Однострочники

Внутренности — не кишки, что-то иное — перекатываются тугими жгутами. Кассиан смеется, пропуская их сквозь пальцы, по ладони, и не может остановиться — даже когда замолкает, он смеется внутри. — Святый боже, старик, — он качает головой, закрывает глаза, чтобы перевести дыхание. Смотрит на Бодхи — и смотрит, не отводит взгляда. — Дерьмо, в каком же мы дерьме. Он знает это еще с тех пор, как они пересекают границу Мерцания — и выясняется, что никто не помнит, как они здесь оказались. Бодхи смеется тоже, мотает головой — и Кассиан стискивает его плечо; прижимается к нему лбом, обессиленно выдыхая, закрывает глаза. Он чувствует руку Бодхи на своей спине — несколько неловких, скомканных движений; господь, он еще пытается его поддержать. И кто после этого сошел с ума. Иное — то, что внутри, — прорастает цветами и плесенью. Они ничего не могут сделать. Они даже не пытаются. Они оставляют флэш-карту, когда уходят — это единственное, что может помочь. Жаль, что не им. — Хэй, Джин, — говорит Кассиан, когда время почти заканчивается, а огонек записи мигает красным будто бы медленнее и медленнее. Это не так, периодичность не меняется, но он уже не знает, что правда, а что — игра света. Нет, он знает. Единственное, что он знает, он говорит. — Я люблю тебя, Звёздочка. Где-нибудь встретимся. Кассиан улыбается, глядя в объектив словно в прицел. Так, как он всегда смотрел на этот мир. — Мерцай, Звёздочка. Светошумовая граната взрывается — со светом и шумом. Все идет, как должно.