Дорогой пилигрима.

История учит нас, что нет людей, более пристрастно относящихся к чужой нравственности, чем нераскаявшиеся грешники, примерившие на себя облик святош. Все, где только мерещится призрак даже самой незначительной провинности, подвергается уничтожению. Чужие проступки и ошибки никогда не подлежат прощению или оправданию. Подобные люди кружат стервятниками, безжалостно выискивая повод для аутодафе. Именно из такой породы была госпожа Виктюрньен. Она приложила самое живое участие в расследование дела работницы Фантины. После того, как была истрачена значительная сумма денег, которую настоящий христианин истратил бы на помощь бедным, горькая правда о падении молодой женщины выплыла наружу. Она немедленно была осуждена самым строгим судом – общественным. В нем нет адвокатов, а опротестовать суровый приговор практически невозможно. Так женщина, чей грех был лишь в том, что она доверила свою любовь недостойному человеку, оказалось на улице практически без средств к существованию. Вот уже неделю Фантина безуспешно искала себе работу. Шла середина января – самое глухое время: батраки не нужны, места служанок заняты еще осенью, а в порту работы для женщины нет. Последней ее надеждой был солдатский гарнизон, где нужна была швея за двенадцать су в день. Но и здесь ее постигла неудача: офицер, ведавший материальной частью, сказал приходить ей через две недели, когда привезут ткань для рубах. Эти две недели Фантине надо было как-то прожить: она уже вернула практически всю мебель старьевщику, но все еще оставалась должна. Еще были Тернардье, которые требовали все больше и больше денег. Свой вклад в беду вносила и погода: холодная, мрачная и серая. Фантина медленно брела из гарнизона домой через весь город. Все рухнуло! Как теперь пережить зиму? В тот день как раз пришло письмо, плата за содержание Козетты возросла. Фантина совсем пала духом. Она будто во сне шла по центральной заснеженной улице, когда навстречу ей попалась молодая женщина в прелестной зимней накидке, отороченной мехом. Женщина вела за руку прелестную маленькую девочку, державшую на руках куклу. Это стало последней каплей. Сердце Фантины сжалось, она прислонилась к стене какого-то дома и горько разрыдалась. Для инспектора Жавера все события человеческой жизни, которые могли происходить на улицах, были разделены на несколько строгих категорий: нарушения тишины, бунты, карнавалы и похороны. Иногда эти события появлялись отдельно, но чаще всего шли рука об руку: карнавалы заканчивались похоронами, а те в свою очередь перерастали в бунты, нарушавшие тишину. До этого дня подобная система не давала сбоя. В тот вечер Жавер направлялся в участок, где должен был выслушать отчет о происшествиях за день и дать необходимые инструкции подчиненным. Когда он пересекал улицу, до его ушей донесся приглушенный плач. В зимних сумерках он увидел женскую фигуру, закрывшую лицо руками. Движимый полицейским долгом, а не жалостью или любопытством, Жавер приблизился к ней: - Почему вы плачете? Вас ограбили? Женщина, не отнимая рук от лица, захлебываясь плачем, начала быстро говорить. Из ее рассказа Жавер понял, что ее несправедливо уволили с фабрики мэра. Всю неделю она безуспешно искала работу. У нее долг в 100 франков, а ее дочь, ее малютка, живет у чужих людей, которым тоже нужно было платить. - Где отец ребенка? - прервал поток излияний инспектор, используя проверенный полицейский метод: ответы на вопросы отвлекают от рыданий. - Ах, он оставил нас. Я писала ему письма, но… - Фантина зарыдала еще горше. Проанализировав факты, Жавер понял, что помощи закона здесь не требуется, и он может уйти. Но его не покидало ощущение неправильности происходящего, что было трудно объяснить. Нельзя сказать, что его тронули женские слезы: перед ним часто плакали преступники и их близкие, пытаясь таким образом смягчить неотвратимое наказание. Однако женщина не была преступницей или жертвой. В отношение ее закон не мог дать никаких чётких инструкций. Куда она пойдет? Чем будет зарабатывать себе на жизнь? Жавер мог с уверенностью сказать, что не пройдет и полугода, когда он будет тащить эту женщину в камеру за воровство или занятие проституцией, а, скорее всего, и за то, и за другое. Если он не успеет, или она окажется хитрей и изворотливей, то ее сведет в могилу болезнь или побои очередного клиента, отказавшегося платить. Ее дочь либо умрет от голода, либо, оказавшись на улице, займется тем же, чем ее мать. Жавер задумался. С одной стороны, закон – неотвратим, в нём нет милосердия, но помимо буквы закона есть его дух. Что пишут в книгах по юриспруденции о преступлениях? Их надо предотвращать любым законным способом! Что в данном случае мог сделать инспектор? Вот уже чуть больше года Жавер боролся с преступностью в городе Монрейле. Результаты, проведенной им работы, были ошеломляющими: вдвое упало количество краж и убийств, из города исчез всякий сброд, проституток удалось оттеснить с улиц в порт. Но вот с бандами дело обстояло тяжелей: кого-то, кончено, удалось поймать, но самым опасным сорвиголовам удалось скрываться. Инспектор разве что не рыл землю носом, чтобы поймать Живопыру и его приспешников. Однако они убегали, словно вода сквозь пальцы, оставляя инспектора ни с чем. Для их поимки не хватало ресурсов. Жандармы патрулировали улицы, расследовали преступления, искали пропавших, принимали доносы. Жавер заставлял работать без выходных и праздников. Про него, конечно, шептались, но подчинялись безропотно, так как новый инспектор показал себя хорошим руководителем, умным стратегом и не прятал чужое жалование себе в карман. В отношении одного предмета у Жавера и его подчиненных были совершенно противоположные взгляды: уборка. Заставить жандармов, ежедневно мыть и чистить участок не получалось. Раз в неделю кто-нибудь лениво проходил с метлой по участку, оставляя по углам клочки бумаг и клубки пыли. О том, чтобы мыть полы, окна или чистить дверные ручки не было и речи. Никто не хотел заниматься этим, даже за положенную дополнительную прибавку к жалованию. Жавер же считал, что чистота и порядок во всем - вот то, на чем стоит закон. Теперь, кажется, решение проблемы было найдено. - Перестаньте плакать, - строго сказал мужчина. Фантина то ли испугавшись громкого рыка, то ли просто от удивления прекратила всхлипывать и подняла глаза. Бедняжку сковал ужас: с ней разговаривал не прохожий или простой жандарм, перед ней стеной высился инспектор Жавер. Она в страхе залепетала, размазывая слезы по щекам: - Ах, месье простите меня! Я совершенно не хотела ничего дурного. Поверьте! Это все зима, проклятая зима. Отпустите меня, и я больше не буду никому докучать. - Вам нужна работа? - Да, но я не собираюсь красть. Вы не думайте. В гарнизоне сказали, что дадут мне работу через две недели. - Сколько они предложили вам? - Двенадцать су в день, месье. - Я предлагаю вам 30 франков в месяц. Никаких прибавок или премий. За это вы будете ежедневно убираться в полицейском участке. Делать вы это должны честно и добросовестно. Безделья я не потерплю. Вы согласны? - О, - Фантина прижала руки к груди, не веря своему счастью, - я клянусь вам, участок будет блестеть как новенький золотой луидор. - Хорошо. Как ваше имя? - Меня зовут Фантина, месье. - Приходите завтра утром в полицейский участок, Фантина. Там вам дадут ведро, метлу и щетку. Посмотрим, говорите ли ты правду. Фантина сделала книксен. В этом поклоне была и благодарность, и надежда, и страх. Жавер молча дотронулся пальцем до края шляпы (автоматическая вежливость) и скрылся во тьме подступающей зимней ночи. Фантина перевела дух и почти осела на снег: от пережитого ужаса, сменившегося робкой радостью, ноги перестали ей служить. Фантина не обманула инспектора. Благодаря ее заботам, участок и вправду стал блестеть, как золотая монета. Она, не жалея сил, скребла полы, чистила дверные ручки, мыла окна и протирала пыль. Подчиненные Жавера были рады, что неприятные обязанности теперь лежат на чужих плечах. Молодую женщину приняли благосклонно. Фантина приободрилась: тридцать франков – это, конечно меньше, чем она получала на фабрике, но при должной экономии она сможет отдавать долги и высылать деньги на содержание Козетты. Так прошло несколько недель. Госпожа Виктюрньен торжествовала, когда Фантину выгнали с фабрики. Ничего так не развращает человека, как возможность незаконно карать других, не неся при этом никакого наказания. В первые дни, завидев Фантину на улице, старуха испытывал прилив радости, густо приправленной злорадством: эта дрянь наконец-то получила по заслугам! Скоро должно было последовать финальное действие спектакля: падение отверженной женщины на самое дно жизни. Однако неделя сменялась неделей, но Фантина не стояла на паперти, прося подаяние, а даже стала улыбаться. Такого поворота госпожа Виктюрньен не ожидала. Она напрягла все свои детективные способности и выясняла, что мерзавку взяли мыть полы в полицейский участок. Да как посмела эта продажная девка касаться своими руками того, что принадлежит закону! Облачившись в платье для визитов и достав из сундука кашемировую шаль для особых случаев, госпожа Виктюрьен отправилась в полицейский участок, чтобы вершить божественную справедливость. Почему-то проводниками божественной справедливости часто считают себя люди, которых в Евангелии называют фарисеями. Фантина подметала пол в приемной, когда увидела через окно мадам Виктюрньен, решительным шагом приближающуюся ко входной двери. Сердце Фантины затрепетало от страха: ее пришли унизить, опорочить, забрать последнее. Теперь точно конец всему: она потеряет работу! Фантина, как раненый зверек заметалась по комнате, а потом, не помня себя от ужаса, мышью проскочила через жандармскую и скрылась в пустующей камере. Госпожа Виктюрньен властным тоном потребовала от постового провести ее к инспектору. Жандарм, охранявший дверь в участок, отвечал, что инспектор чрезвычайно занят и не может принять посетителей: придется обождать в приемной. Виктюрньен подняла палец к небесам и заявила, что ее дело – чрезвычайно важности, ибо она не может видеть, как попираются законы божеские и человеческие. Смутившийся постовой дал ей пройти. Жавер объяснял шестерым жандармам план облавы в порту, которая должна была состояться этой ночью, когда в комнату бесцеремонно вошла госпожа Виктюрньен. Глаза ее сверкали праведным гневом, а указательный палец все так же был устремлен вверх: - Инспектор, я пришла рассказать о величайшем разврате и попрании закона, коие творятся в вверенном вашим заботам участке! Жавер быстрым взглядом окинул потупившихся подчиненных, прикидывая, кто же из них заслужил такую обвинительную характеристику. Большинство присутствующих молодцов знали незваную гостью уже добрые пятнадцать лет и не питали к ней добрых чувств. - Я слушаю вас, мадам. - Сатанинская змея заползла в ваш участок! - Сейчас зима – змеи еще спят. Поэтому, хотелось бы перейти к сути, - сухо заметил инспектор. - Закону смеются в лицо! Падшая девка моет полы в храме закона и справедливости! Одно ее присутствие порочит… Жавер прервал ее: - Речь, как я понял, идет о работнице – Фантине. Она была нанята для выполнения работ по уборке помещений и со своим делом, насколько мне известно, справляется добросовестно, - У нее же есть ребенок, инспектор, - зашипела старая ведьма, - внебрачная дочь! Это порочит ваше отделение. Как вы могли! Вертеп! Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Инспектор Жавер строго стоял на страже общественного порядка. Для него каждый человек занимал определенную ступеньку на социальной лестнице, положением которой определялись права и обязанности человека. Госпожа Виктюрньен явно не была из тех, кому было позволено законом сомневаться в правильности решений, принимаемых инспектором Монтрейля. Чем глубже он вникал в дело этой женщины, тем глубже становилось его возмущение. - Законом не запрещено нанимать на работу женщин с внебрачными детьми. Вопросами общественной морали наше отделение не занимается. Обратитесь в церковь. Попрошу также учесть, что ветхозаветное побивание камнями сейчас карается пожизненной каторгой. Виктюрньен захлопала губами, а потом, издав нечленораздельный крик, пошла в наступление. Она угрожала и призывала кары божьи на голову всех перед ней стоящих. Она проклинала и грозила. Ей хватило смелости замахнуться на Жавера. Внезапно она осеклась: инспектор смотрел на нее очень нехорошим взглядом, будто припомнил какую-то гадость. Виктюрньен попятилась. Однако Жавер успел крепко схватить её за руку: - Ваша фамилия Виктюрньен, не так ли? Женщина быстро закивала. - Двадцать три года назад я арестовал некоего Пьера Виктюрньена – монаха-расстригу – за кражу двадцати франков у священника. Помнится, в деле фигурировало имя его жены, позже оправданной. А теперь ответьте мне на вопрос: может ли жена преступника работать на фабрике и при этом судить других. От ужаса Виктюрньен замерла соляным столбом. Жавер сел за стол и, достав листок гербовой бумаги, принялся что-то писать аккуратным и ровным почерком. Закончив, он поставил свою подпись, сложил бумагу и, вручив ее сержанту, сказал: - Возьмите трех солдат и отведите эту женщину в тюрьму. - И, обернувшись к Виктюрньен, добавил: - Ты отсидишь месяц за непочтительное отношение к служителям порядка. Жандармы уже с четверть часа как увели упирающуюся Виктюрньен, но Фантина этого не знала, поэтому, обхватив руками метлу, сидела в камере, ожидая своей участи. В жандармскую вернулись солдаты из патруля. Фантина слышала, как они переговариваются о разных пустяках. Потом в комнате раздался веселый голос Жака Мартена, рассказывающий о том, как инспектор отправил на месяц в тюрьму старуху Виктюрньен. До Фантины донесся раскатистый смех. Зуб на Виктюрньен был у многих. - А Жавер, Жавер, ей такой и говорит, ну как он умеет: «Может ли жена преступника работать на фабрике и при этом судить других» - вот умора! - заливался Жак, хлопая в радостном возбуждении себя по бедрам. Фантина робко вышла из камеры, все еще прижимая метлу к себе. - Это правда, что меня не выгоняют? - Правда, голубка! – веселым тоном отвечал Жан. – Ежели тебя выгнать, то тут все опять мхом зарастет, а инспектор будет ходить и злобствовать, что мы живем здесь хуже свиней парижских. А я бы сказал, что свиньей быть не так уж плохо: целый день лежишь, харчи тебе носят и пузо чешут, а ни в какие патрули ходить воскресным днем не надо. - А потом тебя на сало и пустят! – пошутил сержант. - Да пусть бы и пустят, лишь бы до этого хоть бы годок как в раю пожить. Началась дружеская перебранка. Фантина незаметно вернулась в приемную. Такого поворота событий она не ожидала. За все двадцать четыре года от жизни она получала только пинки и тычки, а то, что казалось величайшим счастьем, оборачивалось через какое-то время трагедией. Никто и никогда не вступался за нее и не предлагал помощь. Произошедшее сегодня было чудом. Так бы она и стояла, пораженная, если бы из кабинета не вышел инспектор. С того самого зимнего вечера Жавер с Фантиной не перемолвились и десятком слов. Однако нельзя сказать, что они не замечали друг друга: инспектор всегда приветствовал Фантину вежливым кивком, она же отвечала ему неловким книксеном. Желания поговорить ни у кого не возникало, но сегодня день был необычный. Фантина собралась с духом и окликнула Жавера, уже взявшегося за ручку входной двери. - Месье Инспектор. Жавер обернулся. - Спасибо вам большое за то, что не выгнали меня. За то, что вступились, - под внимательным взглядом она засмущалась и замолчала. - Я сделал это не ради вас, ма.., - Жавера запнуться. Он не знал, как обратиться к, стоявшей перед ним женщины. Мадемуазель? Но у нее есть ребенок. Мадам? Но у нее нет мужа. Пожалуй, в первый раз в жизни годами отработанная система классификации дала сбой. Замешательство длилось всего несколько секунд. - Фантина, - серьезным тоном сказал Жавер, - я сделал это не ради вас, но ради торжества закона. Ваше увольнение было бы несправедливо. Фантина покрепче сжала в руках древко метлы, будто надеясь, что это придаст ей храбрости, и, робко улыбнувшись, продолжила: - Все равно, я очень благодарна вам. Жавер ничего не ответил и, молча поклонившись, вышел на улицу. Разные люди относились к Инспектору по-разному: его проклинали, к нему вызывали, его боялись, его игнорировали, над ним смеялись, его уважали, его пытались убить и повышали чине за примерную службу. Но его никогда не благодарили. Как не благодарят плуг или косу, хорошо делающих свою работу. Он был неотделимой частью огромного механизма. Важной, но все-таки не незаменимой. Сегодня к нему в первый раз за годы его службы отнеслись как к человеку. Осознавать это было странно. Жавер, с подозрением относившийся ко всему странному (а не таится ли там крамола?), постарался поскорее выбросить произошедшее из головы. Время было патрулировать улицы, а не разводить сантименты. Впрочем, какая-то маленькая частичка внутри него, так глубоко запрятанная, что он и сам он ней и не знал, испытывала чувство невыразимой радости.