И уцелел один

      «Любой, кто представляет хоть какой-нибудь интерес, безумен в той или иной степени»*.

      Залив антифриз из запасной канистры, хранившейся в багажнике, с величайшей осторожностью – под страхом перегрева ему дважды приходилось останавливаться и охлаждать двигатель – Джону все же удалось доковылять до города. Первым делом он отправился в полицию. Труда немного – их маленький участок одним из первых встречал въезжающих в Йеллоу Форк с этой стороны – да и на поиски оставалось не так много времени, солнце начинало заходить. Чем скорее он поставит нужных людей в известность, тем лучше.       Дежуривший за стойкой регистрации капрал Бриггс крайне заинтересовался сообщением Джона, позволил ему позвонить жене с рабочего телефона и сразу же отправился доложиться сержанту. Джон попросил Элизабет прийти к автомеханику, рассказал, что попал в небольшую аварию на занесенной снегом дороге. Новость о машине ее друга, брошенной на обочине, могла подождать до личной встречи.       Когда он подъехал к крошечному двору мастерской «Авторемонт и замена шин», двойные гаражные двери оказались распахнуты, оба отсека ярко освещены и заняты чужими машинами, но, похоже, никакой очереди не было. Элизабет уже ждала его, прислонившись к переднему крылу древнего коричневого автомобиля, крепко обняв себя за плечи, со снежинками, налипшими на волосах и плечах. Как только Джон вышел из машины, она обняла его и принялась ощупывать на предмет ранений.       Когда ее руки коснулись все еще болевших ребер, он, изо всех сил стараясь не морщиться, поднял руки, предупреждая дальнейшее исследование.       – Я в порядке. Просто пара ушибов и царапин. Старушке Бесси досталось куда больше, – сказал он, кивнув на помятый передок их машины.       – Вижу. Что случилось? – спросила Элизабет.       – Потерял управление на служебной дороге за поворотом к озеру Фейри. Пытался выправиться, но машину закрутило, в итоге врезался в дерево. – Он покачал головой, и резкая боль мгновенно заставила его пожалеть об этом.       Боль, должно быть, отразилась у него на лице, потому что Элизабет бросила на него очередной обеспокоенный взгляд.       – Ты точно в порядке? – спросила она.       – Просто голова болит, – заверил он ее, на мгновение зажмурился, затем продолжил: – Могло быть и хуже. Было довольно трудно вернуть машину на дорогу, но, по крайней мере, мне удалось вернуться в город.       Джон уже начал с осторожностью подбирать слова, чтобы лишний раз не волновать ее, а ведь он еще даже не дошел до самой неприятной части своей истории. Он коснулся ее руки, собираясь с мужеством перед предстоявшим тяжелым разговором.       – Слушай, Бет, я должен тебе что-то сказать…       Его прервало появление грузного мужчины в перепачканном маслом комбинезоне с именем «Франклин», вышитым на нагрудном кармане. Джону пришлось на время отвлечься, договориться о ремонте. Они оставили Бесси на попечение механика и ушли с обещанием, что машину они получат самое позднее к пятнице.       Разобравшись с насущным делом, Элизабет и Джон забрались в старый паккард ее отца и двинулись к магазину. До дома оставалось меньше двух километров, и Джон решил, что сообщение об Эрни может подождать, но Элизабет заговорила раньше.       – Ты что-то хотел мне сказать? – спросила она, заводя машину и выворачивая на пустую дорогу.       – А, да, хотел. – Джон помедлил, отчаянно мечтая о менее тревожном способе подать такие новости. Некоторое время он молчал, позволив жене сосредоточиться на дороге, затем все же прокашлялся и продолжил, словно ныряя в омут головой вниз: – Пока был там, я нашел машину Эрни.       – Правда? – Старый автомобиль резко фыркнул и остановился. Все ее внимание было сосредоточено на Джоне. – Где? Почему ты сразу не сказал? Эрни в порядке?       – Не знаю, его я не видел. Машина оказалась припаркована неподалеку от того места, где я перевернулся. Хотя, судя по всему, она недолго там простояла. Я все рассказал полиции – они обыщут лес, – ответил он.       Элизабет прикусила губу, помолчала несколько секунд, пытаясь побороть панику, которую вселяли эти слова.       – Ты не доехал до охотничьего домика, да? – В ее голосе сочилась надежда. Она снова завела машину, сжимая руль побелевшими пальцами.       – Нет. Вполне возможно, он мог дойти туда пешком, при определенной решимости. – Вряд ли, но возможно, подумал, но не сказал он. – Я огляделся, конечно, но не мог надолго задерживаться, иначе и сам застрял бы там. Не знал точно, как далеко проеду на побитой машине.       Элизабет нервно вздохнула, взяла себя в руки.       – Может, это просто дурацкое недопонимание. Его найдут в хижине, он будет несказанно удивлен, что все так переполошились, ведь он вроде бы оставил записку. Нет никаких причин думать, что с ним случилось что-нибудь плохое, – проговорила она.       Она остановила машину у сарая возле книжного магазина, где обычно стоял паккард, и замерла, слепо глядя на стрелки приборной панели. На темных ресницах застыли слезинки.       – Я уверен, мы скоро все узнаем, – оптимистически заметил Джон, надеясь, что окажется прав.              Ранним утром в пятницу зазвонил телефон, и Элизабет взяла трубку.       Они так и не решились возвращаться в хижину по обледеневшей дороге на почти двадцатилетней развалине и провели ночь в гостевой комнате в квартире отца. Джон все еще одевался, но Элизабет так беспокоилась о пропавшем друге, что ходила из угла в угол уже добрых полчаса.       Джон последовал за ней в гостиную и наблюдал. Она проговорила несколько слов, затем резко села, от лица ее неожиданно отлила краска. Мерзкий комок страха стянул желудок Джона.       – Да, спасибо, – деревянным голосом проговорила Элизабет в трубку, осторожно положила ее на рычаг и тут же разрыдалась.       Подлетев к ней, Джон стиснул ее в объятиях, плечо мгновенно намокло от слез.       – Я здесь, любимая. Мне так жаль, – прошептал он, касаясь губами ее волос. Ему не нужно было спрашивать, он уже знал, что случилось.       Эрни Пикеринг был мертв.              Вести о новой трагедии разнеслись быстро. Смерть Эрни оказалась тяжелейшим ударом для маленького сообщества, и не только потому, что его любили почти все в городе. До сих пор погибали лишь пострадавшие в аварии горняки, а, значит, оставался хоть какой-то шанс, что смерть спровоцировала травма. Эрни Пикеринг работал в парикмахерской на главной улице. Он ни разу в жизни не бывал в шахте.       Конная полиция привезла его тело тем же утром, на рассвете, и немедленно отправила к доктору Маршаллу на вскрытие. Его нашли меньше чем в километре от брошенной машины. Если бы Джон не разбился в этом месте, если бы не валило столько снега, он бы его увидел.       После этой находки с удвоенным рвением возобновились поиски Грэхема Кроссли.       После той морозной ночи непостоянная весенняя погода вновь переменилась, небо расчистилось, подул теплый ветер, начал таять снег. Констебль Перри нашел оттаявшее тело Кроссли на заднем дворе его собственного дома, под деревьями, наполовину погребенное под снегом. Он был мертв, скорее всего, уже несколько дней.       Пять смертей после взрыва на шахте, две из которых не имели прямого отношения к аварии, – улики начинали указывать на куда более пугающие выводы. В Йеллоу Форк скрывался убийца.              Джон отпросился с работы, чтобы побыть с Элизабет. Доктор Юджин не особо протестовал, даже если это и означало, что он останется единственным действующим врачом в больнице, поскольку доктор Маршалл был занят сразу двумя вскрытиями. Половина пациентов отменили свои посещения – все слишком боялись выйти из дома, пока убийца оставался на свободе.       После смертей Пикеринга и Кроссли каждый человек в Йеллоу Форк чувствовал себя жителем осажденного города. Центральные улицы были тихими и пугающе пустынными. Не решившись открывать магазин для несуществующих посетителей, Джон и мистер Фрейзер почти весь день пили чай и изо всех сил старались вести спокойные, приятные разговоры, чтобы как-то поддержать Элизабет.       Утром она проплакала почти час, затем вытерла лицо и с невиданной агрессией принялась за уборку. Примерно каждые полчаса она вдруг останавливалась, выглядя так, словно собиралась вот-вот вновь удариться в слезы, а затем с двойным усердием возобновляла свое занятие. Очень скоро Джон оставил попытки успокоить ее и, решив вместо этого сделать что-нибудь полезное, принялся вытирать пыль и поправлять таблички на верхних полках в магазине.       Когда позвонили из мастерской и сообщили, что замена радиатора закончена, Джон отправился за машиной пешком. Он мог попросить Элизабет отвезти его на паккарде, но ему остро требовалось подышать свежим воздухом, размять ноги и поразмышлять.       Он прицепил поводок к ошейнику Честертона и вышел. Переняв всеобщее напряженное настроение, Чес весь день беспокойно шнырял от одного члена своей человеческой семьи к другому. Он был рад возможности прогуляться, почти всю дорогу тянул и дергал поводок и останавливался обнюхать каждую мелочь, которая попадалась им на пути.       Джон не знал Эрни так, как знала его жена, но тот определенно ему нравился. Эрни нравился всем, кто был с ним знаком. Это был человек того самого привлекательного характера, который просто не мог не вызывать ответного дружелюбия. Сама мысль, что кто-то захотел убить Эрни Пикеринга, была смехотворной.       Мистер Кроссли – вот это Джон мог почти понять. Этот чрезмерно горячий представитель профсоюза завел врагов ничуть не меньше, чем друзей, и его агрессивные, нередко доводившие до насилия способы защиты прав рабочих были общеизвестны. Убийство Кроссли могло бы добавить уверенности в вовлеченность горнодобывающей компании, но разве не было бы глупо с их стороны привлекать еще больше внимания к аварии? Кроссли и Эрни тесно дружили, и это была единственная связь между их смертями, которая приходила Джону на ум. Если не это – то что? Может, Эрни услышал что-то, не предназначенное для его ушей? Остановятся ли на этом убийства?       Джона терзало подозрение, что все эти смерти могут не иметь вообще никакого отношения к горнодобывающей компании или аварии на шахте. Ему не удалось предотвратить первые три из них, и он не знал, что ему делать, чтобы защитить Элизабет от убийцы, которого никто не видел. Это не болезнь, которую он мог бы вылечить, не злодей, которого он мог бы побороть. Бет уже ранила смерть друга. Джон не вынес бы, если бы она сама пострадала. Мысль о том, чтобы потерять ее, пугала его больше всего. Он на ходу нервно вертел на пальце обручальное кольцо.       В равной степени он старался подавить беспокойство о собственном здоровье. Мигрени явно становились все хуже – по меньшей мере, все чаще. Его и раньше мучила головная боль, но никогда с такой частотой – а теперь после каждого приступа пропадали целые фрагменты воспоминаний. С ним наверняка творится что-то серьезное. То, что в последний раз и он, и машина отделались лишь поверхностными ушибами, было чистой воды удачей. С тем же успехом, если бы приступ случился на более опасном участке дороги, он мог погибнуть.              – Это не сработает, – сказала она, не отрывая взгляда от экрана. – Их сенсорная сеть заметит наше присутствие задолго до приземления.       – И когда это нас останавливало? – неожиданно воинственно возразил он.       Она наконец подняла голову, ее глаза были темны и серьезны.       – Они уже стерли половину нашего флота в этом секторе.       – Знаю. Но меня им не стереть, – угрожающе тихо сказал он. – Уж точно не без ущерба для их собственного существования.       – Они могут попробовать. – На мгновение лицо Романы изменилось, словно она хотела добавить что-то еще, но сдержалась.       – Ну, в таком случае, все закончится довольно быстро, правда?              В субботу вечером в салуне «Аякс» состоялось собрание профсоюза. Большинством голосов было решено официально объявить, что, если компания не отреагирует на вопросы безопасности в шахте, включая удовлетворительный ответ на слухи о ее связи с пятью произошедшими после аварии смертями, через семьдесят два часа начнется забастовка.       Сразу же после этого объявления Горнодобывающая Корпорация Рэдферна обратилась к районную трудовую инспекцию с требованием признать забастовку незаконной.       Чувствуя, что ситуация готова выйти из-под контроля, Рэй Ирлинг, мэр Йеллоу Форк, попытался вмешаться и, в надежде предотвратить забастовку, предложил наблюдать за переговорами, но страсти разгорались слишком быстро, и погасить их было уже не так просто. В баре и по телефонным линиям произошло несколько крайне раздраженных споров, но вмешательства и разбирательства правительственных властей предстояло ждать до начала следующей недели.              В воскресенье днем Джон должен был вернуться на работу. Он отправился в больницу пораньше, чтобы перед началом поговорить с доктором Юджином о своем состоянии.       – Я бы не просил, если бы это не было важно, Алан. Если я не сумею контролировать эту боль, боюсь, я могу представлять опасность для себя и окружающих.       Доктор Юджин кивнул и жестом предложил ему присесть на стол для осмотра.       – У тебя были трудности с моторикой? Головокружение, немота, покалывание? – спросил он.       Джон покачал головой.       – Ничего похожего. При начале приступа бывает помутнение зрения и световая аура, но это обычное дело для мигрени. Зато изменилась частота и сила.       – И давно все так плохо? – спросил доктор Юждин, светя фонариком ему в глаза.       Джон подсчитал количество дней.       – Около двух недель – кстати, началось в ночь после взрыва. С тех пор было четыре приступа. Почти каждые пару дней, как по часам. Обычно такое происходило раз в сто лет, да еще и с заметным предупреждением.       Еще не договорив, он вдруг осознал, что каждый из последних приступов приблизительно совпадал с одной из таинственных смертей. В четырех случаях из пяти его многострадальная голова предсказывала убийство. Это было чертовски страшно. Он почувствовал, как собственное сердце колотится в грудной клетке.       – Для начала, я бы хотел сделать пару рентгеновских снимков, чтобы исключить кое-какие диагнозы, – между тем говорил доктор Юджин. – Возможно, это просто реакция на атмосферное давление, переутомление, недостаток сна. Последние две недели тяжело дались нам всем.       Джон кивнул и последовал за ним в коридор, а оттуда – в соседнюю комнату. Он послушно сел перед излучателем, пока доктор Юджин подготавливал пустые картриджи. Когда все было готово, он аккуратно поместил голову в рамке, и несколько минут был вынужден не шевелиться, пока производились снимки.       От всего этого процесса сердцебиение еще больше усилилось. Джону была непривычная роль пациента. Алан обращался с ним с тем тактом и профессионализмом, которых можно ожидать от коллеги и друга, но вся ситуация заставляла его чувствовать себя некомфортно и до странного беспокойно. Не дай бог оказалось бы, что у него какие-то серьезные проблемы. Впрочем, результатов придется ждать целый день – для проявки рентгеновских снимков у больницы был заключен контракт с местной фотостудией, а его случай никак нельзя было назвать срочным.       Позже, поговорив с доктором Юджином, Джон убедился, что Кроссли и Пикеринг умерли при тех же пугающих симптомах, что и в случае троих горняков. Результаты лабораторных исследований первых двух смертей оказались отрицательными на любые известные виды токсинов, но это значило лишь, что это могло быть что-то новое, на что они еще не проверяли.       По выходным в больнице работали в основном только с экстренными случаями, поэтому по большей части сотрудники в эти дни обращались к другим делам – например, к бумажной работе. Большую часть дня Джон перечитывал результаты лабораторных исследований, присланных по почте вместе с анализом крови по вскрытиям. Задача была не слишком сложная, но занимала много времени. По крайней мере, она позволяла отвлечься от мыслей об убийствах и гнетущих переживаний.       Когда он уже почти добрался до конца стопки, зазвонил телефон. Джон устало поднял трубку.       Звонила миссис Эбигейл Вон, местная жительница, с которой Джон был немного знаком. И она, и ее муж работали в лесоводстве. Она спросила, не мог бы он или доктор Юджин навестить ее, рассказала, что оступилась при перевозке дров и, кажется, сломала лодыжку. Ее муж должен был вернуться домой только утром, а вести машину самостоятельно она вряд ли была в силах. Джон ответил, что немедленно приедет.       Обменявшись парой слов с дежурным оператором и предупредив, где его можно будет найти, если в его отсутствие поступит еще один экстренный вызов, Джон сложил в сумку медикаментов про запас и сел в машину.       Воны жили на кордоне, больше чем на полпути к вершине горного хребта, разделявшего озера Фэйри – на юге, и Рэдферн – на севере. Из-за размещения дорога к хижине была довольно опасной, зато вид, открывавшийся с крыльца, обрамлявшего все четыре стены дома, впечатлял и служил замечательной точкой для наблюдения за окрестностями.       Когда узкая земляная дорога стала настолько крутой, что о безопасном проезде можно было даже не мечтать, Джон оставил машину на широкой поляне у границы леса и продолжил путь пешком. На этой неделе он уже попал в одну аварию – во второй раз рисковать не хотелось.       Сбитая дорожка, ведшая напрямую к кордону, змеилась вверх, к вершине горы. Стараясь как можно осторожнее ступать по каменистому склону, Джон живо представлял себе, как легко здесь можно было оступиться, даже такому опытному альпинисту, как миссис Вон. К счастью, солнце тепло светило в спину. В плохую погоду такой подъем был бы вовсе невозможен. Джон очень надеялся, что состояние лодыжки миссис Вон не потребует провожать ее вниз и отправлять на лечение в больницу.       Он изрядно взмок и тяжело дышал, когда наконец достиг одинокого аванпоста. Только тогда Джон позволил себе остановиться и оглядеться. Перед ним раскинулась вся долина и далекий город Йеллоу Форк. Обернувшись, он мог бы увидеть оба озера, два неподвижных зеркала, в послеполуденном солнечном свете отражавших голубое небо и рваные вершины гор. Позади стояла небольшая бревенчатая хижина с красной крышей, длинным крыльцом, выстроенная на опорном каркасе, поднимавшем все здание еще выше над землей.       Джон поднялся по ступенькам крыльца и постучал в лакированную деревянную дверь. В ответ раздался доброжелательный хриплый женский голос:       – Входите, пожалуйста!       Его пациентка сидела у прибранного очага, на застеленном пледом складном стуле, положив ногу на табурет. Это была крепко сбитая женщина пятидесяти лет, в синей фланелевой куртке и темных штанах цвета хаки. Ее длинные черные волосы были затянуты у самой шеи в тугой пучок. Она встретила Джона болезненной улыбкой.       – Доктор Форман. Как я рада, что вы приехали. Сюда так непросто забраться, уж я-то знаю.       – Ничего, миссис Вон, меня не испугать дальней поездкой. Давайте взглянем на вашу лодыжку?       Джон нашел второй стул, пододвинул его поближе и сел, чтобы получше рассмотреть повреждения.       Пока он осторожно щупал протянутую ногу, миссис Вон наклонилась, наблюдая за ним с живейшим интересом. Ушиб казался сильным, но припухлости почти не было. Женщина ни разу не вздрогнула, ни разу не вскрикнула, пока он занимался суставом. Исходя только из одного отсутствия реакции, он мог сделать вывод, что кость даже не треснула.       – Можете надавить на ладонь? – спросил он, положив руку на пятку. Она повиновалась беспрекословно. – Хорошо.       Джон слегка нахмурился. Он поднял голову и уловил ее пристальный взгляд. По хребту вдруг пробежал холодок – он заметил хорошо знакомое сияние вокруг голой электрической лампочки, свисавшей с потолка. Только не снова.       – Ну, миссис Вон, у меня хорошие новости – думаю, перелома нет, – торопливо проговорил он, пытаясь скрыть беспокойство. – Дайте ноге отдых, пару дней постарайтесь не опираться на нее, и очень скоро все вернется в норму.       Он улыбнулся, и острая боль иглой вонзилась под правый глаз. Его улыбка слегка поблекла.       – Если хотите, могу дать обезболивающего, – продолжил он, резко поднявшись на слегка нетвердых ногах. Миссис Вон потянулась к его руке, но он уже поспешно отодвинулся прочь.       – Вы в порядке, доктор Форман? – с беспокойством спросила она, пока он копался в сумке в поисках таблеток.       – Да, прекрасно, как никогда, – соврал он сквозь сжатые зубы. С каждой секундой пульсация в голове становилась все сильнее.       Наконец, пальцы нащупали нужную баночку, он выхватил ее, вытряхнул с дюжину таблеток на ладонь и ссыпал большинство в небольшой конверт из вощеной бумаги. На мгновение повернувшись к пациентке спиной, он тайком проглотил оставшиеся две. Затем положил конверт на освобожденный стул.       – Принимайте по необходимости, но постарайтесь не пить больше одной таблетки за шесть часов, – велел он и, торопливо подобрав шляпу и сумку, собрался уйти.       – Уже уходите? – встревоженно спросила миссис Вон.       – Да, простите, я только что вспомнил: я обещал сегодня обязательно зайти еще к одному пациенту, а уже почти пять часов. – Шляпу надел, сумку взял, притворись, что все нормально, еще на долю секунды. Дыши, – твердил он себе.       – Но вы же только приехали, – запротестовала она и собралась было подняться.       Джон поспешно отступил к двери.       – Очень сожалею. Нужно бежать. Правда. Не перетруждайте ногу и заходите на осмотр на следующей неделе.       Он почти кубарем вылетел на улицу и едва ли не бегом ринулся прочь. Только благодаря чудесной удаче он умудрился спуститься по тропе и добраться до машины, не потеряв сознания и не свернув шею. Несколько минут он просидел в седане, сжав голову между ладонями, пока боль немного не отступила, и он не смог ехать. В сумеречном свете он медленно двинулся назад, в город.       Только когда он наконец остановился у больницы, его осенила холодящая кровь мысль: каждый раз, когда его мучила мигрень, кто-нибудь умирал.              – Доктор, пригнись! – крикнула она, отталкивая его прочь.       Взамен, выстрел ударил ее. В этот миг Доктор увидел ее лицо. Увидел, как глаза ее расширись от неожиданности, как по телу ее побежали, словно трещины по коже, нитки света, разгораясь все ярче, пока оно не стало похоже на взрывающуюся сверхновую. А затем, в одно мгновение, она исчезла.       У Доктора не было времени осознать ее смерть – это случилось слишком быстро, и, если он не поторопится, он может быть следующим. И тогда он сделал то единственное, что мог, учитывая обстоятельства. Он побежал.       Женщина в его сне была другом, подумал Джон. Но он помнил только, как в тот момент ее глаза глядели куда-то сквозь него. Он даже не знал ее имени. Он смотрел на раскрытый дневник и гадал, была ли она настоящей.       В другом конце комнаты Элизабет, погруженная в собственные беспокойные сны, беспокойно ворочалась под одеялом.       Только спустя несколько часов он смог снова уснуть.              В понедельник утром, пока он готовился к началу приема, в дверь его кабинета постучали. Он пригласил стучавшего войти, ожидая увидеть одну из медсестер. Дверь открылась, и за ней оказался доктор Юджин в сопровождении двух затянутых в форму констеблей. Джону редко доводилось видеть своего коллегу таким мрачным.       – Доктор Форман, эти господа желают поговорить с вами. Миссис Вон только что нашли мертвой.       Два часа спустя Джон сидел в крошечной, плохо освещенной комнате в полицейском участке и уже в четвертый раз повторял сержанту, слушавшему его с каменным выражением лица, и сопровождавшему его констеблю подробный пересказ своего визита к миссис Вон и о своем точном местопребывании весь остаток того вечера. Неожиданно их прервало появление второго констебля. Незнакомый мужчина в форме сделал сержанту знак следовать за ним, и они вместе вышли из комнаты.       Джон бросил взгляд на оставшегося конника.       – Мне продолжать, или подождем их?       Констебль Фонтейн казался смущенным. Он оправил полы красного пиджака.       – Подождите, пожалуйста, – сказал он с акцентом, выдававшим франкоязычное воспитание.       Через несколько минут сержант вернулся с пустой папкой в руках и сел за стол напротив Джона. Его поведение разительным образом изменилось. Теперь он казался внимательнее, словно чего-то ожидал.       – Пару дней назад мы отправили запрос британским властям. Простая формальность, сами понимаете. Вы говорили, что во время войны служили в медицинском подразделении в чине капитана. Но, похоже, в британской армии никогда о вас не слышали, доктор Форман. Потрудитесь объяснить? – тон сержанта Браннока был обманчиво спокоен.       – Что? Нет, это какая-то ошибка. У меня дома лежат документы по демобилизации, если нужно, я могу это доказать. – В данный момент его военное прошлое никак не относилось к делу, но тот факт, что его изучали, словно подозреваемого, заставил Джона похолодеть. Что еще хуже, типичная бюрократическая некомпетентность армейских архивов заставила их думать, будто ему есть что скрывать. – Какая тут связь со смертью миссис Вон?       Седоволосый полицейский не ответил.       – В ночи смерти мистера Гудмана и мистера Ходжеса вы были единственным дежурным врачом в больнице, это так?       И снова страх.       – Как вам хорошо известно.       – Вы ничего не хотите рассказать нам о событиях тех ночей, доктор Форман?       – Я уже сказал все, что знаю, – ответил Джон, встретившись с ним взглядом. В горле пересохло.       – Что насчет ночи одиннадцатого марта? Где вы были тогда?       – Это позапрошлая пятница? Днем я ходил на погребальную службу, затем провел ночь дома, с женой.       – Вы больше никуда не ходили в тот вечер? – надавил конник.       Джон тщетно попытался сглотнуть.       – Я был дома всю ночь, – повторил он.       – Вы не посещали после службы миссис Эдну Мосли?       – Простите. Да, возможно. Это моя постоянная пациентка. – Джон отчаянно старался скрыть свое волнение, но по опыту знал, как редко ему это удается.       – Билл Мэйхью жил поблизости от дома миссис Мосли, – продолжил полицейский. – Вы заглядывали к нему тем вечером?       И снова вопрос прозвучал так легко и небрежно.       – Нет. Я собирался, но почувствовал себя дурно и вернулся домой. – Это была истинная правда, даже если он и обошел настоящую причину своей болезни.       – А четырнадцатого марта?       – Дома. С женой. Весь вечер.       – Вы уверены?       – Абсолютно. – Джон скрестил руки.       – В тот четверг, это же вы сообщили о местонахождении машины мистера Пикеринга?       – Да, разумеется. Вы же там были, – раздраженно отрезал Джон.       Браннок поднял руку в умиротворяющем жесте.       – Я просто пытаюсь восстановить все события, для отчета. – Он кивнул молодому констеблю, притаившемуся в углу и делавшему пометки в блокноте.       – Как вы можете даже предполагать, что я имею хоть какое-то отношение к этим смертям? Эрни Пикеринг был близким другом моей жены, четверо других – моими пациентами. Я дал клятву спасать жизни, а не отнимать их. – Гнев в его голосе уже невозможно было скрыть.       – Я ничего не предполагаю, мистер Форман. Я просто задаю вопросы. – Сержант сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.       – Доктор, – сквозь зубы поправил полицейского Джон.       Браннок приподнял бровь, но не ответил. Джон понял, что оговорка была сделана специально, чтобы уязвить его и спровоцировать на ответ. А он, как дурак, заглотил наживку. Он бросил гневный взгляд через стол.       – Расскажите еще раз, когда вы в последний раз видели миссис Вон? – Допрос вновь вернулся к последней жертве. Джон сжал челюсть и ответил как можно спокойнее.       Последующие четыре часа они снова и снова повторяли все по кругу, пока Джон не начал сомневаться в собственных воспоминаниях.       Он, конечно, не мог винить конников в том, что они так сконцентрировались на нем. Умерло уже шесть людей, сообщество обуяла паника. Джон единственный имел какую-то связь со всеми шестью жертвами и, благодаря своему медицинскому образованию, представлял куда больше интереса в качестве подозреваемого, особенно учитывая, что никто до сих пор так и не понял, как именно они были убиты. Что еще хуже, из-за своей мигрени и потери довольно продолжительных фрагментов воспоминаний он и сам не мог точно определить, где находился во время пяти из шести убийств.       Что, если эти два события были связаны? Мог ли он каким-то образом спровоцировать гибель людей, сам этого не осознавая? Это была безумная мысль, такое могло случиться лишь в самом ужасном кошмаре. И все же…       Несмотря на их настойчивость во время допроса, у полиции не было никаких улик, связывающих Джона с убийствами, и, в конце концов, им пришлось его отпустить.       Элизабет забрала его от участка и довезла его домой. Как только конники увезли Джона на допрос, ей позвонил доктор Юджин. Она забрала машину и последующие семь часов до хрипоты спорила с капралом Бриггсом в приемной, требуя, чтобы ей позволили немедленно увидеться с мужем. Джон еще никогда не видел ее такой разъяренной. Она едва ли не плевалась от гнева.       – Нет может быть предположения нелепее, тупее и возмутительнее, – бушевала она. – После всего, что ты сделал, чтобы сохранить здоровье этого города, как они смели вытащить тебя в участок, да еще и продержать несколько часов? Они впустую тратят драгоценное время, которое вполне можно было бы употребить на поиски убийцы!       Джон молча сидел на пассажирском сиденье. Он был занят собственными мыслями.       Элизабет остановила машину у бордюра возле книжного магазина и дернула ручной тормоз.       – Я сейчас вернусь. Нужно проведать папу. Не уходи, – сказала она, стиснув его руку.       Джон кивнул и замер в ожидании, чувствуя себя невероятно безразличным к тому, что с ним творилось.       День был прекрасным, солнечным и теплым. Все вокруг зеленело и сверкало, лишь изредка на землю ложилась тень от пушистых облаков, наплывавших с запада, из-за величественных горных хребтов. Как это не вязалось с разразившейся внизу бойней.       А ведь это она и была, – понял вдруг Джон. Бойня. Население Йеллоу Форк систематически вырезали, одного за другим. Если некто, или нечто, затеявшее эти убийства, не будет остановлено, в конце концов в долине не останется ни одной живой души. И Джон, не понимая, как или почему, оказался в самом центре этой катастрофы.       Элизабет вскоре вернулась с Честертоном. Джон потянулся открыть ей пассажирскую дверь, сам пересел на водительское сиденье. Пока эти двое усаживались в машину, он нервно барабанил пальцами по рулю.       Какая-то часть него хотела велеть ей остаться в городе, держаться от него как можно дальше, пока они не убедятся, что он не опасен. Другая часть не могла вынести и мысли о том, чтобы снова отдалиться от нее. Никогда, ни за какие сокровища мира Джон намеренно не причинил бы ей вред, и, если понадобится, он готов была защищать ее ценой собственной жизни – но все было не так просто.       Что, если виновником был какой-то до сих пор не известный патоген, изнутри блокировавший легкие людей? Джон мог быть невольным носителем, или даже просто неудачливым зрителем происходящего. Может, мигрень означала, что очень скоро и он сам станет жертвой этой смертоносной чумы. Или, может, он окончательно сошел с ума.       Ответа Джон не знал, и это его пугало.