И на камнях растут цветы

Не верьте тому, кто вздумает утверждать, будто Хладная Гавань пустынна и безобразна. На самом деле она... чуждая и пугающая, пожалуй — отталкивающая и завораживающая одновременно. Гавань – словно оживший ночной кошмар, в котором мир подступил к самому краю: принял смертельный удар и погиб, но не угас, а переродился. Прежняя логика больше не действует в этих краях, прежние правила не имеют здесь силы: чем глубже погружаешься в план Молага Бала, тем сильнее утрачиваешь опору. Гость из Тамриэля Гавань и узнаёт, и не-узнаёт одновременно — воздух становится вдруг водой, и ты опускаешься прямо к морскому дну, на невообразимую, чудовищную глубину, и, кажется, кровь вот-вот хлынет из глаз и ушей, и вместе с нею уйдут из тела последние капли жизни. Мимо проплывают что-то слепое, тусклое, чутко вслушивающееся в бездну… или же, наоборот, то, что, словно бы протестуя против непроницаемой тьмы, начинает “гореть” — лучиться отчаянным, искажённым светом и испускать холодное, сумрачное сияние. Гавань для смертного – чуждая и пугающая, но всё же нельзя не признать, что она красива. Ринитар, привыкший к подобным контрастам, чувствовал бы себя здесь как дома... если бы не разучился чувствовать, если бы Молаг Бал не пожрал его без остатка: не выпотрошил, как бестолковую рыбину, пойманную на дождевого червя, — на Орден Червя?.. — не выбросил бы ненужную требуху тщеславия и честолюбия на холодные камни и не сшил из золотистой лощёной шкурки альтмера-анахорета достойное Короля облачение. При жизни он считался щёголем, этот Ринитар — даже когда кромсал и перешивал “материал”, и едкий зелёный гной заливал его мантию из хаммерфельского шёлка, а проклятая гнилая кровь марала ему перчатки. Анахорет сжигал пропахшие смертью тряпки, жалея их куда больше, чем тех, кто попадал на его стол, но к фартукам и грубой рабочей одежде так и не прикипел душой. Он похож на один из цветков, что усеивают ковром земли Гавани — цветок, лучащийся искажённым светом и испускающий сумрачное сияние. Его “смертный” кузен красив по-своему: розовые, пурпурные или белые лепестки, собранные в шарик-корзиночку и обрамлённые поясом из колючих зелёных листочков; крестьянин откуда-нибудь из-под Кватча, увидев этот цветок, признает его за расторопшу, а многомудрый имперский ботаник — за Silybum marianum, растение из семейства Asterаceae... При жизни он помнил, что был красив, этот Ринитар — летнее золото глаз, густые ресницы, изящные руки, — но если попробуешь к нему прикоснуться, колючки, маленькие и незаметные, вонзятся в ладонь и в сердце... Но что для Короля Насилия эти колючки, даже отравленные густой, сладковатой гнилью безумия?

Лишь пыль на кончиках пальцев.