И уцелел один

      

«Прямая линия, может, и самый короткий путь между двумя точками, но точно не самый интересный»*.

      Они старались, пока руки не начали трястись и лица не покраснели от усилий, но Майкл Ходжес был мертв, так же как Александр Гудман три дня назад.       Пустым, отрешенным взглядом Джон смотрел сверху вниз на бездыханное тело мужчины. Еще одна неожиданная смерть в его дежурство. Несмотря на несколько мелких переломов, пациент стабилизировался и по всем показателям шел на поправку. Ходжес был не слишком общителен с соседями по палате, но во время дневного обхода Джона он, по крайней мере, оставался в сознании и отвечал на вопросы. Что-то тут не сходилось.       – Что произошло? – спросил Джон у медсестры, стараясь не повышать голос. Ширмы, разделявшие кровати, давали шахтерам относительное уединение во время посещений родственников или опроса представителя Компании, так что никто не мог видеть их за работой. Но он прекрасно понимал, что пациенты подслушивают.       Медсестра покачала головой.       – Я вернулась с обеда, зашла проведать пациентов и обнаружила, что он не дышит. Где вы были? – чуть резче, чем следовало, спросила она. – Я звала несколько раз. Вы же должны быть всегда рядом на случай, если в палате случится что-нибудь неотложное.       – Я был в ванной, – солгал он, не желая признавать, что головная боль вывела его из строя. – Простите. Я прибежал, как только услышал. Хоть и поздно, – пробормотал он.       Джон обернулся к мертвецу на кровати.       – Не дышал, – тихо повторил он. – Вы проверили, у него был пульс?       – Я не нащупала. Он был мертвее мертвого, – ответила она, касаясь крошечного крестика, спрятанного под бело-серой униформой. В ее голосе было ничуть не меньше изумления, чем в его. – Когда я уходила, он был в сознании и разговаривал с мистером Биллингсом.       Джон нагнулся, пристальнее изучая тело. Треснувшие губы слегка поголубели, на горле и ключицах виднелись фиолетовые пятна. Когда обрушилась шахта, он серьезно пострадал, но эти отметины казались свежее, словно кто-то недавно сильно сдавил его горло. На Джона нахлынула волна беспокойства, желудок сжался. Он резко выпрямился.       – Где мистер Биллингс? Кто-нибудь еще посещал сегодня Ходжеса? – В его голосе прозвучало нечто совершенно новое.       Салли покачала головой.       – Когда я вернулась, его не было. Вы же не думаете?.. – Ее глаза округлились в испуге. – Зачем Чарли Биллингсу причинять вред мистеру Ходжесу? – прошептала она. – Логичнее, ели бы все было наоборот. Я знаю множество людей, кому в последнее время очень бы хотелось придушить Чарли.       – Я не говорил, что он причинил Ходжесу вред, но мне не нравятся эти синяки, и в момент смерти никого из нас в палате не было. – Джон нахмурился. Он взглянул на часы, висевшие над столом медсестры, и изумился тому, как пролетело время. С тех пор, как Салли заходила в его кабинет, прошло больше часа.       – А как же другие пациенты? В палате находилось еще три человека, – рассудительно заметила она. – Они… и вы… услышали бы.       – Я с ними переговорю. Позвоните доктору Маршаллу, расскажите, что случилось, и привезите каталку для мистера Ходжеса. – Джон накрыл неподвижное лицо пациента тонким больничным покрывалом.       Он расспросил других пациентов: никто не видел и не слышал ничего подозрительного, но ведь занавески сильно ограничивали обзор. Чарли Биллингс поговорил с каждым из них по очереди, перемолвился парой слов с покойным и покинул палату. Только Билл Мэйхью, чья кровать располагалась ближе всех к двери, видел, как он уходил. Ирвин и Пирс слышали лишь его удаляющиеся шаги, а затем хлопок тяжелой двери. Именно Мэйхью поднялся с кровати, чтобы помочь, когда Джон не ответил на зов медсестры.       К тому времени, когда Салли вернулась с каталкой, Джон уже усомнился в своих выводах относительно синяков на шее Ходжеса. Пока его пациент делал последний вздох, он сам мучился мигренью в своем кабинете – и эта ошибка камнем висела у него на душе. Если бы оказалось, что Ходжеса убили, Джон не был бы виноват в его смерти, совсем другое дело, если бы причина была в медицинских осложнениях. Медсестра имела полное право не поверить его подозрениям: никто не проявлял ни тени намерения убить раненого шахтера, и никто из пациентов, похоже, не пытался лгать. Во время своего расследования Биллингс, конечно, мог досадить изрядному числу людей в городе, но он всего лишь делал свою работу, и здесь вряд ли можно было найти мотив для убийства. Нет, существовало множество более разумных объяснений, и Джон не мог позволить своему чувству вины вызвать у него паранойю.       К тому же, они еще толком не знали, что именно вызвало смерть. Пока не проведут вскрытие, он должен избегать поспешных выводов. Осмотр должен был выявить любые подозрительные изменения. Он врач, а не детектив, – продолжал напоминать он себе. Расследование стоило оставить доктору Маршаллу и местному заместителю коронера.       В отличие от Гудмана, у Ходжеса осталась семья в городе – жена и брат, который тоже работал на шахте. Оба приходили навестить его пару дней назад. Когда тело перевезли в подвал, Джон взял его медицинскую карту и отправился в свой кабинет. Ему предстоял тяжелый и неприятный телефонный звонок.       Оставшаяся в палате Салли Оберль принялась откатывать ширмы на привычное место в глубине комнаты.              К утру следующего дня новость о смерти Ходжеса уже прогремела в городе. Когда Джон зашел в книжный магазин, он застал свою жену с парикмахером Эрни Пикерингом за традиционным утренним кофе и разговором.       – Этим утром у меня в кресле сидел констебль Перри. Сказал, вчера они побывали в доме у Чарли Биллингса, спросили его о Майке, – говорил Пикеринг. – Похоже, он вчера ходил в больницу, как раз незадолго до случившегося, расспрашивал шахтеров об обвале. Грэхем был вне себя – Чарли не имел права разговаривать с ними в отсутствие представителя профсоюза.       Мужчина бросил на молодого доктора заговорщический взгляд.       – Элизабет сказала, ты вчера дежурил, это так?       – Я ничего не могу рассказать, Эрни, – уклончиво ответил Джон, нагруженный тяжелыми посылками, за которыми его посылала Элизабет. Он поставил коробки на пол за стойкой и направился на улицу за еще двумя, оставшимися в машине.       – Ну, попытка – не пытка, – усмехнулся ему вслед Пикеринг.       – Напротив, – со снисходительной улыбкой заметила Элизабет. – Ты неисправим. Нелепо даже предполагать, что мистер Биллингс имеет какое-то отношение к смерти этого человека.       – Конечно, конечно, – признал он. – Если бы дело было серьезным, Берт сказал бы. Но, сама знаешь, слухами земля полнится.       – А ты их поощряешь, – пожурила его Элизабет. – Хватает того, что из-за этого обвала погибло столько народу. Если так пойдет дальше, на похоронах начнется настоящая драка.       Пикеринг поморщился и кивнул.       – Конечно, дорогая моя, ты права, – проговорил он, хотя в голосе его не было абсолютной уверенности в том, что упомянутая драка – нечто обязательно плохое. Впрочем, к тому моменту, когда Джон вернулся в магазин, он уже сменил тему.              Оставшихся троих мужчин, как и ожидалось, скоро выписали из больницы и отправили домой, под опеку родственников и друзей – со строгим наказом немедленно связаться с врачом, если у них возникнут проблемы с дыханием или любые другие опасные симптомы. Когда пропала необходимость ночного надзора за пациентами, жизнь в больнице вновь вошла в свою четко расписанную колею. Три врача продолжали спокойно работать, время от времени отвлекаясь на домашние визиты к менее подвижным пациентам.       В середине дня доктор Маршалл провел вскрытие Ходжеса и после позвал Джона в свой кабинет, чтобы обсудить результаты.       – Чертовщина какая-то, – сказал он, протягивая молодому человеку папку с документами. – Как и в прошлом случае, легкие и трахея распухли, начисто заблокировав приток кислорода. Ничего не понимаю. Когда его привезли с места происшествия, его лечил я. С легкими все было в порядке.       – Значит, никакой вероятности, что его задушили? – несмело спросил Джон.       Доктор Маршалл смерил его тяжелым взглядом поверх очков и со стоном опустился на стул.       – Ты тоже видел эти отметины, да? Должен признаться, у меня возникла такая мысль. Но, думаю, это невозможно. Надо, конечно, еще дождаться отчета лаборатории, но больше всего это похоже на отравление ядовитыми химикатами.       – Из шахты? – Джон положил папку на заваленный бумагами стол и засунул руки в карманы брюк. – Четыре дня никаких признаков и симптомов – а потом он вдруг умирает? Слишком долгая реакция, Руперт. А как же Гудман?       – И то верно. – Старый хирург чиркнул спичкой и раскурил взятую со стола потрепанную трубку. В задумчивом молчании он выпустил клуб дыма.              – Готова?       В пятницу вечером Джон со шляпой в руке стоял на пороге задней комнаты книжного магазина. На нем был его лучший темный костюм и неяркий галстук, надетые специально для похорон.       – Секунду. – Элизабет поправляла чулок. Утром она надела на работу брюки, но после обеда переоделась в магазине. Она пригладила на коленях шерстяную юбку и, застегивая пуговицы рубашки, выпрямилась и улыбнулась мужу. – Папа уже в машине?       Он кивнул и помог ей надеть пальто.       – А Чес надежно заперт наверху и, разумеется, уже уютно устраивается на подушках, – ответил он, угадывая следующий вопрос. Настойчивость и умилительный взгляд карих глаз давно принесли Честертону победу в войне против попыток отучить его прыгать на диван.       Они вышли вместе, рука об руку.       Поминальная служба так и не кончилась дракой, хотя в пару моментов казалось, что ее не избежать. После того, как Чарли Биллингс выразил свои немногословные сожаления от лица компании собравшимся семьям погибших, Грэхем Кроссли, представитель профсоюза, обменялся с ним парой весьма нелицеприятных слов. И только вмешательство немногочисленных городских полицейских позволило предотвратить скандал. Конники намеренно прибыли в своей красной униформе, чтобы напомнить присутствующим о правилах поведения.       Вскоре после спора Кроссли ушел, не преминув сделать это как можно демонстративнее. Биллингс, воздержавшись от театральности своего соперника, тоже торопливо покинул собрание, мудро рассудив, что ему не стоит присоединяться к горюющим родственникам, медленной процессией направившимся в ближайший бар.       Джон, Элизабет и ее отец задержались, чтобы почтить погибших и тоже поторопились уйти. Мистер Фрейзер, которого быстро утомляли мероприятия, требовавшие долгого стояния на ногах, был слишком горд, чтобы признать это, и им пришлось использовать как повод – хоть и не совсем ложный – остававшиеся у Джона дела.       Джон втайне радовался такому оправданию – большие скопления людей его все еще нервировали. А, учитывая, скольким из них ему пришлось лично принести ужасные вести, находиться рядом с этими людьми ему было еще труднее.       Зная об этом, Элизабет сжала его руку, пока они шли к машине, другой незаметно поддерживая отца. Джон одарил ее сдавленной улыбкой и сжал ее ладонь в ответ.       – Попомните мои слова, до конца месяца пойдут разговоры о забастовке, – неожиданно проворчал мистер Фрейзер.       – Папа, не говори так. Никому сейчас не нужны перебои в работе. Ты же слышал, что случилось в Квебеке. Если начнется забастовка, пострадает куда больше народу.       – Я говорю это, потому что это правда, – раздражительно отозвался он, крепко держась за дверцу желтого форда, которую перед ним открыл Джон. – Я уже такое видел, и все повторяется. Этот город – пороховая бочка, и она готова рвануть.       – Только потому, что всех так беспокоит эта авария, – возразила она, забираясь в машину.       – Потому профсоюз так наседает – они нашли свой катализатор, – отрезал он.       – В последний раз, когда пошли слухи о забастовке, магазин потерял почти два месяца прибыли, потому что люди боялись тратить деньга на предметы второй необходимости. Весь город едва не рухнул, а в результате компания так и не дала им то, что они хотели, – напомнила ему Элизабет.       Конечно, она понимала, что рабочие имели право возмущаться условиями безопасности на шахте – она много раз слышала от Джона о том, какие ужасные травмы получают шахтеры. Но она не доверяла ни компании, ни профсоюзу – они не смогли бы удержать людей от проявления насилия.       – Ну что ж, будем надеяться, они сумеют вовремя достичь мирного соглашения, – впервые подал голос Джон, поставив точку в споре.              Оставив семейство Фрейзеров у магазина, Джон вернулся на работу. Его ждали три пациента, которые не могли самостоятельно добраться до города и до больницы.       Два первых посещения прошли как по маслу, но из дома последней пациентки, Эдны Мосли, он не мог выбраться почти целый час. Миссис Мосли была пожилой вдовой, переехавшей в Йеллоу Форк, по наблюдениям Джона, где-то во время последнего Ледникового периода, и, судя по всему, собиралась дожить до следующего – несмотря на то, что обладала семимильным списком заболеваний. По причинам, которые Джон не мог объяснить сам себе, она ему нравилась, но ее медицинский осмотр всегда затягивался втрое дольше, чем нужно. Если ей позволить, она могла проболтать несколько суток подряд.       После миссис Мосли Джон планировал навестить так и не появившегося на похоронах Билла Мэйхью – тот жил как раз напротив. Но, наконец добравшись до его крошечного дома, Джон неожиданно ощутил вновь подступающую мигрень. Он торопливо выудил из сумки таблетки и запил их водой из бутылки, которую держал там же.       В этот раз ему удалось побороть мигрень прежде, чем она зашла слишком далеко. В конце концов, боль притупилась, и он смог даже сесть за руль. К тому времени, когда он добрался до книжного магазина, он чувствовал себя куда лучше, но все еще боялся переутомиться. Элизабет довезла их до дома, и Джон сразу же рухнул в постель.              Молодой на вид мужчина с темными волосами и глазами, и почти недельной щетиной выходит из малозаметной мраморной колонны и смеется. В разодранном военном мундире он кажется страшно утомленным, его безумная улыбка не отражается в глазах, но, кажется, мужчина искренне рад его видеть.       – Снова привет, Доктор, – говорит он.       А затем временная линия сдвигается. И Доктор остается один.              В шестом часу утра их обоих разбудил телефонный звонок.       Под воющий аккомпанемент свернувшегося под уютным армейским покрывалом в углу комнаты Честертона Джон едва ли не выпал из кровати и, качаясь, прошлепал по ледяной хижине к телефону.       – Честертон, хватит! – простонала с постели Элизабет. Пес игнорировал ее до тех пор, пока не стих звон.       Новости оказались плохими. Ночью Билл Мэйхью умер при обстоятельствах, пугающе напоминавших таинственные смерти Гудмана и Ходжеса. Сосед по квартире вернулся с поздней смены в городской закусочной и нашел его на полу.              Три загадочные смерти за неделю определенно требовали внимания официальных лиц.       Доктора Маршалла немедленно вызвали на осмотр. Шансы того, что это всего лишь совпадение, рухнули, когда в теле Мэйхью обнаружились все те же необъяснимые повреждения дыхательной системы. Конная полиция начала полноценное расследование, их примеру последовали судмедэксперты. С работников больницы потребовали подробную информацию об истории заболеваний мужчин и о посетителях, навещавших их в палате.       Помимо прочего, из-за подозрений относительно воздействия каких-то токсинов, выпущенных после взрыва и обвала, всех, кто имел отношение к аварии или работал поблизости от шахты, попросили вернуться в больницу на пристальный осмотр и проверку дыхательной системы. Представителей шахтерской компании до белого каления доводили намеки на то, что под землей могут скрываться смертельно опасные вещества, но им также приходилось сотрудничать. В горном деле угроза удушения или отравления в естественных газовых карманах была привычным делом, но все известные причины были отсеяны – ни одна из них не могла убить человека вот так, без предупреждения, четырьмя днями позже.       Проверки заняли большую часть дня, и отрицательные результаты, отсутствие каких бы то ни было нарушений дыхания у всех и каждого вызывали одновременно облегчение и беспокойство. Одно из двух: или в шахте не было никаких естественных веществ, которые спровоцировали смерти, или они уже нашли своих жертв, и теперь выжидали, когда симптомы добьют следующего горняка. Разумеется, все в городе только и говорили о том, что, возможно, кто-то по одному добивает выживших в аварии. На этот вопрос ответов не было.