На улице Ричард сориентировался быстрее, чем в подъезде. Он не знал, чего ожидал от квартиры первого проректора, вернее, вчера-то он не ожидал даже приглашения, а сегодня вываливался из небольшого домика в несколько квартир в Сапфировом переулке и опаздывал на пару. Если придираться к словам, приглашения как такового Дик не получал — его поставили перед фактом и привезли… Матушке было сказано, что он отрабатывает пропущенные занятия у Робера. Робер, будучи у Марианны, протестовать не мог.
Так или иначе, проснулся Дик с на удивление незначительной головной болью и желанием выпить всю воду в доме, хоть из матушкиной вазы. Матушкиной вазы не оказалось, разве что бутылка питьевой и записка с восхитительно изящным и столь же восхитительно издевательским почерком, которая любезно объясняла, как выбраться из квартиры на свет божий и куда потом отнести ключи. Ричарда секунды на полторы смутил тот факт, что Рокэ вот так вот оставил его у себя дома и куда-то ушёл: как-то его воспитали, что это нехорошо и опасно, но потом сообразил — в квартире настолько пусто, что и красть, если бы он захотел украсть, нечего, и хулиганить неприлично. Здесь были вещи и была мебель, но абсолютно ничего личного. Даже Моро живёт в универе…
До ОГУ недалеко, можно даже добежать пешком. Откопав в кармане наушники и врубив музыку погромче, Ричард вздохнул и побежал.
When I see you dance with another, I can't bring myself not to bother, when I see you dance with another… Бодрит, но бежать стоило побыстрее. Бежать и смотреть на светофоры — улицы он, слава богу, все знал.
«Приспичило же поучить меня жизни, — то ли возмущался, то ли радовался Дик, проносясь мимо «Марианны». — Да ему просто самому выпить хотелось, а рядом никого с филфака не было…» — Так или иначе, и проректор, и его подопечный расслабились после дня, выдавшегося отвратительным для обоих, причём второй под руководством первого делал это впервые. Ричард не мог сказать, понравилось ли ему, дома-то до совершеннолетия не жди… И после, как выяснилось, тоже… Но зато теперь есть опыт, как снисходительно заметил Алва, отбирая у него бокал. Тогда Дик обиделся, а сейчас подумал, что вот там-то предел и был. Где-то там, в пустой, но весёлой комнате, у которой стены всплывали к потолку…
Дик едва не поскользнулся на льду, и его поймал за локоть Робер:
— Тоже опаздываешь? — преподаватель Эпинэ шёл со стороны кафе-мороженого и определённо сиял. — Давай поспешим, только осторожнее… Что у тебя сейчас?
— Всеобщая история с профессором Вейзелем, — тут же ответил Ричард и осторожно спросил: — Робер, у вас всё в порядке?
— В полном, — заверил его Эпинэ, а потом сообразил: — А, ты про тогда… Ушибся немного на дороге, с кем не бывает. Дикон, что ты делаешь после занятий? Марианна была бы рада тебя видеть…
Ричард заверил его, что тоже будет рад видеть Марианну, быстро бросил куртку в гардеробе и побежал по лестнице наверх. В отличие от других гуманитарных предметов, историю им читали в главном корпусе. Кто-то из ребят заметил, что им это не пригодится и можно историю пропускать, но Дик твёрдо решил, что больше прогуливать не будет. Тем более, что у него уже ничего не болит!
Заболит оно, как же, после вчерашнего-то…
— Прошу прощения, профессор Вейзель, я опоздал, — на одном дыхании выпалил Дик, влетая в аудиторию и по привычке опуская голову. Почему-то при виде историка им всем хотелось почтительно опускать головы, а потом — вытягиваться по струнке.
— Курт вас не простит, — лениво ответили с кафедры. Ричард чуть не врезался лбом в дверной косяк. — Я, впрочем, тоже подумаю…
Теперь понятно. А ведь он так и знал, что не надо пропускать историю. В аудитории сидели все свои, то ли сочувствующе, то ли злорадно глядя на опоздуна, а на столе, как вишенка на торте, восседал первый проректор. Рокэ помахал какими-то распечатками, указывая ему на свободное место:
— История вообще наука злопамятная… Проходите, не стесняйтесь, Ричард. — Пришлось идти мимо учительской кафедры. Дику очень хотелось эффектно бросить Рокэ его ключи, но люди же смотрят. Прямо над ухом прошелестел довольный голос Алвы: — Раз уж я взялся учить тебя жизни, дополнительный урок: соглашаясь пить с подозрительными личностями, подумай, что запланировал на завтрашнее утро.
Ричард довольно быстро возненавидел его обратно.
— Что происходит? — шёпотом спросил он у Арно, присаживаясь с краю длинной парты и немного потеснив Альберто с другой стороны.
— Вейзель куда-то смотался, — дал исчерпывающий ответ Савиньяк, — и нам привалило веселье. Посмотри на Заразу, так и светится.
Действительно, Придд был счастлив. Тут Ричард припомнил, что проректор обещал ничего у них не вести в этом году — да эта замена и вправду была неожиданной. Хотя… И не брать студентов в этом году… Странный год, странные совпадения, ничего не ясно.
— Специально для опоздавшей стороны в лице юного Окделла, — тем временем говорил Алва. Дик вспыхнул, опять оказавшись в центре внимания. — Ничто не вечно под луной, включая меня: профессор Вейзель вернётся через пару дней и наведёт порядок в своих владениях. Кто из вас, молодые люди, староста?
— Звёздный час Заразы, — пробубнил Арно. Валентин тем временем отчитывался, что они проходили с профессором Вейзелем. Выглядел он как обычно, но, если прислушаться, некоторые нотки благоговения в голосе присутствуют…
— Что ж, как и ожидалось, строго по программе, — учитывая, что слово «программа» вызывало в стенах ОГУ либо болезненную гримасу, либо митинг, эти слова первого проректора прозвучали как минимум издевательски. — Прелестно. Мне не придётся нарушать хронологию событий, чтобы поговорить с вами о войне…
Дик припомнил, что Рокэ числится специалистом по военной истории, и невольно улыбнулся. Пока у него было время для библиотек, Ричард бегал туда чаще, чем в кафе-мороженое, и часами просиживал над старыми книгами, изучая, как, куда и почему передвигались такие-то полки, откуда и по какой схеме выплывал такой-то флот, запоминал цитаты великих стратегов… Если бы не тяга к цифрам, он бы определённо занялся этим.
Если кто-то из присутствующих и вспоминал вчерашний неудавшийся митинг с пока неизведанными последствиями, то делал это тайно: восторженные комментарии старшекурсников, которым в своё время читал Алва, оправдывали себя. Лекция об англо-испанском противостоянии конца шестнадцатого века, может быть, сама по себе не была такой захватывающей, но уж про ораторские таланты Рокэ студенты знали не понаслышке, а тут ещё и специализация! Если бы Дик слушал это впервые, ему бы определённо вскружило голову, но история «побеждённой непобедимой» Армады и пиратов Елизаветы была ему родной ещё со средней школы — тогда юноше в руки попала первая книга на эту тему.
Только вот к предложению назвать наизусть все корабли Армады Дик оказался не готов.
— Вы серьёзно?! — воскликнул он. Остальные тоже недоумевали, Арно присвистнул.
— Я же никого не заставляю, — по-кошачьи мурлыкнул проректор. — Но, если на небесах что-то есть, оно подсказывает мне, что вы можете перечислить хотя бы десять.
А почему бы и нет? На глазах ошарашенных однокурсников (и отдельно ошеломлённого Придда) Ричард принял вызов и, загибая пальцы, стал вспоминать названия кораблей Кастильской армады. Почему именно Кастильской — чёрт знает, но по ходу своего не очень блистательного, но всё же выступления Дик понял, что к чему. В основном благодаря хитрющей ухмылке Алвы.
Вчера вечером, когда Ричарду уже пора было завязывать с экспериментами, ему пришло в голову объявить себя потрясающим знатоком испанского флота. Так Дик познал на собственной шкуре, почему матушка свято убеждена во вреде алкоголя: заявлять такое военному историку-испанцу — двойное самоубийство.
Интересно, это месть или шанс исправиться? Ричард не заметил, как перечислил штук двенадцать названий, и на ум просились ещё несколько.
***
Квентин хмуро смотрел на свежую прессу. Многое шло не по плану: например, отвести внимание от ОГУ примерным поведением студентов не удалось, скорее уж, они его только привлекли. Какие-то репортеры вчера таки проходили мимо, и, естественно, раздули из мухи слона. В их исполнении бунтующих было человек на сто больше, чем на самом деле, Рокэ рвал студенческие десятками, а Дорак гневно кричал. Он, Дорак, не только не кричал гневно, он вообще не произнёс ни слова, а вот Алве за студенческий придётся ответить…
Или не придётся? Ведь, с другой стороны, всё идёт не так уж плохо. Проректор всего лишь поддерживает свою подчёркнуто отвратительную репутацию, перетягивая весь огонь на себя, а пока пресса и студенчество заняты тем, что убеждённо ненавидят Алву, Дорак вместе с ректором и своим кабинетом вытаскивают университет за уши из долговой ямы. Если бы не предыдущий ректор, не было бы у них сейчас проблем с министерством образования… Если бы новым ректором был не Оллар, а кто-нибудь другой, они бы не затянули решение проблемы и не болтались бы сейчас на самой грани. Они слишком поздно спохватились, Фердинанд успел замечательно ничего не сделать, и вот — пожалуйста…
Кто-нибудь другой, повторил про себя Квентин и усмехнулся. «Кто-нибудь», откликающийся на Рокэ, на предложение заменить Оллара на себя вежливо намекнул, что разобьёт об его голову кофейник. Не в таких, конечно, выражениях, но всё же.
Потягивая кофе из автомата и с ужасом привыкая к нему, председатель отложил газеты, журналы и прочие источники неприятной информации и прикрыл глаза. Как ни странно, ещё не всё потеряно. Во всяком случае, для ОГУ, но не для отдельных людей. Исключённые студенты — те были исключены немедленно и всё ещё законно, только вот такой всплеск активности не могло проигнорировать министерство… Альдо Ракан куда-то подевался, как будто залёг на дно, хотя уж кому, а ему Дорак не доверял никогда… Неожиданно пострадавший в аварии Эпинэ тоже наводит на размышления.
Неважно. Сначала — кофе, пусть и дерьмовый. А потом он лично поспрашивает у своих «шпионов», что сегодня криминального произошло в богоспасаемом университете.
***
Рокэ одной рукой подписывал приказы об отчислении, другой — чесал кота, и при этом пел. Если бы Квентин не знал его достаточно долго, это душераздирающее зрелище вызвало бы у председателя смешанные чувства. Но Дорак, к счастью или к сожалению, давно привык к милой манере Алвы одновременно чинить зло и ласкать котиков, делая и то, и другое вполне заслуженно, поэтому он просто сидел в кресле для посетителей и задумчиво смотрел на свой кофейник. А ведь он, кофейник, всё ещё здесь, в кабинете первого проректора ОГУ, через пару метров от его, Квентина, кабинета. Почему бы не взять и не забрать?
— Даже не думайте, Квентин, — пропел проректор. — Колиньяра тоже лишаем головы?
— Лишаем, — рассеянно кивнул Квентин. — Рокэ, вы садист. И я не про студентов, бог с ними, со студентами.
— Вы так их невзлюбили, что посылаете им в помощь целое ничего?
Богохульнические шутки председатель традиционно игнорировал.
— Вы, я погляжу, в отличном настроении для объекта всеобщей ненависти.
— Потому что надо уметь вовремя снимать стресс, — объяснил проректор. — Всё, Колиньяра больше нет. Какая жалость… Это он держал очаровательный плакатик с требованием, чтобы нас с вами побрал чёрт?
— Если немного перефразировать, то да. Мне сказали, — сменил тему Дорак, — что Курта не будет ещё день-два. Слишком уж часто Юлиане вздумалось рожать…
— Поверьте мне, Квентин — чаще, чем любая другая женщина, она точно не сможет!
— Рокэ, вы выиграли в лотерею? — не выдержал председатель. — Что случилось? Всё плохо! Или необходимость заменять Вейзеля вас окрылила?
— Возможно, это действительно связано, — протянул проректор, отталкивая готовые бумаги и прикрывая глаза ладонями. — Мы с первокурсниками замечательно повоевали. Нелюбимый вами юный Окделл так и вовсе блистал… Интерес к испанской истории греет мне душу.
— Главное, чтобы это был не юный Окделл, — в тон ему перебил Квентин. — Вы же помните, что мальчик слишком вспыльчив и легко ведётся на… всякое? Я давно не видел его у Штанцлера, но это ничего не значит.
— Вы очень трогательно о нём беспокоитесь, — заметил Рокэ. — Что-то новое обнаружили или всё ещё переживаете за наследие Эгмонта?
— Ничего… Но если бы госпожа Алати вовремя не схватила мальчика во время вчерашних представлений, им бы воспользовались, и очень жестоко. Жаль, конечно, что он не может сменить фамилию.
— Юноша достаточно привязан к отцу, чтобы этого не делать.
— Вы не находите, что привязанность к тому, кто оставил дом и семью, вещь несколько непрочная? — Рокэ не ответил, и Квентину оставалось только гадать, что он об этом думает. Оставив надежды забрать кофейник, он вздохнул и поднялся, направляясь к выходу. — У вас здесь уютнее, чем дома, я уже говорил?
— Говорили. — Рокэ проследил за его взглядом, окидывающим кабинет. — И я продолжаю настаивать, что главное украшение этого помещения — Моро.
Чёрный кот повёл ушами и довольно зажмурился.
