Поймай меня

Первый месяц лета пролетает быстро и напряженно: Би к обычной работе возвращается, Цзянь — к зубрежке экзаменационных билетов, параллельно проходя краткий вводный курс в дела семьи под руководством Чэна и краткий курс самообороны под руководством Зэна. Справляется он с этим на удивление неплохо. Справляется он с этим так, будто всегда знал, что однажды его жизнь перевернется с ног на голову и придется приспосабливаться к новой реальности. Иногда Би кажется, что Цзянь ожидал чего-то более захватывающего — драк, погонь, перестрелок с голливудским размахом, — слишком уж спокойно он все воспринимает. Спокойно и серьезно. В телефонных разговорах с матерью напропалую врет, что он совсем не устает, с отцом — сохраняет сухую вежливую сдержанность и даже Би ни на что не жалуется. Разве что однажды, когда Би, поняв, что душ Цзянь принимает слишком долго, не вламывается к нему и едва не зеленеет от злости, уставившись на сочную гематому, переходящую с плеча на спину. И думает, что завтра оторвет нахер Зэну голову. Потому что: говорил же — он никакой. Потому что: просил же — не усердствовать. Потому что ебал он этот курс молодого бойца под руководством тренера-садиста. Вот только Цзянь, уловив эти эмоции на лице, губы поджимает и упрямо выставляет подбородок вперед: — Даже не думай. Я его когда-нибудь сам уделаю. Но совершенно не возражает, когда Би, остановившись за спиной, достает из шкафчика за зеркалом тюбик с обезболивающей мазью и прежде чем нанести на кожу, осторожно зацеловывает поврежденное место. — Тебе необязательно заниматься с ним. Можно заменить его. — На кого, например? — На меня, например. — Ага, давай, — радостно отзывается Цзянь. — Я за. Круто будет. И, главное, эффективно: если че — я всегда смогу зализать противника до смерти. Улыбается, ловя в зеркале взгляд Би и, так и не дождавшись ответной улыбки, искренне признается: — Я устал. А чуть позже, уже в комнате, сидя рядом, тихо рассказывает, уткнувшись носом в шею, что боится не оправдать ожиданий родителей, боится, что завалит вступительные в универ, а вот Зэна завалить никогда так и не сможет. Рассказывает и сразу же отрубается, уложив голову на плечо. И утром просыпается без вчерашней заебанности во взгляде и с широкой улыбкой. Завтракает, забравшись на колени, чередует глотки кофе с короткими смазанными поцелуями и делится планами на день. Во время этих совместных завтраков каждый раз затекает нога. И еще немного сердечная мышца сбоит, когда Би наблюдает, как он носится по квартире, врезаясь в мебель, спешно упихивая в сумку учебники и мятые конспекты и тихо ругаясь себе под нос — Зэн ждет. А когда Зэн ждет — Зэн злится. Би с чашкой в руке, привалившись плечом к стене в коридоре, за этими метаниями наблюдает с улыбкой, удерживая Минжа, который считает своим долгом поучаствовать в процессе и хоть чем-то помочь. — Я только ночью из Чжоушань вернусь, ты не жди, хорошо? Ложись, утром увидимся. — Увидимся, — Цзянь в сумку поверх учебников спортивную форму кидает, — если выживу. — Постарайся. У меня, кстати, будет три свободных дня. Настоящие выходные. Хочешь за город уедем? — Хочу, — улыбается широко и вздрагивает всем телом, когда мобильный взрывается рингтоном, установленным на Зэна, — черт, господи, черт... все. До завтра. На прощание не целует, скорее уж врезается губами в губы, одновременно пытаясь впрыгнуть в кеды и погладить Минжа, громко хлопает дверью, и Би спустя пару секунд слышит характерный звук: Цзянь, решив, что так будет быстрее, решил лифт не ждать и последние несколько ступенек пролетов преодолевает явно прыжками. Би, потрепав Минжа за ухом, в гостиную возвращается — тоже собираться пора, Чэн ждет, — бегло оглядывает лофт и снова улыбается. Он это место, где всегда царили минимализм и спартанская обстановка, узнавать перестал через неделю после возвращения с острова. Вроде стены-то те же, но... На полу, под окном, на облюбованном Цзянем месте, книги и конспекты разбросаны, на подоконнике — несколько скомканных оберток от конфет — не иначе в процессе подготовки мерзкий привкус гранита науки шоколадом закусывал, — на полу рядом с телеком джойстик валяется, на спинке дивана — брошенная как попало ярко-желтая футболка и влажное полотенце. Жуть. Но совсем не бесит. Потому что теперь — на дом похоже. Би часто себя на этом ощущении ловит, особенно в те ночи, когда возвращается глубоко за полночь и по квартире перемещается крадучись, шикая на Минжа и стараясь не разбудить: у Цзяня его дождаться не всегда получается. Зато у него появилась бьющая в самое сердце привычка оставлять включенным светильник. Би в первый раз не понял зачем, спросил, — темноты Цзянь больше не боится, — но тот только смутился, что в последнее время бывало с ним нечасто, буркнул себе под нос, что он его ждал, и больше Би спрашивать ничего не стал. Пусть. Возвращаться туда, где ждут — приятно. Да и красиво к тому же: световые пятна по стенам и потолку плывут, скользят медленно по всем углам, разгоняя холодную темень, стелются по огромной кровати, разукрашивая созвездиями сбитое в кокон одеяло и торчащую из него светлую макушку. И Цзянь в этом коконе очень теплый всегда, сонный и податливый. Последнюю неделю устает настолько, что даже не просыпается, только жмется ближе и бормочет в полусне что-то совершенно невнятное, но такое теплое, что в груди каждый раз предательски ухает, обрывается и еще долго звенит под ребрами. Жаль только спит он в последнее время плохо: после тренировок с Зэном дергается и брыкается во сне. Будит несколько раз за ночь. Плашмя прилетевшей по лицу ладонью. Или острым коленом, врезающимся в живот. Ближе к рассвету, когда надоедает, Би будит его. И иногда они, кажется, будят соседей. И сегодня будет так же. А завтра он обязательно увезет его на три дня загород, подальше от Зэна, зубрежки и плохих снов.

***

Вот только на три — не получается. Чэн в вечер первого в телефонном разговоре между делом роняет, что змеюку нашли, и Би на следующее утро срывается в город. Интересно же — не каждый день копии себя семнадцатилетнего встречаются. Неладное Би чувствует еще на подходе к лаборатории. Мерзкое такое чувство, будто порыв шквального ветра налетел и обдал по голой коже раскаленным воздухом с примесью мелких колючих песчинок. Дверь нараспашку. Скрипит сиротливо, из стороны в сторону раскачиваясь, ударяется о проем с металлическим лязгом, клинится замком, висящим на держателе, и снова до самой стены отъезжает, открывая взгляду темное, грязное помещение, из которого даже сюда долетает запах плесени, грязи и еще чего-то: химического и едкого. Нового: раньше здесь этим не пахло. Ядовитого и опасного. И дверь эта... Чэн бы ее так ни за что не оставил. Би шаг ускоряет, с раздражением ищет глазами на земле что-нибудь, что можно использовать, если... Об этом "если" думать не хочется, от этого "если" волосы на затылке противно приподнимаются, а единственное оружие, которое есть с собой — пластиковая бутылка с водой, да еще, пожалуй, вон тот ржавый обломок арматуры, который у самого входа валяется. Дверь лязгает в очередной раз, перед самым носом захлопываясь, и Би резко отдергивает руку, когда изнутри слышатся шаркающие шаги и что-то отдаленно похожее на человеческий хрип. Влипает спиной в стену, готовясь к нападению, и медленно втягивает в себя воздух. А потом все происходит очень быстро. Дверь от удара изнутри отлетает к стене, бьется с грохотом, и звук этот все базовые настройки переключает, на раз переводя тело в боевой режим. Пара секунд — как в замедленной съемке. Пара секунд, в которых все так отчетливо, будто контраст на максимум выкрутили. Перед глазами — вытянутая рука с пистолетом: напряженная кисть, мускулистое предплечье. Собственные пальцы — мгновенно мертвой хваткой на чужом запястье. Рывок. Захват. И... — Блять, — выдыхает Би, резко отпуская чужую шею и отшатываясь на шаг назад. Вскидывает ладони, когда голодное черное дуло перемещается от груди к голове: — Чэн!? С ним что-то не так. С ним что-то пиздец как не так: взъерошенный весь, с красными пятнами по лицу и совершенно безумными слепыми глазами: пистолетом из стороны в сторону ведет, выбирает между двумя точками за спиной Би, скалится дико, по-звериному, даже черты лица до неузнаваемости искажаются. У него футболка в нескольких местах прожженная, мелкие круглые дырки по груди и животу, как если бы в него горящие спички кидали, а на рукаве кусок непонятной субстанции, на растаявшую жвачку похожей: белое, пенится и, блять, оно... дымится? — Чэн... Дуло снова на уровне груди замирает, а Чэн орет так, что весь порт услышать должен: — Где?! — Чэн, опусти, — тихо просит Би, для наглядности медленно опуская собственные раскрытые ладони. — Опусти. Чэн наконец-то фокусируется, моргает часто и резко опускает руку с пистолетом. Теперь уже совершенно тихо, одним только горлом хрипит: — Где-е-е?! — Что? — Падла эта белобрысая где? — дышит тяжело и зубами скрипит, но в себя постепенно приходит. Отирает рот тыльной стороной ладони и медленно, будто в киселе плавает, убирает пистолет за пояс на спине. Смотрит на Би, который только руками разводит, и сквозь зубы цедит: — Понятно. Чэну что-то понятно, а вот Би не понятно ни черта: — Чэн? — Щас, — отворачивается, упирается руками в бока, глядя на грязно-кофейное, штормящее море, облизывает тщательно угол губ и, почувствовав чужеродный вкус, еще раз трет рот ладонью, — сука, а... — Определенно, — соглашается Би, пока еще не будучи уверенным, с чем именно. Наклоняется к ранее отброшенной бутылке воды и свинчивает крышку. — На вот, держи. И у тебя тут... Чэн со злостью глаза на рукав футболки скашивает, когда Би прихлопывает ладонью дымящуюся блямбу на плече: — Ага. Пару глотков делает, на голову льет и с удовольствием отирает рукой покрасневшие лицо и шею. Долго смотрит на Би серьезным, стальным взглядом, а потом вдруг, коротко хохотнув, кивает так, будто только что принял самое важное в своей жизни решение: — Я убью его. Найду и убью. — Ладно, — соглашается Би. — Не ладно, блять! Сигарету дай. Би выудив из кармана пачку, протягивает вместе с зажигалкой. Он бы с удовольствием спросил, вот только не очень понятно, о чем спрашивать. Да и не факт, что Чэн способен воспринимать информацию: в глазах до сих пор безумие отсвечивает и еще это его "щас" и "ага". Би от него такое последний раз лет в пятнадцать слышал: Чэн не из тех, кто жаргон жалует — не по статусу, не по возрасту, не по-чэновски. Закуривает, слишком жадно тыкаясь кончиком сигареты в огонь, и, затянувшись, отходит на пару шагов, приваливаясь спиной к стене. Затягивается с удовольствием, глядя в сторону и совершенно не замечая наблюдающего за ним Би. А потом — улыбается. По-настоящему улыбается, широко, блеснув белоснежными зубами, и тихо, придушенно смеется: — Охуеть, — кивает в ответ на вопросительный взгляд Би и затягивается снова, пряча улыбку под пальцами, — похоже, отменился наш эксперимент. — Ты можешь нормально рассказать... — Не могу, — Чэну теперь искренне весело, Чэн едва-едва смех сдерживает. Может, нервное? — Чэн, Змей где? — Змей? Пха-ах. Съебался Змей. Вот прямо через эту дверь. Я тебя не ждать решил, подумал: быстрей начнем, быстрей закончим. Мы в эту дыру спустились, он осмотрелся и запричитал, что наши ему здесь все испортили: все не на своем месте, все перепутали и работать в таких условиях невозможно. Больше всего, — Чэн вскидывает вверх указательный палец, — больше всего он из-за стола страдал: колбу поставить некуда. Колбу, сука... поставить ему... гм... Но потом я сказал, что с простреленным коленом ему еще сложнее будет, и дело вроде пошло. Он там себе место разгреб, начал все раскладывать, подготовка типа. А потом в миску что-то сыпанул и говорит: "Очки мои защитные где?" А я откуда знаю? В общем, он миску мне эту в руки сунул и к стеллажу пошел, очки нашел, надел и стоит себе, звенит какими-то склянками, и... пиздец, блять... — Дальше что, Чэн? — Вот, — злобно усмехается Чэн. — Вот, я тоже спросил: "И что дальше?" И тут этот гаденыш поворачивается, улыбается и говорит: "Досчитай до одного". И тут ка-а-ак ебануло! В миске этой. Прямо в руках. Клуб дыма до потолка, брызги какие-то кислотные, — Чэн футболку на животе дергает, демонстрируя драную, будто молью побитую ткань, — это, наверное, реакция с кислородом пошла. Что он там смешал, не знаешь, нет? — Нет, — качает головой Би, старательно поджимая губы, — я химию вместе с тобой прогуливал. — Короче, у меня слезы ручьем как от "перца", и оно жжется еще неслабо так. И воняет... чувствуешь, да? Пока я себя тушил, он съебался. Представляешь, он просто... чего ты ржешь?! — Я не... — Я убью его. Реально убью. — Ладно, — соглашается Би, доставая мобильный и проводя пальцами по экрану, — не ушел же далеко. Там наши на въезде в порт. Сейчас позвоню, перехватят и... — Нет, — резко обрывает Чэн, — не трогать! Никому не трогать, даже не приближаться, блять. — Чэн... — Если хоть кто-нибудь только близко подойдет, голову оторву. Зэна набери, скажи, пусть всем передаст, — Чэн, напоследок глотнув воды, отбрасывает пустую бутылку на землю и, хлопнув по плечу, идет к машине, на ходу стягивая испорченную футболку. В машине запасная есть, Би точно знает. Всегда есть на случай, если что-то случится. А с Чэном сейчас определенно что-то случается. Чэн оборачивается, повторяя: — Никому не трогать. Чтобы и пальцем не смели... Он — мой. Понятно? Би кивает, задумчиво смотрит вслед до тех пор, пока облако пыли, поднятое машиной Чэна, полностью не оседает на землю. Потом так же задумчиво разглядывает черный след от протекторов, оставшийся на асфальте: - Понятно, Чэн. Конечно, понятно. Удачи. ...До загородного дома добирается в рекордные полтора часа, нарушив все правила, которые можно было нарушить, и сожалея, что не на байке: из выдавшихся впервые за месяц полноценных выходных ни минуты упускать не хочется, потому что планов на них много, и Би, стоя на светофорах, с удовольствием делится ими с Цзянем, одно за другим скидывая сообщения в "Вичат". Уделяя особое внимание деталям. Цзянь в ответ молчит, но Би точно знает, что уши у него при прочтении слегка краснеют, а при встрече ему одного взгляда хватит, чтобы начать дышать чуть чаще, и планы придется слегка подкорректировать, безжалостно вычеркнув из них заветное "выспаться". Да и ладно. Дом встречает закрытой дверью снаружи и абсолютной тишиной внутри, и чтобы понять, как обстоят дела, детективом быть не нужно: мобильный на зарядке, рядом с ним портативный аккумулятор — тоже на зарядке. Потому что бестолочь. В воздухе легкий запах моющего средства с лимоном и пришпиленная магнитом к дверце холодильника лаконичная записка: "Озеро". Бестолочь определенно спешил, как спешит всегда, стоит появиться миссис Чжу и попытаться с ним заговорить. В прошлый раз — чуть больше пары недель назад, когда вырвались сюда всего-то на одну ночь, — он был очень доволен собой, убедительно задвинув миссис Чжу прежнюю версию про троюродного племянника и уверовал, что она повелась. Куда там. Миссис Чжу не повелась. Миссис Чжу сгорает от любопытства, фонтанирует идеями и, оказавшись с ним один на один, все пытается ненавязчиво на чистую воду вывести, уточняя, кем именно приходится ему Би. Цзянь после таких бесед выглядит выжатым как лимон и растерянно спрашивает: — Как думаешь, она догадалась? Би неизменно отвечает, что она еще в первый раз догадалась и проще уже сказать ей правду, понять, что мир не рухнет, и расслабиться. У Цзяня ни сказать, ни понять, ни расслабиться не получается. Зато отлично получается каждый раз сбегать куда подальше, предварительно со скоростью пулеметной очереди обстреляв ее притворно-радостным приветствием и несоответствующими действительности комплиментами. Би, переобувшись в мягкие кеды, в сторону озера направляется. Идет быстрым шагом по тенистому, прохладному лесу, на ходу отпивая холодную воду из прихваченной из дома бутылки и просматривая сообщение, прилетевшее на подзарядившийся мобильный. Чжэнси. Еще раз Чженси. И еще раз. Приветствие. Предложение сходить вместе в кино, когда Цзянь вернется в город. Бесценная информация о том, что он будет с Сяо Хой и постскриптум, в котором Цзяню предлагается захватить с собой "человека в черном". Би, хмыкнув, мобильный в карман прячет, думая, что нужно не забыть спросить у Цзяня, насколько плотно к нему это прозвище прилипло. Минж, на расстоянии учуяв, встречает еще в лесу. Несется навстречу с громким заливистым лаем, нарезает круги и, виляя хвостом от восторга, несколько раз к земле припадает, а потом, дав себя погладить, отбегает на несколько метров вперед: пойдем, мол, покажу, где он. Би с улыбкой следом идет, скидывает обувь в самом начале пирса и жестом просит Минжа молчать. Цзянь на животе лежит, лицом в сторону воды повернувшись. На голове потрепанная бейсболка. И это собственно все, что на нем надето, не считая наушников. На этот раз даже полотенце из дома не захватил. Болтает в воздухе согнутыми ногами, отгоняя мелкую мушку, и никак не реагирует на шаги. Но Би все равно идти старается как можно тише, подкрадывается и, стянув рубашку, осторожно опускается сверху, не сдержав смех, когда Цзянь вздрагивает и истошно взвизгивает, но расслабляется сразу же: узнает не то по запаху, не то по знакомой тяжести тела. Может и вовсе по ударам сердца, которое сразу же частить начинает. Не говорит ничего, только наушники из ушей дергает и ерзает, устраиваясь удобнее и укладывая голову на заботливо подставленное предплечье. Щекой трется и несколько раз касается губами. Невинное совсем прикосновение, не несущее в себе ни намека на эротизм. Вот только кожа, на солнце разогретая, опаляет таким жаром, что в голове сразу становится пусто, а внизу живота начинает сладко ныть, заставляя подтянуться выше, потереться о ягодицы твердеющим членом и, убрав волосы с шеи, лизнуть длинно и мокро. Он в ответ только выдыхает шумно. Сладко. Предвкушающе. Переворачивается на спину и обхватывает руками, гладит размеренными тягучими движениями от позвоночника к ребрам и к губам тянется: — Ты быстро. — Встреча отменилась, — невнятно получается. — Как вода? — Теплая. — Ясно. Как миссис Чжу? — Вообще огонь! — закатывает глаза Цзянь. — Это, блять, невыносимо. Спросила нужно ли менять постельное белье в моей спальне. Потому что ей кажется, я там не сплю! — Ей не кажется. Ты там не спишь, — Би, на недовольный взгляд натолкнувшись, понимающе кивает, — ладно. И что ты сказал? Цзянь, высвободив руку, лицо прикрывает и бормочет что-то настолько неразборчивое, что Би переспросить приходится. И Цзянь, глядя на него одним глазом сквозь растопыренные пальцы, повторяет тихо, но четко: — Сказал, что не надо. И в твоей тоже не надо, потому что ночью мы его испачкали и не пристало леди на такое смотреть, — краснеет ярко и сочно, и головой качает. - Жуть. Оно само как-то вырвалось. Она же специально. — Специально, — со смехом соглашается Би, поглаживая по голове и целуя в нос. Отстраняется, нависая сверху, — слушай, с тобой в школе на потоке один парень учился. Шэ Ли. Змей. Расскажи мне про него? — Зачем тебе? — Да так. У Чэна с ним кое-какие дела, а мне просто интересно. Так знаешь его? — Знаю. Скажи Чэну, что не нужно с ним никаких дел. — Это еще почему? — Потому что он мой друг, и я не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое. — М-м, ясно, — улыбается Би. Вспоминает сегодняшнюю сцену в порту — раздраконенного Чэна в дымящейся футболке, со слезящимися глазами, его категоричное "я убью его" и не менее категоричное "никому и пальцем не трогать", — и улыбается еще шире: — Я думаю, опасность Змею не грозит. — Так я не про Змея, — Цзянь смотрит серьезно и недовольно лоб морщит. — Чего ты ржешь? Ты хоть знаешь какие про него слухи ходят? Он же больной. Я серьезно, Би, он псих. Его в школе все боялись. И еще, говорят, у него своя уличная банда... — Бедный Чэн, — Би, сдерживаясь, лицо прячет, зарываясь лицом в шею. — Уличная банда. Даже не знаю, как он справится... Я ему позвоню, предупрежу. Чуть позже. Купаться пойдешь? — Пойду, — кивает Цзянь. Садится, упираясь ладонями в прогретое солнцем дерево, и с интересом наблюдает за тем, как Би раздевается. Ждет, пока он первый в воду нырнет: плавать Цзянь по-прежнему не умеет. Далеко Би не отплывает, ныряет, коснувшись ладонями илистого дна и тут же поднимается на поверхность. Стряхивает воду с волос, отирает лицо и запрокидывает голову к Цзяню. Он на самом краю пирса стоит, смотрит сверху вниз с улыбкой. А потом улыбка исчезает, и в глазах появляется что-то очень серьезное, взрослое и такое искренне-теплое, что у Би дыхание перехватывает. И как-то сам собой вспоминается тот далекий день, когда стоял перед ним так же как сейчас и скорее себе, чем ему обещал поймать. Цзянь о том же думает — Би видит и ждет, что сейчас он улыбнется и спросит... Но Цзянь не спрашивает. Цзянь смотрит в глаза, а потом поворачивается спиной, раскидывает руки в стороны и, зависнув на мгновение на самом краю пирса, падает. Так ничего и не спросив. Точно зная ответ.