Дорогой пилигрима.

Ранним воскресным утром, когда солнце еще не показалось из-за кромки низкого ноябрьского неба, в Монрейль–Приморский въехал мужчина на серой лошади. По его одежде, а более по манере держаться, в нем можно было определить лицо, облеченное государственной властью. Планировка Монрейля была типичной для города, находящегося рядом с морем: будто чувствуя страх перед неудержимой силой воды, улицы и переулки, тупики и доки, площади и пустыри, сплелись в столь запутанный клубок, изобразить который на бумаге не удалось даже самому дотошному картографу. В столь ранний воскресный час жители отсыпались от радостей, которые дарит ночь и питейные заведения в приморском городе. На улицах не было ни души. Не имея возможности узнать дорогу, всадник добрую четверть часа кружил по городу, плутая в лабиринтах улочек и переулков. Наконец, лошадь ступила на каменную брусчатку центральной площади. По доброй христианской традиции в восточном ее краю возвышался собор, у дверей которого хлопотал то ли сторож, то ли садовник. - Где в городе находится полицейский участок? – спросил путник, не спешиваясь, несмотря на то, что лошадь почти вошла в церковную ограду. - По улице прямо, потом направо, около колодца свернете налево, а там, в переулке, он и будет, – ответил садовник, разгоняя метлой листья, лежавшие мокрыми тряпочками на дорожке. – Только, месье, лучше туда не ездите. Сейчас там все равно никого нет. - Как нет? – нахмурился незнакомец. - Так воскресный день. Да вчера еще сына сержанта крестили. Ну, и хорошо обмыли это дело. Поди, в харчевне у «Старого лося» до сих пор под лавками и отсыпаются, - бесхитростно поведал старичок. - Отсыпаются, говоришь? – мужчина злобно втянул ноздрями морозный воздух. - Да, уж конечно. Два бочонка пива уговорили, шутка ли? Если вам, месье, чего от них надо, вы лучше завтра к ним приходите, когда все протрезвеют. А если уж беда с вами какая приключилась, ограбили или потеряли вы что ценное, то сходите в порт. Там в таверне «Хвост русалки» спросите Живопыру. Он у нас в городе всеми такими делами ведает, - старичок многозначительно помахал ладонью. – Авось, Живопыра за награду малую дело ваше и разрешит. Не дослушав своего словоохотливого собеседника, приезжий изо всех сил пришпорил лошадь, и она побежала быстрой иноходью. Полицейский участок действительно оказался в переулке за колодцем и представлял собой небольшое здание с двумя окнами. От стоявших рядом строений его отличала только стеклянная зарешеченная дверь. Мужчина спешился, одернул редингот, привязал лошадь у коновязи и сильно постучал в темное окно участка. Ответом ему была абсолютная тишина, если не считать фырканья уставшей лошади. Наконец, одно из окон приоткрылось, оттуда высунулась всклокоченная голова и сонным голосом просипела: - Кого черти принесли? - Открывай! – послышалось в ответ. - Старший будет к обеду, тогда и приходите. Нет никого. - Старший уже пришел. Доложитесь по форме. - Ага, нашел дурака. Иди отсюда, дядя, подобру-поздорову. Со мной шутить не надо. У нас тут полиция, а не балаган. - Я новый полицейский надзиратель. Меня зовут Жавер. Открывай. Голова ойкнула, стукнулась о косяк и исчезла в темноте. Через несколько секунд входная дверь распахнулась. На порог буквально вывалился худой мужчина в расстегнутой рубахе. На правую ногу он судорожно пытался натянуть форменный сапог. Жавер молча отодвинул его с дороги и шагнул внутрь. Полицейский участок представлял собой четыре комнаты разных размеров. Первая – для посетителей: там был стол, несколько скамей и пара стульев. Единственным ее украшением была пошленькая литография с полуобнаженной Фемидой. В дальней от входа стене находились две двери. Одна из них вела в большую комнату, служившую кабинетом предыдущему полицейскому надзирателю. Там стояло два шкафа, стол, несколько стульев и почему-то диван, обитый кожей, старый и потертый. Комната рядом была значительно меньше, но зато там была печь. Судя по разбросанным по углам бутылкам, в ней проводили время жандармы. Только миновав ее можно было попасть в камеру, где должны были содержаться преступники. Это было узкое, длинное помещение с маленьким зарешеченным окошком под самым потолком. Весь участок был грязен и в чрезвычайно запущенном состоянии. Пока Жавер внимательно осматривал вверенную ему вотчину, за ним неотступно следовал всклокоченный человечек, который то ли в свое оправдание, то ли, напротив, пытаясь увещевать нового начальника, бормотал: - А мы вас не раньше среды ждали. Из Парижа-то, конечно, написали, что едет, мол, новый полицейский надзиратель Жавер, то есть вы. После ливней дороги размыло: в экипаже или коляске ни пройти ни проехать. Если бы вы в среду, то мы б, конечно, подготовили. Все честь по чести. Встретили бы. А вы на лошади изволили приехать. Да еще и утром в воскресенье. - Как тебя зовут? - прервал Жавер словоизлияния. - Жак Мартен. - Ты сегодня на посту? - Я, - со вздохом отозвался Жак. - Почему спал? - Да я не спал, - замямлил горе-постовой, - просто вчера выпили лишнего на крестинах, вот и прикорнул. - Когда придут остальные? Жак почесал макушку: - К обеду должны быть. Вечером матросы шуметь будут. Разнимать пойдем. - Сходи за ними. Скажи, чтобы пришли сюда. Жак щелкнул каблуками и стремительно бросился к выходу. Ровно через час в участке, задыхаясь от быстрого бега, стояли десять жандармов и два сержанта. Опустим занавес жалости над сценой их знакомства с новым инспектором. Доблестные служители порядка из Монрейля были не так уж плохи. Они обладали смелостью и достаточной для жандармской службы долей ума, но их предыдущий начальник предпочитал пролеживать бока на диване, а не блюсти закон и порядок. Как известно, ничто не развращает подчиненных больше, чем безделье и невежество начальства. Теперь все должно было стать по-иному. Первым делом из участка был выкинут диван, с формулировкой, что у них государственное учреждение, а не курительная комната в особняке дамы полусвета. Картинка с игривой Фемидой полетела к пустым бутылкам и прочему мусору. Через несколько часов участок принял надлежащий сему почтенному учреждению вид. Пока шла уборка, Жавер пытался вникнуть в записи своего предшественника. Из наличествующих документов ситуация вырисовывалась неутешительная: в городе и его окрестностях вольготно себя чувствовали несколько банд. Главарем самой могущественной из них был королем местного преступного мира - некто по кличке Живопыра. Так как прошлый полицейский надзиратель вел документацию из рук вон плохо, ни имени, ни возраста опасного преступника в документы занесено не было. Только короткий словесный портрет: «росту среднего, волосами – темен, глаза – зеленые, на левой щеке – шрам». Работы предстояло много. На часах пробило полдень, когда Жавер, проведя подробный инструктаж, отправил часть жандармов патрулировать улицы. Сам же новый полицейский надзиратель решил выразить свое почтение мэру города. По словам сержанта, месье Мадлен посещает раннюю мессу, так что уже должен быть на месте. Жак Мартен вызвался показать новому начальнику дорогу. Жавер не возражал. В городе уже кипела воскресная жизнь. Буржуа с прелестно одетыми женами возвращались с поздней мессы, сплетники и болтливые кумушки выползли на крылечки своих домов, торговцы открыли свои магазины и лавки, стайки чумазых ребятишек носились по улицам, мучавшиеся похмельям матросы фланировали по улицам и свистели в след молоденьким девушкам. Весть о приезде нового инспектора уже разлетелась по городу. Шутка ли, из самого Парижа! Прохожие не проявляли интерес в открытую, но десятки глаз исподволь смотрели на высокую фигуру в темно-сером рединготе. Жавер чувствовал эти взгляды, но они мало его волновали. Будучи на страже закона уже больше двадцати лет он привык к тому, что люди испытывали безотчетный страх при встрече с ним, а любое общество (если это было не общество полицейских или прокурорских чинов) старалось отторгнуть его. Колкость глаз, как известно, не колет. За ним наблюдают, он будет наблюдать в ответ и делать выводы, которые пока получались неутешительными. По городу праздношатаются темные личности, готовые в любую секунду стянуть что-то у тебя из-под носа, проститутки при свете дня в открытую зазывают клиентов, по рынку кружит толпа попрошаек, мешающих достопочтенным гражданам совершать покупки. А ведь есть и бандитские шайки, чувствующие себя в городе ночью вольготнее некуда. Никакого уважения к закону и порядку! Ну, ничего, Жавер быстро покажет, что у закона зоркие глаза, острые зубы и крепкая хватка. Ни один преступник, даже самая мелка рыбешка, не уйдет от заслуженного наказания. Здание мэрии было прекрасным образчиком классического «hotel de ville»: двухэтажное здание с двумя открытыми галереями по бокам и небольшой башенкой на крыше. Фронтоны и фриз на фасаде был украшены лепниной на морскую тематику. Жаверу от этих красот было ни горячо, ни холодно. Не то чтобы он был совсем невосприимчив к прекрасному, но сейчас его больше заботила встреча с мэром. Отметив про себя, что из здания есть три выхода, Жавер попросил секретаря в приемной доложить мэру о его приходе. Через несколько минут его пригласили проследовать в кабинет главы Монрейля и дожидаться там. Комната, служившая мэру кабинетом, была небольшая, с одним окном и крашенными в светло-серый цвет стенами. На одной из них висела большая карта Франции, а на противоположной - распятие. Жавер сделал пометку, что мэр либо очень религиозен, либо старается казаться таким для получения политических выгод. Крест был самой простой работы, так что верно было скорее первое, чем второе. Послышались шаги, Жавер обернулся. В комнату зашел высокий крепкого сложения немолодой мужчина в светло-зеленом сюртуке. В своих ученых книгах знатоки природы пишут, а мы не видим повода им не верить, что акулы чуют каплю крови в воде за много километров. Это способность, дарованная им Богом или природой, делает их поистине уникальными, а в сочетании с рядами острейших зубов, еще и страшно опасными жителями мирового океана. Инспектора Жавера можно было метафорически сравнить с акулой в человеческом обличии. Одно отличало его от хищной рыбы: своих жертв он подбирал, тщательно сопоставляя все улики, следуя букве закона. Однако его внутренний инстинкт редко его обманывал. Только раз взглянув на месье Мадлена, Жавер понял, что этот человек преступник. Предстояло только это доказать. Мэр крепко пожал руку нового полицейского надзирателя, приговаривая: - Очень рад, очень рад. Наконец-то будет, кому помочь нам разобраться с этими разбойниками. От них в городе житья не стало. Вы поможете нам? - Это мой долг поймать их и придать суду, - мрачно ответил Жавер, сверля мэра взглядом. Дядюшка Мадлен повернулся спиной к инспектору и принялся что-то искать среди кипы бумаг. Если бы Жавер мог видеть в тот момент лицо мэра, то поразился насколько оно стало бледным, несмотря на загар, прокаливший кожу дотемна. - Мы не встречались с вами раньше, месье мэр? – решился задать вопрос Жавер. - Не думаю, месье. Ваше лицо из тех, которые запоминаешь, - мэр, наконец, нашел то, что искал на столе. – Примите эти четки в знак нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества. Жавер принял подарок с вежливой улыбкой и, поклонившись, вышел из комнаты. Он прибывал в глубокой задумчивости и даже в некотором душевном смятении: неужели он ошибся? Неужели месье Мадлен это не каторжник Жан Вальжан? Погруженный в свои тяжелые думы, Жавер не сразу услышал, что его окликает Жак, подпиравший в ожидании начальства колонну при входе: - Инспектор, мне проводить вас до квартиры? - Позже, Мартен. Я возглавлю обход этим вечером. - Но вы же приехали рано утром? Нужно и отдохнуть. Жавер ничего не ответил и быстрым шагом двинулся по улице, Жаку оставалось только поспевать за ним. Когда солнце уже клонилось к закату, через южную заставу в город вошла молодая белокурая женщина. Одета она была чрезвычайно просто: голубая косынка, коричневая грубой шерсти накидка, бумажное платье и тяжелые башмаки. Внимательный взгляд мог заметить огрубевшие, покрытые веснушками руки, ставшие такими от шитья и другой поденной работы. Женщина выгладила усталой, но, несмотря на печальный вид, ее смело можно было назвать красивой. Её звали Фантина, и она шла искать работу в своем родном городе. Ей сказали, что дядюшка Мадлен нанимает на свою фабрику всех, кто хочет честно трудиться. Фантина надеялась, что эта новая работа поможет ей вновь соединиться с дочерью и зажить счастливой жизнью порядочной женщины.