Гедонист

Крупная ягода черешни – темная, почти черная – соблазнительно поблескивала глянцевой кожицей. Трандуил наклонил к себе ветку, потянувшись, обхватил черешню губами и оторвал ее от черенка. Сок, разлившийся на языке, был сладким, жгучим и прохладным. Король прикрыл глаза, обсасывая косточку. На Лихолесье опустилась ясная ночь полнолунья. Стояло жаркое лето; днем дворец погружался в сонную негу, и лишь к вечеру, когда сад начинал дышать ароматом цветов и прохладой, пробуждался, чтобы предаваться праздности и изысканным удовольствиям. Король эльфов продремал весь день; проснувшись только с наступлением темноты, он вышел в сад, и теперь, стоя в сени фруктовых деревьев, смотрел на высокое бархатное небо, на серебристый диск луны, на россыпь звезд, и полной грудью вдыхал упоительный аромат ночи. В душе короля царил покой. Вот уже месяц, как он отправил Леголаса на Совет в Ривенделле; за это время Трандуил уже почти забыл о несносных капризах принца, и сейчас вспоминал о нем с какой-то жалостливой нежностью. Он даже решил для себя, что после возвращения Леголаса не будет с ним так же суров, как в день, когда король принял решение услать принца из Лихолесья; возможно, король выделит ему одну из своих крепостей, чтобы юноша не сходил с ума от безответной любви и безделья во дворце. Трандуил снова наклонил к себе ветку и оторвал ртом очередную ягоду. Мелькнула мысль, что хорошо бы похвалить хоббита-садовника: черешня и правда уродилась на славу; в другое время королю и в голову бы не пришло хвалить слуг, но сейчас в Трандуиле сияло ощущение безграничного счастья, и ему хотелось поделиться им со всем миром. Эстелир более не беспокоил короля. Должно быть, угроза подействовала на советника, и теперь он вел себя с королем почтительно, тактично и подчеркнуто холодно. Время от времени, когда у Трандуила было особенно веселое расположение духа, он забавлялся тем, что начинал разговаривать с братом наигранно вкрадчивым тоном, обильно пересыпая свою речь соблазнительными двусмысленностями, а после смотрел, как бедняга советник, мучительно краснея, тщетно пытается вернуть себе свой надменно-отстраненный вид. Набрав полные горсти черешен, Трандуил опустился на траву под деревом, не заботясь о том, как тяжко придется потом хоббитянкам-прачкам, когда они станут отстирывать его одежды от травяного сока; король прислонился затылком к стволу дерева, прикрыл глаза и принялся отправлять в рот черешни одну за другой. Черешни были одновременно и мясистые, и сочные; Трандуилу нравилось чувствовать, как лопается нежная кожица, когда он чуть сдавливал ягоду зубами. Король наслаждался прохладой, пропитанной медвяным запахом трав и свежим ароматом воды. Он ощущал прикосновение ветерка к своей коже, ощущал, как травинки щекочут его босые ступни, как густая тень от деревьев ложится на его лицо, и думал о всяких глупостях, вроде того, что завтра наверняка будет еще жарче, чем сегодня, поэтому надо будет придумать, чем заняться во дворце, чтобы не умереть от скуки. Трандуил намеренно старался не вспоминать об Азоге, желая еще раз пережить ту вспышку нежданной радости, которую пережил в ночь первого появления Азога во дворце. Но когда король подошел к фонтану, чтобы утолить жажду после приторной сладости черешни, и его взгляд упал на любимую беседку, он не смог удержать свои мысли, которые понеслись вскачь, переполняя Трандуила восторгом и щемящей радостью. У короля перехватило дыхание; прижав руки к груди, он застыл, трепеща от вновь обрушившегося на него счастья. Трандуил понимал, что влюблен – влюблен безумно, безоглядно, так, что его сердце замирало при одной лишь мысли о возлюбленном, при одном лишь звуке его имени… Он наслаждался этим чувством, смаковал, как драгоценное вино, и всякий раз дивился, что он, король эльфов Трандуил, искушенный в наслаждениях, может любить кого-то так самозабвенно. Трандуил опустился на бортик фонтана. Запрокинув голову, он смотрел в бездонное темно-синее небо, вслушивался в журчание воды и с наслаждением дышал ароматным воздухом ночи. Нетерпение охватывало его все больше и больше; чуткий слух эльфа отмечал каждый шорох, каждый скрип ветви, каждый шепоток, пробегавший в листве… Трандуил страстно желал, чтобы эти тихие ночные звуки сложились в осторожные шаги, чтобы в тишине послышались приглушенные голоса, чтобы из зеленой темени сада наконец показались две такие знакомые, такие дорогие ему фигуры… Не удержавшись, Трандуил оторвал взгляд от неба и огляделся, высматривая хоть какой-то намек на то, что в саду есть кто-то еще. Но сад был тих, лишь ветер лениво перебирал листья в кронах деревьев и ласкал лепестки цветов, да неподалеку поблескивала тусклым золотом беседка. Трандуил вздохнул, почувствовав, как сладко защемило сердце. Ему вдруг стало страшно. Королю показалось, что прошла вечность, прежде чем из темноты сада вынырнул стройный силуэт; помедлив в тени деревьев, он наконец выступил на свет и решительно направился к эльфу. «Больг», - подумал Трандуил с улыбкой. Он уже не мог не улыбаться: его переполнял восторг, который он сдерживал все эти дни – восторг настолько сильный, что на глаза Трандуила наворачивались слезы. Поднявшись на ноги, он с бешено колотившимся сердцем всмотрелся в темноту, ожидая увидеть Азога, идущего вслед за сыном; на какой-то миг ему даже показалось, что он видит в полумраке очертания могучего орка… Но Азог всё не появлялся, и Трандуил недоуменно посмотрел на Больга. Должно быть, еще мгновение назад радость ослепляла короля, потому что только сейчас он увидел, что тело молодого орка покрыто грязью битвы. Похолодев от смутных опасений, Трандуил порывисто приблизился к Больгу – тот стоял, в изнеможении прислонившись к столбцу беседки, и тяжело дышал; на лице его и на обнаженных руках чернело несколько порезов. - Больг, что произошло? – воскликнул Трандуил, от страха не обратив внимания на то, что обращается к орку на эльфийском. - Где Азог? Больг поднял голову, услышав имя своего отца. В его глазах Трандуил прочел неимоверную усталость – не от ран, не от долгого пути, а от глубокого, неизбывного горя. Молодой орк вытащил ятаган из ножен и молча протянул его королю – тот узнал в нем оружие Азога. - О Эру, - выдохнул Трандуил. Он зажал рот рукой, глядя на ятаган и всё еще не веря – потому что не мог, не хотел поверить. - О Эру, Эру, этого не может быть, этого просто не может быть… Захлебнувшись беззвучным рыданием, Трандуил протянул к Больгу руки, и тот, прильнув к эльфу, не выдержал и горько, жалобно завыл, уткнувшись ему в грудь. Трандуил гладил его по спине – Больг вздрагивал, замолкал на время, словно пытался сдержаться, а потом снова начинал надрывно подвывать, прижимаясь к королю. И Трандуил вдруг увидел в нем не сильного молодого самца, как прежде, а юношу, сломленного потерей. - Идем, - прошептал эльф, - надо промыть тебе раны. Он усадил Больга на бортик фонтана – тот подчинился с какой-то усталой покорностью – и принялся бережно омывать его тело. Трандуил шептал сыну что-то успокаивающее – он и сам плохо понимал, что говорит, но ему хотелось хоть как-то утешить Больга. В какой-то момент король начал целовать его, вздрагивая от слез и бесконечной нежности, и Больг, доверчиво обняв эльфа, со всхлипом проговорил что-то и робко ответил на поцелуй. Трандуил не помнил, как они дошли до беседки; король чувствовал себя совершенно обессилевшим, будто это он, а не Больг, проделал долгий путь после жестокой битвы. У него не было сил даже на то, чтобы плакать. Уложив орка на оттоманку – ласково, как будто укладывал спать маленького ребенка, - Трандуил опустился на пол рядом. Больг снова начал говорить что-то – горько, отчаянно, захлебываясь словами и срываясь на рыдания; он закрыл лицо руками и стал раскачиваться, все время повторяя одно и то же словосочетание. - Не надо, - простонал Трандуил, пытаясь обнять его. - Больг, пожалуйста… Не плачь, мой хороший. Мой мальчик, мой сын… - королю казалось, что его сердце сейчас разорвется от страдания, от невыносимого горя… от любви… Больг, не слушая – или даже не слыша его – снова вынул ятаган, и его голос стал гневным, пусть все еще и дрожал от слез. - Ты непременно отомстишь, мой храбрый сын, - Трандуил положил руку на рукоять ятагана, и Больг нехотя отдал ему оружие, - но сейчас тебе нужно отдохнуть. Ложись, родной мой… Вот так… - он ласково провел тыльной стороной ладони по лицу Больга, стирая слезы. Орк слабо улыбнулся ему и прикрыл глаза. А Трандуил на миг перестал дышать: в улыбке Больга ему вдруг увиделась печальная улыбка Азога. И он вспомнил залитую лунным светом, будто бы сияющую фигуру своего возлюбленного, что стоял у водопада и вот так же улыбался ему на прощание… Трандуил тихо застонал от нахлынувшей на него нежности, смешанной с болью. Склонившись над Больгом, он снова поцеловал его, пробуя на вкус его губы и узнавая в этом вкусе губы юного Азога – такие же твердые, шероховатые, раскрывающиеся навстречу его губам… Больг шумно выдохнул и обвил сильными руками шею Трандуила, требовательно впиваясь в его губы – королю на миг почудилось, что это Азог целует его, что не было долгих лет разлуки, что они по-прежнему наслаждаются друг другом в их тайной пещере за водопадом. Отстранившись, он с любовью посмотрел в измученное лицо Больга, угадывая в нем черты своего возлюбленного – того юного орка, которого он полюбил когда-то, когда и сам был так молод… Больг прижался щекой к ладони Трандуила, прогудев что-то печально, и сердце короля снова дрогнуло. Он положил голову сына себе на колени и, нежно гладя его по щекам, по плечам и спине, любовался им, время от времени наклоняясь к Больгу для поцелуя. Трандуил говорил ему, что любит его больше всех на свете, что никому не позволит причинить ему вред; что он велит лучшим своим мастерам выковать для Больга прекрасную кольчугу, чтобы его мальчика уже никогда-никогда не ранили, и что подарит ему лучшего жеребца из своих конюшен… Потому что у его сына всё должно быть самое лучшее. Он продолжал шептать Больгу свои нежные глупости, пока дыхание молодого орка, прежде прерывистое от рыданий, не стало ровным; обняв колени эльфа, Больг погрузился в крепкий сон, наконец дав отдых измученному телу. А Трандуил всё смотрел на него, видя в лице сына то черты молодого Азога, то самого себя в юности, и сердце короля трепетало от печали и радости. Его вновь переполнила благодарность к Азогу, что подарил ему столь бесценный дар – сына, в котором – как думалось Трандуилу – их любовь воплотилась во всей своей красоте, силе и величии. Король прислушивался к тихому дыханию Больга, к его запаху, который был так похож на запах молодого Азога и в то же время – на его собственный, рассматривал каждую его черточку, каждый изгиб не по-орочьи стройного тела, и в Трандуиле поднималась гордость за сына. Король думал о том, что благодаря его возлюбленному их любовь не исчезла, превратившись в светлое, но бесплотное воспоминание, а осталась жить в их сыне, и теперь, после гибели Азога, Трандуил станет для Больга настоящим отцом. При мысли о том, что его возлюбленного больше нет, в душе короля вновь всколыхнулась боль. Но, взглянув на Больга, он ощутил, как страдание тускнеет, становясь светлой печалью… Трандуил подумал о том, что для него прошли годы праздности и разврата – бездарно, бесполезно прожитое время его жизни – ибо теперь, в этом юноше, он наконец обрел смысл. - Больг Трандуилион, - проговорил король торжественно – и улыбнулся, почувствовав, как снова захлестывает его невыразимое счастье. Склонившись к Больгу, король трепетно, почти невесомо, прикоснулся губами к его лбу. Больг всхлипнул во сне, крепче обнял колени Трандуила и выдохнул еле слышно: - Отец… Трандуил замер. Он не знал, рассказал ли Азог своему сыну, кто его отец, не знал, кто снился сейчас молодому орку… Но Трандуилу все же хотелось думать, что Больг наконец-то назвал его отцом.