. Ему так стыдно. По его телу бегут мурашки от испытываемой вины, и у него такое чувство, будто его грудь разорвана на части под футболкой. Он не может дышать. Он не может остановить бегущие по кругу мысли. Он в ловушке в собственной голове, и ему больно. Ему больно быть в этом теле, быть затянутым в эту кожу, носить эти шрамы. Он не может сбежать. Его друзья могут составить ему компанию, но в своей голове он всё равно один. Он одинок. . Эвен проживает этот день. Он проживает несколько следующих дней, один в темноте, как и хотел. Он попросил мать и всех остальных оставить его в покое, и они так и сделали. Просто так и сделали. Мысль о том, чтобы позвонить Исаку и воспользоваться их «связью», возникает в его голове, но он не поддаётся. Однако Исак замечает, стоит ему оказаться на пороге его комнаты в вечер третьего дня. — Дерьмово выглядишь, — ровно говорит Исак, закрывая за собой дверь и снимая с себя обувь и куртку. — Я в порядке. — Что-то непохоже, что ты в порядке. — Ну прости, что не могу всегда выглядеть неотразимо, Исак. — Дело не в этом. Ты же знаешь, я бы овладел тобой прямо здесь, если бы ты попросил. Эвен сбрасывает с себя покрывало, не веря своим ушам. Что? — Что? — он садится, недоумённо хмурясь. Исак стоит в изножье его кровати и гордо ухмыляется. — Ну, по крайней мере это привлекло твоё внимание. — Хм! — стонет Эвен, прежде чем снова упасть на подушки. — Тебе бы этого хотелось? Дозу эндорфинов? Немного допамина? Серотонина? Знаешь, быстрый минет может помочь. Или, может, дрочка? — Кто ты такой и что ты сделал с моим Исаком?! — снова стонет Эвен, откидывая одеяло с лица, прежде чем ахнуть из-за того, что сказал. Мой Исак. Исак изумлённо моргает, пока шок на мгновение овладевает его чертами. Однако это длится всего секунду, потому что потом он снова выглядит невозмутимым и скучающим, его поведение снова становится холодным и собранным, как и всегда. Эвен решает отвести взгляд и пытается закутаться в одеяло, но Исак опережает его, мгновенно оказавшись на кровати рядом с ним и обвивая собой его тело. — Исак! — восклицание Эвена больше похоже на хныканье, чем на сердитый стон. — Да? У Эвена перехватывает горло, когда он видит Исака так близко. Они оказываются лицом к лицу, их ноги переплетены, сильные руки Исака сжимают его талию, одна ладонь лежит на шее. Эвен с трудом может дышать. Исак выглядит красивым в его руках. Так было и так будет всегда. — У меня нет настроения шутить. — Неужели похоже, что я шучу, Эв? — дыхание Исака опаляет щёку Эвена, милое прозвище и шёпот заставляют Эвена задрожать всем телом. Он практически готов расплакаться от облегчения, когда Исак придвигается ещё ближе, пока не прижимается грудью к его груди. Его руки сжимают Эвена так сильно, что он с трудом дышит, его пальцы запутываются в волосах на загривке. Это успокаивает. Его тело расслабляется, но Эвен пытается его оттолкнуть. Он должен. — Мне это не нужно, — слабо протестует Эвен. — Тебе лучше уйти. — Я никуда не уйду. — Исак! — Эвен. Исак удивляет его тем, что наклоняется ближе и целует его в щёку, и нежность этого жеста заставляет что-то рассыпаться внутри Эвена, словно маленький кусочек откололся от целого. Он чувствует себя потрясённым и беззащитным. — Я никуда не уйду. Эвен сдаётся. Он закрывает глаза и тихо скулит, или, может быть, всхлипывает. Он не знает. — Тсс, — шепчет Исак ему на ухо, обнимая крепче, прижимая невозможно ближе. — Всё нормально. Всё хорошо. Тогда Эвен хватается за него. Он обнимает его в ответ, он сжимает его в ответ, возможно, даже крепче, даже ближе. Если Исак дышал до этого, то теперь, наверное, не может. Эвен зарывается лицом в шею Исака и вдыхает его запах. Как он скучал по его запаху, по его теплу, по его мягкости, по его глупой нежности, которая сочится из него, когда он позволяет этому случиться. — Я никуда не уйду, — повторяет Исак до тех пор, пока Эвен не принимает это, не подчиняется этому. — Я не уйду. . — Быть одному приятно, когда тебе нужно подумать и проветрить голову, но это может навредить, когда тебе нужно с чем-то справляться. Наш мозг очень мощный инструмент, но постоянно крутящиеся в голове мысли могут создать хаос. Иногда тебе нужно поговорить об этом, выплакаться, облечь какие-то из этих мыслей в слова, придать им форму. В противном случае получится, как когда ты скрипишь зубами и разрушаешь их. Твой мозг может истощить сам себя. Он может вспыхнуть огнём, если ты не выпустишь пар. И, хм… Ты можешь, э-э-э, положиться на меня, когда возникает такая необходимость. Я твой партнёр для подобных вещей. Мы делали гораздо более смущающие вещи, чтобы справиться с тем, к чему принуждали нас наши головы. Так что ты можешь положиться на своего партнёра по науке, чтобы избежать эрозии мозга. — Эрозия мозга, — бормочет Эвен. — Ты звучишь прямо как мой психотерапевт, только аналогии у тебя хуже. Эвен распластался на груди Исака, упираясь подбородком в его ключицу, обхватив руками его тело, в то время как Исак прижимает его к себе и играет с волосам. — Значит я звучу, как мой психотерапевт. Эвен пытается улыбнуться, но не может. Вместо этого он играет с завязками толстовки Исака, пока Исак мягко пропускает пряди его волос сквозь пальцы. Они ещё долго лежат в кровати, просто дышат и слушают дыхание друг друга. Исак ничего не говорит. Он просто ждёт. Исак ждёт. . — Я чувствую, будто задыхаюсь, — тяжело вздыхая, говорит Эвен. Он закрывает глаза, чтобы подобрать слова. — Каждый раз, когда я поднимаюсь с кровати и встаю на ноги, мне кажется, будто я несу на спине ещё кого-то. Ну… Не знаю. Я чувствую, будто несу другого человека, и этот другой парень цепляется за мои плечи и обхватывает ногами мой живот. Просто цепляется за меня. Как коала, знаешь? Но он не такой милый. И этот чувак не отпускает меня, он просто нашёптывает мне на ухо, пока я пытаюсь прожить свой день. Такие вещи как «в тебе нет ни хера стоящего», «ты для всех обуза», «никто по-настоящему тебя не любит», «ты неудачник», «ты никогда не будешь счастлив, что бы ты ни делал и как бы ни старался», «ты всегда будешь больным на голову», «ты всегда причиняешь боль тем, кто тебе дорог». Вот такое дерьмо. И я пытаюсь заткнуть этого парня и игнорировать его, но в какой-то момент я принимаю его слова и соглашаюсь с тем, что он говорит. Я начинаю ему верить. И отвращение к себе становится таким сильным, что я просто перестаю пытаться нести его на себе. Я просто иду и ложусь в кровать, потому что я устал. Потому что, если он не оставляет меня в покое, по крайней мере я лежу в кровати и могу просто закрыть глаза. И если мне удаётся заснуть, я изо всех сил стараюсь не просыпаться, потому что, если проснусь, он снова будет там. Он всегда со мной, сидит, скрестив ноги, у меня на груди каждое утро, когда я открываю глаза, и пялится на меня. А потом я понимаю, что этот парень — я. Эта тяжесть — я, и он не оставит меня в покое. Он со мной в моей голове, и это настолько тяжело, что я ощущаю его физически. Мои мысли преследуют меня. И это отстой, потому что я один у себя в голове. Я не могу спрятаться от него. Он всегда там со мной. И я просто… Я не знаю… У меня тоже отстойные аналогии. Наверное. Исак ничего не говорит. Он не прерывает его какими-то философскими высказываниями. Он не цитирует Аристотеля, или Канта, или Юма, или Руссо, или Платона, или Сартра. Он не говорит о химических веществах, и гормонах, и нейромедиаторах. Он просто слушает и гладит Эвена по волосам. — Ты ничего не скажешь? — спрашивает Эвен, когда тишина затягивается слишком надолго. — Или, дай угадаю, ты считаешь, что это бред. Ты думаешь, что я несу чушь. Ты, наверное, считаешь… — Я тоже так чувствую, — говорит Исак. — Не всегда, но чувствую. Это не бред. Эвен цепляется за Исака, а Исак цепляется за Эвена. Они обнимают друг друга. Они спят.