«Победителей не судят»

Частое дыхание, негромкие стоны и тихий, повелительный голос. Капелька пота срывается с виска и стекает по скуле к подбородку. Просящий шепот. Сдержанный, холодный отказ с налетом издевательства. Ироничный вопрос. Поспешный, торопливый ответ. Властные оклики запретов. Измученный бесстыдный вскрик. Закушенные губы, красная капелька в уголке рта. Заведенные за спину руки, сцепленные сильной кистью запястья. Язык вырисовывает влажные дорожки на плечах. Зубы впиваются в уголки простыней. Хищный довольный рык. Умоляющие всхлипы, почти плач. Полное подчинение. Полный контроль. — Джей… Тесный, как целка, — хнычет он с нотками изумления и восхищения. Он сковывает движения любовника, обвивая запястья, как наручниками. Запрокидывает голову, млея, вдалбливается бедрами в тугие гладкие мышцы, едва сдерживая себя, чтобы не навредить. Вбивается яростно, почти жестоко. Ему нравится видеть сквозь поволоку страсти, как Джей жмурится и кусает губы, нравится видеть выражение разочарования и муки на его лице. Нравится слушать его блядский голос, сорванный развратными стонами и криками. Мольбами. И его беспомощность. Миша прижал его к спинке кровати, стоя на коленях почти прямо. Отнял объятия и поцелуи. Нежность и ласку. Оставил только испепеляющую страсть, помноженную на жгучий голод. — Джей, — он растягивает гласные с иронией, смакует имя, поет его, провоцирует. — Джей… ты ведь хочешь кончить? — спрашивает Миша, словно сам не знает. Дженс не может внятно отвечать. Последние минут сорок он балансирует где-то на грани нирваны и безумия. Коллинз доводит его до пика и останавливается. Не прикасается почти. Не целует. Смешивает два несмешиваемых реагента – чувство пустоты и наслаждение. — Джей, — Миша склонился к самому уху, резко и глубоко вошел, выбивая из груди Дженса похотливый скулеж неудовлетворенности. — Если ты будешь молчать, я совсем перестану тебя трахать, — он двинулся назад, прижимая покоренного парня к стене, не давая тянуться за собой. — Да, мальчик мой? — едко шепчет он. — Ты очень хочешь, чтобы я разрешил тебе кончить. Правда? — Миш… — Джей заставляет себя выпихнуть слова из легких, заставляет разбитое удовольствием сознание снова собраться в единую сущность. — Да. — Хорошо, — пообещал Коллинз, искренне любуясь своим Джеем. Он сам даже не подозревает, насколько сексуален сейчас, настолько прекрасен. Такой податливый. Такой прирученный. Шелковый. — Хорошо, — повторяет Миша. — Но я тоже кое-что хочу взамен. Ты слышишь, — он снова толкнулся в тело любовника, — меня? — Слышу, — вымученно отвечает Джей, с трудом соображая. — Я уезжаю на три недели, — Миша проводил кончиком языка по шее, поднимается на затылок, слизывая соленые капельки пота. Чувствует, как по коже его Джея пробегает возбужденная дрожь. — Я поставлю на тебе свою метку. Хочу, — он начал двигаться, наращивая темп, — чтобы ты не смел трахаться ни с кем за то время, что меня не будет, — закусил губу и зажмурился, как кот на солнцепеке. — Ты – меня – понимаешь?! — Да! — и он почти готов рыдать, лишь бы достигнуть уже дна в затяжном полете. — Люблю тебя послушного. Миша отпустил его руки, прижался животом, одаривая его, наконец, столь желанными прикосновениями и ласками. Сделал все, как Джей любит. Джей любит чувствовать Мишу, ему просто необходим тактильный контакт. Любит его пальцы и ладони. Поцелуи. Шепот. Миша переместился рукой на грудь Дженса, спустился к паху, обхватил его налитый, давно жаждущий член в плотный кулак, прижал подушечкой пальца головку, резко сместил вниз, вытягивая из парня протяжный крик. По коже Джея побежали мурашки – Коллинз знал, тот вот-вот кончит, и ускорил ритм проникновений, заходясь от восторга обладания. С ресниц Дженсена сорвалась маленькая слезинка и, казалось, сразу же испарилась. — Миш… Миша! — тягучим призывом вплывало в уши, Миша ощущал тянущий клубок в паху в преддверии разрядки, но ждал, когда доведенный до полного изнеможения партнер получит то, чего так отчаянно желал. Джей откинул голову ему на плечо – как же возбуждала его доверчивость, хотя, казалось бы, куда уж больше. Миша видел и осязал, как все мускулы Дженса напрягаются, вбился в него еще несколько раз. Обвитый в кулаке ствол подрагивал, изливаясь, и Дженсена колотило крупной дрожью, больше похожей на титаническую судорогу. — Миииш! О, Боже, Миша… — Коллинз чувствовал, как Эклза накрывает, разрывает на мелкие кусочки интенсивностью ощущений, чувствовал его оргазм и силу этого оргазма. — Т-ш-ш… — зашептал он, нежно целуя Джея у загривка. — Тише, все хорошо. Все… хорошо, маленький, — заклинания его терялись, заглушаемые стоном, а потом и животным рычанием. Сам он, кончая, понимал, что вряд ли когда-нибудь испытывал нечто подобное. Разогнав пятна перед глазами, Миша понял, что стоит на коленях на кровати, опираясь на стену, а в локти ему из последних сил цепляется Дженс, явно пребывая где-то за чертой материального измерения. Нежно, с трепетом и каким-то необъяснимым благоговением, он уложил любовника на постель и лег рядом сам. Джей моментально свернулся калачиком вокруг его руки и уснул. Через еще пару минут Коллинз вырубился и сам, предварительно оставив на шее своего Дженсена два фиолетово-черных засоса. Эклз сонно приподнял веки, осмотрелся, соображая, где находится. Потолок, стены и широченный траходром, просто и со вкусом. Ничего лишнего, только то, что действительно необходимо в спальне. На прикроватной тумбочке лежал его мобильник, а под ним – вдвое сложенный белый листок, небрежно вырванный из ежедневника. Дженсен, даже еще не проснувшись толком, дотянулся, выдернул послание из-под сотового. Телефон с грохотом упал на пол, приложившись сенсорным экраном, но парень только недовольно скорчил гримаску от громкого звука. Потер глаза, разгоняя сон, откинулся обратно на кровать и вытянул записку перед собой, пытаясь вникнуть в смысл написанного. На белой бумаге с неровным левым краем уверенным твердым почерком написано следующее: «Я уехал. Вернусь к пятому, возможно, раньше. Ключи у зеркала, горничная приходит к девяти. Не забудь о метках, Дженси. М». Стало тоскливо. Миша уехал в Лос-Анджелес, и теперь Джею придется как-то работать, пряча покрытую болезненными темными пятнами кожу, отмахиваться от Дэн, придумывая какое-нибудь правдоподобное объяснение тому, что он не хочет с ней спать. Но главное и, пожалуй, единственное, что его реально удручало – три недели одиночества. Как-то в один момент на Джея снизошло откровение – не будет Мишиного запаха и требовательных объятий. Долго не будет. Парень подавил печальный вздох, сжал листок в руке, перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон, завернувшись в легкий плед, которым его укрыл Миша перед отъездом. А перед тем, как заснуть, он старался не думать о том факте, что Миша, кажется, нужен ему как воздух. Часа через четыре мобильник зажужжал, принимая входящий вызов. Дженс перекатился через кровать, нашарил вслепую раздражающий фактор и хотел швырнуть его в стену, убедившись, что звонит не Коллинз. Однако план провалился, как только стало понятно, что абонента определить не удастся – экран сотового покрылся трещинами, пиксели расползлись подтеками и все, на что сейчас способна издыхающая техника – орать дурниной. Дженс бы и не взял трубку. Миша, откровенно говоря, заездил его ночью до такого состояния, что поспать еще часов восемь – самый оптимальный выход. Но врожденное и взращиваемое годами чувство ответственности перевесило тяжелую голову. — Да, — еле слышно сказал он в изнахраченный телефон, а потом понял, что держит его вверх тормашками. Перевернул. Предпринял еще одну попытку говорить, но понял, что голос сел. Миша был бы очень рад послушать его заметную эротичную хрипотцу. — Джей? — просипела трубка сопрано Дэннил. — Нет. Извините, такого не знаю, — начал вредничать он. Надоело, что просишь человека, по-хорошему и вежливо, но доходит только, когда начинаешь рявкать. — Дженсен, с тобой все в порядке? Как ты мог пропасть почти на сутки? — заверещала Дэн. — Да ты хоть представление имеешь, что со мной было?! Я волновалась!.. — Я отправил тебе сообщение, что не приду домой. У меня, — соврал он, — сломался телефон. — Где ты был?! — Блядовал, — вдруг сказал он, сам не ожидая. — Нашел себе горячую цыпочку и жарил. Всю ночь. — Дженсен Росс Эклз! — возопила девушка. — У тебя хоть остатки совести есть? — Дэн, у тебя что-то срочное? Джей решил довести ее до белого каления, выбесить, чтобы она надулась и сама к нему не лезла. Обычно после ссор они по неделе не разговаривали – пока Дженсен не шел в ювелирный и не падал ниц перед своей «богиней»… Боже, и ведь еще совсем недавно, буквально восемь месяцев назад его все устраивало. Ему не нравилось ругаться, не нравилось, как она демонстративно ложится спать в спальне для гостей, не нравилось, что она игнорирует его попытки заговорить. Сейчас он сознательно хотел ее обидеть… Чтобы иметь возможность и дальше скрывать свой роман. Роман с мужчиной. С Мишей Коллинзом. И пока он еще того не понимал. Пока он действовал интуитивно, и именно его интуитивность, наверное, и являлась самым страшным в сложившемся положении. — Появишься ты дома… — Будешь угрожать – не появлюсь, — отрезал Дженс и сбросил разговор. Он не чувствовал себя ни подонком, ни виноватым. Сейчас в его груди разливалось теплое довольство эгоиста, которого оставили в покое. Миша почувствовал мягкое соприкосновение шасси с посадочной полосой, достал из кармана айфон, отключил плейер. Он пытался поспать в полете, но не смог. Каждый раз, закрывая глаза, он видел лицо Джея, мелкий бисер пота на лбу и над верхней губой. Вспоминал, как любовник откидывает голову на его плечо, как старается сдержать стоны и, конечно, проигрывает собственной чувственности. Рано утром, когда Коллинз собирался в аэропорт, хотел просто уйти, оставив ключ от студии на полке у зеркала. А потом, уже закрывая дверь спальни, увидел, как Джей обхватил руками подушку, еще хранившую запах спавшего на ней Миши, и обвился вокруг нее всем телом. Странные эмоции вспыхнули в груди Коллинза, он поспешно, потому, что уже опаздывал, вырвал из органайзера страницу и написал на ней милые глупости, нужды в которых и не было, собственно. Вытащил из-под вороха простыней комок пледа, накрыл им явно продрогшего спящего и ушел, неуловимо улыбаясь. Что вызвало в нем эту улыбку и эти эмоции, мужчина не знал, как не знал и того, как ввязался в такой запутанный клубок. Началось всё на благотворительном балу, чуть больше двух лет назад. Дженсен выделялся среди толпы. Весь его вид говорил о том, что он там лишний – не потому что не вписывается в обстановку… хотя, нет, именно потому, что он не вписывался в обстановку светской фальши и лицемерных улыбок. Среди ханжества, неискренности и притворства молодой блондин с зелеными глазами смотрелся также неестественно и загадочно, как цветок в центре урбана. Чистый. Честный. Настоящий. Его взгляд переполняло интересом и растерянностью, ему явно неуютно от неприкрытого любопытства, с которым его разглядывал незнакомый человек. От Дженсена – возможно, только Коллинз это видел? – веяло энигматичностью. Он притягательный. И остался таким и сейчас. Шкатулка с секретом. Джей вызывал в душе Миши бурю эмоций. Разочарование неоправданных надежд. Азарт исследователя. Упорство экспериментатора. Восторг ученого и… еще что-то такое теплое и мягкое. Нечто, выводящее на зыбкую почву, опасное и пугающее и вместе с тем такое магнетическое. Пикантное. Бесценное. Не имеющее никакого отношения ни к экспериментам, ни к завоеванию. Миша хотел подчинить себе своего мальчика и готовился к затяжным боевым действиям. Эклз переиграл его, просто отдаваясь, без хитрых ходов и двойного дна. Без остатка. Миша хотел сломать его упрямую натуру, но и здесь Дженсен оказался первым, смиренно принимая все, чего требовал любовник. Миша хотел просто позабавиться и забыть. Джей не дал ему такого шанса, запав куда-то в самый глубокий и потайной уголок зачерствевшего сердца. Ничего не требовал. Не притязал. Не просил. Только дарил. И не жаловался ни на жестокость, ни на холодность. «Чего ты хочешь добиться?» – подумал Миша. К самолету уже подали трап, пассажиры неторопливо покидали салон. Три недели без Дженса. Три. Недели. Без. Дженса. Вдалбливалось куда-то в грудь, вызывая легкую тянущую муть, словно встряхнули пробирку с суспензией и со дна поднялся осадок. Медленно, слишком медленно, хлопья сомнений, тревоги и растерянности опадали обратно. Миша внезапно осознал – полностью они осядут, только когда он вернется в Ванкувер. Джей ничего не хочет добиться. Иисусе, он, похоже, уже добился всего, чего только мог… — Сэр? — окликнули его. Миша отнял отрешенный взгляд от иллюминатора, понял, что остался в салоне один. — С вами все в порядке? — заботливо поинтересовалась стюардесса у пассажира, слишком резко побледневшего. — Нет, мисс, — ответил Коллинз, накидывая ремень сумки на плечо. — Но вы мне помочь не сможете. К вечеру Дженсен пришел в себя. Проснулся окончательно бодрым и отдохнувшим, оглядел квартиру, понял, что горничная, видимо, на самом деле приходила еще в девять утра. Его вещи, постиранные и отглаженные, висели на вешалке – даже джинсы. Джей встал под душ, смывая остатки сна. Неспешно оделся, прошел на кухню, сварил себе кофе. Он весьма самостоятелен, в отличие от многих мужчин, мог о себе позаботиться. Спал он действительно очень крепко, раз не слышал, как девушка – или женщина? – собирает по квартире стаканы, разбросанные шмотки, пылесосит и стирает. Ну… это-то как раз и не удивительно. Коллинз вчера на самом деле приложил максимум усилий для того, чтобы его нелегальный бойфренд все время, пока он будет отсутствовать, не задумывался о сексе. Засосы, которыми его украсил Миша, действительно похожи на метки. И сходить будут долго, неделю-то точно. Дженсен не знал, почему партнер потребовал от него воздержания. Просто захотел так, а объяснять причины своего поведения – не конек Миши. Он взбалмошный, своенравный, сумасбродный. Выдумщик, каких свет не видывал, самый настоящий псих. Но его выкрутасы – лишь маска. Коллинз может быть таким нежным и трепетным… никто бы, наверное, элементарно не поверил Дженсену, если бы он решился рассказать. Но Дженсен не решится. Все, что происходит между ним и Коллинзом – только для них. Эклз готов защищать их неуравновешенные, странные отношения, был жаден до малейших подробностей. Тот кусочек Миши, что принадлежит лично ему… он никому никогда не отдаст. Эклз повернул вентиль, сполоснул чашку, поставил ее на полку. Подошел к зеркалу и еще раз внимательно рассмотрел «печати собственника» у себя на шее. Если Дэннил это увидит, ее без преувеличения удар хватит. Она точно решит, что у него любовница – и не ошибется, в принципе. Миша приложился на сгибе, сбоку. Там, где из-под ворота не увидишь, только если раздеться. Коллинз знал, что делает. И, черт!.. Дженс снова задумался – зачем ему понадобилась верность? Неужели он… Да, нет, подобные предположения в отношении Миши - абсурд! Он не стал бы ревновать Дженсена. Он вообще никого не ревнует! Или… стал бы?.. Дженсен думал об этом, пока шел пешком к машине. Пока выбирал новый мобильник в салоне связи. Пока ехал домой по вечернему проспекту. Пока поднимался на лифте. Не мог отпустить столь шокирующую мысль, и сердце замирало, пропуская удары, и пульс вытанцовывал в рваном ритме. Почему, зачем, как… Эти вопросы слишком некомфортны. Эклз чувствовал, что если начать всерьез ими задаваться, они обязательно украдут у него что-то очень ценное, очень значимое. Серьезность – бич его бытности. Он всегда, везде и во всем серьезен, степенен, фундаментален. И да, умение нести ответственность – повод для гордости, несомненно. Только их головокружительный, хмельной роман с Мишей не выдержит гнета рациональности. Связь между ними – легкость. Невесомое прикосновение изящных крыльев бабочки. И обстоятельный, логический подход, который так устраивает Дженсена во всех сферах его жизни, сомнет яркие крылья, как в железном кулаке. Останется боль. Потеря. Сожаление. Когда-нибудь наступит момент, и так и случится. Сейчас… Джей будет беспечным и беззаботным. Бабочки тоже живут всего сутки. Парень повернул ключ в замке, вошел в свою квартиру. Тишина, но это затишье перед бурей. Раз. Два. И… — Дженсен! — три. Голос Дэннил явственно отражал ее состояние. Громкий, хлесткий, истеричный. Расплывшаяся косметика, размазанные черные дорожки туши. Красные, заплаканные глаза. Дженс смотрел на нее. Чувствовал себя сволочью, настоящим ублюдком. Она поддерживала Эклза, верила в него. И пусть ее забота чересчур навязчива, но ведь она не со зла. Три года вместе. Дэн верный друг. Черт, верный друг! Да это же приговор их отношениям, если посудить здраво. Она была рядом в тяжелые минуты, помогала советом и просто тем, что не уходила. Она умная. Добрая. Слегка амбициозная. Всегда добивается своей цели, и она всегда понимала Дженса, хоть и была упрямой. Красивая. С какой стороны не посмотри, идеальная подруга жизни. Он любил ее… кажется. Или нет? Или он путал любовь с благодарностью? Тургенев писал, что из любого чувства может родиться любовь – кроме благодарности. Да и важно ли сейчас, черт возьми, что писал Тургенев?! Она смотрит на Дженса и ждет каких-то слов, оправданий, объяснений – желательно таких, которые полностью обелят ее любимого мужчину. Да… она любит его. Он ее – уже нет. И любил ли он Дэннил вообще когда-нибудь? Если Миша захочет обнять его на людях – Джей не посмеет, не пожелает отстраниться. Не остановит. Не упрекнет! Ей он такого никогда не позволял. Он сравнивает свою девушку со своим любовником. Как же он запутался, как же встрял… — Ты скажешь хоть что-нибудь? Где ты был?! — Дэн требует ответа. И имеет право, но иметь право ведь совсем не то, что иметь согласие. «Люди всегда слепы в отношении того, что лежит на поверхности, Джей. Хочешь, чтобы тебе поверили – солги. Хочешь вызвать подозрение – скажи правду, подкрасив ее сарказмом» – так ему говорил Миша. Буквально пару недель назад. — У Миши, — решился он. — Прости. — У какой еще Миши? — закричала она. Снова заплакала. Джей сожалел о ее слезах. И искреннему сожалению нужно бы вылиться во что-то более существенное – в честность, например. В признание. В отказ от других отношений… но, видимо, его сожаление менее искренно, чем влечение к Коллинзу. — Коллинза. Мы пили виски. — А почему ты не брал трубку?! — Был занят. — Чем?! — Сексом, — язвительно уронил он. — Чем я могу заниматься с коллегой и другом? Только трахаться! — Не смешно! — она перестала ронять слезы. — Не смешно, Дженс! — повторила она. — А кто смеется? — попер в атаку Эклз. — Ты контролишь каждый мой шаг. Каждый вздох. Дэн, ты моя девушка. — «Будь ты проклят, Дженсен Росс Эклз». — И я жду от тебя доверия, — «и гореть тебе в аду». — Как сам тебе доверяю! Мы вместе не первый год, и, как мне казалось, любим друг друга! — Но это не значит, что ты можешь просто исчезнуть на сутки, — всхлипывая, сказала Дэннил. «Бинго» — устало подумал Дженсен. После правды всегда проще лгать. — Согласен. И готов извиниться, — подтвердил он. — Но… есть вещи, которые не изменятся от того, что я попрошу прощения. У меня есть друзья. У меня периодически возникает желание побыть в одиночестве. Тебе прекрасно это известно. Я не могу извиняться за то, какой я человек, Дэннил. — Что ты хочешь сказать? — насторожилась девушка. — Мне нужно личное пространство. Я не могу постоянно жить под твоим каблуком. — Ты меня бросаешь сейчас?! — на ее лице отразился настоящий испуг. — С чего вдруг я бы тебя бросал?! — возмутился парень. — Я пытаюсь втолковать тебе, что не могу все свободное от работы время проводить с тобой! Не хочу тусоваться с тобой по клубам, когда могу выпить пива с Джа, — тут он слегка напрягся, — Джимом или Мишей, — он произнес его имя, стараясь не выдать голосом своего особого отношения к этому человеку. — Ты не понимаешь, что они тормозят твою карьеру! Привязываешься к ним, как к близким друзьям, но они просто твои коллеги! — выпалила Дэн и тут же об этом пожалела. Дженс прищурился – признак гнева. — Дэн, мне не требуется твоих советов в выборе круга общения, — спокойно ответил он. Эклз всегда себя вел, когда начинал накаляться. Закрывался, прячась под маской каменной невозмутимости, высказывался тихо, считая повышение тона проявлением слабости. Последним аргументом. Говорил, что когда человеку нечем крыть, он начинает орать. — Я не мешаю тебе общаться с людьми, независимо от собственного мнения о них. Будь добра отвечать мне тем же. На том скандал и закончился. Дженсен, строя из себя оскорбленную невинность, ушел спать в гостевую спальню. Харрис решила, что таким образом он платит ей ее же монетой, и промолчала, как молчала оставшиеся три недели. Она так и не решилась спросить, что за темные пятна у него на шее. Она надеялась, что это… что-нибудь, не имеющее отношения к измене. Эклз просто радовался тому, что удачно и без запинки провел свою партию. Лгать несложно, стоит только начать. Они находились друг от друга приблизительно в трех тысячах километров. Их разделяла государственная граница США и Канады. Они так далеко друг от друга… во всех смыслах. Кроме физических расстояний, их разделяли страхи. Сомнения. Недоверие. И так, наверное, смешно было бы, наберись они смелости рассказать друг другу о своих настоящих чувствах – или что там у них, вместо чувств, но – страхи, сомнения, недоверие. И поэтому они скрывались за короткими пошлыми сообщениями. «Хочу». «Я тоже». День за днем, неделя за неделей. Джей лгал дома, на работе и себе. Миша лгал только себе, но очень много. И они настолько запутаются с собственной лжи, что когда настанет момент прозреть – станет поздно. Но это будет потом. Сейчас… Миша почувствовал, как шасси мягко соприкоснулись с посадочной полосой. В иллюминаторе показался аэропорт Ванкувера. Вечером к нему придет Джей. Можно будет спрятать все чувства под пеленой полумрака, скрыть их отражения за маской порочности и не бояться, что его мальчик спалит волнение и восторг на лице своего любовника. Надеяться, что он не заметит чего-то большего за страстью и вожделением. Пытаться запечатать это неизвестное и пугающее «большее» как можно тщательнее, чтобы даже самому не найти. Можно будет дальше лгать, что все происходящее – просто слегка подзатянувшийся эксперимент. Можно будет дальше убеждать себя, что это не поражение. Утром понимать, что проиграл давно и необратимо.