*Аюри*
Струи воды стекали с худощавых плеч, они лизали ледяными языками спину, спускались к пяткам и расплывались на дне ванны, сливаясь в водосток. Зелёная шторка отгораживала Аюри от внешнего мира, замыкая его на нескольких квадратных метрах. Светлые волосы сделались тяжёлыми от воды и стали на тон темнее, они мягко вились, поддаваясь напору воды. Единственная компания, которую могла вынести Аюри, — компания четырёх стен. Девушка обхватила себя руками и впилась ногтями в кожу. Немой крик в голове, желание, чтобы всё прекратилось, включая её жизнь. Для 17 лет это слишком много. Когда-то всё должно закончиться. Аюри рванула ногтями по бокам, сжимая своё маленькое тельце. Она сложилась пополам, давясь немыми страданиями. Кровь стекала с пальцев, сливалась с потоком воды и слегка окрашивала её в розовый цвет. Если бы художник хотел изобразить на своём холсте крик души, чистое страдание, то он бы выбрал именно её лицо. Невидимые руки взяли за горло, сдавили так, что вместо слов слышались невразумительные всхлипы. «За что?» Перед глазами плыл образ того монстра, который превратил её жизнь в кошмар — в ещё больший кошмар. Аюри замотала головой. — Нет, нет, нет! — куноичи скатилась спиной по кафелю и села на дно ванны. Струи хлестали по её голове. Вода была ледяной, но Аюри этого не чувствовала. В ход шло всё, что могло отвлечь её от мыслей. С тех пор, как Какаши положили в госпиталь Конохи, прошло прилично времени, но Аюри не выходила из квартиры. Худое тело превратилось в дистрофичное. На неё было жалко смотреть. Девушка уставилась на свои ноги, но видела она совсем не их. Смуглый мужчина тянет за руку, бьёт по щеке. Больно. Кидает на траву… Аюри поджала коленки и спрятала в них лицо. Тело содрогнулось от рыданий. Казалось, слёз уже не должно быть, но они всё не заканчивались. Раньше Аюри часто представляла лица давно покинувших этот мир, могла часами фантазировать, что они смотрят на неё откуда-то с небес, придумывала себе, что бы они могли ей сказать, а сейчас… Мир сократился до одного вселяющего ужас воспоминания, которое заело, как старую пластинку. Снова и снова ей слышалось: Наслаждайся, дорогая моя. Тебе понравится. Паника подкралась откуда-то из глубин души, стоило ей вновь воспроизвести этот голос в голове. Она пустила мурашки по спине, заставила сердце стучать быстро как никогда, Аюри слышала гулкие удары в ушах. Наконец-то пришёл холод, но он появился совсем не от воды. Пальцы похолодели, и кровь отлегла от конечностей, сконцентрировавшись где-то в центре. «Терпи» — Аюри сжала свои ноги так, что костяшки побелели. На неё вновь накатилось то чувство, от которого хотелось убежать куда подальше, но от себя не убежишь. Паника такая сильная, что хотелось просить о смерти, чтобы кто-нибудь это прекратил. Адреналин прыснул в кровь, сердце застучало быстрей, как генератор, сокращая милисекунды между ударами. «Хватит!» Куноичи свернула кран, струи воды перестали барабанить по дну. На бортике ванны лежал кунай. Такой обычный, он давно тут лежал, сверкая в свете лампы. Не помня себя и не понимая, что делает, Аюри протянула к нему руку. Рукоятка была привычной и удобной до неприличия. Девушка смотрела, как переливаются блики на лезвии, конец которого упирался в тонкое запястье. «Одно движение, и всё закончится, — шептал на ушко демон. — Смелее». Кунай трясся. Аюри заворожённо смотрела на голубые вены. Она дошла до того момента, до той черты, которая казалась невыносимой, за которой уже ничего не было и не могло быть. «Это решит все мои проблемы. Все до единой. Мне не нужно будет каждую ночь просыпаться от кошмаров и бояться заснуть вновь, мне не нужно будет переживать одно и то же ежедневно, ведь завтра больше не наступит» — с этими мыслями Аюри, не мигая, смотрела на остриё. Лезвие надавилось на руку, алая струйка неровно стекла по запястью, и всего лишь маленькая капля упала на ногу. Аюри прерывисто вздохнула, закрыла глаза, готовая к своему последнему в этой жизни поступку, и. Под веками вместо темноты отчётливо проступило лицо Какаши. «Ты примешь смерть вместо того, чтобы бороться за жизнь. Разве этому учат шиноби?» — тёмно-серые глаза смотрели прямо в душу, в сердце, а, может, и глубже, видели насквозь, они сканировали мысли Аюри. «Смерть — это точка невозврата». «Никому не будет легче от того, что ты страдаешь». Образы сменялись один за другим, но неизменными оставались глаза мужчины. Аюри отшвырнула кунай в дальний угол. Он несколько раз звякнул об кафель и комната опять погрузилась в тишину. «Тебе легко говорить!» Горячие дорожки спускались вдоль щёк. Аюри яростно стёрла слёзы рукой. Во рту остался привкус соли. «Ты этого не испытывал!» Паника отступила, как всегда бывало, она приходила время от времени. Сердце успокаивалось и уже билось равномерно. К тишине, сравнимой со штилем, Аюри привыкла настолько, что начала слышать жужжание от ламп, отдалённые крики с улицы и, возможно, ветер, что колыхал шторы в спальне. Всё успокаивалось, девушка понемногу приходила в себя. Дрожь по телу, как от лихорадки, правда, никуда не пропала. Сколько времени она так просидела одному Богу известно, но, когда Аюри вышла из ванной, волосы уже окончательно высохли. Онемевшими пальцами Аюри справлялась с одеждой: простой синей водолазкой и чёрными штанами. Её успокоила мысль о Какаши, успокоили слова, что он ей говорил, сам образ. Девушка внезапно вспомнила, что реальность от неё никуда не делась и что люди вокруг — это не декорации к фильму ужасов. Есть что-то в мире помимо неё и её мыслей.***
Уличный вечерний воздух ударил в нос. Риюдзаки отвыкла от улицы, от солнца, от людей. Всё доходило до неё, как сквозь тучи. Она вроде бы шла к госпиталю, но ощущала себя невесомой, только твёрдая почва под ногами напоминала ей о том, что у неё есть вес. Пушинка в воздухе, подгоняемая ветрами. Мимо пронеслись дети, они всколыхнули воздух, отчего Аюри поёжилась. — Я вас догоню! — кричала отстающая девочка, ей было тяжело нагнать двух ребят, что вырвались вперёд. — Не догонишь, ты медленная! — ответил ей мальчик с торчащими в стороны космами. Их лица так и светились азартом и счастьем. Пройдя чуть дальше Аюри увидела взрослых женщин, что-то ей подсказало, что это их мамы. Обрывки фраз, что удалось ей услышать, были посвящены детям. И опять же, их лица светились поярче солнца в августе, чего никак не могла понять Аюри. «Чему они радуются?» Девушка абсолютно не понимала, как в этом мире можно чему-то вообще радоваться. Улыбающиеся люди были ей чужды. Улыбки на лицах отгоняли Аюри прочь похуже, чем зловонный запах. Белая ворона среди чёрных, странник среди людей. Заходящее солнце освещало госпиталь. Чем ближе Аюри к нему подходила, тем сложнее ей казалось передвигать ноги. Аюри ощущала свои легкие чересчур переполненными кислородом, это составляло довольно сильный контраст между затхлым комнатным воздухом. Войдя в больницу, в нос ударил новый запах: нафталина, спиртовых настоек, хлорки и Бог знает ещё чего. — Вы к кому? — спросила услужливая медсестра с очаровательной улыбкой и хитрыми глазами. Аюри сразу её узнала. — Мне нужно... — руки затряслись снова без особой на то причины, — к... Глаза медработницы потухли, когда она получше разглядела куноичи. Аюри заметила в её поведении нечто такое, что ей не понравилось: жалость. Она её жалела. И хоть девушка в этом сильно нуждалась, но себе признавать не хотела. Она корила себя за слабость, при этом духу у неё не хватало даже на то, чтобы не начинать дрожать при каждом разговоре. Другая медслужащая что-то шепнула на ушко, девушка нахмурилась, но тут же снова мило улыбнулась Аюри и сказала: — Я вас проведу. Откуда эти люди знали, к кому Аюри шла, осталось неизвестным. С каждым пройденным метром куноичи будто кто-то привязывал к ноге по булыжнику, так было сложно идти. И мысли о том, что сейчас нужно будет произнести слова благодарности, как минимум, роились в голове словно пчёлы в ульи. Милая девушка приоткрыла дверь, сунула свою светленькую головку в проём, сказала: — К вам пришли, Какаши-сан, — и ушла, напоследок кинув сочувственный взгляд на Аюри. А вот теперь началось самое ужасное. Всё, что она сейчас продумывала по дороге, вылетело со свистом. Разум — чистый лист. Аюри выдохнула и шагнула в палату, тихонько задвинув за собой дверь. Какаши непринуждённо сидел на краю кровати, книжка лежала рядом с ним. Он явно только-только отложил её в сторону. Хатаке всегда был собранный, несмотря на то, что он находился в больнице, на нём была надета привычная синяя водолазка шиноби и неизменная маска, скрывающая поллица. Его образ, который окутывал с ног до головы каким-то необъяснимым спокойствием, внушал Аюри уверенность, что с ним её никто не обидит, не позволит себе поднять на неё руку... У него были глаза грустного поэта или философа, но не убийцы. Хатаке внимательно смотрел на того, кто побеспокоил его одиночество. Таких правильных черт сложно найти у человека, словно над его лицом трудились самые лучшие скульпторы, маленькими молоточками создавая мировой шедевр из мрамора, который лишь слегка казался белее, чем его кожа. И как она вообще могла подумать, что этот человек способен кому-то причинить боль, что он может убить собственного товарища. «Мой бесполезный самообман». Благодарность, которую Аюри испытывала по отношению к Какаши, превышала размеры океана. И страшно стало подумать, она чуть не лишила себя жизни ещё каких-то пару часов назад. Той жизни, которой она обязана мужчине, сидящему напротив. Для Аюри она служила обременением, а Хатаке решил пожертвовать собой ради того, что даже ей самой не нужно. Возможно, только это и удерживало от необдуманных поступков. Мысль, что она ещё кому-то нужна: Тензо, Какаши. Нужна... Аюри сильно себя корила за то, что считала Какаши плохим человеком, злостным убийцей, который не способен на сочувствие. И, поймав на себе обеспокоенный взгляд тёмно-серых глаз, сердце Аюри не выдержало, и первая слезинка скатилась по щеке. — Какаши...сан, — образ мужчины перед её взором совсем расплылся, а с подбородка закапали слёзы. — Я-я... сильно виновата перед вами, — Аюри опустила голову и слегка пошатнулась. Девушка не ела несколько суток, от этого ныло всё тело, а координация стала хуже, чем у медведя после спячки. Ей было очень стыдно за себя, за всю ситуацию, из-за которой шиноби чудом остался жив и теперь лежал в больнице. Как она перед ним виновата. — Аюри, не надо, — сквозь завесу слёз девушка рассмотрела какое-то копошение, будто Какаши хотел к ней подойти. Чтобы предотвратить это событие, Аюри сделала первой шаг к нему навстречу. Она не выдерживала его прямого взгляда. Сразу появлялось желание опустить голову, чтобы ни в коем случае не встретить этот взгляд. Упала к его ногам — так можно было назвать то, что сделала Аюри следующее. Последняя крупица здравомыслия и рассудка упала на дно песочных часов. Девушка взяла мужчину за руки и спрятала в них своё заплаканное лицо. Тепло, что исходило от его ладоней, ей служило священником на исповеди. Своеобразное причастие. Каяние во всех грехах, что она совершила, перед тем, кого Аюри считала мудрым и сильным, выносливей и лучше, чем она, и просто старше. Детское желание, чтобы кто-то пожалел, принял тебя таким, какой ты есть, выслушал. Выслушал не слова, а горе, что выражалось в слезах. Они являлись красноречивей любых слов, что когда-либо сорвутся с уст Аюри. Боль от потери близких, боль от того, что с ней сделал недостойный человек — то, о чём говорили её слёзы. Через них Аюри жаловалась на все невзгоды, что с ней произошли, и одновременно просила прощения, так, как умела. Этими руками он её защищал. На ощупь ладони казались мозолистыми и шершавыми, а пальцы крепкими, как скала, его руки сложно назвать гладкими. От этого Аюри впервые за долгое время ощущала себя в безопасности. Этого чувства так не хватало.*Какаши*
В комнату вошла Аюри. Хотя скорее всего её тень. Она так исхудала за то время, которое он её не видел, что терялась в одежде, надетой на неё. Сначала Хатаке думал, что она пришла с ним поговорить, хотел спросить, что случилось в ту ночь, но, взглянув в эти красные и кажущиеся сухими, глаза, понял: слова пропали. На её лбу выступила лихорадочная испарина, Аюри то и дело нервно сжимала и разжимала пальцы. Сердце Какаши защемило, когда маленькая слезинка скатилась по её юному лицу, предзнаменуя неминуемый прорыв эмоций. Неизвестная сила заставила его встать, но Аюри так и не позволила ему это сделать, упав перед ним на колени. Девушка сжимала его руки, слёзы стекали по её пальцам на его. Мужчина так и застыл, не зная, что предпринять, поэтому легонько сжал её ладони. Женские слёзы — это хуже, чем скрежет по стеклу, потому что этот звук пробирает до костей и от него не скрыться. От них не уйти никак, не проигнорировать и не остановить, а просто ждать. Такого проявления эмоций от той, что, ему казалось, редко улыбалась даже самой себе, Хатаке не ожидал и был не подготовлен. Он много раз видел, как плакала Сакура, Наруто, но не Саске или Аюри. «У Учих хладнокровие в крови, они впитывают его с молоком матери». Все Учихи, которых он знал, были всегда чем-то одержимы. Они не просто хотели чего-то достичь, они маниакально следовали своим мечтам и стремлениям, возводя их в культ. Обито желал стать Хокаге, и ничто не могло свернуть его с этой дороги. Саске одержим местью своему брату и по сей день, Какаши был уверен, его заставляла жить только одна мысль — убийство Итачи. Что до Итачи: этот человек существовал только ради деревни, всё остальное меркло в его сознании. Что сподвигло его на такой поступок, Хатаке знал, но даже ему самому становилось от этих догадок тошно и противно, а он повидал многое на этом свете. Какаши, как учитель, не справился. Он должен был найти к Саске подход, показать, что вокруг него есть люди, которые стали ему семьёй, которым не безразлична его судьба. Но Саске, как истинный Учиха, оторвал от сердца все привязанности только ради своей цели. Больше мальчик ничего не видит вокруг себя и не хочет видеть. Аюри… «Какая твоя одержимость, Аюри? Упрости мне старому задачу. Я не могу больше терять близких людей» — сама мысль его несколько удивила. Когда Аюри стала ему близкой? Ответить на этот вопрос для себя Хатаке не успел. Девушка резко поднялась на ноги и убежала. Так просто — убежала. — Постой, — Какаши протянул руку. Дверь с хлопком задвинулась обратно. «Что это сейчас было?»