Следуй за солнцем

В Сапфировый переулок его привёл Готти. Волкодав радостно залаял и бросился к припаркованному у дома мотоциклу Рокэ. И что с ним, фанатиком, делать? Марсель не собирался идти к Рокэ — обычно это заканчивается приключениями на пятую точку, а утро субботы — не лучшее время для экспериментов, но ему и самому хотелось заглянуть, а тут Готти — такой великолепный предлог. Интересно, Рокэ хоть дома? Вот и проверим. Напевая под нос очередную глупую песенку с радио, Марсель поднялся на нужный этаж и вежливо позвонил. Вежливо, громко, раза четыре подряд. Либо Алвы здесь нет, либо пора прятаться от него в бункер. Дверь открылась, и на пороге предстал заспанный хозяин. Валме одновременно восхитило и взбесило то, что Рокэ умудряется выглядеть великолепно в любой ситуации, хоть пьяным, хоть выдранным из постели, хоть вчера на педсовете.  — Что? — коротко осведомился господин проректор, глядя на него из-под сброшенных на лицо прядей. — Ты умираешь? Моро потерялся?  — Нет и нет.  — А что это тогда за визит вежливости? Я спал.  — Так и думал, что надо было предупредить, — вдохновлённо соврал Марсель. — Будь добр, подвинься, всё равно Готти уже внутри, а я без него не уйду. Деваться было некуда. Оказавшись в квартире, которую Марсель называл исключительно «коробкой», он сразу прошествовал к холодильнику и шкафчику с едой.  — Я тут позавтракаю? Или по твоим биологическим часам время ужина? Ответа не последовало — убедившись, что гостя ему не выпереть, Алва бросился на диван и закрылся от него подушкой. Весьма красноречиво.  — Ну, я тихонечко, — добавил Марсель и быстренько соорудил целую стопку бутербродов. Он опасался, что из безалкогольных напитков будет только вода из-под крана, но нашёл воду в бутылке и даже немного кофейных зёрен. Он мог шуметь, сколько угодно — проректор явно спал мёртвым сном, не реагируя даже на поползновения Готти в сторону его ноги. Пройдясь по «коробке», Валме выудил с полки не раз читанного Лопе де Вега. Издание было двойное: в оригинале и в переводе, так что он в очередной раз сделал попытку поучить испанский. Семнадцатый век, конечно, не двадцать первый, но так хотя бы интересно. Через пару часов он добрался до «Собаки на сене», в то же время закончились бутерброды, заснул Готти и проснулся Рокэ. Прочистив горло, литератор с выражением зачёл:  — «Будь он кузен, будь он знакомый, пока мужчина не влюблен, свободно к даме входит он, и запросто и на приемы. Но стоит лишь ему влюбиться, он реже посещает дом. Он… Он даже говорит с трудом. Он робок, он всего боится».  — «El perro del hortelano», — зевнул проректор, переворачиваясь на спину и утыкаясь в довольную мордочку Готти. — Ты когда в оригинале прочитаешь?  — Я обещал — я прочитаю, — уклонился от ответа Валме. — Обещал же?  — Обещал. Два года назад, Марсель.  — Три, — довольно поправил он. — Может, даже с хвостиком. Вот с таким вот хвостиком, как у Готти. Я бы предложил тебе завтрак в постель, но, боюсь, Готти поймёт превратно, а ещё я слопал всё, что было, извини.  — Un tonto hambriento…  — Рокэ, я же тебя просил, можно без этой тарабарщины… Ты ещё не пугал нашего брата Робера?  — На новый год — наверняка, — задумался Рокэ, почёсывая Готти за ухом и явно не собираясь никуда идти. — Но никто из нас этого не помнит. Теперь надо было вручить блокнотик и плавно перейти к вопросу дня, но Марселю очень не хотелось думать о покушениях. Сказанное в аэропорту Алваро, узнанное об аварии с Эпинэ и полученное на педсовете впечатление от этой жизни заставили его немного понервничать. И как принято начинать серьёзные разговоры? Вот что значит — давно не общался с папенькой. С места в карьер спрашивать или как-то заходить? Да Рокэ его раскусит на первом же слоге, если уже не догадался.  — Так вот, подарок, — очнулся Марсель и полез в карман. Котик с гитарой в лапах был на месте, то есть, на обложке блокнота. — Держи! Это ты.  — Какая прелесть, — господин проректор уставился на обложку, пока её придирчиво обнюхивал Готти. — Знаешь, увидь это Штанцлер, у него бы случился инфаркт.  — Конечно, — подхватил Валме, — ты же извращенец и сатанист! А я тут со своими котиками. Кошмар! Может, покажем Штанцлеру? Он и окочурится.  — Боюсь, эта милая вещь подпортит мою репутацию злодея, и тогда окочурится Дорак, — возразил Рокэ. — Но спасибо, буду носить у сердца, или как тебе больше нравится?  — Мне больше нравится, чтобы на тебя никто не покушался, — ляпнул Марсель, а потом подумал. — Ой. Не так я хотел это сказать, ну уж как есть…  — Ты сказал, как только заявился на порог моей квартиры. Весьма красноречиво, — Валме ожидал, что он хотя бы сядет, но чёрта с два — Алва собирался обсуждать покушения лежа с псом под боком, и возразить ему на это было нечего. Просто нечего!  — Но это не ерунда, — возмутился Марсель, хотя никто ещё не обвинил его в ерунде. — Я понимаю, что Роберу повезло, а больше тебя никто не трогал, хотя… твой великолепный батюшка намекал на других людей. Что за банда на тебя ополчилась, Рокэ?  — Всё проще некуда. Банда — незабвенный революционер Альдо Ракан и те, кто уцелел рядом с ним, отец не намекал, а говорил достаточно прямо. Они оживились прошлой ночью, потому что в город вернулся Эгмонт Окделл… хотя в этом я не уверен, — признал проректор.  — А что ночью? Я ещё не в курсе?  — Юного Окделла носило по городу и унесло в соседний квартал. А там, насколько я понял, ошивались подозрительные личности. Лучше спроси Робера, меня там не было…  — Либо это была подстава для тебя, либо для людей, которые тебя окружают.  — Первое. Никто не знал, что в моей машине будет Эпинэ, и караулить Ричарда здесь, когда у него есть свой дом, тоже немного глупо. Валме хотелось заявить — «это тебе хочется, чтобы было первое», но доказательств у него не было.  — И ты уверен, что это всё ещё Ракан? Я понимаю, что он у нас от природы пришибленный, не в обиду его великолепной бабушке…  — Мне кажется, это всё ещё Ракан, но уже не Эгмонт, — выдал Рокэ. — Утопическая программа для университета и преподавательские баталии — это всё уже поросло мхом, а его и его верных вассалов личная неприязнь ко мне, скорее, расцвела.  — Ты так уверен, что этот пацан, — не удержался Марсель, наслушавшись Матильду, — способен поднять в городе криминал вплоть до аварии и драки в переулке?  — Драки не было, не забегай вперед. Почему нет? Госпожа Алати и Робер сходятся во мнении, что ему не сидится на одном месте. Со вторым мы немного поговорили и пришли к неутешительному выводу, что у господина Ракана не всё в порядке с головой. Правда, это только предположение, но иных объяснений Эпинэ пока не нашёл… А великолепная Марианна успешно держит меня в курсе, что происходит на тёмной стороне О.  — М-м, у тебя такие уютные отношения с мороженщицей, — фыркнул литератор. — Извини, вырвалось…  — Только не говори Эпинэ, у него мир рухнет, — посоветовал Рокэ. — Если ещё сам не догадался… Так вот, мы с Марианной почти уверены, что Ракану удалось ввязаться во что-то тёмное и наверняка неприятное. Он не смог выбраться сам и довольно ловко обернул ситуацию в свою пользу. Недаром его бабушка беспокоится о преступниках…  — И всё это — чтобы сковырнуть тебя с поста? Ради бога, Рокэ, стань уже ректором, все уймутся.  — Даже ради чёрта не стану. И прекрати играть в Дорака, иначе я тебя побью, — видимо, лицо у Валме сложилось недоверчивое, поскольку он кинул в него подушку. — Приближается конец года, к этому моменту господин ректор оплатит долги ОГУ, с нас слезет министерство, и можно будет не гнобить студентов дурацкими работами не по специальности. Но проблема в том, что никакой Ракан не знает, насколько хрупок под нами лёд. Если хоть кто-нибудь из-подо льда высунет нос, срок расплаты с министерством и с городом станет только ближе…  — И тогда универу хана, а вы с Дораком играете в плохих следователей и вытаскиваете нас за уши из дерьма? — уточнил Марсель.  — Я говорил про лёд, но как тебе угодно.  — Почему не исключить Ракана? Колиньяра ж этого выперли, и ничего. Я могу подогнать что-нибудь обвинительное, его на всеобщей литературе раз пять уже не было.  — Мы собирались. Но он держится у многих преподавателей на хорошем счету, а после этой пародии на вооружённое восстание каждое отчисление будет вызывать бурю эмоций. Не ту, которая нам была нужна, чтобы отвлечь внимание от господина ректора.  — А другую, которая сведёт в могилу всех и сразу, — закончил Марсель. — Потому что вместо одного скандала будет два, пресса надавит посильнее и вытащит на свет все грехи ОГУ, и головы лишат нас всех и сразу.  — Собственно, да. — Нежно отпихнув Готти, проректор соизволил сесть и потянуться, после чего отправился варить кофе. — Ты успокоился?  — Я наоборот, — вежливо ответил Валме. — То есть, я догадывался, что всё плохо, но не думал, что так… опасно. Чёрт возьми, Рокэ, во что мы вляпались в этом спокойном городке?  — В жизнь, — философски заметил Алва. — Не драматизируй, ты становишься похож на студента в разгар сессии. Скоро всё уляжется, а потом…  — А потом?  — Тебе кофе с корицей? Больше всего Марселю хотелось запустить в него корицей за эту недосказанность, но он только вздохнул и протянул склянку.

***

Вечером в субботу Робер переживал, причём переживал за всех и сразу. За Дикона с его родителями, который только написал, что всё в порядке — но будь всё в порядке, он бы позвонил и болтал часа четыре. За Марианну, у которой не ладилось с меню. За Матильду, за Альдо, за Матильду с Альдо; за то, что он очень давно не видел Альдо, и это было отвратительно с его стороны; за Рокэ, в конце концов, хотя ему бы это явно не понравилось. Решив не сходить с ума от непонятных предчувствий, Эпинэ просто позвонил всем по очереди. Альдо был чем-то жутко занят и, кажется, не хотел с ним разговаривать, Матильда и Ричард не отвечали, и только Алва оказался неожиданно свободен, предложил ему выпить и заодно свою компанию.  — Я ещё собирался позвонить Валме, — признался Робер, открывая кафе, прикрытое по случаю отъезда хозяйки. — Он к нам не присоединится?  — Не сегодня. Но я предложил, — Рокэ без вопросов завернул на кухню и сам нашёл бутылки. — Так что там ваши предчувствия?  — Не то чтобы предчувствия, — запнулся Эпинэ. — Скорее… такое ощущение, что что-то пошло не так и катится, а я не могу поймать.  — А надо ли ловить? — спросил Рокэ. — Ваше здоровье… Через полчаса он уже убедился, что не хочет ловить какие-то предчувствия, а хочет на воздух и желательно с закрытыми глазами. Сказывалось не столько выпитое вино, сколько навалившаяся, непонятно откуда взявшаяся усталость.  — Наверняка вы знаете, что у Марианны есть чудесный балкон, — говорил Рокэ, вытаскивая его из кресла и ведя куда-то влево и вверх. Робер знал, Робер прекрасно знал этот балкон, на нём они с Марианной пели и целовались, а ещё пили вино и любовались городом; интересно, что на балконе делал Рокэ? — Пойдёмте, сейчас самое время…  — Для чего? — сумел выговорить Робер. Счёт шёл уже не на бокалы, а, пожалуй, на бутылки, и Эпинэ не осмелился бы посчитать, сколько в нём сейчас вина. Наверное, господин проректор либо был очень сильным, либо очень жаждал показать ему балкон. Скорее всего — и то и другое. Потому что вытащить Робера из уютного кресла и заставить сделать несколько шагов по лестнице в нынешнем состоянии… Впрочем, для Алвы это расстояние — ничто, Алва не пьянеет вообще, судя по слухам коллег и комментариям Валме, который лично пытался его перепить.  — Полюбоваться закатом, конечно же. Давайте, Ро, ещё немного… «Ещё немного» — это были те два шага, необходимые ему для того, чтобы упасть в очередное кресло. Робер перешагнул порог и упал, просто рухнул в пластиковый стул, какие даются в дешёвых отелях, с видом на город О. Рокэ не соврал: закат стоил того. Алые и рыжеватые краски крупными мазками ложились на черепичные крыши, тут и там торчали домики с трубами разного размера и разной ширины, вид на университет не открывался, но были другие высотки — далеко, очень далеко. Солнечные лучи жарили лицо, а блики плясали по векам, мешая сосредоточиться, впрочем, зачем сосредотачиваться — они же не на работе, в конце концов! Поэтому Робер позволил себе вытянуться в кресле, вернее, в стуле, положив ноги на низкие балконные перила, и утонуть в бесстыдно-рыжем, бесконечно оранжевом закате. У него не было выбора — солнце поглощало, заставляло следовать за собой.  — Нам надо следовать за солнцем, Ро, — подтверждая его мысли, раздался голос Рокэ. Первый проректор, несмотря ни на что, подливал: он утянул с кухни бутылку и бокалы, как же донёс вместе с самим Робером?! — Оно всегда право…  — Солнце?  — Да. Казалось бы, глупо переспросил, но Алва всё равно ответил. Можно продолжать:  — Почему? Солнце закатывается каждый вечер, оно падает во мглу… — на уме у Эпинэ вертелись сотни и тысячи неповторимых метафор про солнце, достойных самого Марселя Валме. Рокэ покачал головой, или ему показалось, что так шевельнулась тень.  — Закатывается, ну и что? Каждое утро, с рассветом, оно просыпается вновь. Восстаёт из мглы, как вы сами и сказали. Солнце возвращается, какой бы непроглядной ни казалась эта тьма… Вам не кажется, что нам стоит у него учиться? Робер задумался, насколько мог. Восставать из мглы — это хорошо. Это важно, это надо уметь. Что имел в виду Алва? Он действительно имел что-то в виду или просто так сказал? Робер скосил глаза. Рокэ был рядом, в каком-нибудь полуметре, в точно таком же дурацком дешёвом стуле, как и у него, сидел и жмурился на закатном солнце; это солнце рисовало на нём солнечные блики, делало жизнь ярче и теплее… Проректор улыбался. Ничего хорошего не случилось уже давно, во всяком случае, это хорошее прошло мимо Эпинэ, а он улыбается, и хоть бы хны…  — Люди — странные существа, — пробормотал Робер, подумав, что пить больше не стоит, и всё равно протянув руку за бокалом. Вино слегка горчило, может, от дурных мыслей? — Не знаю, к чему я это…  — Продолжайте, Ро — сказанное на закате всегда к месту…  — На закате или под красное? — неожиданно глупо для самого себя хихикнул Эпинэ, но мир от этого не рухнул, и он продолжал: — Так о чем я… Валме каждый день словно светится, а в последнее время какой-то нервный… Рокэ, успокойте меня, с ним все в порядке?  — Откуда же мне знать? — пожал плечами Алва, пригубив вино с таким видом, будто оно действительно на него никак не влияло. Хотел бы Робер похвалиться такой же устойчивостью, но его самого вело уже трижды, если не четырежды, хоть бы было, чем закусить. — Люди — существа слишком странные. Многогранные, если позволите так выразиться. Люди не схемы, чтобы повторять друг друга и чтобы следовать чужим идеалам и правилам…  — Представьте себе Валме в виде схемы, — не удержался Эпинэ. Рокэ только рассмеялся: нет, он всё-таки пьян, хотя и не заметно сразу… — А вы, Рокэ? Вы тоже не схема?  — Я… — он как будто задумался и, ни секунды не сомневаясь, налил себе ещё. — Прямо сейчас я лежу на солнце и разговариваю с вами. А выводы из этого, Ро, могут быть какие угодно… Они сидели на жарком, жгучем, неповторимом закате и пили вино, разговаривали о жизни и о смерти, смеялись и пили ещё, а солнце никак не хотело засыпать — оно горело алой дугой над родным или ставшим родным городом и было вечно, вечно, вечно…