*Какаши*
Четвертая мировая война
Их взгляды зафиксировались друг на друге, но Какаши с трудом узнавал в Обито некогда своего товарища по команде, и дело не в том, что они уже далеко не дети. — Наруто, разберись тут сам! — Какаши-сенсей! Это их разборки, не Наруто, это он должен покончить с Учихой, это он должен поставить точку в их истории и закончить войну. Не Наруто. Какаши оставалось лишь надеяться на то, что они справятся без него. Пространственно-временная техника перенесла двух шиноби в другое измерение с помощью Камуи. Их отбросило друг от друга сразу же после перемещения. Какаши сориентировался первым и бросился вперёд. — Райкири! — ладонь покрыл электрический заряд, стрекочущий, как вышедший из строя щиток. У Обито застыло удивление на лице, он не поднялся, лишь напряжённо взирал за происходящим.~••~
— Эй-эй, вы когда-нибудь прекратите? Вы же одна команда, так ведь? — молодая куноичи бессильно подняла руки, улыбаясь смущенной улыбкой, однако ее брови были сведены в недовольстве. — А что сегодня? — открыл рот в непонимании мальчишка с растрёпанными чёрными космами. — Да-да, сегодня... — Рин, всё ещё смущаясь и стремясь урегулировать новообразовавшийся конфликт, поднесла руку к лицу. Их идиллию нарушил третий голос, наполненный презрением и неприятием: — Это очень важный для меня день. Рин, ты слишком мягка к Обито.~••~
— Я Учиха Обито из клана Учиха! Я превзойду тебя!! — мальчишка победоносно вскинул кулак, а потом опустил и с полной уверенностью в себе зыркнул на Хатаке: — Как только пробудится мой шаринган!! — Клан Учиха — лучшие из лучших, так? Вернее я так думал раньше, но... — Что?!~••~
— Какаши серьезно ранен, возвращаемся в лагерь, — Жёлтая Молния Конохи звучал непреклонно. — Я в порядке! — Что значит в порядке?! Ты наплевал на приказы сенсея, да ещё и сам чуть не погиб!! — слёзы застыли у Обито на глазах, которые он бы в жизни не признал. — Перед тобой я оправдываться не собираюсь! Перед трусом и нытиком из "сильнейшего клана Учиха"!~••~
— Проклятье! — Обито, оставь их! — Что?! — резко развернулся он, глаза огромные от безумия, а рот искажён гримасой. — Что ты несёшь?! — Да... А ты не понимаешь? — ему нужно мыслить за команду, нужно просчитывать ходы наперёд, этому болвану не понять. — Мы с тобой идём дальше. — А Рин? А как же Рин? — в его глазах неверие, ужас, плаксивый Учиха не мог поверить собственным ушам, а Хатаке это лишь раздражало.~••~
— Это куда важнее задания! Мы должны спасти Рин!~••~
— Рин... Рин подарила тебе аптечку, потому что беспокоилась за тебя. Она даже вшила в неё амулет.~••~
— Эмоции — всего лишь ненужный багаж. — Ты что, серьезно? Ты действительно так считаешь?~••~
— Да, тех, кто нарушает законы мира ниндзя... часто называют ничтожествами, но... Те, кто не заботится о своих товарищах, они куда хуже.~••~
— Всё ещё не можешь заставить себя нанести решающий удар? Пальцы Хатаке находились в каких-то сантиметрах от лица Обито. Он решил напасть первым, чтобы... чтобы застыть перед лежащим на полу памятником прошлому. Памятником человеку, которым он восхищался все эти годы. Картинки прошедших событий проносились перед глазами. Воспоминания, проигрываемые им каждый день, зароились в голове и ожили, причиняя острую боль. Мучительнее обычной. Перед ним Обито. Неужели это тот сердобольный мальчик, до беспамятства влюблённый в Рин, который не мог пройти мимо бабушки и не помочь, неужели это он? Тот, кто убил сотни людей. Тот, кто объявил Четвертую Мировую. Тот, кто стоял во главе самой опасной организации в мире — Акацки. Что с этим миром не так?***
— Рин была... Она была для меня единственной радостью в моей жизни... лучом света... Ослабший мужчина, потерявший всякую надежду в нашем мире, наконец-то произнёс искренние слова. Однако Хатаке от них стало лишь больнее, хотя почему? Почему ему больно? Потому что он всегда знал об этом? Если Рин и была лучом для Обито, то Обито для Рин — опорой. Подсвечником, в котором лучу было комфортно существовать. И если Рин — луч надежды для Обито, а Обито — опора и "подсвечник" для Рин, то Какаши — оставленный в темноте путник. Без подсвечника и без луча надежды в вечной дороге под ночным беззвёздным небом. В вечных муках совести. Без просветлений на горизонте. Без них. — И после того, как я потерял её, мир перестал быть прежним. Мой мир погрузился в недры ада и непроглядную тьму. Без Рин и друг друга они блуждали в ночи, по длинным коридорам ада. Хатаке не ожидал, что... они испытывают одинаковую боль, носят на спинах бремя существования. Как многого он не знал. — Я не убил девчонку, потому что она могла быть лучом света для тебя, как для меня была Рин, — уголки губ приподнялись. — Можешь меня ненавидеть сколько угодно, но я не смог бы поступить с тобой так.***
Сакура лежала без сознания, прислонившись головой к булыжнику. Саске довёл бедную девочку до нервного истощения и отрубил с помощью гендзюцу, прервав признание в любви. Интересно, существовала в нём хоть капелька любви к ней? К такой девушке, чьё сердце было готово принять его со всеми минусами и грехами. Хатаке сомневался в этом. Но он не сомневался в любви Харуно к Учихе, однако не понимал: как можно так сильно кого-то любить? Настолько, что все разумные доводы ослеплялись подобным тёплым и бездонным чувством. Страшно представить, что с людьми творит любовь и на что она их толкает. Иногда Какаши благодарил судьбу за отсутствие жгучей страсти к другому человеку, за то, что у него ни от кого не ехала крыша, и ни одна женщина в мире не способна свести его с ума. Он всегда остаётся верен собственным принципам. Однако как только молодой мужчина пришёл к данному выводу, его нутро стало противиться, будто учуяло ложь. Перечитанные им и зачитанные до дыр романы: от легкой эротики до откровенной порнушки — свидетельствовали явно о другом. Он желает потерять голову от женщины и влюбиться по уши, но... Никогда себе такого не позволит. Да и, на самом деле, никто из девушек так сильно не цеплял интерес. Хатаке протёр лоб рукавом ободранной кофты. «Как глупо. Я сейчас не о том думаю». За мыслительным процессом шиноби не сразу заметил, когда Сакура успела широко распахнуть глаза, а когда заметил, то не знал, сколько уже прошло с того момента. — Очнулась? — Уже... вечер? — девушка посмотрела на предзакатное небо, а потом, будто наконец отбросив остатки гендзюцу, вскинула голову. — Что с Наруто и Саске-куном? — Сражаются насмерть, вероятнее всего. Чтоб в финальной битве расставить все точки над I раз и навсегда, — честнее некуда ответил пепельноволосый шиноби. По взгляду бывшей ученицы стало понятно, что другого ответа она и не ждала. Хатаке помог ей подняться и вместе они на нетвердых ногах пошли... смотреть на результаты финального сражения Наруто и Саске. Двух друзей-врагов. Нервы пошаливали. И... если бы ему представился выбор, то он бы хотел в конечном итоге, чтобы выжил Наруто. Как бы стыдно за подобные мысли ни было. Из того, что ему довелось увидеть, Саске окончательно ослепила ненависть. Поглотила живьём и сожрала всё то светлое, что было внутри. Он упивался ненавистью, он купался в ненависти. Он стал сутью ненависти. Даже если она приносила лишь дикие страдания, разрушала душу. Да... таковы Учихи. Все до единого. Даже те, которые не обладали шаринганом и жили под другой фамилией. «Аюри... надеюсь, с тобой всё хорошо». Он знал, в черепной коробке этой девицы сидел такой же паразит, как и у Саске. Который отравлял рассудок. Её мотивы были для него не ясны, в отличие от бывшего ученика. Но там явно крылось что-то недоброе. И ведь не было в ней больше ничего от Учихи, кроме паразитирующей внутренней злобы и фамилии. Но... что-то его однозначно… цепляло? В Аюри было много очарования, прячущегося за миллионами замков, но, как и любое неизведанное и вызывающее сильный эмоциональный отклик, его отталкивало то, что он, блин, думает о ней в данную минуту, когда жизнь его учеников висит на нитке, когда Сакура почти лишилась жизни, когда он сам чуть не умер. А он думает о ней... В тот вечер, — когда она пришла в себя, в разрушенной до основания деревне, после того, как он волей случая нашёл её у обрыва, потому что не мог уснуть и сновал по округе, — Аюри посмотрела на него прямым взглядом, поймала его в капкан. Она не любит долгий зрительный контакт, поэтому он оцепенел, принимая всю важность этого момента. Ему показалось, что между ними произошёл первый контакт, когда никто не пытался прикрыть душу обидами, злостью, смирением, отчужденностью или шутками. Первый оголенный контакт импульсов. Слова не требовались для понимания. Вся тяжесть, которую она испытывала до того, как повернуться, испарилась. Возможно, виновата ярко разыгравшаяся фантазия, однако его не покидало чувство, будто Аюри старалась о нём заботиться, непременно, в собственной пассивно-агрессивной или отстраненной манере. И… как ей показать, что он о ней заботится в ответ? Она должна знать, но… Страшно. Необъяснимо страшно, что она узнает. «Опять не о том думаю». Тем временем они с Сакурой доковыляли до места битвы. Почему это всегда должен быть обрыв? Не важно.. Результатом сражения стало.. примирение. Хатаке со странным облегчением взирал на воссоединившуюся троицу непутёвых детей, которых он когда-то тренировал. Губы самостоятельно расплылись в улыбке. — Наконец-то они вернулись, — рука по старой привычке натянула протектор на один глаз, хоть шаринганом он больше и не владел.*Аюри*
Аюри отошла ото сна гендзюцу, созданного с помощью глаз с ринеганом, как ей стало известно чуть позже, и осознала, что с начала войны уже прошли сутки. Вечерние сумерки окутали пустырь, на котором происходило сражение. Лица окружающих светились неподдельной радостью, на некоторых застыла маска скорби, а у кого-то необъяснимым образом удалось совместить несовместимые эмоции. Аюри не знала, что чувствует в данный момент, внутри было подозрительно пусто и напряжённо. Она не знала, выжил ли Тензо, Какаши, удалось ли Наруто повергнуть всех врагов. Как только девушка вышла из легкого ступора, то поднялась на ватных ногах и побежала вдоль рядов из очнувшихся шиноби в поиске знакомых лиц. Когда уродливое растение схватило её в свои лапы и заточило в своеобразный кокон, куноичи помогала ниндзя-медику с раненым в ногу человеком. Она обрабатывала глубокий порез, поэтому на ладонях осталась запёкшаяся кровь. Удостоверившись, что ему оказали квалифицированную помощь и что в ней больше не нуждались, Аюри продолжила рыскать среди выживших. Её глаза отыскали в толпе практически всех друзей Наруто, кроме Сакуры и самого Наруто, что напрягало, но Тензо нигде не было. И вот, когда девушка уже практически отчаялась, вдалеке ото всех она распознала знакомую фигуру. Мужчина стоял к ней спиной и задумчиво разглядывал поле битвы. Аюри, спотыкаясь, подбежала к нему, за несколько метров резко остановилась с шаркающим звуком от подошв. Что-то мешало ей подойти ближе — какой-то неописуемый страх и нелепая неловкость. Аюри не представляла, как начать разговор и стоит ли. Последний раз, когда они виделись и общались, был в палатке. Он тогда её оставил одну. Собравшись с духом, куноичи сжала и разжала кулаки. — Тензо, — голос дрогнул и прозвучал жалобно. Мужчина не повернулся к ней и не ответил, ей хотелось сделать ещё небольшой шаг к нему, но ноги будто пригвоздило к земле. Тензо не источал эйфорический восторг от победы, даже наоборот — подозрительное спокойствие. Игнорирование раздражало. — Тензо... ты ранен? Всё в порядке? — шаг к нему. — Ты меня слышишь? Ответь, я переживаю. — Не беспокойся обо мне. Я... — повернувшись лицом, шиноби взглянул на неё как-то сквозь, будто не замечая, это больно укололо. — Я хотел побыть один, если ты не возражаешь. — Возражаю. На его губах появилась грустная улыбка, которой ей никогда не доводилось видеть у него. — Ты как обычно сама бестактность, Аюри, — его взгляд упал на землю, задумчивость и вселенская грусть так очевидно отражались в карих глазах. — Я не понимаю тебя. Всё закончилось, никто не сражается. Что не так? — она боялась узнать, что кто-то умер, и максимально старалась избежать эту тему, но его молчание лишь выжигало дыру в грудной клетке. Ей страшно то, что за ним кроется. — Не пойми меня неправильно. Я рад, что всё закончилось. Мне действительно важно побыть одному, — теперь в нём прослеживалась строгость и решимость. — Ты не хочешь меня видеть? — она ощущала, как брови свелись к переносице и как слезные каналы наполнились. — Пойми, не всё вращается вокруг тебя, и я тоже. Есть моменты, когда мне необходимо уединение, Аюри. На его лице неподдельно читалась боль, тщательно им скрываемая, но не достаточно тщательно для неё. Девушка уже набрала в лёгкие воздух, но остановилась, еле шевельнув губами, и сдулась, словно шарик. Как было упомянуто ранее человеком перед ней, тактичность ей не знакома и близко. — Ты расстроен. — Нет, я.. — прозвучал тяжёлый вздох, у него не получилось скрыть эмоции. — Да, я расстроен, что был бесполезен в этой войне, — злость, которую он всегда направлял только на себя, не ускользнула от слуха девушки, как и общее подавленное настроение. — Я мало чем помогла здесь тоже. Ты не выбирал плен, Тензо. Иначе ты бы- — Пожалуйста, — мужчина сложил руки накрест, подперев ладонями предплечья, — не продолжай. Давай поговорим позже. Всё обсудим, но не в данный момент. — Договорились, — Аюри приготовилась отступить назад, но остановилась. — И ещё... Я рада видеть, что с тобой всё в порядке. Слова от него были излишни, она развернулась и бодрым темпом удалилась, не позволив себе услышать нечто подобное в свой адрес. Ей хотелось обнять его и даже немного поплакать от переполнявших противоречивых чувств, сказать, как она рада, что всё закончилось и что они могут забыть про Акацки, про войну, и наговорить ещё кучу глупостей, а лучше молча постоять в обнимку, прижимаясь друг к другу. Но... очевидно, это не то, что вертелось у него на уме. «Нет, я сейчас не расплачусь, — однако произошло нечто противоположное: слёзы радости и грусти потекли по щекам. Аюри наконец-то остановилась, задрала голову к небу и принялась растирать лицо ладонями, размазывая соленую воду, застилавшую обзор: — Всё закончилось, почему тогда я рыдаю?» В такой суете никто не замечал её, люди слишком сконцентрировались на поиске товарищей, а у неё... у неё их не имелось, кажется... — Чего ревёшь? Аюри шмыгнула носом и вытерла рукавом для надежности, прежде чем посмотреть на кое кого определенного, так иногда "вовремя" появлявшегося. Акиро состроил отвращённую гримасу. — Только не говори мне, что ты только что размазала сопли по мордахе. Фу! — мерзавец высунул язык, будто в попытке остановить рвотный позыв. — И я рада видеть тебя целым и невредимым, Акиро... — Ну, почти целым и почти невредимым, — Аюри окинула его с ног до головы и остановились на плече, из него явно недавно торчал кунай, и кофта вся закровилась. От молодого парня не скрылось её открытие: — Пф, царапина. — Я могу обработать рану. — Я же сказал: царапина. Ерунда, — Акиро показушно размял бицепс, немного скривившись, когда задел рану. — Не надо плакать по мне. — Я не.. — первые признаки злости стали проявляться в Аюри: глаз задёргался, а кулаки сжались. — Я не буду никогда плакать по тебе! — Эй-эй-эй! Остынь, крошка. Лучше реви, но не ори. Уши закладывает! — Кто из нас орёт? Я?! — Дай-ка подумать, — молодой шиноби подпер подбородок указательным пальцем и задумчиво свёл брови, а потом щелкнул и показал на девушку. — Да, ты! — Ты орёшь! Этот засранец даже не скрывал свой довольный вид от выведения людей до нервных срывов. Ох, нет, Аюри далеко не первая жертва и не последняя. — Вы оба довольно шумные. Аюри вздрогнула и чуть не икнула от испуга. Её поза, недавно вся всклокоченная и напряженная, превратилась резко во что-то ватное и нестойкое. Этот голос... Зрительный контакт с Акиро оборвался. Медленно повернув голову на звук, куноичи остолбенела и завороженно посмотрела на подошедшего человека. На нём застыла многолетняя усталость, которая особенно выдавалась после войны, жилет прочертили две крестообразные раны, а глаза... стали одинакового цвета — цвета ночной бури и штормовых завихрений. — Какаши! Человек съежился, воровато обернувшись назад, и приложил палец к губам. — Тсс.. Если меня заметят, продохнуть не дадут. Сбежать от коллег-шиноби не просто как бы. — Ч-что? «От кого ему здесь нужно бегать?» Мужчина виновато улыбнулся, как умел лишь он, когда попадал в неловкие ситуации или ему было за кого-то стыдно (за неё, например). — О чём спорите? «Вообще-то уводить разговор в совершенно другое русло — это моя тема», — внутренне возмущалась девушка, понимая, что её приёмы используют против неё же. — Ни о чём! Мы громко радуемся победе! — глупый смешок и отрицательный взмах рук "спасли" ситуацию. — Мы спорим, будет ли она по мне плакать или нет. — Болван! — красные пятна покрыли лицо. — Говорю же: нет! — Да, да, — довольно зыркнув на Риюдзаки, Акиро посерьёзнел и протянул широкую ладонь сыну Белого Клыка. — Яманака Акиро. Хатаке оценивающе смерил его с головы до ног в долю секунды и протянул руку. — Хатаке Какаши. — Нет нужды представляться. Челюсть чуть не пробила землю от возмущения. Быть настолько бесцеремонным, бестактным, самому-себе-на-уме? Перебор... — Так что скажешь? — Акиро, не приставай к людям с дурацкими расспросами! Уголки губ Какаши слегка приподнялись. — Скажу одно: доводить девочек до слёз нельзя. Это ставит под сомнение твоё мужское начало. Аюри на пару мгновений перестала злиться. Это что, философия? Ребус? Вот любитель говорить загадками. Опять одна из них... — Нет, ты не так понял, я имел в виду если я умру- — Хватит, — обратилась она к Акиро, а потом посмотрела на другого участника занимательной беседы. — Прости, Какаши, он ненарочно. Тебе полагается отдых после битвы, я помогу поставить палатку, — и смиренно поклонилась, чего не делала очень давно с ним. — Живи без "если" или не бери на себя ответственность, — Хатаке хоть и одарил Аюри внимательным взглядом, пока она перед ним оправдывалась, но пропустил её речь мимо ушей, напрямую обращаясь к Акиро. Между мужчинами сгустилась недобрая аура. Неприязнь Яманака читалась жирным курсивом. — Неординарный ответ от неординарного шиноби. Сочту за честь принять к сведению, — на прощание Акиро слегка наклонил голову и был таков. Риюдзаки проводила его взглядом, прежде чем вернуться к оставшемуся человеку, который... успел сделать пару неторопливых шагов от неё. — Какаши, стой! — подбежала к нему. — Он правда не виноват. Он глупый немного и.. я не знаю.. я ещё раз за него извиняюсь. — Не бери в голову, Аюри. — Правда? — Какаши-сан! Аюри практически взвизгнула от неожиданности, но вовремя прикусила язык, перед ними остановилась смешная девочка с двумя пучками и привлекательными живыми глазами. — Да, Тен-тен. Я как раз тебя искал. — Какаши-сан, сегодня мы остаёмся здесь, слишком поздно для долгой дороги до деревни. Есть небольшой отряд, который всё же пойдёт обратно до Конохи в целях безопасности, но вы устали и вот, — Тен-тен, как её очевидно звали, всучила им свёрток из ткани и, не тратя на них лишнее время, побежала по своим делам. — Потом занесу спальник, сейчас некогда, простите. — Что это? — Палатка, — констатировал факт мужчина с каким-то отречением. — А, но... мне нужна тоже... — Аюри сникла, пытаясь понять, куда примкнуть на надвигающуюся ночь, пока Хатаке принялся разворачивать на земле свёрток. — Не беспокойся, я пущу тебя погреться к себе. На улице не останешься. Аюри попыталась возразить, но вместо этого запыхтела, произнеся парочку нечленораздельных звуков. «Погреться к себе?!» — Шучу, — его смеющиеся глаза явно над ней издевались. — К себе не пущу, но могу одолжить тебе Булла. Будете вместе пускать слюни под луной. — К-кого? Пускать слюни? — У тебя отвратительная привычка переспрашивать, будто ты не расслышала, — проворчал мужчина и просунул металлическую стойку в ткань. — Я уже молчу про твоё обещание мне помочь поставить палатку. — А, точно! — Аюри пришла в движение и взяла в ладонь другую палку с противоположного конца. — И я не пускаю слюни. — При всём уважении, пускаешь. Может, не так обильно, как Булл, но тем не менее. Перед мысленным взором предстала картинка с огроменным мастифов шоколадного цвета; толстые нити склизкой жижи свисают с краев морды. Это заставило внутренне поёжиться. — Нет, никто не жаловался раньше, — воткнула она штырь в землю. — Ты просто во сне им угрожала, они и побоялись. — Аа?? — Ты разговариваешь, когда спишь, и пускаешь слюни. Наконец-то я тебе об этом сказал, даже легче стало, — они вместе подняли небольшую палатку, которая скрыла их лица и возмущение Аюри. — И что же я такого говорю? — ладони вспотели, и сердце гулко забилось в груди. — В основном, задаёшь вопросы. Иногда произносишь имена. — Чьи? — девушка взглотнула подступивший к горлу комок. Хатаке забил последний колышек и встал поодаль, поставив руки в боки, чтобы как следует рассмотреть получившееся. — Зовёшь Булла, чтобы он составил тебе компанию на ночь. — Когда это я такое делала? — и вновь сарказм ударил по ней молотом. — Можешь начинать прямо сейчас, — напоследок вставил Какаши и скрылся внутри палатки. «Разве я настолько его раздражаю, что он готов спать без спальника на холодном полу?» — С Буллом лучше, чем с тобой, — пробубнила она себе под нос недовольно. — Я не пускаю слюни и не храплю, так что спорный вопрос, Аюри, — от его чуткого слуха не ускользнул её подкол. — Ха-ха, очень смешно. Ты просто не человек, поэтому спишь идеально, — куноичи нервно затопала подальше от палатки. — Не только сплю, — донеслось издалека. Дважды повторять ошибки Аюри по возможности старалась избегать, поэтому позволила ехидному ответу прозвучать лишь в черепушке: «Разве что идеально зудишь. Даже не отрицает, что не человек!» В этот раз Аюри занесла уверенно ногу, чтобы уйти, куда глаза глядят, но воспоминание про уродливые и глубокие раны на груди Какаши заставили поставить ногу обратно. — Какаши... у тебя порезы на груди. — Я знаю. — Я могу их обработать. Конечно ты можешь попросить призывных псов зализать твои раны, но обладающие разумом собаки заставят тебя передумать, — Аюри всё же не удержалась и съязвила. Появилось желание ударить себя по рту. Будто увидев её замешательство воочию, Какаши тихо и коротко посмеялся хриплым голосом. — Спасибо за подробный совет. Собачья слюна и вправду живительна... — какое-то время мужчина воздерживался от лишних слов, Аюри была уверена, что между ними сейчас повисло предложение и что ей рано уходить. Хатаке вновь изрёк: — Аюри, Шизуне знает, где меня искать. Прошу, отдохни перед длительной дорогой. Ей резко взгрустнулось. Появилось ощущение, что её грамотно отшили, хотя вроде бы ничего из ряда вон выходящего не сказали, а даже наоборот — поблагодарили. — Хорошо, — сказала она и отошла от палатки. Не пристало ещё бегать с уговорами за взрослым мужчиной.***
Ей не было известно, куда идти. Все суетились и бегали, кто-то собирался в кучки и пересказывал в красках события битвы. Иногда девушка останавливалась, чтобы послушать, однако немного погодя уши уловили какой-то нонсенс. — Короче, я такой Хокаге, ну допустим, шестой. На деревню нападает банда тех в чёрных плащах с кровавыми облаками. Ну я и победил одного патлатого, а все остальные разбежались. Мира тогда меня даже заметила. Прикинь, вот это картина... Опять хочу прочувствовать всё, обратно попасть. А что у тебя было? Его друг, до этого внимательно прислушивающийся, поперхнулся и покраснел. — Да так... ничего. — Не ссы ты. Вижу же — что-то сочное. — Ну... Ладно, — парень откашлялся. — Мира пришла посмотреть на мое новоизобретенное джитсу и- — Мира?! Ты совсем?! — глаза некогда самодовольного шиноби налились кровью, он опасно наклонился к своему уже оппоненту в делах, так сказать, любовных. — Да, Мира! На ней не написано, что она твоя! — Аа??! Аюри решила не слушать дальше петушиную брань, или как её поприличнее назвать. У неё оставалось всего два вопроса: 1. Что они там курят? 2. Кто такая Мира?***
Ночная прохлада окутала разбившийся лагерь из шиноби, то тут то там загорались костерки, в округе царила атмосфера горького праздника, в котором тебе вроде бы радостно, но и одновременно горестно. Аюри было искренне жаль друзей Наруто, родители и родственники которых оказались в отделе допросов в Конохе. В памяти ярко отпечаталось лицо Иноичи-сана, в особенности, его доброта к ней, поэтому когда она встретила по случайности Яманака Ино, то выразила свои соболезнования. Как ни крути её голова поворачивалась в сторону одинокой палатки на отшибе. Даже когда с ней вновь заговорил Акиро, когда ей встретились ещё какие-то знакомые люди, мысли об одиноком герое войны не покидали её. Тензо с ней общаться не желал, и ей из вредности не хотелось его искать. Ноги сами увели её от многолюдного места, и вот она нашла себя, вглядывающуюся вдаль. «А что сейчас? — этот вопрос впервые за долгое время посетил её голову, дождавшись своего часа, когда чехарда из событий закончится. — Кто-нибудь, подскажите мне, что делать дальше?» Вселенная вместо ответа послала ей Шизуне. Молодая куноичи несла в одной руке мазь, бинты и перекись, в другой ведро с водой, стремительно приближаясь к месту Хатаке. Аюри не успела подумать, а уже побежала за ней, преграждая путь. Может быть, Акиро заразил её непроходимой наглостью? — Шизуне-сан, ты куда-то спешишь? Шизуне чуть не расплескала воду, вид у неё был замученный, но во взгляде мелькало что-то подозрительно похожее на блеск. — Аюри-чан, я иду к Какаши-сану, чтобы обработать раны, всё никак не могла его найти в этой суете, а он как обычно исчез- — Я могу помочь! — энтузиазм беспричинно зашкаливал. Ей за каким-то лесом нужно его увидеть под любым предлогом. Вот только почему? — Я.. но.. Я могу сама. — Шизуне-сан! Вы нам срочно нужны! — крикнул издалека неизвестный шиноби. — Опять? Что случилось? — Цунаде-сама просит вас. Говорит, срочно. Она немного помялась на месте в нерешительности, очевидно не желая уходить. Аюри пришла ей на помощь. — Шизуне-сан, я окажу первую помощь. Я умею. А ты потом займёшься основным лечением, хорошо? «Зачем я это делаю? Чего добиваюсь?» — Я вернусь через двадцать минут, — она кинула на неё последний взгляд с недоверием, прежде чем всучить ведро и другие принадлежности. — Я буду ждать! — крикнула вдогонку. «Не буду». Оставалось самое главное — дойти до палатки. Этот момент она не продумала: о чём ей говорить с ним, пока обрабатывает раны? «Почему я сначала делаю, а потом думаю?» Возле самого входа пришлось остановиться. А вдруг там кто-то есть ещё, помимо него? Не будет ли это странно, если не медик придёт его лечить? Выдохнув, Аюри зашла внутрь. И после того, как зашла, вспомнила, что нужно было спросить разрешение.*Какаши*
Ему нужно было уйти. Подальше от людей, не важно куда. Уйти, убежать, скрыться, исчезнуть. Так паршиво. Война закончилась, они выиграли, но... паршиво на душе. Сколько людей погибло, но... это не то, от чего он бежит. А бежит он практически всю жизнь. Бег по кругу, который возвращает в исходную точку. Сейчас у него появилось ощущение, что ему удалось вырваться за его пределы, разорвать привычный круг, но... лишь чтобы вляпаться в круг побольше, который проходил ещё труднее. Хатаке выбрался за пределы лагеря с ранеными и выжившими в войне. Впереди лежала пустынная равнина и бескрайние просторы ночного беззвездного неба, полная луна светила ярко, освещая путь. Адреналин в крови подскочил и вот мужчина практически бежал, не позволяя мыслям рождаться в голове. Бежал до колик в глотке, до ломоты в боку, а мысли удержать не получалось. Лица товарищей стояли перед глазами, поэтому дороги различить у него не получалось. Шаги затихли, дыхание стало приходить в норму, потому что впереди показался обрыв, до конца Хатаке медленно добрел и остановился. Некуда больше бежать. Тупик. Он с надеждой взирал на горизонт, до рассвета не так далеко. В груди кто-то будто натянул оголенный провод, который сжимался вокруг сердечной мышцы, а в горле заклокотало. «Почему я не могу их отпустить?» — он задавал себе этот вопрос до неприличия часто. Может потому, что в памяти ещё свежи воспоминания о том, какую нелепую лыбу давил мальчуган в тридцать два зуба, когда видел девчонку, о которой мечтал? Может потому, что её глаза, внимательно следившие за каждым движением Хатаке с обожанием, которое не мог получить влюблённый в неё мальчуган, встречались ему у других девчонок и по сей день? Может потому, что ему хотелось видеть в них её взгляд? Может потому, что тогда так и не смог выразить Обито, как дорога ему их дружба? Или может потому, что на его руках осталась кровь? Да... именно так. В кошмарах её лилось через край, он в ней задыхался, она перекрывала дыхательные пути и забивала рецепторы железным запахом. А по утрам руки не отмывались, тело не отмывалось, час-другой не решали эту проблему. — Ты, Какаши, опора для молодого поколения и не можешь умирать. «Тебе удобно так говорить, Обито! Ведь ты и Рин... больше не здесь», — Хатаке приподнял голову, на горизонте забрезжил рассвет, и ровно так же, как мало-помалу лучи восходящего солнца стали прорезать небо, по лицу видевшего жизнь во всех мерзких образах мужчины покатились слёзы. Очень нерасторопно, сначала одна скупая слезинка, потом вторая. Чем ярче становилось вокруг, тем острее боль придавливала внутренности и дарила странное душевное освобождение. Они никогда не смогут увидеть рассвет, он слишком давно живёт не своей жизнью, а их. Живёт прошлым. А сейчас его кошмар закончился, пришёл новый день, но... Почему же так плохо и... хорошо одновременно? Такое ощущение, что... Какаши подошёл ещё ближе к краю. Сколько раз он мог вот так сорваться с метафорического края, который граничил с сознательным и бессознательным миром? С миром логики и миром чувств. Внизу виднелись песочные каменные глыбы, которые спрятались в синей предрассветной дымке, рождаемой густой тенью. Мужчина занёс ногу над пропастью. Что если он давно в своей голове в неё шагнул? И поэтому до него не доставали лучи солнца — человеческие эмоции, что грели душу. Почему он всегда ощущал себя живым трупом, лишь способным наблюдать за переживаниями остальных? Шиноби прекрасно понимал, что не шагнёт вперёд. Один шаг вперёд и километр вниз. Как применимо к жизни. Рин сейчас бы подбежала и дернула за руку... Отругала, сказала бы, что он дурак, а он бы ответил: Да, не для этого ты меня постоянно спасала. Его до сих пор прожигал вязкий стыд от собственных слов Обито, что "лечить их — это её прямая обязанность". Если бы можно было вернуться назад, он столько всего сделал бы по-иному, вёл себя по-иному и говорил тоже. Обито бы сейчас сказал, чтобы он катился на все четыре стороны, а сам бы не отошёл от него и остался ждать, потом подошёл вплотную и за шиворот стащил с края. Хотя... зачем фантазировать то, что никогда не станет реальностью? Мужчина покачал стопой над обрывом и поставил на твёрдую землю. В какой-то момент горькая боль переросла в сладкую. Освобождение — такое ёмкое слово. Сквозь слёзы он улыбнулся выглядывавшему из-за горизонта солнцу. «Они наконец-то вместе, как и должно было быть давно. Будут ждать меня...» — Какаши, стой! Ему показалось или... Рин? Бред... Может быть он всё-таки умер на войне и видит сон? — Стой, Какаши! Неуклюжий человек за его спиной спотыкнулся, но не упал, всхлип не убежал от его слуха. «Нет, не Рин». Стало предельно ясно, кто к нему бежал. Кто-то нелогичный и безрассудный. И в данный момент эмоциональный. Шаги послышались совсем близко. Воздух выбило из лёгких, когда её тело врезалось в его. Женские руки крепко обхватили мужской торс, цепко и намертво, она прижалась к телу, уперевшись лбом в лопатки. — Какаши, стой... — тихо пролепетала она, тяжело дыша, но не расцепляя пальцы. — Это не выход. Останься со мно- с нами... — Юкио, я... не- — Не прыгай! Не уходи! — Я не- — Когда-то твои слова остановили меня от подобного шага. Пожалуйста, прислушайся ко мне! — куноичи говорила быстро и не желала слушать. — Я не хочу пережить смерть товарища опять. Нет! Я уже теряла тебя, теряла Тензо! Я не хочу... не хочу опять терять, нет! И не смей прыгать! «Подобного шага? — единственное, что выцепили его уши из разговора. — Она собиралась?..» Вопросы когда и почему он не заметил вспыхнули на поверхности сознания. Куноичи глушила всхлипы об его спину, но это не помогало. Её трясло, а руки лишь сильнее вцепились в кофту. Его же — бессильно свисали по бокам. — Ты не можешь вот так бросить деревню, Наруто, друзей, меня! У тебя нет права, слышишь? Нет права отворачиваться от людей, которые тебя любят, ценят, уважают и всегда будут ждать! Я буду всегда... ждать, ценить и... и... Наступил нужный момент, пока Юкио не наговорила ещё глупостей, о которых сама потом пожалеет. Или ему хотелось выслушать от неё глупости о нём? Может она что-то от него скрывает, что-то очень ценное на сердце, и если он подождёт в молчании, то секретов между ними больше не останется? Тем более им завладел интерес, что же идёт после этого "и"? Нет... — Юкио, я не собирался прыгать, — информация добралась до неё не сразу, она подавила еще один всхлип. — Мм? — Я не покончу жизнь самоубийством, когда осталось так много неравнодушных ко мне людей, — и, чтобы окончательно добить её, добавил с плохо подавляемым сарказмом в голосе: — Кто будет за тобой следить, если не я? Мне, конечно, не доставляет это ра- — Дурак, — сквозь слёзы изрекла девушка и резко отстранилась. Тонкие руки, что сжимали так рьяно, убрались. Она тяжело зашагала прочь, забрав своё тепло. — Эй! Куда ты? — мужчина слегка повернул корпус и голову вбок, чтобы ему открылся обзор на непутёвую. — Прыгай, если хочешь! Я передумала, — она раздраженно махнула рукой, мол: "можешь хоть на голове стоять, я не повернусь". Легкая ухмылка сформировалась на его губах. Её прекрасные солнечные волосы растрепал ветер, он слегка колыхал ими, подбрасывая то вверх, то вниз, а солнце золотило женскую фигуру, даря её голове светящийся нимб, что резонирует с противным характером. Девушка-подросток становится роковой красавицей, а он не замечает её взросления в упор. «Красота меня когда-нибудь погубит, чувствую», — ухмылка стала шире. — Ои! Я вернусь. — Можешь остаться здесь! Разозлённая девушка резко остановилась и повернулась к нему. Солнце осветило испуганное выражение лица, глаза блестели страхом. — Ты ведь... не прыгнешь, Какаши? Она прекрасна в своём беспокойстве. Она — последний человек, который бы стал отговаривать его шагнуть в пропасть. И вот именно она отговаривает. «Что-то явно не так с этим миром». В ответ мужчина улыбнулся и почесал затылок. Губа её дрогнула, а брови сдвинулись к переносице, но девушка промолчала и разозлённо продолжила путь. «Никогда не видел её с длинными распущенными волосами», — Хатаке довольно долго следил за удалявшимся человечком... любуясь? А когда эта маленькая точка скрылась на горизонте, стало отчего-то тоскливо на душе. Мужчина посмотрел вниз обрыва, потом в сторону, куда ушла Юкио, хмыкнул, засунул руки в карманы и лениво побрёл, повторяя её шаги.