.
Эвен просыпается, чувствуя себя хорошо отдохнувшим и согретым, чего не бывало уже какое-то время. Руки Исака обхватывают его живот, а подбородок упирается в плечо Эвена. Исак всем телом прижимается к нему сзади.
Исак
прижимается к нему. Это кажется невероятным.
Эвен решает не отказываться от этого. Он не двигается. Он продолжает лежать в кольце рук Исака, чувствуя себя согретым и хорошо отдохнувшим.
Когда Эвен снова просыпается, Исак сидит на нём, сжимая бёдрами живот и осторожно рисуя маленькие круги на его груди. Это успокаивает. Но также сбивает с толку.
— Что ты делаешь? — спрашивает Эвен, и его голос звучит хрипло и низко после сна.
— Сижу на твоей груди.
— Какого чёрта?
— Я слышал, что какой-то чувак зарезервировал это место за собой на то время, когда ты просыпаешься по утрам. А я вообще-то собственник. Я уверен, ты знаешь об этом.
Исак что, флиртует? Это звучит как флирт.
— Я знаю, что у тебя немного опыта в том, чтобы сидеть на ком-то верхом, но ты сейчас не на груди у меня сидишь, Ис.
— Хм, заткнись, — приказывает Исак, но это звучит игриво. Он улыбается.
Эвен пытается улыбнуться в ответ, но потом Исак сползает вниз по его ногам, удобно устраиваясь прямо над коленями, и скользит руками по животу, прежде чем остановиться прямо над пахом. Эвен ахает.
— Что ты делаешь? — в его голосе звучит предупреждение.
— Ты знал, что твоё тело может иногда вырабатывать дегидроэпиандростерон по запросу?
— Чего?
— ДГЭА, — продолжает Исак, и его пальцы кружат над поясом спортивных штанов Эвена с нервозностью, противоречащей его уверенному тону. — Этот гормон просто чудеса творит с настроением. У него отмечается хороший антидепрессивный эффект.
— Исак, ты бы не мог перестать звучать, как какая-то американская информационная реклама.
— Ладно, — переходит на шёпот Исак, запуская руку в штаны Эвена и накрывая его ладонью поверх нижнего белья, словно делает это каждый день. Эвен поражён, но ещё больше смущён. Он много дней не принимал душ.
— Ты с ума сошёл? — вскрикивает он, чувствуя, как пульс ускоряется, а дыхание учащается.
— Я хочу сделать тебе приятно. Помочь произвести немного ДГЭА, немного эндорфинов. Ты позволишь мне? Ты не возражаешь?
— Почему ты это делаешь?
— Потому что ты много дней не встаёшь с кровати, и я думаю, это может помочь.
— Ты понимаешь, что это оскорбительно, да? Ты понимаешь, что секс не может волшебным образом прогнать депрессию? Ты понимаешь, что я вообще не испытываю сексуального возбуждения и что… — Эвен замолкает, когда чувствует, что его тело наконец-то отзывается на действия Исака.
— Ты слишком много говоришь.
—
Я слишком много говорю?! Я?!
— Твой пенис находится в состоянии эрекции. Я об этом позабочусь. Ты искупаешься во всём этом окситоцине, и серотонине, и эндорфинах, почувствуешь удовольствие в течение трёх секунд, что лучше, чем ничего, потом тебе станет так противно, что ты наконец решишь принять душ. После этого ты приготовишь мне омлет, потому что я по нему скучаю и потому что сексуальная разрядка пробуждает аппетит. Ещё потому, что я ни хера не умею готовить и потому, что Юлие ушла после того, как я мило попросил её оставить нас одних. Так что, теперь ты позволишь мне сделать мою работу?
Эвен смотрит на него с открытым ртом целую минуту, прежде чем может выдавить из себя хоть что-то.
— Это не твоя
работа! Ты… Исак, ты это всё серьёзно?
— Ты хочешь мою руку или мой рот? — коротко спрашивает Исак, и Эвен замечает, что он даже не смотрит ему в глаза. Исак звучит уверенно и спокойно, но у него дрожат руки.
— Исак, — Эвен произносит его имя с той же нежностью, которую так открыто проявлял к нему когда-то. — Исак, посмотри на меня. — Он повторяет это снова, на этот раз осторожно касаясь его запястья. — Эй.
— Позволь мне тебе помочь! — Исак кажется раздражённым, но злится в основном на себя, будто понимает, что Эвен видит, что он не готов, что он слишком нервничает.
— Я не хочу сейчас производить эндорфины.
— Эвен, твой пенис в состоянии эрекции!
— Боже! Ты не мог бы перестать это так называть?! — взрывается Эвен, и у Исака вырывается нервный смешок. Эвен тоже смеётся. Он не помнит, когда смеялся в последний раз.
— Конечно. Твой копулятивный орган находится в возбуждённом состоянии. — Исак улыбается.
— Я не могу с тобой! — Эвен, улыбаясь, пихает его в грудь и откидывает голову назад.
— Твой membrum virile (
лат. Половой член) в перпендикулярном положении.
— Мой membrum virile? Мой
membrum virile?! Ты сейчас придумал эту херню, да?
— Нет. Погугли.
Эвен вздыхает. Исак по-прежнему сидит у него на коленях, его рука по-прежнему пытается следовать его словам. Исак выглядит одновременно напуганным и решительным, словно разрывается между желанием сделать Эвену приятно и поддаться собственному стыду, сковывающему его изнутри.
Эвен хочет ему помочь. Он хочет, чтобы Исак был в состоянии принять свои сексуальные желания, не чувствуя при этом необходимости прикрывать их научной лексикой. Он хочет, чтобы Исак мог сказать:
«Эвен, у тебя стояк, и я хочу тебе помочь кончить». Но пока этого не произойдёт, Эвен будет следовать его правилам и использовать эти странные фразы. Пока этого не произойдёт.
— С моим membrum virile всё будет нормально. Он опадёт сам по себе, Исак. Это никогда не длится долго, когда мне всё ещё херово.
— Но мы можем использовать это, чтобы тебе стало лучше, — Исак моргает, глядя на него, и звучит так искренне, будто действительно провёл много времени, думая об этом.
— Есть и другие вещи, которые могут мне помочь почувствовать себя лучше.
— Какие, например?
— Обмен биологическими жидкостями посредством Labia Oris? — предлагает Эвен и слегка краснеет от того факта, что запомнил научный термин для…
— Ты хочешь целоваться?
— Мы можем?
— Ты
хочешь? — спрашивает Исак так, словно удивлён. Почему он выглядит таким поражённым из-за того, что Эвен хочет поцеловать его.
— Да?
— Почему мы разговариваем вопросами?
— Я не знаю. А почему? — отвечает Эвен.
— У нас что, первый, кто не ответит вопросом на вопрос, проиграет?
— Проиграет что?
— Это был риторический вопрос, — Исак закатывает глаза, и Эвен очень ясно ощущает, что его ладонь по-прежнему сжимает его член под резинкой штанов.
— Ты только что проиграл.
— Отъебись. — Исак приподнимается с ног Эвена и наконец-то отпускает его.
— Нет, это ты отъебись.
— Прямо сейчас?
Эвен удивляет самого себя, когда резко садится и хватает Исака за запястья. Они лицом к лицу. Исак сидит у него на коленях, и у Эвена кружится голова. Так сильно кружится голова.
— Ты проиграл, — это последние слова, которые слышит Эвен, прежде чем Исак обхватывает его лицо руками и целует его в губы.
Исак целует его, и Эвен дрожит от осознания, что он искренне верил, что ему никогда не доведётся испытать это снова.
Это. Что бы это ни было. Пустота. Эта пустота, которая поглощает его целиком каждый раз, когда Исак проявляет к нему нежность, проявляет к нему доброту. Эта пустота, которая заменяет собой его собственную. Которая приглушает его беспокойство, и его демонов, и его грусть.
Эта пустота.
Эвен ни за что в жизни не отказался бы от неё.
Исаку приходится немного отстраниться, и лишь тогда Эвен понимает, что он так и не ответил на поцелуй.
— Прости. У меня в голове туман.
— Хм?
Эвен тянет его к себе, на этот раз обнимая одной рукой за талию, прижимая Исака ближе, а вторую кладёт на его лицо, чтобы углубить их поцелуи.
Их поцелуи. Они такие нежные, такие сладкие, такие голодные.
Исак трётся о него бёдрами, и Эвен толкает его на кровать, и они перекатываются на ней, просто целуясь и касаясь друг друга.
Эвен чувствует себя странно изголодавшимся по прикосновениям, ощущая на себе руки и губы Исака. Он чувствует себя соблазнённым, потому что отказывался от прикосновений и физических контактов с людьми с момента срыва. Поэтому каждое прикосновение опаляет его возбуждением. Его кожа слишком чувствительна, поэтому он ахает и стонет Исаку в рот, и дрожит, когда понимает, что Исак стонет в ответ.
Должно быть, они выглядят, как любовники, получившие наконец возможность затушить огонь взаимной страсти, сжигавший их слишком долго. Потому что кто ещё будет издавать такие звуки всего лишь от поцелуев и невинных прикосновений?
Всего лишь поцелуи… Кажется, они целуются всем телом, пока Эвен не замирает на месте, когда его мышцы сжимаются, его дыхание становится тяжёлым и прерывистым. Но Исак не прекращает целовать его, не прекращает водить руками вверх и вниз по его телу.
Эвен не понимает, что происходит, пока пелена не застилает глаза, пока каждый мускул в его теле не напрягается. Потом тишина.
Оглушительная тишина.
Ох. Я что, только что…
— Твой membrum virile больше не в перпендикулярном состоянии, — ровно замечает Исак, пытаясь отдышаться на другой стороне кровати. — И мне даже не пришлось к тебе прикасаться.
— Боже! — стонет Эвен, закрывая глаза и позволяя смеху Исака наполнить свою грудь.
— На здоровье.
— Ты невыносим!
— Я думаю, ты хотел сказать, что я лучший в мире партнёр по науке.
— Нет, — бормочет Эвен, снова чувствуя силы в руках и ногах и притягивая Исака к себе, гладя рукой его щёку. Он тёплый. Он краснеет. Он шутит, но привычный румянец снова на его лице. Исак снова тает в его руках. — Я хотел сказать спасибо. Так что… спасибо.
Эвен ничего не может с собой поделать. Он снова его целует. И на этот раз поцелуй выходит горько-сладким, потому что Исак смущён. Он смущён, и у него больше нет миссии, которую он должен выполнить.
Что вообще значит этот поцелуй? Эвен буквально слышит, как эти мысли просачиваются в голову Исака, вытесняя оттуда серотонин и краткое блаженство.
— Хм, пожалуйста, — заикаясь, отвечает Исак. Он смущённо отводит глаза, и его лицо практически такое же красное, каким было при их первой встрече. Он приподнимается, чтобы сесть, проводит рукой по волосам и лицу. — Это не проблема. Вообще ерунда. Я же тебе говорил.
— Ладно.
— Да, ладно, — нервно повторяет Исак, сбрасывая с себя покрывало. — Хм, тебе стоит принять душ. Мне кажется, тебе это нужно.
— Отъебись.
— Да, я это сделаю после того, как ты меня покормишь. Желательно, омлетом.
— Да, сэр.
— Заткнись.
— Вот теперь ты словесно оскорбляешь
меня. Теперь всё снова нормально. — Эвен улыбается, понимая, что ему пофиг на мокрый беспорядок у себя в штанах из-за количества эндорфинов в крови.
— Фу.
.
Исак ест омлет, потом направляется к двери.
— Ты можешь остаться, — говорит Эвен, удивлённый пониманием, что он действительно так считает теперь.
— У меня сегодня дела.
— Ладно.
— Но пока я не ушёл, — Исак делает паузу, сжимая дверь рукой, словно ему нужно набраться смелости, чтобы произнести следующие слова. — Пока я не ушёл, я хочу кое-что сказать.
— Хорошо.
— Хм… Ты теперь можешь перестать быть резким со мной.
— Что? — Эвен хмурит брови.
— Ты можешь перестать меня отталкивать и всё такое. Я понимаю. Тебе не нужно больше это делать.
— О чём ты говоришь?
— О том, что ты сказал мне до всего этого. О тех вещах, которые ты сказал во время Прайда и на неделе, предшествовавшей ему, и той… той ночью. О том, что ты пытался сделать, и о тех словах, что сказал. Я не… Я не
использую это против тебя. Я знаю, что ты на самом деле ничего не имел в виду ни словами, ни поступками. Ты можешь забрать их обратно, если хочешь. Тебе не нужно продолжать меня отталкивать. Я понимаю.
Что?!
— Я знаю, что ты меня не
любишь, — с горечью говорит Исак, уставившись в пол, будто слово «любовь» только что обожгло ему язык. — И, честно говоря, я рад. Я так рад. Я испытываю такое облегчение.
Ох.
Словно грудь пронзили после такого приятного утра.
— Мы можем просто вернуться к тому, чтобы быть Исаком и Эвеном. Эвеном и Исаком. Это не должно быть сложно, и эмоционально, и странно.
Сложно, и эмоционально, и странно. Если бы у Эвена была анкета на сайте знакомств, он бы, наверное, отредактировал свой профиль, используя только эти слова.
— Мы просто можем снова быть
нами, — говорит Исак, наконец поднимая глаза. — Мы можем забыть обо всём этом.
И есть что-то в его глазах, что можно в них увидеть крайне редко. Сомнение, нервозность, неуверенность, надежда? Но Эвен не понимает этих знаков, он пока не выучил язык Исака. Он не знает, что хотят ему сказать эти влажные выразительные глаза. Он не знает, чего Исак пытается добиться, снова ломая его сейчас у входной двери. Он не знает, почему Исак смотрит на него так, чего он хочет от него, есть ли тайный смысл в его словах. Эвен не знает, и у него недостаточно сил попытаться выяснить это. Эвен не знает.
— Ладно, — наконец бормочет он, и его голос звучит таким же пустым, каким обычно бывает голос Исака.
И Исак на мгновение выглядит потерянным и потрясённым. Он выглядит потрясённым. Эвену бы хотелось запечатлеть это.
— Ладно? — моргает Исак.
— Да, ладно. — Эвен сглатывает накопившуюся слюну. — Всё нормально.
— Нормально?
— Да, между нами больше не должно быть неловкости. Ты прав. Я рад, что ты хочешь забыть то, что я сказал.
Исак не отвечает сразу. Он выглядит ошарашенным, словно ожидал, что Эвен будет возражать, что снова произнесёт эти слова, снова будет защищать свои чувства.
Эвен не хочет. Он слишком устал.
— Спасибо, Исак. Правда, спасибо тебе.
— Э-э-э… Пожалуйста.
— И не волнуйся. Я больше никогда не скажу подобную ерунду. Я буду следить, чтобы вовремя принимать таблетки, обещаю.
.
Эвен не уверен, почему ему показалось, что он тоже разбил сердце Исака тем утром. Но это ощущение не покидает его. Совсем.
Он пытается проверить свою теорию, очень плохо сформулированную и слабую теорию, что, возможно, Исак желал иного исхода того разговора. Возможно.
Но уже на следующий день Исак такой же, каким был раньше, с тем же холодным взглядом и механическими движениями, с теми же резкими словами и скучающим тоном. Исак возвращается с высокими стенами вокруг себя и просчитанными поступками.
Он лежит на груди Эвена утром. Он кивает головой и говорит «на счёт три», прежде чем начать целовать его до потери сознания, будто они собираются нажать на кнопку или провести сложный научный эксперимент, хотя это обычные поцелуи в кровати в одно и то же время каждый день.
Исак ошеломляет его жаркими поцелуями, которые прогоняют пустоту из его души, а потом оставляет ещё более опустошённым проживать оставшийся день. Но теперь что-то ушло. В Исаке больше нет хрупкости и надежды. Исак выглядит как человек, который только что написал заявление об уходе и исполняет свои обязанности, отрабатывая две недели, пока ему не найдут замену.
Что-то прячется в зелёных глазах Исака. Что-то прячется, и Эвен не знает, как говорить на его языке, поэтому не спрашивает. Он оставляет его в покое.
Это просто они. Исак и Эвен. Эвен и Исак. Без сложностей, и эмоций, и странностей, пока Эвен не начинает чувствовать себе лучше, легче, увереннее. Пока он не начинает снова чувствовать себя собой.
— Нам скоро нужно будет перестать, — говорит ему Исак как-то утром на кухне, стоя там в носках Эвена из разных пар.
— Перестать что?
— Это. — Исак проводит рукой между ними.
— Это?
— Тебе становится лучше. Тебе больше не нужен серотонин.
Эвен опирается на кухонную стойку и складывает руки на груди.
— Исак, ты, возможно, думаешь, что вылечил мою депрессию? Потому что это не так работает.
— Ты знаешь, что я не это имел в виду.
— Тогда что ты имел в виду?
— Я имею в виду, что нам нужно прекратить это, пока не вернулась неловкость. До этого у нас была цель, и я не хочу, чтобы все эти химические вещества снова затуманили твой разум.
Они снова причиняют друг другу боль. Кажется, Эвена забыли об этом предупредить.
— С моим разумом всё в порядке, Исак. Я не накинусь на твой член. Не переживай.
— Боже мой! — стонет Исак, потом идёт в комнату, чтобы собрать свои вещи, словно выбранные Эвеном слова стали для него определённым сигналом.
— Что?
— Иди на хуй. Вот что! — Исак со злостью смотрит на него с пылающим лицом, прежде чем направиться к выходу.
— Прямо здесь? Прямо сейчас?
Исак громко захлопывает за собой дверь.
Рассерженный Эвен возвращается в свою комнату и падает на кровать. Он не помнит, когда в последний раз чувствовал себя настолько злым и позволял себе это показывать.
.
— Сегодня без Исака? — тёплый голос матери наполняет комнату. Она стоит в дверном проёме его комнаты и с нежностью смотрит на него. В последнее время она была очень деликатной, оставляя их наедине каждый раз, когда Исак приходил навестить Эвена.
— Мы поссорились, — признаётся Эвен, чувствуя себя виноватым. — Кажется, я снова наговорил гадостей.
Она подходит к его кровати и садится рядом, ласковой рукой скользит по его волосам.
— Я уверена, всё не так плохо, как ты думаешь, — говорит она.
— Я не знаю, почему я продолжаю это делать. Но он просто… Он меня с ума сводит!
— Ты ненавидишь это слово, дорогой, — говорит Юлия, морщась от услышанного.
— Мам, я серьёзно.
— Я тоже. — Она улыбается, пропуская пряди его волос сквозь пальцы. — Тебе нужно быть с ним терпеливым. Ты же это знаешь.
— Я знаю. Просто… Не знаю, иногда мне кажется, что я вообще не понимаю, что он говорит. То есть у него так прекрасно получается передёргивать слова, и все эти изощрённые тирады… Я всегда после этого чувствую себя таким дураком. Я не знаю, что сделать, чтобы лучше его понять. Может, я просто слишком тупой.
Его мать по-прежнему улыбается, по-прежнему играет с его волосами.
— Помнишь, как мы в прошлом году смотрели какой-то непонятный китайский фильм, когда у меня выдался очень тяжёлый день на работе? — говорит Юлие.
— Хм? — Эвен пытается вспомнить. — Ой, да, кажется. А что?
— Там не было субтитров, и мы ничего не поняли. Помнишь?
— Ага, — смеётся Эвен, наконец вспомнив, о чём идёт речь. — Да, помню. Это была ужасная идея, но он был так шикарно снят, что невозможно было не смотреть.
— Так и было.
— Почему ты об этом вспомнила?
— Ты чувствовал себя глупым, когда не понимал, что они говорили?
— Хм… Нет? — Эвен хмурится, пытаясь понять, к чему она всё это.
— А почему?
— Ну, потому что я не говорю на китайском, и там не было субтитров?
— Вот именно! — восклицает Юлие и выглядит очень довольной собой.
— К чему ты клонишь? Ты хочешь сказать, что Исак говорит по-китайски?
— Нет, я говорю, что ты пытаешься смотреть без субтитров зарубежный фильм на языке, который не понимаешь. Я говорю, что ты не говоришь на его языке.
Эвен моргает. Это бред, но всё же здесь есть над чем подумать.
— Ты не понимаешь, что Исак пытается сказать, потому что он говорит это на языке, отличающемся от твоего. Но это его язык. Именно так он справляется. И именно ты должен быть в состоянии понять его, милый. Разве нет?
Эвен позволяет её словам уложиться у себя в голове.
Это его язык.
— Но как же нам общаться, если мы говорим на разных языках? — спрашивает он. — Я не могу просто выучить китайский, потому что хочу посмотреть красивый фильм.
— Но ты можешь найти субтитры. Нет? — предлагает она с улыбкой, словно это самая очевидная вещь в мире.
— У тебя с метафорами ещё хуже, чем у меня, — Эвен улыбается ей в ответ.
— Ну что я могу сказать? Нам это не дано. — Она целует его в лоб и поднимается с кровати. — Но я уверена, что ты что-нибудь придумаешь. Ты всегда это делаешь, — говорит она и протягивает ему книгу.
— Что это?
На обложке написано «О влюблённости» Франческо Альберони. «Исследует феномен романтической любви, описывает её формы и стадии и обсуждает окончание любви при невозможности создать новую систему ценностей».
Эвен садится, чувствуя себя сбитым с толку. — Зачем ты мне это даёшь?
— Это Исак забыл. Он её читал, — с улыбкой отвечает Юлие.
— Что? С чего бы Исаку это читать?
Юлие улыбается, и её глаза искрятся эмоциями, гордостью, которых он не видел там уже какое-то время. Она кладёт руку на его щёку
— Что? — он улыбается в ответ, внезапно охваченный смущением.
— Мне кажется, он пытается учить твой язык, малыш, — говорит она, гладя его по лицу.
Эвен снова читает заглавие книги и краткое описание. В этом нет смысла. Он фыркает, но в глубине души он паникует.
— Это бессмысленно. Ему, наверное, просто любопытно, или у него закончились книги для чтения, или ещё что-нибудь. — Эвен качает головой. — Готов поспорить, это одна из тех книг, где анализируют чувства и разбирают их на составляющие, чтобы в итоге свести всё к предсказуемым причинно-следственным отношениям. Наверное, это то, что он использует, чтобы объяснить глупое человеческое чувство типа «любви». В конце концов это же
Исак.
Он нервно хихикает в конце своей бессвязной тирады, хотя и понятия не имеет почему. В этом нет ничего смешного.
Когда он поднимает глаза, его мать по-прежнему улыбается, по-прежнему гладит его по щеке. Она выглядит очарованной, будто знает что-то, чего не знает он.
— Что?
— Такое ощущение, что весь мир знает, что Исак в тебя влюблён, кроме Исака и тебя.
.
Эвен никак не может успокоиться. В этом нет смысла. Исак не влюблён в него. Исак с трудом его выносит. Почему все убеждены в этом абсурдном предположении? Они вообще знакомы с Исаком? Это что, один из новых изощрённых планов Исака? Он манипулирует людьми, чтобы заставить их думать, что испытывает чувства к Эвену? Но с чего ему это делать? Что у него на уме? Почему он это делает? Что он делает, чтобы люди решили, что у него есть чувства к Эвену?
________________________________________
Ис <3<3<3<3<3
Я не собирался хлопать дверью и уходить так вчера
Это было по-детски
Я сейчас читал Нацумэ Сосэки и понял это
Это аниме?
Что? НЕТ!
Он очень популярный японский автор
Ты вообще читаешь?
Ты очень хорошо знаешь, что нет
Неважно
Суть в том, что мне нужно быть лучше и не хлопать дверями
Только дети и животные не могут так контролировать свои импульсы
Думаю, ещё люди с психическими расстройствами
Эвен…
Шучу
Кстати, я тоже извиняюсь
Прости, что говорил о твоём membrum virile на своей кухне
Какого хрена
Всё нормально, если ты хочешь прекратить наши научные эксперименты
У меня столько серотонина после того,
как ты сосал моё лицо, что мне НАДОЛГО хватит
Упс, прости. Сосал мои labia oris
Я тебя ненавижу
<3
Не хочешь пойти погулять?
Ты снова будешь вести себя как мудак?
Нет, обещаю
Тогда ладно
Ещё смотри. Философский мем: ’)
Я поражён, что ты его понял
Я передумал
Я снова буду вести себя как мудак,
потому что ты с пренебрежением относишься
к моим познаниям в философии
Заткнись
________________________________________
— Так ты теперь смотришь аниме? — нервно тянет Эвен. Они гуляют по парку у реки.
Это первый раз, когда Эвен стал инициатором физической активности после Прайда. До этого Исак заставлял его гулять, хотя Эвену этого не хотелось.
— Я уже сказал тебе, что читаю долбанный японский роман!
—
Долбанный. Милое словечко. Новое в твоём словаре? — дразнит его Эвен. Приятно быть в состоянии придумывать эти подколки и так легко их использовать. Приятно, что теперь Исак побеждает не в каждом словесном споре.
— Откуда вдруг появилось всё это нахальство? — фыркает Исак. — Я в недоумении! Кто ты и что ты сделал с моим Эвеном?
Твоим Эвеном.
Исак останавливается и мгновенно краснеет. Эвен мысленно улыбается.
— О чём ты? Вот же я.
— Заткнись. Это случайно вырвалось. — Исак закатывает глаза и пихает его в плечо, прежде чем снова пойти по дороге впереди него.
— Знаешь, что ещё случайно вырывается? — Эвен делает несколько быстрых шагов, чтобы его нагнать.
— Богом клянусь, я сейчас толкну тебя в это водное пространство!
— Водное пространство, — Эвен начинает хохотать. — Ты будто специально хочешь заставить меня издеваться над твоей речью!
— Тьфу на тебя!
Исак ускоряет шаг.
— Я шучу. Не злись, — Эвен с улыбкой поджимает губы.
— Я не злюсь.
— Хорошо. Тогда притормози и расскажи мне об этом парне Сасуки.
— Он не Сасуки! Какого хрена! Его звали Нацумэ Сосэки.
— Звали? Он изменил имя?
— Нет. Он просто умер.
— Ох.
— Он умер сто лет назад. Он из эпохи Мэйдзи.
— Это мне вообще ни о чём не говорит. Прости, Ис.
— Ты невыносим, — Исак снова закатывает глаза.
— Прости, что не выполнял свою домашнюю работу по литературе. Был слишком занят, чтобы нагнать материал по биологии, чтобы соответствовать требованиям этого партнёрства.
— Всё, забей. Я вообще ничего тебе не буду рассказывать, — говорит Исак и переходит на бег трусцой.
Реально
на бег трусцой. У Эвена ощущение, что он оказался в параллельной вселенной.
— Что ты делаешь?! — кричит он в спину убегающему Исаку.
— Я бегу! Ты в херовой физической форме, и ты не можешь нести чушь, когда концентрируешься на беге. Так что я бегу.
.
— Уже август, — ровно заявляет Исак, когда они встают со скамейки, на которую присели, чтобы отдышаться.
— Да, — говорит Эвен.
— Скоро сентябрь.
— Ну вообще да, именно таков порядок месяцев, — дразнит Эвен.
— Ты сегодня целый день крадёшь мои реплики. Я так больше не могу.
— С чего это они
твои реплики? — смеётся Эвен.
— Потому что в этих отношениях именно у меня дерзкие ответы.
— Ты хочешь сказать в этом научном партнёрстве.
Эвен поворачивает голову, чтобы увидеть реакцию Исака. Он говорит на его языке. Исак улыбается и кивает.
— Короче, как я уже сказал, скоро сентябрь.
— Да, почему мы это сейчас обсуждаем? — спрашивает Эвен, потому что чувствует, как внутри начинает зарождаться страх.
— В сентябре начинается учёба, — говорит Исак.
— Иногда она начинается в августе или в октябре.
—
Моя учёба начинается в сентябре.
— Твоя учёба?
Эвен останавливается посреди дороги и снова смотрит на Исака. Тот выглядит виноватым, нервным, обеспокоенным.
— Моя учёба в Тронхейме, — говорит Исак.
Ох.
— Ох, — это всё, что может сказать Эвен.
— Начинается учебный год. Доктору Карлсен нужно, чтобы я там был в первую неделю сентября.
— Ты поступил? Тебя приняли?! — Эвен неверяще моргает.
— Да.
— Ты мне не говорил.
— Это не казалось важным, — пожимает плечами Исак.
— Что?! Исак, это же фантастика! Ты поступил. Тебя приняли даже без выпускных экзаменов. Ты просто поступил! — восклицает Эвен, чувствуя странное, но тёплое ликование. Он счастлив, он даже
горд. Он гордится Исаком.
— Я не хотел грузить тебя этим или отвлекать внимание на себя. Не знаю. Это не казалось важным…
Эвен бросается вперёд и обнимает Исака. Он обнимает его, пока Исак не обнимает его в ответ.
— Я так тобой горжусь.
— Правда? — бормочет Исак, зарываясь носом в его волосы.
— Что? — Эвен отстраняется. — Конечно!
— Но я уезжаю в Тронхейм.
Тогда до Эвена доходит.
Ох, точно. Исак уезжает. Они планировали уехать вместе, но Эвен так отстал, а теперь отстал ещё больше, потому что его разум решил взять паузу в один жаркий июльский день.
— Ну и что? — улыбается Эвен. Он заставляет себя улыбаться. — Почему ты грустишь? Ты переезжаешь в Тронхейм. Это чудесно!
— Точно.
— Нам нужно устроить грандиозную вечеринку до твоего отъезда.
