За красной дверью

      На тюремной парковке тихо. Машин почти нет: пара патрульных напротив главного входа, изъеденный ржавчиной минивэн через пару рядов. Неприметный седан мокнет сразу за ним. Чэн скучает в своей BMW, припаркованной в самом дальнем углу, там, где её едва можно разглядеть за стеной ливня. Сумерки в сезон дождя — отличная маскировка.       В салоне темно, только светятся часы на приборной панели. Мать Шаня уже вошла в здание — мягкая сильная женщина, промокшая перед самым входом: синий цветастый зонт вырвало из рук, пока она боролась с тяжёлой дверью. Она улыбнулась комиссару, вышедшему ей навстречу, не получив улыбки в ответ. Чэну хотелось стоять в этот момент там и держать для неё эту грёбаную дверь.       Она вошла в здание десять минут назад, и ребята в седане подтвердили, что взяли её на прицел. Сам Шань опаздывает. Чэн помнит…       — …я работаю в этот день. Босс не отпускает. Может, после обеда получится свалить, если он сам на другую точку поедет, но с него станется теперь специально пасти меня всю смену…       Шань кусал заусенец на пальце, тут же зализывал его, уже кровоточащий, и Чэн без всякой надежды сказал:       — Это важно для тебя. Если хочешь, я поговорю с ним.       — Нет! Нет. В смысле… Что-то подсказывает мне, что если ты с ним поговоришь, я там больше работать не буду.       Чэн не стал говорить, что может пообщаться с его боссом так, что его и к отцу отпустят, и работать оставят, и бар на него перепишут… Ладно, последнее чересчур. Чэн только про себя усмехнулся. А для Шаня — глубоко затянулся, выпустил облако не совсем табачного дыма и кивнул:       — Надеюсь, ты сможешь вырваться. В любом случае не волнуйся. Как я и сказал, никакой угрозы для твоего отца нет.       Они общались в машине, недалеко от дома, где Шань с Тянем свили своё уютное гнёздышко. Шань выжидал, когда подойдёт время, в которое он обычно возвращался из бара — на машине получилось быстрее, чем на автобусе и метро. Жался к двери, то ли боясь пропитаться сладковатым дымом, то ли… ещё чего-то боясь. Всю дорогу с работы он молча грыз губы, и теперь казалось, коснись их, и они закровоточат.       — Спасибо. — Свет фонаря окрашивал дым в золотой, он клубился вокруг Шаня мутным ореолом, и казалось, всё может случиться. — Я могу чем-то тебе отплатить?..       Ничего, конечно же, не случилось. В серых трезвых сумерках Чэн не удерживается от усмешки. «Чем отплатить…» Однажды он уже слышал такое. Те же слова, произнесённые похожим юным голосом. Даже невинность в интонации — та же.       Только крылось за ней тогда нечто иное. Владелец клуба, сынок богатого папеньки, на удивление неплохо разбирался в том, как устроены его жизнь и бизнес. Ему пытались навязать торговлю тем, чем он торговать не хотел, и Чэн решил проблему — не ради него, просто наводил порядок на подконтрольной территории. А дальше: «Я могу чем-то тебе отплатить? — А что ты можешь мне предложить?» — и парень медленно опускается на колени…       Нет никакой причины тому, что это воспоминание, давнее, одно из многих, осталось таким ярким, но… Чэн помнит всё так отчётливо. Холод двери, к которой он прислонился разгорячённой спиной. Покорный взгляд снизу вверх. Жар мокрого старательного рта. Тот парень был внешне похож на Мо, но совершенно не похож сутью: более холёный и самоуверенный, прекрасно понимающий, с кем имеет дело, и готовый выжать из этого знакомства всё до последней капли. До последней капли у него… неплохо получилось. Чэн помнит, как вышел из клуба и выкурил две сигареты подряд, переводя дыхание. Это был не единственный раз, когда его лояльность старались заслужить таким способом, и он всегда считал, что все от этого в выигрыше: он получал удовольствие, лёгкое и быстрое, приправленное спонтанностью, которую невозможно купить; они — надежду, что в будущем им это, возможно, зачтётся. Некоторых он и правда после припоминал. Или они напоминали ему — времена были неспокойные, многим нужны были связи, многие хотели защиты…       Сейчас он разговаривает по-другому, даже с теми, кто хорошо смотрелся бы перед ним на коленях. Гораздо менее адреналиновая жизнь всё реже толкает на спонтанные приключения, позволяет оценить по достоинству комфорт и неторопливость пусть и случайных связей. Давно можно выбросить из памяти все эпизоды с подобными похождениями. И уж тем более не стоит думать о том, хорошо ли поступал, принимая такую оплату. Нормально ли? Хотя бы… приемлемо?       Странное чувство от этих мыслей. Боль, но приятная, словно разминаешь давно затёкшие мышцы.       Чэн поводит плечами и устало откидывается затылком на подголовник. Там, в машине, он ответил Мо: «Зайду как-нибудь к тебе в бар, угостишь коктейлем», — но сомневается, что действительно сделает это. Становиться ему приятелем ещё хуже, чем быть никем…       Рёв двигателя пробирается в салон даже сквозь звукоизоляцию. Чэн пускает дворники гулять по залитому ливнем стеклу, когда мотоцикл въезжает на парковку и тормозит, разбрызгивая лужу. На нём два парня, оба в шлемах; тот, что сзади, в дурацком жёлтом дождевике. Его светлые джинсы по колено мокрые.       Не узнать его невозможно.       — Тот, что в жёлтом дождевике, — Чэн дожидается ответного «принято» в трубке и ставит телефон обратно в держатель. Вот, в общем-то, и всё. Ребята всё сделают, Чэн знает, на них можно положиться, несмотря на то, что задача явно показалась им странной в череде сопровождений всяких шишек и их элитной родни. Можно ехать. Но рука, потянувшаяся к ключам, возвращается на руль.       Кое-что заставляет остановиться. Кое-кто. Этот второй парень…       Чэн не сразу осознаёт, что узнал его. Сначала это лишь вспышки странной щекочущей рёбра реакции на силуэт его тела, затянутого в мотоэкипировку. На то, как он двигается. Как хлопает Мо по плечу, наклоняясь ближе, чтобы сказать что-то на ухо.       И даже поняв, кто именно зацепил взгляд, Чэн не хочет это признавать. Медлит. Он вообще тут разглядывает мотоцикл: интересная модель. То ли новый, стилизованный под винтаж, то ли реально винтажный, вылизанный до идеала.       Хочется подойти рассмотреть повнимательнее. Потрогать.       Раздражает, так сильно хочется.       Этот Шэ Ли… Чэн не хочет интересоваться им, но, имея вопросы, он привык получать ответы. А здесь их нет. О Мо получилось найти всё, начиная от веса при рождении и заканчивая результатами анализов, которые он сдавал для работы в баре. О его семье тоже, включая секретные материалы дела его отца. А о Шэ Ли — почти ничего. Известно, что у него обеспеченная семья, с которой он, видимо, разорвал связи. Они живут так, словно его нет. Он живёт на свой собственный заработок. По документам ему должно едва хватать на еду и аренду. По факту…       А вот чёрт его знает, что по факту. В равной степени он может оказаться как почти нищим, так и тем, у кого хватает на футболки стоимостью в пару средних зарплат по городу. Салон, в котором он работает, принадлежит ему. Купил он его за наличку, по документам всё чисто; откуда деньги — история умалчивает. Есть ещё пара помещений, где идёт ремонт, медленно, но без перерывов. Оба куплены недавно. Оба по цене ниже средней, в плохом состоянии, но всё же в сумме явно не тянут на то, что может себе позволить обычный студент, пусть даже владеющий собственным салоном на пару кабинетов.       Чэн пытался копнуть в сторону чего-нибудь нелегального, но Шэ Ли ни с наркотиками не был связан, ни с финансовыми махинациями. Хуа Би ничего по этим направлениям не нашёл, а уж его навыкам можно доверять. Шэ Ли казался бы чистеньким мальчиком, не будь в его прошлом столько слепых пятен.       Более-менее цельной история его жизни стала лишь пару лет назад, когда он поступил в художественную академию. Как ни странно, учится до сих пор. Почему-то именно это задело Чэна — осознание, что он провёл ночь с парнем, который ходит на лекции, готовится к экзаменам, тусит по кафешкам с одногруппниками и общается с преподавателями… Который слишком нормальный. Оказался, несмотря на всю его внешнюю шелуху.       Сейчас, впрочем, никакой нормальности в нём не разглядеть. Шэ Ли застыл на парковке, носками ботинок касаясь асфальта; в шлеме непонятно, куда он смотрит, чёрный бликующий визор полностью скрывает глаза. Мо давно ушёл, но он не торопится уезжать. Только пальцами в перчатках перебирает, вцепившись в руль.       И когда он срывается с места и через пару секунд тормозит прямо перед капотом, Чэн лишь ухмыляется уголком губ. Ювелирно, зараза, встал. Полностью заблокировал выезд.       Уже понимая, к чему всё идёт, Чэн из принципа дожидается, пока Шэ Ли заглушит двигатель, поставит мотоцикл на подножку и подойдёт к машине; пока постучит по окну, заглядывая в салон. И лишь тогда опускает стекло.       — Что ты здесь делаешь? — голос Шэ Ли приглушён шлемом и дождём, но его недовольство это не скрывает. — Ты же сказал, что всё в порядке, опасности нет!       — А Мо всё тебе рассказывает?       — Они оба мне всё рассказывают. Не уходи от темы.       Странно говорить с человеком, вместо глаз у которого полоса залитого дождём зеркального пластика. Чэну хочется протянуть руку и поднять его. Было бы легко пойти на конфликт и поставить Шэ Ли на место: тюремная парковка, конечно, так себе локация для демонстрации силы, но всё потом можно замять. Только желания проявлять к Шэ Ли агрессию почему-то нет. Может, и стоило бы, чтобы раз и навсегда показать, какое положение по отношению друг к другу они занимают, но…       В другой раз.       Чэн разблокирует двери и, нагнувшись, толкает ту, что со стороны пассажира.       — Если хочешь поговорить, сядь в машину.       Шэ Ли медлит, попинывая колесо, но в итоге всё же садится. Мокрая кожа его штанов скрипит по коже салона. Шлем он снимает и кладёт на колени, и его смятые влажные волосы просто пиздец: мокрая чёлка на глазах и кольца завившихся от дождя прядей, прилипшие к шее. Шэ Ли зачёсывает всё назад, становясь ещё взъерошеннее.       Несколько секунд они молча смотрят друг на друга. Чэн недоумевает, всегда ли Шэ Ли был таким… детальным. Шэ Ли…       — Значит, ты солгал, и опасность всё-таки есть?       — Нет. Я просто решил перестраховаться.       — Ладно. Это твои ребята напротив входа?       Чэн не показывает удивления, но мысленно добавляет в характеристику Шэ Ли ещё парочку вопросов. Он не должен был обратить внимание на машину у входа. Конечно, ребята не особо скрывались, так, машину взяли понеприметнее, а в остальном вполне обоснованно полагались на то, что цель и не подумает их высматривать. Чэн их действия одобрил полностью. Их нельзя было заметить, если не знать, что искать и куда смотреть.       Шэ Ли почему-то знал.       — Кстати, — продолжает он, посчитав молчание достаточно говорящим ответом, — Рыжий не знает, что мы переспали.       — Почему?       — Я попросил Тяня ему не рассказывать.       — Не вижу причин это скрывать.       Чэн готов поклясться, в паузе слышно, как у Шэ Ли в ехидной ухмылке растягиваются губы.       — Знаешь, а ведь они опять поругались. Хороший момент, чтобы…       Он взмахивает рукой, не заканчивая фразу. В темноте видно только, как блестят его светлые глаза, и Чэн подавляет желание включить в салоне свет. Хотя хочется очень сильно, особенно когда Шэ Ли перескакивает на новую тему, и его голос звучит как-то преувеличенно безразлично.       — Мне хватило того, что Тянь теперь о тебе не затыкается. Ты бы знал, сколько раз за эти дни я слышал «он, конечно, хороший, но…»       — Тянь меня хорошим называл?       — У него каждый раз было сложное лицо, когда он говорил это. Но да. Называл. Не хочешь узнать, что он говорил после «но»?       — Не очень.       Чэн бы с интересом послушал, чем заслужил звания «хороший», а почему «но», он и сам знает. И Шэ Ли теперь знает тоже. Причём, видимо, знает достаточно глубоко, учитывая, как Тянь о нём заботится.       Наверняка предупреждал о том, что стоит держаться от «старшего» подальше. Но Шэ Ли всё равно залез к нему в машину. И не торопится уходить, хотя все темы для разговора явно исчерпаны.       — Я хотел показать тебе кое-что…       Или не все.       Секунд десять Шэ Ли возится, зубами стягивая мотоциклетную перчатку и копаясь во внутреннем кармане куртки. Выуживает телефон. Чехол у него цветастый, странно гармонирующий с чёрной кожей экипировки. Чэн успевает заметить цветы на заставке.       Потом Шэ Ли отворачивает экран и начинает что-то искать. Листает, видимо, фотки, пока не останавливается на одной. Долго на неё смотрит; его лицо, подсвеченное холодным белым, не выражает ничего.       — Это ни к чему тебя не обязывает, — наконец говорит он. — Можешь вообще промолчать.       Звучит так, будто он сейчас уберёт телефон обратно в карман и скажет: забудь. Чэн не стал бы настаивать — желание Шэ Ли найти повод для продолжения разговора вызывает у него отторжение едва ли не большее, чем любопытство. Их ничего не связывает, кроме одной ночи и Луна, которого Чэн воспринимает уже гораздо большим своим, чем Ли. Любая попытка сшить их ещё одним стежком кажется вторжением в личное пространство.       Но Чэн не такой мудак, чтобы из-за своих загонов обижать явно разволновавшегося вдруг перед ним парня. И когда Шэ Ли поворачивает к нему телефон, он наклоняется чуть ближе и смотрит. Не сразу разбирает, что на экране, жмурится, ослеплённый яркой подсветкой, но потом…       Первая реакция — алая, хлёсткая, как рассекающий кожу удар. Чэн привычно усмиряет её, сделав пару медленных вдохов. Шэ Ли ни в чём не виноват. Он влез не в своё дело, но наверняка он не знал, насколько это не его дело и как опасно туда лезть. Он ничего плохого не хотел. Он…       Глядя на эскиз, Чэн с трудом понимает, чего хотел Шэ Ли. Денег — самый лёгкий ответ, но здравый смысл подсказывает, что у него есть куда более лёгкие способы искать клиентов. Для этого не нужно рисовать эскиз сомнительному старшему брату своей неразделённой любви. Не нужно думать, как перекрыть ему шрамы, вплетая их в явно не за минуты созданный рисунок.       На него наверняка ушли часы. Это могло быть для Шэ Ли упражнением, чем-то вроде профессионального вызова, но… Он ждёт реакции, затаив дыхание. Его рука подрагивает.       Чэн не знает, что ему сказать.       Давно он не смотрел на свою спину. Старался не смотреть, а тут этот привет из прошлого, тех дней, когда он подолгу мог разглядывать себя в зеркале. Следил, как раны покрываются коркой. Как она слезает с них клочьями, как, заживая, бледнеют шрамы.       Шэ Ли хорошо передал их расположение, словно с натуры рисовал, а не по секундным воспоминаниям. И Чэну странно осознавать: он настолько глубоко выжег что-то в мозгу Шэ Ли, что тот с картографической точностью перенёс это на лист бумаги.       — Когда ты это нарисовал?       Скетчбук залит солнцем, которого город не видел уже давно. Значит, фото сделано, когда они ещё не переспали.       — Ночью после того, как набил Луна, — подтверждает Шэ Ли. В его голосе звучит нечто слишком похожее на смущение, и Чэн не может понять, игра это или нет.       Не может понять, что чувствует, видя его эскиз. Орнамент, сквозь который прорастают цветы, мог бы показаться банальным, если бы не все нюансы, которых Чэн находит тем больше, чем дольше его разглядывает. Ветви папоротника и хризантемы на первом слое, паук и богомол чуть глубже, ещё сложнее — осы, прячущиеся в цветах… Змея скрывается лучше всех, её Чэн находит последней: гибкие сильные кольца и золотые глаза. Она положила голову на шрам под левыми рёбрами…       Экран гаснет, но Шэ Ли не опускает руку. Будто что-то не закончилось ещё между ними, будто тема не закрыта… Чэн не хочет её поднимать. Шэ Ли отличный художник, но то, как он решил использовать свои навыки в этот раз, ни к чему хорошему не приведёт.       Чэн почти готов сказать ему об этом, когда экран снова вспыхивает, и от вибрации Шэ Ли чуть не роняет телефон. Х.Т. — успевает заметить Чэн. Никаких сомнений в том, кому принадлежат эти инициалы, у него нет.       В перерыве между вибрациями слышно, как Шэ Ли до скрипа стискивает зубы. Вызов он не сбрасывает, но переводит в беззвучный. И экран блокирует, погружая салон в вязкую после яркого света тьму.       — Он весь день зовёт меня напиться, но это же не выход, — непонятно зачем начинает оправдываться Шэ Ли, и Чэн, пытаясь сморгнуть отпечаток эскиза перед глазами, не удерживается от ответного укола:       — Тогда почему ты ещё здесь? Хороший момент.       От бессмысленного обмена упрёками их спасает распахнувшаяся дверь тюрьмы. Луч жёлтого света падает на ступени, росчерки ливня в нём сверкают золотом. Шань выходит первым, подпирает своей тонкой ссутуленной фигуркой дверь, пока его родители раскрывают зонты. Потом держится позади. За пеленой дождя видно, как он трёт глаза.       Чэн вдруг чувствует себя лишним в этой истории.       У Шэ Ли снова звонит телефон, но он выключает звук, не взглянув на экран. И бросает легко, словно только что познакомился с парнем в клубе и получил от него пару коктейлей:       — Не хочешь пригласить меня к себе?