*Аюри*
Аюри находилась в состоянии ступора и тому не было причиной то, что яд рассосался по венам, тёк по её капиллярам и парализовал каждую клеточку тела. Что она могла совершить такого, что… А что в самом деле с ней сделали? Лишили сил? Она подозревала об этом. Ещё свежи в памяти воспоминания, когда у неё не получалось воспроизвести самые простецкие техники. Максимум что умела её маленькая версия — это чувствовать людскую чакру. Ей были не видны потоки чакры, как Учихам, чья кровь текла в её венах, но она чувствовала силу. У кого-то данная сила превышала среднестатистическую, у кого-то еле теплилась, но она это ощущала. Именно поэтому и стала сенсором. Ей до сих пор было не понятно, как у неё получилось сдать тест на генина, а потом и на чунина. Всё сплошная удача и помощь… Ей всегда кто-то помогал на её пути. Никогда Аюри до сегодняшнего дня не сталкивалась с серьёзными жизненными препятствиями в одиночку. А в Конохе у неё всегда под рукой был сначала Тензо, потом Какаши и завершала данную процессию Анко. Имя, под которым она числилась в Конохе, не принадлежало ей. И Мадара в этом плане был как никогда прав, когда представлял только храбрую и самоотверженную девушку под ним, но никак не её. В память о ней, чтобы никогда не забывать о своих истинных целях, не забывать о том, что настоящая Аюри для неё сделала, она носит это имя с гордостью. У неё остался последний шанс не опорочить её имя и умереть с достоинством. И присоединиться к тем, кто ждёт её на небесах. «Долго же вам пришлось меня ждать», — губы Аюри тронула лёгкая полуулыбка. Мужчина напротив нахмурился. — Ты считаешь, что дети заслуживают быть наказанными за своих родителей и быть ввязанными в войну шиноби, даже не зная об этом? — из его голоса исчез и намёк на насмешку. Кажется, данная тема трогала его за душу похлеще, чем другие страдания. — Как ты и сказал, я ничего не знаю, — с трудом выдавила Аюри. Какое-то время, совсем недолгое, Мадара изучал её лицо, вглядывался в глаза, словно желал увидеть её мысли вживую, будто они выскочат из её головы прямо ему в руки, а потом вновь уставился на фиолетовые метки. — После этой техники люди либо слепнут, либо умирают… Чтобы лишить Учиху его способностей, его главного оружия, тот, кто совершает обряд, кладёт ладони на глаза, — его шаринган опасно поблёскивал в углублении маски, — а после… я уже сказал, что после. Это считается самым жестоким наказанием, одним из самых жестоких, если быть точным… Вся сила Учихи запечатывается внутри него самого, оставляя фиолетовую метку. Тебя пощадили, так как ты была ребёнком. Не стали лишать тебя зрения, и вместо того, чтобы прикоснуться к векам, прикоснулись к твоим рукам, предоставив тебе выбор: умереть или остаться жить без каких-либо способностей. Хиленький выбор, если учесть, что такового не существует в природе. Либо умираешь, либо выживаешь. Как ты сама уже заметила, ты оказалась в ряде счастливчиков, — произнёс нукенин последнее слово совсем не счастливо, а даже грустно. — За что? Кто мог додуматься лишить ребёнка его дара? Как такое вообще допустили в её клане? — Я надеялся, что ты мне скажешь, за что. Человек, который попросил тебя не убивать, не упомянул причину… Сказал только то, что я могу получить от тебя. Не понимаю, зачем ты ему нужна. Аюри уставилась на мужчину, приоткрыв рот, и пыталась обработать полученную информацию. «Неужели тот самый?» Тот, из-за кого Аюри бежала из страны Камня, точнее по совету которого она так сделала. Не может быть. Но показывать нукенину, что она знает, о ком он ей вещал, куноичи не стала. Слишком рискованно давать ему лишнюю информацию. «Но что он может от меня получить взамен?» Кажется, человек в маске догадался о чём-то, но не совсем правильно растолковал её застывшее выражение лица. — Это не был твой отец. Слишком молод для этого. Будут ещё вопросы? — он поправил складки плаща будто между делом, будто они обсуждали погоду, а не её судьбу. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Хмм… дай-ка подумать, — Мадара осмотрелся по сторонам, словно в поисках какой-то вещи, а потом добавил. — Твои друзья из Конохи лишили меня компании, какой-никакой: не разговорчивой и до жути опасной — но компании. Хочешь верь, хочешь не верь, у меня осталось мало союзников. Но это отнюдь не главная причина, — он приблизился к Аюри, аккуратно взял её руки чуть выше кистей, рассматривая тёмные фиолетовые пятна, и продолжил говорить. — Мне интересен этот разговор. Не каждый день мне встречаются источники огромного запаса чакры, помимо джинчурики. Скажи, как тебе удалось собственноручно ослабить печать? Его пальцы она не чувствовала, но было противно осознавать, что у неё мог быть какой-либо контакт с типом напротив. Прикосновения казались заразными, недостойными. Аюри хотела больше всего в данную секунду, чтобы он убрал руки, но Мадара очевидно не мог читать мысли. — Любой человек из Конохи стоит десятерых тебя, — проигнорировала она вопрос. — И я не любимая игрушка Хатаке Какаши, — зачем-то добавила и обомлела сама от себя. Это заставило Учиху отпустить её руки, которые безвольно упали обратно на голые колени. Он поднялся вновь на ноги и рассмеялся. В этот раз искренне по-злому. — Здесь ты права, — остановил он свою истерику, — у него больше нет любимых игрушек, остались только нарушенные обещания, да и только. — Что ты имеешь в виду? — её настораживало такое поведение, что-то произошло, пока она находилась в том пустом пространстве, что-то явно нехорошее. — Мёртвым уже ничего не принадлежит в нашем мире, — закончил Мадара свою невысказанную фразу. — И Конохи больше не существует. Аюри пронзила молния, прямо в сердце. Но обескуражила её новость про Какаши, не про Коноху. Не может быть, чтобы его не стало. После всего, что он сделал для деревни, после всего, что он сделал для неё… Глаза наполнились слезами. Мадара добился того, чего хотел — слабости. «Он сильный, он не мог так просто умереть». Аюри снова слышала его удаляющиеся шаги вглубь коридора у себя в голове. И жалела, очень сильно пожалела, что тогда не крикнула ему: Не уходи! Эта возможность ускользнула у неё, прошла сквозь пальцы, как песок. — Ты врёшь! — её тон звенел, эхом ударяясь о скалистые стены. — Нет. Но скоро того мира, о котором ты знаешь, не будет. И всё станет не важно. Люди перестанут страдать и понятие шиноби канет в лету. — О чём ты… — слова получалось произносить теперь ещё труднее, только в этот раз из-за кома в горле, что невозможно проглотить. — Я создам мир, в котором никто не будет страдать. Все будут жить дружно и в гармонии. Ты сможешь увидеть родителей, перестать ходить на миссии и проливать кровь. В этом мире будет и Какаши, — проницательно посмотрел Мадара ей в глаза. — Если захочешь. До Аюри только сейчас дошло, что по её лицу текли крупные слёзы, каждая размера с виноградину, не меньше. Горячие водопады падали на край невзрачного кимоно и заливали шею. Куноичи сокрушённо помотала головой. — Невозможно. — Тебе он настолько дорог? — в голосе звучал непредвзятый интерес, будто его и вправду волновали чувства Аюри. Она в свою очередь молчала, ведь связки были стиснуты в кулак снова, не из-за яда. Учиха развернулся к ней спиной, направившись к столу, когда понял, что ему не ответят. — Что ты можешь знать о том, какого это терять близких людей? — выплюнула Аюри ему в спину. Мужчина резко остановился и через несколько секунд повернул голову чуть вбок. — Достаточно, чтобы пойти на это. — Зачем? — искренне удивилась Аюри. «Как человек, способный испытывать скорбь, мог совершать такие поступки?» Нукенин взял со стола свёрток бумаги и уже вновь повернулся в её сторону. — Я не жду от подобных тебе понимания. Мадара положил свиток и развернул перед собой, усевшись напротив. Сложил печати и прислонил ладони на своеобразный рисунок с иероглифами, которые ей не представлялось возможным прочитать. Следующий этап, как можно было догадаться, состоял в телесном контакте. Мадара обхватил вновь её руки чуть выше запястий, и Аюри пронзила оглушительная боль. Она прошла по позвонку, вбивая в каждый позвонок по гвоздю, и, кажется, расколола череп на две части. С учетом парализующего яда агонии были невыносимыми. Аюри закусила губу, чтобы не кричать, и зажмурила глаза. Силы покидали ее, утекая в руки нукенина. Она ненавидела человека напротив, его лицемерие и эгоизм, желание весь мир подогнуть под свои идеалы и в особенности она ненавидела его за Какаши. За вести о смерти. Собрав последние остатки воли в кулак, Аюри выдернула правую руку и ударила со всего размаху по маске. Керамические осколки полетели во все стороны, раскидываясь по полу. Сам Мадара от неожиданности, после вынужденного наклона тела вбок, оторопело посмотрел на куноичи. Два шарингана блестели нездоровым огоньком. Но его лицо… Оно не являлось лицом старика. Правая часть была гладкой, без морщин. Его можно было бы назвать привлекательным мужчиной лет 25, если бы не левая часть — вся в шрамах, словно побывала под обвалом булыжников. В её памяти что-то щёлкнуло. Рассказ Какаши о друге, который погиб под обвалом камней. Но всё не вовремя. Тот, кто её похитил, не мог быть Мадарой. — Ты не Мадара. Подражатель и не собирался ей отвечать, лишь быстрее схватил Аюри за руки, в этот раз гораздо крепче для надёжности, и продолжил пытку.*Какаши*
Тело придавило обломками, дышать получалось через раз, только голова и плечи остались не погребёнными под глыбами. Уродливая развалина, которая была создана по подобию человека, лежала на возвышении в метрах от него. Казалось бы, все важные детали были повреждены, механизм работать не должен, но, к величайшему ужасу Хатаке, эта махина направила боеголовку в сторону убегавшего Чоуджи, как свой самый последний акт. Какаши прекрасно осознавал, что это значило для него. Его веки тяжело опустились, но лишь на долю секунды, следующим действием стала активация мангёку. Напрягшись в последний раз, шиноби поглотил опасно пронзающее воздух оружие, заключая в другое измерение. Со спокойной душой и чувством выполненного долга Какаши откинул голову и навсегда закрыл глаза. В этом он был уверен на все сто процентов. Умирать оказалось легко, боли не чувствовалось. Просто закрываешь глаза и окружающий мир перестаёт существовать. Всё пропадает. Некоторое время Какаши окружала пустота, потом его эфемерное тело подбросило и показало его отражение. На него смотрел измотанный молодой мужчина, взгляд которого смотрелся старше, чем сам возраст. «Неужели я так выгляжу со стороны?» Его сущность, чем сейчас он и являлся, опять колыхнуло, и перед ним появились старые давно умершие товарищи: Рин, Обито и Минато-сенсей. Они совсем не изменились с тех времён, когда он последний раз их видел. Хатаке чувствовал радость и одновременно горечь, распиравшие грудь, готовые поглотить его целиком от эмоций. Рин и Обито взяли его за руки, и вскоре один за другим призраки прошлого исчезли, оставляя его одного в сизо-перламутровом пространстве. «Куда вы? Подождите меня! — тянул он к ним руку, но они не появились вновь. — Я так долго ждал нашей встречи, а вы просто исчезаете…» — не успел Какаши и повозмущаться, как окружение поменялось снова. На этот раз он находился в пролеске в сумеречное, переходящее в ночное, время. В стороне мерно трещал костерок, являясь единственным источником света. Вокруг костра с одной стороны стояли булыжники, словно пеньки, приглашающие на них разместиться. Но первым, кого Какаши заметил из своего нового окружения, стал одиноко сидящий к нему спиной мужчина. Его спина показалась Какаши знакомой, и он сразу понял, кто это был. Отец. Стандартный жилет деревни Конохи с красным водоворотом между лопаток. На нем была надета та же одежда, что и… в день смерти. — Какаши? Вот ты значит где заныкался, — произнёс Сакумо. Какаши подошёл к отцу и сел рядом. — Расскажешь свою историю? — Да, но она уж очень длинная и нудная. Потребуется много времени, чтобы всё рассказать. — Да ладно, я не против, — улыбнулся он ему. — Ну тогда слушай, Папа. Его рассказ и вправду оказался длинным, он говорил практически без пауз, поток информации так и лился из него, как из прорвавшейся дамбы. Он ещё никому и никогда не рассказывал свою историю. Не говорил про Рин и Обито; про первую встречу с Тензо, когда тот ещё находился в Корне; про Минато-сенсея и его героическую смерть; про Девятихвостого, напавшего на Коноху; про резню клана Учиха; про команду номер семь: Наруто, Сакуру и Саске. И замыкающим в данном звене оставалась Аюри со своей странной историей. Некоторые подробности Хатаке опустил, чтобы не заморачивать отцу голову. Он никак не мог остановиться, пока в один момент не повисла тишина между ними. Всё это время Сакумо смотрел на него с блаженной улыбкой на лице и внимал каждому слову, периодически оглядывая его взглядом, будто изучая собственного сына, каким он стал. «Интересно, он гордится мной?» — было сложно точно сказать об этом. — Сын Минато — ученика Третьего — значит, теперь Девятихвостый. Хмм… — отец нахмурил брови. — А что насчёт той девочки… как её там, — перебирал в памяти он имена. — Аюри? Какие у неё способности, я так и не понял. — Цунаде-сама, ныне Пятая Хокаге, отказывается мне говорить, либо сама не знает. Третий не хотел, чтобы эта информация распространялась между шиноби. — Ты бы никому не разболтал, я в этом уверен, — Сакумо посмотрел на своего сына, одобрительно улыбнувшись, но это длилось не долго. — Ты думаешь, она послужила ещё одной причиной для раздора между кланами Учиха и Сенджу? — история о вырезанном клане потрясла его до глубины души. — У меня есть много оснований так думать. По приказу Данзо Корень что-то сделал с ней, когда она была ребёнком, что привело в бешенство Учих. Ему было интересно, где сейчас находилась Аюри. Когда они в последний раз виделись, Какаши и не думал больше что-либо делать для неё. Она отвергала помощь в любом виде. «Либо отвергала меня в любом виде», — не специально, но всё же такая мысль периодически всплывала на поверхность. Почему ему становилось обидно? Какая разница, как к нему относятся люди? О нём всю его сознательную жизнь ходили нелицеприятные слухи. Сначала, что с ним невозможно ужиться в команде, потом, что он убил Обито, чтобы заполучить шаринган. И Рин… Как он мог убить её? Как вообще можно убить настолько добрую девушку? Всегда о нём говорили плохо, практически все. Хатаке в некоторой степени презирал людей и их общество, не любил привлекать много внимания к своей персоне, но никак не мог оставить кого-либо в беде. Просто не мог. После разговора с Аюри Какаши чувствовал поток эмоций, которые сменялись одна за другой: возмущение, ярость, отчаяние, вновь возмущение. Но через несколько дней шиноби всё равно появился на пороге Хокаге с просьбой пожалеть девчонку. Ему спокойно не спалось, всё время виделся этот образ съёжившейся девушки на сыром полу у стены, понуро склонившей голову на колени. Цунаде не по-доброму восприняла его просьбу, возмутилась, но Какаши настоял на своём, доказав ей, что от неё будет больше пользы в розыскном отряде, чем заключённой. Пятая не сразу отпустила куноичи, заставив её подумать над своим поведением какое-то время, но в конечном итоге освободила. С тех пор Хатаке не интересовался ей от слова совсем. — Ты переживаешь за неё? — перебил поток размышлений Сакумо. Какаши понял, что отвлёкся от беседы с отцом и, не моргая, наблюдал за языками пламени. Повернувшись к отцу, он вновь заметил улыбку, но довольно странную. Словно Сакумо что-то осознал. Эта поразительная способность Белого Клыка — видеть людей, в особенности, их будущее. Ещё свежи в памяти воспоминания его первого дня в академии, когда Сакумо с точностью предсказал блестящее будущее Гая, как ниндзя, хотя ни одна душа с ним бы не согласилась. Даже он тогда воспринял данную идею вздорной. — Есть такое. — Ты ей об этом так и не сказал? — О чём? Сакумо Хатаке моргнул и ухмыльнулся, словно его слова были очевидны любому, кроме сына. — О своих чувствах, конечно. Сердце пропустило удар, а лицо застыло в непонимающей гримасе. Сам Какаши на такую тему даже и не размышлял, иногда, конечно, замечал, что Аюри каким-то образом частенько наведывалась в его голову, но не в романтическом плане. — О каких? — Не мне тебе рассказывать, — махнул рукой он в ответ. — Эх… жаль. А я хотел внуков. — Она меня младше на 10 лет, — использовал Хатаке свой основной аргумент. — У нас с твоей мамой разница в возрасте тоже не маленькая, — тяжело вздохнул отец. — Но это не помеха, сын. В их семье было не принято говорить о матери. Одна из запретных тем. И словно в подтверждении этого запрета оба замолчали. Слышался только треск костра. — Несчастная судьба у нас Хатаке, — наконец-то произнёс Сакумо. — Вечно умираем молодыми. Хотя твою маму эта участь обошла стороной. — Слушай, пап. Я тут всё спросить у тебя хотел. Почему ты, уважаемый шиноби, Белый Клык Конохи, пошёл против приказов своей деревни и провалил задание ради спасения напарников? Ведь если бы ты бросил их и выполнил задание, никто не стал бы тебя осуждать, и ты бы не превратился в изгоя. А так ты сделал только хуже. — Вот оно что… Ты так сильно переживал из-за моей смерти? — Да… Но знаешь, пап, что бы там кто ни думал, я всегда верил, что ты поступил правильно. Были сомнения, но теперь они растворились бесследно. Ты нарушил приказ ради спасения своих друзей, и я глубоко уважаю это. Сакумо смотрел на Какаши, удивлённо приподняв брови. — Спасибо, сын. Какаши чувствовал, как с его плеч спал тот груз, что он носил годами. Стало легче: вот так высказаться своему самому родному человеку в мире, сказать, что ты его уважаешь. Об этом шиноби мечтал много лет, много долгих лет. И теперь на душе был штиль, всё спокойно и хорошо. Однако идиллия длилась недолго. Хатаке почувствовал, будто его грудную клетку пронзило неизвестным теплом насквозь, а окружение зазвучало странным звуком, схожим с техникой Чидори. На жилете сверкал зеленоватый свет, что пугало. «Я же уже умер. Что может ещё случиться?» — Что это? — не удержался и произнёс вслух. — Похоже твоё время ещё не пришло. У тебя ещё остались неоконченные дела. — Отец? — голос пропитался тоской. Он знал, что покидает его, и не представлял, что сказать. У него на самом деле был ещё ворох тем для обсуждений, которыми хотелось поделиться только с ним, но время поджимало. — Рад, что нам удалось поболтать, — с вселенским пониманием донеслось от Сакумо. — Спасибо, что верил в меня. Теперь я могу покоиться с миром. Обзор на папу становился всё размытее из-за неизвестного изумрудного свечения, пока в один момент и вовсе не пропал. Какаши запоминал каждую чёрточку, каждую морщинку, пересчитал все блики, отражавшиеся от поверхности глаз, и грустную понимающую улыбку, как самое дорогое, что вообще может храниться в его памяти. Возможно отец сказал ему напоследок ещё одну фразу, но всё было как в тумане, и Какаши счёл это за желаемое, которое хотелось сделать действительным. Туман рассеивался, в глаза резанул яркий свет, но отнюдь не зеленоватый, а чистый свет. Доносились голоса, реальность становилась более осязаемой. И вот до него дошло, что яркое свечение — это огромное и ясное голубое небо, поразительной глубины и высоты. Всё произошло в долю секунды, хоть и казалось, что дольше. Хатаке принял сидячую позицию, склонив голову к земле. — Папа! — услышал он взволнованный клич Чоуджи. — Ты ожил, Какаши? — следом поинтересовался Акимичи Чоза, подбежав и уставившись сверху. — Как же так… — Слава тебе Господи, — Чоуджи давился горючими слезами, вытирал их настырно рукавами, но они продолжали заливать ему лицо. — Я так рад, Какаши-сенсеей! — Сейчас объясню, как обстоят дела, — продекламировал третий незнакомый голос. Краем глаза Хатаке заметил огромного белого слизняка с голубой полоской сверху, что напоминала цвет моря. «Призывное животное Пятой?» Шиноби медленно повернулся к ней лицом. Она поведала ему о том, что Пейн уничтожил Коноху подчистую и что настоящего Пейна победил Наруто и что как в самый последний знак искупления им вернули жизни. И много всего, детальных подробностей он ожидал услышать от самого Наруто, но как хотелось обратно к костру, поговорить с отцом… Осмотревшись, Какаши пришёл в неописуемый ужас: везде валялись арматуры, гравий, вырванные с корнем деревья, погнутые крыши, булыжники всевозможных размеров, а сколько в воздухе витало пылищи и не описать. В центре когда-то-города зияла дыра, словно поле или арена. Вокруг остальные шиноби в слезах помогали друг другу прийти в себя, кто-то сидел, как он сам, смотря в пустоту перед собой и плохо осознавая происходящее. И не верилось, что сейчас Коноха выглядит именно так. Отговорив семейство Акимичи от лишней помощи и суеты, Хатаке поднялся с места. Ощущал он себя паршиво, словно по нему проехался один из этих разрушенных домов и придавил. Его путь лежал в лес за пределы деревни. Там ему встретился Наруто, устало передвигавший ноги и упиравшийся в ствол дерева для опоры. Мальчишка уже почти свалился намертво на землю, но Какаши подставил ему крепкую спину. — Отлично справился. — Какаши-сенсей. — Можешь расслабиться, — заверил он его. Наруто по-детски обхватил его руками и прижал голову к плечу, как ленивый кот. Хатаке считал за честь нести на себе героя, защитника Конохи и просто человека с большой буквы. Удзумаки был самым добрым из всех, кто встречался на его пути, абсолютно бескорыстный, честный и открытый, готовый защищать дорогих ему людей и бьющийся до потери пульса. Таким Наруто будет всегда, а Какаши испытывал раздутую гордость за то, что когда-то учил такого оболтуса. «Эх… как давно это было…» Сейчас Наруто, если даже сильно постараться, не узнать. Особенно к нему изменилось отношение горожан. Хатаке с умиротворённым выражением лица наблюдал, как того с восторгом подкидывают в воздух. В груди закралось сомнение, будто чего-то не хватает, или быть может кого-то. Радость ощущалась не в полной мере. Среди незнакомых лиц он пытался выловить знакомое веснушчатое, но не получалось. «Может на миссии?» Не кстати вспомнились намёки отца на несуществующую химию между ним и Аюри, во что он не верил. «Мне просто нужно…» Нужно что? — насмешливый голос внутри. «… просто нужно знать, что с ней всё в порядке». Неубедительно — вторая мерзкая личность, которая всегда в лоб ему выдавала потаённые «настоящие мысли» цинично вклинилась в размышления. Ему хотелось прикрикнуть на неё, личность внутри, чтобы вела себя потише и не возникала. Всеобщее празднование победы как-то проходило отдельно от сына Белого Клыка. Люди превратились в заблюреные пятна, которые не фокусировались в объективе радужек-линз. Сознание погрузилось в воспоминания. Аюри смешно спала в спальнике, ну как сказать точнее — торчали лишь кусочек лба и беспорядочно разбросанные волосы. Всегда казалось, что в одно из таких ранних подъемов он обнаружит хладный труп вместо куноичи, так она уходила с носом в объятия тепла, могла же задохнуться. Знал, что мерзлявая и не переносит морозящие ночи, жаловалась на сырость и холод, исходившие от земли. Из-за этого они часто засыпали на деревьях. Покапризничать любит, а поговорить на отвлеченные темы нет. Становилась как ёж, топорща острые иголки, покритикуй её. Невозможно. Хотела уничтожить взглядом, хоть и изображала вежливость. Иногда сидела у случайного водоёма, приводя в порядок грязные вещи, и вслух ругала Какаши почем зря, отчитывала, как мальчишку, а частенько передразнивала, запоминая особенные для неё неприятные слова произнесённые им. А Хатаке следил из-за угла, выслушивал, одновременно злясь и при этом сдерживая смех. У неё странная привычка озвучивать мысли или, когда одна, читать вслух. В ней было столько забавных вещей, что невольно на его губах расцвела улыбка. «Наверно до сих пор мнит себя великим обманщиком, а у самой в глазах начерчены абсолютно все эмоции и чистая правда. Дурочка» — последнее слово в голове прозвучало даже с нежностью и лаской. Дурак — полурыкнул-полупоиздевался двуликий внутренний судья. «Сам дурак» — приструнил это Какаши. Иногда Аюри делала растяжку, разминала мышцы, если на миссиях приходилось долго оставаться на одном месте или ждать в засаде. В такие моменты Хатаке старался не смотреть в ее сторону, подавляя в себе не совсем приличные инстинкты. Внутренний эстет затихал в такие моменты, удовлетворённо мурлыкая, если Какаши всё же решал не отводить взгляд, а смотрел — но так, осторожно, чтобы не видно. Аюри не претендовала на роль самой красивой женщины, что ему приходилось созерцать, но когда её тело двигалось, менялась и перспектива, под которой Какаши её воспринимал. Пластичная, элегантная, от чего на душе разливалась приятная вязкая патока. Она лилась медленно и растекалась, покрывая слой за слоем все болячки, что имелись, заделывала сквозные дыры. Под таким воздействием мир казался спокойнее, размереннее… — Какаши-семпай! — вырвала из сладких размышлений какая-то назойливая муха напротив. Приглядевшись, Хатаке признал в ней Тензо. — Ты что это улыбаешься? Явное презрение. Тензо не мог поверить такой странности и рассматривал с интересом, словно видел впервые. — Да, так… Думал, какой дурак на меня пялится, — съязвил и улыбнулся шире. — Мне понадобится твоя помощь, — пропустил Тензо шутку мимо ушей, посерьёзнев от чего-то. — Аюри пропала.