***
Он опять прогулял, но все знали, что Ричард болен, поэтому можно не беспокоиться. Профессор Райнштайнер слышал, как он разговаривает, и даже посоветовал сегодня на пары не ходить. Что ж, он и не пойдёт, но не домой же после всего этого… С радостью и удивлением Дик обнаружил, что ему не так уж плохо. Можно даже попробовать поесть мороженое… нет-нет, это мы забежали вперёд, никакого мороженого. Но горло уже не болит и голова не раскалывается. Что же это такое, приятные последствия неприятного разговора? Ричард вышел во двор, слепил снежок, бросил в забор и рассмеялся. Правда, хотелось плакать, но не на улице же — слёзы всё равно застынут… Кутаясь в красно-чёрный вязаный шарф, Дик выбрел с территории универа на заснеженный тротуар. На Рокэ он наткнулся не сразу, только свернув за угол: первый проректор стоял возле мотоцикла и собирал волосы в хвост, задумчиво глядя на небо, а потом — на Ричарда. — Опять прогуливаете? Почему вы всё время прогуливаете в моём обществе, Ричард? — голос Алвы звучал весело, пожалуй, слишком весело для всего, что произошло сегодня. — Это в корне неправильно, в конце концов, пока я проректор. — Меня отпустил профессор Райнштайнер, — почти не гундося, доложился Дик. — Хотя я бы всё равно прогулял… всё так запуталось… — Что же у вас запуталось на этот раз? Надеюсь, не язык, а то получится как с «втекающими выводами». — Нет, всё остальное, — Ричарду и хотелось бы вывалить всё, но он в кои-то веки постеснялся, да и после разговора со Штанцлером болтать не хотелось. — А вы куда? — Куда-нибудь, — ответил Алва. — Хотите со мной? Дик хотел. Больше всего он хотел сесть и уехать — никогда не получилось, но он всегда этого хотел… Он поймал шлем и улыбку, улыбнулся в ответ, а потом они сделали это — сели и уехали.***
Ветер ещё свистел в ушах, и Ричард потряс головой, пытаясь от этого избавиться. Он изъездил весь город, когда работал помощником почтальона, но этого места не находил никогда. — Мы же ещё в О.? — на всякий случай спросил он. — Я такого не помню… — Почти никто не знает, но это в черте города, — отозвался Рокэ, спускаясь к берегу заледеневшего озера. — Возможно, об этом месте вспоминают летом, когда замечают, как блестит вода… — Проклятое оно, что ли? — Это ещё что за городские легенды? Просто находится в таком тупике, куда ни одна людная дорога не ведёт. — И здесь никто не живёт, — пробормотал Дик, оглядываясь по сторонам. Озеро небольшое, взглядом охватить можно, но чтобы его обойти, явно потребуется не меньше часа. Лёд прятал подводное царство, снег лежал неровными горстями то тут, то там. — Идите сюда. Ричард подошёл к кромке воды и присел рядом с проректором; Рокэ расчистил поверхность от снега и провёл узкой ладонью по бирюзово-белому льду, покрытому неповторимым узором трещинок. Ричард коснулся холодного озера и почему-то представил себе, что озеро — это он, и он покрывается льдом и трещит… Но потом выходит солнце, оно становится теплее и теплее, и Дик, следуя за солнцем, тает и возвращается в норму. Что за мысль и откуда она взялась? Неважно… Трещинки можно было прочитать по-разному, если смотреть справа налево — похоже на оленя, снизу вверх — на кабана, расчистить снег ещё на пару сантиметров — получается ворон. — Эт-то завораживает, — стуча зубами, признался Ричард. Руки заледенели — надо было брать перчатки… — Летом здесь красивее, хотя и так неплохо, — признал Алва. — Ну что, вы распутались в своей жизни? Пора греться. — Угу, — пробормотал Дик. Было холодно, но не настолько, чтобы мечтать о матушкином облепиховом чае. — Постойте, это там не Третья Цветочная улица? — Она самая, — улыбнулся Рокэ, проследив за его взглядом. — Двадцать третий дом, если я не ошибаюсь. А говорите, не были… — Просто там была одна девушка, которая очень любила писать письма подруге с другого конца города, — вспомнил Ричард, негнущимися пальцами застёгивая шлем. Не получилось. — Она, ну… одна из них была парализована и не могла ходить, а у второй не всегда получалось выбраться в гости, и я тоже возил… довольно часто. Вот этот дом, третий слева, на котором сугроб в виде собаки… это там. Из-за холода и снега мотоцикл заводился дольше, чем обычно, что дало Дику лишние минуты три на возню со шлемом. В итоге он только замёрз ещё больше и не мог совладать с дурацкой застёжкой. Хотелось выть и плакать, но проректор таки сжалился и, заставив его задрать подбородок и не шевелиться, застегнул всё сам. — Что вы как маленький, Ричард… — Рокэ как будто обращался к мотоциклу, не желавшему заводиться побыстрее. — Неужели ваша пресвятая матушка не заставляет брать с собой перчатки? У Эгмонта всегда были, даже летом. — Я забыл, — пробубнил Дик, садясь сзади и цепляясь за Алву изо всех сил, потому что знал — сейчас рванёт. Рвануло небыстро. — А мы выедем?.. Снега тут полно… — Выедем. Сюда же как-то въехали… Это покрытие и не с такими сугробами справлялось, а нас ждёт всего лишь ледяная дорога. Куда теперь? Пока до Ричарда доходило, что Рокэ спрашивает его, куда ехать, они выбрались на шоссе. Тряхнув головой, он ляпнул первое, что пришло в голову: — В «Марианну»? — Не надо в Марианну, там ваш Робер. — Тогда в библиотеку, — взгрустнул Ричард. — Может, я там распутаюсь… — Взрослые люди в таких ситуациях иногда позволяют себе напиться, — заметил Рокэ, когда они остановились на перекрёстке с вышеупомянутой Цветочной. — Книги могут быть бесконечно хороши, но в них находятся не только ответы, но и отягчающие обстоятельства. Зачем вам лишние страдания? — Я не пью, — слишком быстро ответил Дик. — Ясно, не пробовали. — П-просто здоровье… — Ричард махнул рукой: — Не пробовал… — Это упущение, Ричард. А знаете… — мотоцикл не резко, но и не плавно сменил курс. — Вам будет полезно. Наверняка однокурсники уже не раз любезно звали вас выпить и потанцевать. Второе я вам не предлагаю, но свои пределы в первом надо знать, иначе запутаетесь так, что захотите вернуться к своим сегодняшним проблемам. — Ричард слабо запротестовал, и Рокэ безапелляционно заявил: — Никаких возражений! Мы едем учиться пить. Приказ первого проректора.