***
Чувство головокружения и тошноты. Томас так привык к этим ощущениям, что особо не замечает их, когда устало, сквозь боль, открывает глаза. Сколько можно открывать глаза, когда так сильно сопротивляешься этому каждый раз? Может, хватит? Где он? Что, твою мать, произошло? Это нападение? Минхо что, соврал ему, и с Ньютом всё нормально? Зачем ему это делать? Что он задумал? Зачем ему он, Томас? Эдисон так сильно уходит в свои мысли, что не замечает, как левая рука затекла и ноет, моля, чтобы ею пошевелили. Тогда он дёргает руку на себя, но ничего не выходит. Томас слышит лишь лязг железа и чувствует блокирование движения, будто что-то сковывает его. Блядская темнота. Что это за место? Здесь довольно холодно и сыро. Они ведь в больнице, так? Томас, а с чего ты вообще взял, что это дело рук Минхо? Может, вас кто-то схватил, и твой друг сейчас в таком же отчаянном положении, что и ты? Но кому это нужно? С другой стороны здесь полно психов, так почему бы и нет? Ладно, не время думать о смысле бытия, нужно как можно скорее выбраться отсюда. И для начала узнай, где ты находишься. Хорошо. Сейчас ты сидишь на чём-то мягком. Это кровать? Дрожащие пальцы ведут вдоль мягкой поверхности. Для достоверности парень немного подпрыгивает, отчего пружинит вверх. Точно, кровать, и довольно старая. Она скрипит. Парень снова пытается дёрнуть руку на себя, но все тщетно. Снова слышится лязг железа. Но вторая рука свободна, так почему бы не… Эдисон тянется к заблокированной в движении руке и в итоге нащупывает железные прутья. А ещё обнаруживает два железных кольца, соединённые между собой. Одно держится на прутьях, другое — кольцом на запястье левой руки. Наручники? Да что за нахер? Томас судорожно дёргает рукой в разные стороны, почему-то надеясь вырваться. — Ты и правда идиот, раз повёлся. Побежал за своим Ньютти, — мгновение, и Томас замирает, не смея дыхнуть или пошевелиться. Не может быть… Внезапно перед глазами образуется яркое пятно, и парень быстро закрывает глаза, щурясь и морщась от внезапного столба света. Он слышит шаги в свою сторону, что стремительно усиливаются в громкости. Не смея открыть глаз, всё ещё пытаясь привыкнуть к яркому свету, Эдисон чувствует, как чужая рука уверенно ложится ему на затылок, сжимая пряди тёмных волос. Засвеченная светом фигура наклоняется к лицу Томаса. — Не хотел убегать со мной? Пойдёшь за мной. Непонятно от чего всё тело начинает сковывать страх, расползаясь и забираясь в голову. — Минхо, ты серьёзно? Думаешь, я испугаюсь? — саркастический тон и насмешка в лице — не лучший выход из положения, но. Но. Томас открывает глаза и понимает, что находится вроде как в палате, но она больше смахивает на подвал. Очень старая палата, возможно? Он смотрит на исказившуюся улыбку Минхо, что стоит над ним и смотрит надменным взглядом. — Чего ты хочешь? — Не время задавать мне вопросов. Этот вопрос к тебе, — с этими словами азиат рывком дёргает Томаса на себя, потянув его за волосы, и запрокидывая голову назад. — Чего хочешь ты? — Чтобы… чтобы ты пустил меня, блять, чего я ёще хочу, — сквозь боль и стиснутые зубы хрипит Эдисон, нахмурившись и приоткрыв один глаз. И за свою дерзость он получает кулаком по носу. Парень начинает кашлять, когда понимает, что кровь заливается в горло, и если ничего не сделать, он захлебнётся. Томас пытается вырваться из хватки Минхо — тот продолжает держать его голову запрокинутой. В висок будто стреляют из ружья, оглушив отдачей. В ушах, словно через закрытые двери, звучат звуки сирены. Минхо резко отпускает его, дёрнув за волосы, и Томас судорожно сплёвывает кровь, что продолжает заливаться в рот, мазаться по зубам. — Пусти… — Правда хочешь, чтобы я отпустил тебя? — насмешливо спрашивает азиат и хочет ударить брюнета по лицу снова, но Эдисон блокирует удар свободной рукой, не сводя с друга агрессивного и протестующего взгляда. Парень удивлённо вскидывает брови, усмехнувшись, — Я недооценивал тебя, признаюсь. Раньше было проще, — Минхо отпускает Томаса да с так силой, что тот откидывается назад, чуть не завалившись на спину. Эдисон мгновенно поднимается обратно, побоявшись лечь, потому что нужно держать в поле зрения всё, что происходит. Нельзя моргнуть, нельзя дёрнуться. Просто нельзя. По правде сказать, Томас не знает, что ему сейчас делать. Совсем. Он не сможет высвободиться из наручников, разве что Минхо выйдет из палаты, но, похоже, он и не планирует оставлять его одного. Ну конечно. Он прекрасно знает Томаса. Что тот найдёт выход из любой ситуации. А сейчас этого допускать нельзя. Передавленное железом запястье немеет, и Томас видит капли крови вокруг кольца. Чёрт. Каждое движение отдаёт тупой болью, да с такой силой, что хочется выть. И он не знает, как и чем заглушить её. Он привык к боли, ему плевать. Но сейчас организм бьёт тревогу, что силы на исходе; что пора поторопиться, иначе он сдастся, а потом… Что будет потом? Томас настороженно наблюдает за Минхо, который садится на кровать рядом с ним, отчего брюнета немного шатает из стороны в сторону. Он мгновенно отворачивается, смотря прямо перед собой. Лишь бы не зацепиться за безумный взгляд, что преследовал его в кошмарах всё его детство. Томас прикрывает дрожащие веки, не смея дыхнуть. Он, словно оцепенев, закусывает губу, когда Минхо приближается к нему так близко, что тот чувствует его дыхание где-то над ухом. — Ты боишься? — Нет, — грубо отрезает Эдисон, чувствуя, как трясутся поджилки. Детские воспоминания режут кожу и горло, позволяя немому крику и страху выйти наружу. И это неважно. Неважно, что творится у него внутри, главное не дать этому выйти наружу. — Это хорошая новость, — отвечает Минхо и ликующе улыбается, когда слышит тихий скулёж Эдисона. Томас чувствует, как азиат берёт его за пальцы свободной руки и выкручивает с такой силой, что он сжимает челюсти и зажмуривается, стараясь подавить крик. В следующее мгновение они оба слышат хруст, и Томас прерывисто вскрикивает, отдёрнув покалеченную руку от Минхо. Брюнет лишь наблюдает за Томасом, что скрутился на кровати от боли, после чего начинает смеяться. И своим действием он заставляет Эдисона повернуть голову в его сторону и сжать челюсти от злости. — Ну ты даёшь. Тебе не сбежать, не надейся После этих слов Минхо снова бьёт его, и удар приходится по губам. Кровь мгновенно хлынула из раны, и Томас рефлекторно подносит ладонь к лицу, чтобы остановить кровотечение, но всё тщетно. Кровь заливает футболку и штаны, а лицо давно приобрело розоватый оттенок из-за кровяных разводов и капель. — В следующий раз будешь думать, прежде чем делать окончательный выбор. Удар снова приходится Томасу по лицу, и он подаётся вперёд, скручиваясь пополам. И теряет сознание. Лишь рука, прикованная наручниками к прутьям, не даёт ему рухнуть с кровати. Он помнит, как очнулся, всё ещё прикованный к кровати, но глаза его были завязаны толстой тряпкой, похоже, пропитанной кровью. Он слышит шаги около себя. Он чувствует кровь на своих губах, языке и в горле. Как она заливается в организм медленно, долго. Металлический привкус, от которого тошнит. Он слышит шорох ткани штанов, звук резинки, ударяющейся о голую кожу; слышит собственные крики в перемешку с изредка слышимым смехом. Он слышит всхлипы. Он чувствует, как тряпка медленно сползает с глаз; как её перехватывают и, опустив на шею, начинают душить. Слышит лязг зубов друг о друга, собственный хрип и просьбы. Его душат смуглые руки, оставляют кровоподтёки по всему телу. Он видит собственную кровь на его губах; видит, как грозная фигура, стоящая напротив него, меняет положение головы, окружённая моргающим светом. Видит, как его бьют кастетом по лицу, держа в другой руке голые провода, что раздают комнате вспышки света, искажая лицо напротив стоящего. И держат их лишь для запугивания, чтобы челюсти сжимались, чтобы ноги подкашивались. Он слышит звук ломающихся наручников, когда его вновь бьют по рукам. Чувствует, как мокрые от слёз и крови веки медленно закрываются; как мозг даёт напоминание о том, что можно умереть от болевого шока. Он закрывает глаза, когда, избив, его бросают на пол и уходят, закрывая за собой дверь. Он проводит изувеченной рукой по влажным волосам, поджав колени под себя, забившись угол. Пытается пальцами ухватиться за твёрдую поверхность пола, но его скручивает от боли и бессилия. Он, кажется, слышит свой голос, говорящий ему что-то другое. Совсем не то, о чём он думает. И лежит он до тех пор, пока не слышит чужие, совершенно незнакомые голоса. Потом дверь открывается, и его забирают отсюда. Если Томас считал, что его чувства — сонный паралич, он бы предпочёл отказаться от них. И если сейчас всё, что произошло с ним — не сонный паралич, он лучше покончит с собой.***
Томас задумчиво смотрит на собственное отражение в речной глади. Он замечает, как оно искажается за счёт круглых разводов, давая лицу жутко-смешное искажение. Всё тот же деревянный мостик у реки — привычное место, где можно спрятаться, или утонуть. Да, Томас не раз слышал о таких случаях именно у этого моста. И почему он постоянно гуляет именно здесь, он не знает. Может, что-то притягивает его; какая-то неразгаданная мистика и тайна. Будь он водой, он бы не стал принимать людей к себе. Это жестоко по отношению к ним, хоть и эгоистично. Будь он водой, он бы попытался спасти; будь он водой, он бы… — О чём так громко думаешь? — вопрос друга сбивает мальчика с мыслей, и он поворачивает голову в сторону шума, раздражённо насупившись. Минхо лишь скалится в ответ, после чего садится рядом с брюнетом. — А если серьёзно — чем голова забита? — Да так… — Томас отводит взгляд, уперевшись руками в деревянную поверхность. Взгляд цепляется за сбитые коленки, что сегодня не прикрыты плотной тканью джинсов из-за тёплой погоды. Он сглатывает ком вязкой слюны, понурив голову. — Минхо. — Да? — азиат, свесив ноги с моста и смотря куда-то вдаль, лицом никак не реагирует на вопрос друга, словно задаёт свой вопрос в пустоту. — Как думаешь, что будет после того, как мы закончим школу? — вопрос Томаса заставляет Минхо повернуть голову в его сторону. Он скептически кривит брови, задавая немой вопрос. Эдисон, будто чего-то испугавшись, отворачивается от друга, поджав колени к груди. — То есть… Мы ведь все разъедемся по колледжам, может, и вовсе переедем. Что будет дальше? Азиат усмехается, расслабленно вздохнув. — А кто знает? Ты так далеко не загадывай, Том. Дожить хотя бы до девятого класса — вот наша цель. Мы-то ещё в седьмом, — с этими словами он легко усмехается, и от этого действия сердце Томаса от чего-то успокаивается. И заходится в новом приступе, когда Минхо продолжает: — Ты-то всё равно никуда не денешься. Я не отпущу тебя, — он угрожающе-уверенно смотрит в янтарного цвета глаза напротив, и когда видит в них немое согласие и смирение, тихо хмыкает, безразлично кивая. Когда Томаса забирали в больницу, азиат стоял около его дома, просто наблюдая за тем, как его увозят. И он был готов сквозь землю провалиться, лишь бы Томас, его Томас остался с ним. Он знал, что если его заберут, он потеряет всё, что ему дорого. Помимо Ньюта и Томаса, у него никого не было. Совсем. Когда Минхо издевался над ним, когда проводил с ним всё время, ему не приходилось прятаться в своей комнате от нападок отца или безразличной, склонной к вечной трусости и страху матери; Когда он был рядом с Томасом, он забывал о проблемах. Он создавал их другому, пытаясь отгородиться от своих. И каждый раз он корил себя за то, что делал с ним. С Томасом. С человеком, который был для него больше, чем просто тем, с кем он изредка ходил обедать или гулять. Томас был тем, кто спасал его, калеча себя, давая калечить себя. И когда его забрали, Минхо хотел стать той самой водой, что забирает людей. Потому что будь он водой, он бы позволил себе забрать себя.