Сто тысяч миль

      В ангаре бункера уже ждала бригада медиков. Беллами и Октавию тут же погрузили на каталки и увезли в крыло интенсивной терапии. Мама, как и обещала, зашагала во главе бригады. Я хотела было рвануть за ними, помочь, но она остановила меня. Неодобрительно покачала головой. Нельзя оперировать того, к кому неравнодушен. Знакомых. Близких. Любимых.       Я сползла по стенке за дверьми операционной и бессильно кусала губы. Зарылась пальцами в волосы и хотела выдрать все до единого, только бы гнетущие мысли исчезли из головы. Вспоминала последний вздох Уэллса и задыхалась сама. Почему история так богата на самоповторы? Почему так зла и безжалостна?       — Как ты? — Аарон сел на пол у стенки рядом со мной. — Держишься?       — Вроде бы.       — Всё будет хорошо.       — Хочу в это верить. Но больше не получается.       — Зря. Не похоже, что всё уже потеряно.       — Почему помогаешь?       — А не надо?       — Ты похож на хорошего человека. Это странно.       — Я столько ресурсов уже вложил в этот альянс. Будет обидно сдаться на финише.       — Значит, холодный расчёт?       — Блейк приходил ко мне перед походом сюда. Просил об одолжении. У меня-то. Пленника. До сих пор дико.       — Что просил?       — Чтобы я дал слово, что вам не причинят вреда. Больше ничего. Я тогда посмеялся. Но потом понял. — Я перевела на него взгляд, хмурясь. Усмехнувшись, он продолжил: — Понял, что мы все одинаковые. Отец заставил меня думать, что все они там просто звери. Но этот жест был настолько человечный… И настолько похож на то, что сделал бы я… Те, кто способны ради других отринуть гордость, не теряя достоинства, заслуживают помощи и уважения. Без разницы, земляне или кто-то ещё. Пора отказаться от этих категорий.       — Спасибо, Аарон. Не знаю, что бы без тебя делала, — через силу улыбнулась я.       Но эта улыбка быстро потухла сама собой. От его слов всё скрутило болезненным спазмом тоски.       — Приходи в себя побыстрее. Мне иногда нужен кто-то, кто будет дерзить и угрожать. Когда захочешь — знаешь, где меня найти.       На вторую улыбку во мне сил не нашлось. Только на лёгкий кивок и вздох. Когда Аарон ушёл, ему на смену пришла Харпер. Точно также села рядом, выражая молчаливую поддержку.       — Я бы, наверное, каталась тут в истерике, если бы там сейчас был Монти. Не представляю, как ты сидишь тут такая спокойная, — нарушила тишину она.       — Я совсем не спокойная, — нервно выдохнула я. — Просто не имею права расклеиваться. Если дам волю эмоциям — ничем не смогу помочь. А больше здесь некому за него сражаться.       — Рэйвен рассказала, как ты наорала на Канцлера. Все ещё не знают, как реагировать, но определённо под впечатлением. Знаешь, если бы выборы проходили сейчас, я бы проголосовала за тебя.       — Зря, — усмешка вышла какой-то злой. — Я эгоистка. Не могу поступиться личными чувствами и привязанностями. Хороший расчётливый лидер позволил бы Беллами трагически погибнуть и захватил бы их город, пока они слабы, дезориентированы и напуганы непонятно откуда взявшейся волной огня. А я не такая.       — Ты будто бы Мёрфи сейчас цитируешь, — кратко улыбнулась Харпер. — Но да, наверное, он — хороший расчётливый лидер. Но я его на дух не переношу. А тебе бы доверилась. Ты умеешь принимать сложные решения и при этом скорее выберешь человечность, чем выгоду.       — Или воспользуюсь своим положением, чтобы помочь тем, кто мне дорог. У настоящего Канцлера не должно быть привязанностей. Чтобы не было искушения поступать, как я.       — Джон или Рэйвен, может, осудили бы тебя за это. Но не я. Меня до сих пор мучают кошмары. Не уверена, что когда-то перестанут. Много раз в плену я мечтала о смерти, когда думала, что этот ад никогда не закончится. Но он закончился. И… Когда он стал преследовать меня уже на воле, Монти всегда был рядом и помогал мне справиться с приступами паники. Поддерживал и успокаивал, когда я хотела покончить с собой. Он стал для меня всем. Мы теперь семья. И я бы сделала для него всё. Я во всём понимаю тебя. Знаю, что ты чувствуешь. И молюсь за жизнь Беллами вместе с тобой.       Глаза защипало, но слёзы так и не появились. Наверное, их уже не осталось.       — Спасибо, Харпер. Я очень рада за вас. Вы заслужили своё счастье.       — Ты тоже, — она коснулась моей руки. — Так что не сдавайся. Я лучше многих знаю, что самая тёмная ночь — перед рассветом.       Оставшись в одиночестве, я потеряла всякий счёт времени. Просто сидела, уставившись в стену, будто зомби, и даже не сразу поняла, что двери операционной распахнулись. Подскочила, едва не рухнув обратно от внезапного головокружения, но устояла на ногах.       — Девочка в порядке. Её переводят в палату. А он… Он стабилен. Пока что, — тихо проговорила мама. Замолчала. В её словах между строк повисло очередное тяжёлое «но». Вздохнув, она продолжила: — Мы так и не смогли полностью остановить кровотечение. Оно не такое сильное, как прежде, но из-за глубочайшего разреза лёгочных тканей и сложной раны… Объяснять долго. Но в текущих условиях прекратить его невозможно. Ему осталось примерно несколько часов. Мне очень жаль, дорогая.       Мир завертелся вокруг мутным вихрем. Казалось, мне самой проткнули лёгкое. Разодрали сердце. Октавия… Каково ей будет потерять обоих, если от перспективы потерять одного я уже сходила с ума? Я пошатнулась, хватаясь за стену. Мама уже оказалась рядом. Обняла меня.       — «Ковчег», — хрипло выдавила я. Она вглядывалась в мои безумные глаза. — Стволовые клетки. Ваша генная терапия. Ты когда-то говорила, что оно может даже потерянную конечность отрастить. Вы пробовали на одном из преступников. Ты показывала мне видео. Раны затягиваются на глазах!       — Да. Ты права, всё так. Но это там. Здесь и близко нет таких технологий. А полёт на орбиту — это перегрузки, ты же знаешь. Он убьёт его.       Я отрицательно замотала головой, отказываясь принимать правду.       — Мам, прошу. Скажи, что есть шанс.       — Опасно. Очень рискованно.       — Это хуже, чем опустить руки?       — Ничего не получится, если он умрёт по пути. Воскрешать мёртвых мы пока не научились.       — То есть сначала ты говоришь, что он в любом случае умрёт, но даже не хочешь попробовать рискнуть? Я не понимаю! Если он всё равно умрёт, то какая разница где? Здесь или по пути на станцию? А если не умрёт? Если у него правда есть шанс, а мы его упустим?!       — Кларк… — мама покачала головой с жалостью.       — Пожалуйста! — взмолилась я. — Прошу тебя. Ты же мне обещала, что сделаешь всё.       — Чёрт, — она склонила голову, схватившись пальцами за переносицу. — Ладно. Попробовать стоит. Надо подумать, как облегчить транспортировку.       — Правда? — едва смогла поверить своим ушам я. — Хорошо. Хорошо! Я сейчас же поговорю с Канцлером! Сколько тебе нужно времени?       — Вылетим, как только он согласится.       Я унеслась прочь по коридору до того, как мама успела сказать что-то ещё. Времени на пустую болтовню совсем не было. Я знала, что Канцлер будет против моей идеи, и понятия не имела, как именно буду его убеждать. В панике мозг предлагал один вариант хуже другого, включая вполне себе рабочую схему с пентатриосфеном, но я настойчиво гнала от себя ужасные мысли.       Кейна я нашла в компании президента Уоллеса. Они распивали тот самый медово-цветочный чай в апартаментах Данте, до моего появления, очевидно, обсуждали какие-то детали договорённостей об обмене знаниями и ресурсами, но тут же прервались. Аарон усмехнулся ещё до того, как я заговорила. Видимо, по горящему взгляду понял, что я вновь что-то задумала. Канцлер тоже начал что-то подозревать. Смотрел. Молчал. Не ждал ничего хорошего.       Я не разочаровала, тут же решительно произнеся:       — Мы должны полететь на «Ковчег».       — С чего вдруг, позволь спросить?       — Затем же, зачем мы летели сюда сломя голову. Наш главный союзник среди землян сможет выжить только благодаря технологиям «Ковчега». Так сказала ваша Советница.       — Глава первая, пункт один-восемнадцать. Личные цели и мотивы недопустимы, а их воплощение в жизнь считается грубейшим нарушением.       — Я здесь не настолько давно, чтобы забыть эту главу.       — Хочешь сказать, это для дела?       — Хочу. Я сказала всё ещё в вертолёте. Дело не во мне.       — Президент, вы не возражаете, если мы вас оставим? — спросил Канцлер, взглянув на Уоллеса.       — Разумеется, — усмехнулся тот.       В коридоре Канцлер предпочёл отойти подальше от лишних ушей и по дороге нервно сжимал кулаки. Остановившись в закутке, посмотрел на меня исподлобья:       — Сколько ещё ты будешь плевать на мой авторитет? Сколько ещё будешь проявлять неуважение? Выставляешь меня дураком перед всеми, выдвигаешь требования! Я понимаю тет-а-тет, но так унижать меня в присутствии Уоллеса? Орать при Советниках? Как ты вообще смеешь?       — Простите меня, господин канцлер, — я взглянула на него без малейшей толики раскаяния. — Если хотите, чтобы я умоляла — просто скажите. Но что-то мне подсказывает, что ваш ответ не изменился бы, сколько бы слёз я тут не пролила.       — Потому решила использовать наглость и прилюдно вытирать об меня ноги?       — Вытирать ноги? Да вы понятия не имеете, каково это, когда о вас в самом деле вытирают ноги! Ненавидят! Желают смерти! Вас похищали? Запирали? Пытались изнасиловать? Угрожали убить? Меня да. Всё из этого. Что-то даже не раз. Я выстрадала каждую милю этого жуткого путешествия не для того, чтобы в конце всё разрушила ваша уязвлённая гордость.       — Ещё одно слово — и тебя ждёт суд!       — О! Суд! Это что-то новое в моём списке угроз. Почему вы так упрямо не хотите слушать то, что вам говорят, господин канцлер? Настолько отвыкли, что кто-то может говорить с вами на равных?       — Кларк! — рявкнул он. — Замолчи, пока не поздно.       — Я прошу не так много. Просто сделать один рейс наверх. Корабль не одноразовый. Он готов ещё к сотне таких же полётов. Вы ничего не теряете.       — Значит, вот так просто ты готова подвергнуть всю станцию риску заражения местной заразой?       — Это не должно быть проблемой. Прикажите изолировать одиннадцатый сектор. Там всё равно сейчас почти никто не живёт. Это будет карантинная зона для всех прибывших с поверхности. Вирус для всех остальных не будет опасен, если перевести отсеки в автономный режим. Механизмы станции это вполне позволяют.       — А потом что?       — Как только необходимость отпадёт, мы вернёмся сюда. И передадим в лаборатории рецепт вакцины.       — Твой друг президент Уоллес намерен хорошо за него поторговаться. Он уже выдвинул мне целый список требований. Удивлена? И, может, список был бы меньше, если бы ты не подрывала мой авторитет.       — Вы опять думаете не о том. И не видите ещё одну важную причину срочно лететь на «Ковчег». Вы не поняли про какой рецепт вакцины я говорю! По всем доступным данным все из нас уже должны были умереть от вируса. Но, как видите, я стою перед вами живая и здоровая. У нас у всех чёрная кровь, и есть основания полагать, что благодаря ей мы иммунны. А если это так, то мы сами сможем создать вакцину, выделив тот белок, что разрушает вирус. Тогда можно будет смело послать президента со всеми его условиями. А если спасти командира землян — эти переговоры быстро станут трёхсторонними. И прелесть в том, что всем друг от друга что-то нужно. В такой ситуации не сработают ультиматумы, иначе две другие стороны быстро сориентируются и отправят третью ко всем чертям. А если мы останемся один на один с «Маунт Уэзэр», это точно не закончится хорошо.       — А если ты не права? Если наш отъезд сделает только хуже? Что, если Уоллес воспримет это как нашу попытку подмазаться к землянам? А, офицер Гриффин? Что вы сделаете, если я сейчас скажу «нет»?       — Вы не поняли. Вопрос не в том, разрешите ли вы. Вопрос в том, как вы меня остановите. Президент Уоллес — мой друг и должник, а не ваш. Думаю, если я попрошу его на время запереть вас здесь ради благого дела, он не откажет. С кораблём мы справимся. Со всем остальным — тоже. И знаете что? Мне всё равно, что будет потом. Я прожила здесь достаточно, чтобы не содрогаться в ужасе от перспективы никогда не вернуться на «Ковчег». Я спущусь сюда, и меня будет кому защитить от ваших судов. Что Аарон, что Лесные — они будут не прочь меня приютить. И когда вы придёте торговаться за ресурсы из шахт и каменоломен с землянами — с единственным Кланом, который не захочет четвертовать вас на месте — я буду стоять рядом с их командиром. И знаете, что я скажу? Я скажу вам «нет».       Повисла угрожающая тишина. Я смотрела на напряжённое лицо Кейна, его нахмуренные брови и всё ещё пыталась осознать, кому именно угрожала. И чем. Что нарушила с десяток пунктов Протокола. И, хуже того, мне было полностью на это плевать. Что-то значила только жизнь Беллами. Значило то хрупкое перемирие между нашими мирами, мостами между которыми оказались именно мы.       — Я уважаю твою смелость и вклад в нашу общую миссию. Так что забуду про твоё самоуправство, твои угрозы и вообще этот разговор, — наконец, сурово проговорил канцлер. — Но всего один раз. Не смей больше никогда так со мной разговаривать, ясно тебе? Не забывай, что наверху всё ещё действует Протокол. Не советую пытаться там мне угрожать или что-то требовать. Поняла меня?       — Что? — обескураженно пробормотала я, готовая уже к чему угодно: аресту, суду, ответным угрозам и гневу. Только не к внезапной смене тона.       — У вас есть моё разрешение. Но не думай, что это случилось из-за твоих угроз, Кларк. Ситуацию с Телониусом стоило бы взять под личный контроль. Много дел там ещё осталось. Когда мы вернёмся, удостоверься, что ты начнёшь выполнять, что обещала, как можно скорее.       — Да. Хорошо, я… Спасибо. Спасибо!       Сбивчиво бормоча благодарности, я рванула обратно к маме. Отдышаться от бесконечной беготни и сборов я смогла уже внутри корабля, когда двигатели прогревали перед пуском. Их мощность немного уменьшили, чтобы перегрузка оказалась не такой мучительной. А лёжа перенести её намного легче. Тело человека прекрасно адаптировано к поперечным нагрузкам. Оптимальная поза уже давно рассчитана учёными прошлого. Я повторяла это себе раз за разом. Только робкая линия пульса на мониторе совсем не внушала уверенности. Моё сердце всё равно обеспокоенно сжималось. Умела бы — поделилась бы своей жизненной силой. Отдала бы всю без остатка.       — Мы готовы, — тихо произнесла мама, заходя в отсек. — А ты?       — Да. Наверное.       — Я буду здесь, если что-то случится.       Двигатели переключили с холостого хода на тягу. Подбавили мощности. Корабль очень плавно оторвался от земли.       Такого ещё никто не делал. Мы — первые. Первые чёртовы сумасшедшие. В прошлый раз я боялась этой тряски, потому что она могла меня убить. В этот — боялась ещё сильнее, потому что она могла убить того, кто мне дорог. Силы остались лишь на то, чтобы напряжённо вытянуться в струну и наблюдать за мониторами с жизненными показателями. Пока порядок. Но будет хуже. Неизбежно будет. Я гнала от себя эти мысли, но учила естественные науки слишком усердно, чтобы забыть одним усилием воли.       Я слушала сообщения автоматической системы. Гул двигателей. Своё тяжёлое дыхание. Двадцать тысяч миль в час. Пять миль в секунду. Первая космическая скорость, чтобы преодолеть гравитацию и оказаться на околоземной орбите. Эту скорость нужно было набрать за весьма короткий промежуток времени. Значит, постоянно равномерно ускоряться. Ощущение напоминало то, когда Рейес нажимала педаль газа в пол, и автомобиль нёсся вперёд. Вжимало. Вдавливало. Только там она вскоре тормозила, а здесь это не прекращалось. Совсем. Кораблём управлял автопилот, потому что трудно было даже поднять руку вверх. Каждая клеточка потяжелела. Буквально. На тело давило перегрузкой в пару «джи».       — Пройдена линия Кармана, — уведомил механический голос.       Граница между атмосферой и космосом. Четыреста тысяч футов над уровнем моря — и мы покинули Землю. Теперь официально. Я снова взглянула на Беллами, оплетённого трубками и датчиками. Пульс и давление пока оставались стабильными. Аппарат искусственной вентиляции лёгких помогал дышать и контролировал насыщение крови кислородом. По капельницам в сосуды поступали кровезаменители. С ними и препараты, стабилизирующие состояние. Без них он был бы уже мёртв. Я знала это, но старалась не думать. Вдох. Выдох.       — Выход за пределы экзосферы.       Всё. Последний слой геокороны. Ближнекосмический вакуум, заполненный межпланетными газами. Мы уже хорошо разогнались. Осталось всего ничего. Верхняя граница экзосферы была примерно в половине пути до станции, но с текущей скоростью мы долетим быстрее. Намного. Но я не торопилась расслабляться. Проблема могла появиться не в полёте. А в стыковке со станцией, которая двигалась вслед за планетой по орбите на скорости в те же пять миль в секунду.       — Внимание! По курсу обнаружено облако космического мусора. Примерная скорость сближения — двадцать миль в секунду. Столкновение неизбежно. Внимание!..       Я глянула на маму с ужасом. Не успела даже ничего сказать. Корабль тряхнуло, громыхнул металлический скрежет. Будто в корпус врезались зубья огромной пилы. Он заскрипел, сопротивляясь, и резко отклонился в сторону. Следом об обшивку застучала шрапнель из мелких обломков. И всё затихло.       — Внимание! Критическое смещение курса. Невозможно вернуться на прежний маршрут. Начат выход на орбитальный виток вокруг Земли. Ориентировочное время до стыковки — девяносто две минуты. Уровень повреждений обшивки — приемлемый, температурная дельта стабильна…       — Слишком долго. Это слишком долго! — вскрикнула я. — Не для нас. Для него…       — Да. Слишком долго, — констатировала мама. С большим трудом смогла дотянуться до кнопки на панели рядом: — Господин Канцлер, прошу вас, отмените виток. Пациент не выдержит столько. Пожалуйста, сэр.       В ответом молчании я слышала только оглушительный стук собственного сердца. Чтобы изменить курс, нужно было включить резервные двигатели на сгораемом топливе. Тяги одних ядерных для изменения курса уже было не достаточно. И тогда… Тогда корабль должен начать терять массу. Ускорение увеличится. Значит, увеличится сила инерции. Увеличится перегрузка. Дерьмо. Выбор без выбора.       — Я тебя понял, Эбигейл, — наконец, отозвался Кейн. Видимо, принял решение.       — Запуск системы дополнительной реактивной тяги, — вслед за ним пробормотал механический голос. Тут же корабль снова встряхнуло. Потянуло вверх и вправо. — Запуск успешен. Коррекция курса. Начат манёвр стыковки. Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через шестьсот секунд. Курс на сближение.       Пульс тяжело забился где-то в горле, когда на тело словно навалилась бетонная плита. Казалось, его окутали невидимые путы. Не сдвинуться. Не пошевелиться. Кровь как будто превратилась в желе, сердце надрывалось, пропихивая её по сосудам. Закружилась голова.       Чёртов второй закон Ньютона. Проклятая физика.       Пип. Пип. Пип. Давление на мониторе поползло вниз. Пульс тоже. Цифры сменяли друг друга и, будто счётчик судного дня, медленно вели обратный отсчёт. Я попыталась пошевелиться. Ноги не слушались. Не слушалось ничего. Дышать стало так тяжело, что перед глазами поплыли цветные круги.       — Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через триста секунд. Курс на сближение, — монотонно повторила система.       Пип. Пауза. Пип. Пауза. Сорок два. Сорок один. Нет. Нет… Кости будто налились свинцом. Я пошевелила пальцами и приподняла запястье, чтобы его снова прижало ускорением. Задыхаясь от страха, посмотрела на маму. Она глядела на меня с молчаливым сожалением. Молчаливым «я предупреждала, дорогая». Мы ничего не могли сделать. Не могли даже встать на ноги.       Она пришла сюда не помогать. Она пришла, чтобы быть рядом, когда случится неизбежное.       — Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через сто восемьдесят секунд. Курс на сближение.       Я закусила губу. Сжала пальцы, впиваясь в ладони. В голове зазвенело и стрельнуло адской болью, когда я зажмурилась. Слеза сползла вниз по щеке так быстро, что я её почти не почувствовала. Мы же так близко. Так близко…       — Быстрее, тупая ты железяка. Лети быстрее, — прошептала одними губами.       Пип. Тишина. Пип. Тишина. Пип. Он умирал, а я даже не могла быть рядом. Коснуться. Помочь. Спасти. Только смотреть. Жестокая насмешка судьбы в ответ на мои попытки её переиграть. Горький урок, что от смерти не убежать даже на скорости двадцать тысяч миль в час.       — Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через шестьдесят секунд. Курс на сближение.       Тишина. Пустая. Страшная. Пип. Оборвавшееся. Резкое. Последнее. Обернувшееся долгим, стонущим, протяжным. Сплошной линией, разрезавшей экран пополам. Перечеркнувшей всё. Его грудь приподнялась, когда очередную порцию воздуха в лёгкие механически вдул аппарат ИВЛ.       А запасного сердца ещё не изобрели.       Никто не захотел брать моё.       Физика выпихнула из лёгких воздух. Я не торопилась вдыхать новый. Всё поплыло перед глазами.       — Внимание! Стыковка через пять. Четыре. Три. Два. Один…       От внезапного торможения встряхнуло. Крепления шлюза, будто клешни, схватились за корпус.       — Добро пожаловать на станцию «Ковчег», — пробормотала система, а я уже вскочила на ноги. Шаталась, но вполне могла идти. Бежать. Шлюзы раскрылись с шипением.       — Сюда. Сюда! Быстрее! — заорала кому-то мама.       Несколько смельчаков из её подчинённых вбежали внутрь. Не испугались вируса. Не испугались карантина. Окружили Беллами, отталкивая меня в сторону. Стащили прежние датчики. Оставили только ИВЛ. Прицепили специальные приборы к груди и вискам, вкололи стимуляторы, покатили по коридорам. Смотрели что-то в планшете. Что-то говорили. Бегали пальцами по экрану. Я едва успевала следом, израсходовав весь свой запас сил на бесполезную борьбу с инерцией.       — Есть! Есть пульс…       — Сильная гипотермия. Гиповолемия, возможен шок… Нужен норэпинефрин…       — Есть альбумин? Плазма? Допамин? И срочно подробную КТ…       Успели? Мы успели? Успели…       Всем телом я прилипла к прозрачной перегородке. Мама и её помощники уже вовсю занимались своим делом. Укутали Беллами в согревающее электроодеяло. Стабилизировали показатели. Напряжение отхлынуло резкой волной. Конечности затряслись. Захлебнувшись истерическим всхлипом, я осела на пол. Всё дрожало от облегчения, накрывшего, будто цунами. Перестать всхлипывать не получалось. Обхватив себя руками, я просто наблюдала за ними. Думала, что у меня получилось. Понимала, что переписала концовку. Плакала. Рыдала, не в силах перестать. Обманщица. Счастливая.       Мир померк в темноте.       Очнулась я в кровати незнакомой каюты. Первые пару секунд даже думала, что это очередной сон про «Ковчег», а потом запоздало накрыло осознанием — я в самом деле здесь. Вернулась и отключилась тогда, когда не должна была. В самый ответственный момент. Откинув одеяло и вскочив с постели, я тут же ткнула в кнопку на двери. Она выпустила меня в просторный зал. Мама оторвалась от компьютерной панели, за которой работала, и взглянула на меня, полусонную, растрёпанную и отчаявшуюся.       — Что с ним? Как он?!       — И тебе доброе утро, дорогая, — приподняв одну бровь, усмехнулась она. — С нашим пациентом всё замечательно. Полностью стабилен. Ещё несколько дней в глубоком сне — и будет как новенький. Буквально. Потому я решила дать тебе отдохнуть. Ты отключилась от стресса и переутомления, и ничего хорошего в этом нет.       — Где он?       — Успокойся, приведи себя в прядок, боги, хотя бы причешись и переоденься, а то это же…       — Где он?! — воскликнула я куда более напористо, угрожающе шагнув вперёд.       Мама сверлила меня недовольным взглядом несколько секунд. Поняв, что я не сдамся, отмахнулась и пробормотала в ответ номер каюты. Не теряя ни мгновения более, я развернулась на пятках и рванула прямо по коридору. Помятая одежда? Растрёпанные волосы? Плевать. Здесь всё равно должна быть карантинная зона. Кому какое дело до дурацких правил, если я не могла спокойно дышать, не убедившись, что он в порядке?       Беллами и правда мирно спал в широкой постели в просторной каюте. Его до сих пор оплетали трубки и датчики, но теперь это не пугало. Все изменения жизненно важных показателей фиксировались и выводились на настенную панель. Норма. Мама не солгала.       Когда я коснулась его тёплой ладони, то снова ощутила ослепляющее облегчение. Когда легла рядом, желая послушать его дыхание, то смотрела прямиком в длинное окно. За бортом светилась отражёнными лучами Солнца Земля, и этот свет долетал и сюда. Он озарял пространство ещё ярче. Всё это походило на иллюзию. На мираж.       — Успокоилась? — с улыбкой спросила мама, когда я вернулась.       — Успокоилась, — кивнула я. — Спасибо, что вы спасли его. Правда. Спасибо, что руководила этим.       — Это мой долг. Спасать жизни — как врача и не давать тебе поводов для слёз — как матери.       — Ты же знаешь, что я пообещала Канцлеру взамен на полёт сюда? — тяжело вздохнула я. — Рецепт вакцины. На основе чёрной крови. Не хочешь помочь?..       Все следующие дни мы проводили за исследованиями. Маме, да и мне самой не терпелось изучить новый белок, который научился синтезировать наш организм для разрушения вирусной РНК. Мы выяснили, что именно он цеплялся к клеткам крови и менял её цвет, но на все остальные её функции влияния не оказывал. Вакцина горцев и иммунитет землян работали немного иначе: они учили организм сдерживать вирус от распространения и не давали ему развиваться, пусть и приходилось терпеть такое неприятное соседство. Наши тела же научились уничтожать заразу под чистую. И пусть эта способность была приобретённой, в наших генах изначально была заложена предрасположенность к ней. А, значит, в чём-то фанатики «Второго Рассвета» всё же оказались правы. Наши дети вполне могли унаследовать это и больше не страдать от неприятных последствий этого симбиоза. Действительно положить начало новому типу людей. Правда, последствия для организма пока оставались неясными. Для подробной картины всё ещё нужны были годы исследований и анализов.       В нашей импровизированной карантинной зоне в целом оказалось довольно людно. Часть Советников с радостью вернулись: на Земле им пока не очень понравилось привыкать к более мощной гравитации. У них не было наших усовершенствованных и тренированных тел, чтобы адаптироваться за несколько дней. Многие из наших, из экспедиции, тоже загорелись идеей прикоснуться к прежней жизни. Только Джаспер с небольшой группой кадетов остался в бункере. А я, Рэйвен, Харпер, Монти, Джон, остальные — все мы не могли отказать себе в удовольствии хоть ненадолго прикоснуться к своему настоящему дому. Всем офицерским составом мы каждый день обедали и ужинали вместе в общей столовой. Монти и Харпер больше не стеснялись ходить, взявшись за руки, и я молча улыбалась, радуясь за них. Джон, само собой, выдавал по этому поводу по двадцать колкостей в час, от чего новоявленная парочка постоянно краснела то от смущения, то от злости. Рэйвен продолжала бросать на него уничтожающие взгляды, но, кажется, начинала постепенно его прощать. Или хотя бы переставала ненавидеть.       Когда станция потихоньку засыпала, я приходила сюда. К Беллами. Мама знала, что все ночи я спала здесь, рядом с ним, но даже не пыталась возражать. И без слов понимала, что я бы всё равно не стала слушать. Я не нарушала никаких законов и правил, да и молчаливое присутствие Беллами успокаивало и даже вдохновляло сосредоточиться на очередной куче учебников, которые я читала, устроившись в кресле у окна. Когда новая порция интегрально-дифференциальных уравнений никак не хотела поддаваться пониманию, я откладывала планшет и смотрела на далёкую тёмную Землю. Или смотрела на него, представляя, что скажу ему, когда очнётся.       Сегодня он всё ещё спал, хотя подачу снотворного и все остальные вспомогательные приборы отключили пару часов назад. Мама прогнозировала, что из-за долгого действия препаратов он точно проспит до утра. И теперь, вместо привычного спокойствия, я сидела, как на иголках. Не могла запомнить и строчки из дурацкого пособия по ракетостроению. Это была последняя ночь, когда я могла сидеть вот так. Быть рядом. Что будет потом?       Отложив планшет, я покачала головой. Читать? Бесполезно. Спать — тоже, ведь куда мне было уснуть такой нервной и взбудораженной. Что? Что было делать? Я подумала, что неплохо было бы украсть из аптечки какого-нибудь успокоительного. Поднялась на ноги. Успела только повернуться, беглым взглядом пробежав по каюте — и застыла.       Сначала думала: показалось. Моргнула. Нет.       Не показалось.       Беллами проснулся. Открыв глаза, изумлённо моргал. Оглядел каюту. Приподнялся на локте. Неверяще посмотрел на меня, будто я была каким-то призрачным видением. Спросил хрипло:       — Я что, умер?       Боги, я столько раз прокручивала в голове этот момент, придумывала объяснения и речи. Но все слова вылетели из головы. Там звенела пустота сродни вакууму за бортом. Вышло только нервно улыбнуться.       — Нет. Ну, чисто технически ты на небесах. В двадцати тысячах миль над Землёй. Но вполне себе живой.       — Что? Не понимаю… — он резко сел, ощупывая бок. — Как это возможно? Что с раной? Я совсем не чувствую боли.       Я сама не заметила, как в несколько шагов оказалась у его постели. Села рядом, чтобы ему точно не пришло в голову встать. Пока было рано.       — Лучше без резких движений. Ты абсолютно здоров, конечно, но организм ещё адаптируется. Нормально себя чувствуешь? Хочешь что-нибудь? Может, воды? Или лучше пока прилечь…       Разумеется, Беллами не послушал. Продолжал сидеть, оперевшись на руку. Перевёл взгляд с меня на окно, за которым чернел космос и светилась Земля, а затем обратно.       — Это что, сон?       — Не совсем, — я, будто бы извиняясь, пожала плечами. — Добро пожаловать на «Ковчег».       Изучая место ранения, он приподнял низ рубашки. Там не осталось даже крохотного шрама от раны, которая едва его не убила. Только ровная гладкая кожа. Пришлось сглотнуть и отругать себя за неуместное желание тоже коснуться его. Чёрт. Он же едва не умер, сбит с толку и скорее всего ненавидел меня, а я…       Я нервно вздохнула и зачем-то посмотрела ему в глаза. Слова снова перестали складываться в предложения. Я не понимала, как их правильно подбирать. Вообще не хотелось говорить — хотелось уткнуться ему в плечо и попытаться не разрыдаться.       — Как?.. Как это случилось? Сколько прошло времени?       — Это… тебя вылечила экспериментальная терапия с ускоренной регенерацией тканей. В обычных условиях её блокирует один конкретный ген, но если на него верно повлиять в контролируемой среде… Получается тот же эффект, что у ящериц, без проблем отращивающих новый хвост. Только временно. Не думаю, что тебе интересны медицинские детали. Главное, что теперь всё в порядке.       — Сколько прошло времени? — повторил вопрос он, казалось, ничуть не впечатлённый моими аналогиями. — Сколько?       Вздохнув, я опустила взгляд на сцепленные на коленях пальцы.       — На борту «Ковчега» ты ровно пять дней.       — Как? — его тон, напротив, стал напористее. — Как я оказался здесь? Почему?       — Эвелин привезла тебя в город едва живым. Медлить было нельзя. Мы забрали тебя, полетели в бункер, там была хотя бы полноценная операционная, но… удалось лишь выиграть немного времени. Ты всё равно умирал. Шансов на Земле не было почти никаких. А здесь — наша технология исцеления. Здесь был шанс. Мы рискнули.       Беллами молчал несколько долгих секунд. Потом произнёс краткое:       — Значит, это были вы. На вертолёте.       — Мы, — эхом отозвалась я.       — И искры с неба, поджигающие землю, не были предсмертной галлюцинацией?       — Всего лишь баллистические ракеты. Хотя твой вариант звучит куда поэтичнее.       — Город?       — Цел. Весь «Второй Рассвет» сгорел вместе с частью первого кольца. Из-за ракет. Без потерь не обошлось, но до ракетного удара все ваши успели отступить благодаря Эрлану и рациям.       — Линкольн? Тави? Я оставил её там…       — Октавия была ранена, но сейчас цела. А Линкольн… Он…       Мне не нужно было заканчивать предложение, чтобы Беллами всё понял. Он зарылся пальцами в волосы, потёр ладонями лицо, сдавленно что-то пробормотал. Выдохнул резко, со злостью, которая возникает от полной бессмысленности происходящего.       — Мэди?.. — наконец, спросил едва слышно.       Закусив губу, я только отрицательно помотала головой. Беллами побледнел и застыл. Слушал мой голос, повторяющий слова Эвелин, а потом пытался смириться с услышанным. Выходило с трудом. Я почти физически чувствовала его боль, и не зная, что сказать, просто подвинулась ближе, уткнулась лбом в плечо, погладила по спине. Он не спорил. Не двигался. Только уронил руки на колени и пару мгновений тихо сидел, закрыв глаза. Я знала эту победу с горьким привкусом поражения. Знала, как она опустошала и высасывала все силы круговоротом мыслей, что можно было сделать лучше. Сделать больше. Сделать иначе.       — Перед тем, как мы продолжим беседу… — Я вздрогнула, когда он снова заговорил. — Я хотел бы прояснить один вопрос. Я здесь гость или пленник?       — Что? — опешила я. — Гость, разумеется. Почётный гость.       — Тогда как я могу попасть обратно на Землю?       — Утром поговоришь с Канцлером и Советниками. Они ответят на все вопросы.       — Утром? — Беллами нахмурился, взглянув на светильники в потолке. Кажется, не понимал, как здесь вообще может быть время суток. — А сейчас?..       — Ночь. Все спят. Канцлер точно не будет доволен, если мы к нему ворвёмся. Я и так слегка перегнула, пока уговаривала его на полёт сюда.       — Мне нужно домой, — нетерпеливо ответил он. — Я должен быть там. Всё это время должен был быть там. Должен был успеть. Должен…       — Не казни себя, — тихо проговорила я. — Ты же знаешь. Это война. Здесь так бывает.       Беллами резко выдохнул, снова заставляя меня вздрогнуть. Мои ладошки всё ещё касались его плеча и спины. Больше всего я боялась услышать просьбу их убрать. Ещё сильнее — только просьбу сейчас же убраться и больше не приходить.       — Как? Как бывает? Я должен был защитить Октавию, но решил спасать дочку. Боялся, что больше не увижу её. Боялся, что все жертвы будут напрасными. Что в итоге? Потерял друга. Чуть не потерял сестру. А Мэди всё равно похитили, чтобы вырастить из неё адептку своего долбанутого культа.       — Её уже могли найти ваши командиры.       — А если нет?       — Тогда ты найдёшь её. И вернёшь домой.       — Я бы рад. Но я очнулся здесь. На чёртовой орбите. Вряд ли фанатики прячут её где-то здесь, а? А когда вернусь… Где искать? Как? Чёрт, уже потеряно столько времени.       — Всё получится. Я в тебя верю, — искренне сказала я.       — Ты? Веришь? — вскинулся он, глядя резко, испытующе. — С чего вдруг? Разве не ты самая первая поспешила отказаться от меня?       В горле застрял ком. Встретившись глазами с его, я неловко сцепила руки на коленях. Отпустила взгляд.       — Прости за то, что я тогда наговорила. Пожалуйста.       — Простить? — ядовито уточнил Беллами.       — Горцы хотели убить вас. Просто потому что могли.       — Так хотели убить, что поделились припасами?       — Это был акт притворного гуманизма. Одолжение. Для меня. Чтобы я не сильно обижалась на наш захват в плен и помогла их президенту захватить «Ковчег». Чтобы шантаж жизнями всех моих людей не выглядел таким оскорбительным. Если бы вы попытались что-то сделать, умерли бы на месте. Снаружи они неуязвимы. Да и внутри — тоже. Если бы не Аарон… ты был бы мёртв ещё тогда. — Беллами вдруг повернул голову ко мне. Сердце забилось в груди испуганной птицей. Я впервые была рада, что не могу разобрать эмоции в его глазах. Не вынесла бы ни ненависти, ни отстранённого равнодушия. — Он знал, что я никогда не прощу ему твою смерть. Так что… убедил вас отпустить. А мне нужно было сделать так, чтобы вам не пришло в голову вернуться. Второго шанса его отец-президент вам бы не дал.       — Отец-президент? — наконец, удивлённо вскинул брови Беллами. Я кивнула в ответ, подтверждая, что он услышал правильно. — Крысёныш — сын их главного? Правда? Значит, он специально заманивал вас в своё логово месяцами? И когда гады-таки взяли вас в плен… Ты придумала ничего лучше, чем наврать мне, наговорить гадостей и отправить восвояси?       — А разве иначе ты бы ушёл? Ушёл бы, зная, чем они нам угрожали? Что задумали? — спросила я, нервно заправляя за ухо прядь волос. С колотящимся сердцем продолжила: — Я знала, что нет. Но ваши жизни не стоили призрачного шанса на… чёрт, я даже не знаю на что. Снаружи их бы не достало даже целое войско. Я… Видят боги, я не хотела тебя бросать. Тем более вот так. Прости. Прости за каждое слово. Они все были ложью, и можешь не верить мне, но знай… Пусть это ничуть меня не оправдывает, я просто хотела вас спасти. Так, как могла.       Он тяжело вздохнул, всем своим видом выражая безграничную усталость. Потёр лицо ладонями и взъерошил пятернёй растрёпанные кудри.       — То есть Октавия всё-таки была права.       — Что?       — Твой подарок. Это было не прощание, а обещание вернуться. Стоило догадаться сразу.       В лёгких будто бы закончился воздух. Но теперь не от страха, а от внезапного воодушевления.       — На самом деле их два. Два кольца. Они парные, — я показала свою руку, на которой было надето моё. Опустила её, заметив, как расширились его глаза. Стыдливо отвела взгляд и отвернулась, запинаясь, проговорила: — Они действительно принадлежали моим далёким предкам, это были их обручальные кольца. Перед отлётом отец дал мне их, пожелав внизу найти того, кто достоин. Я нашла. Никто не сделал для меня больше, чем ты. Не знаю, что это для тебя значит, и не думаю, что хоть как-то утешит, и пойму, если ты вообще не хочешь меня видеть…       От его прикосновения к щеке по спине пробежали мурашки. В этом касании вроде не было особой нежности, но моим натянутым до предела нервам хватило и этого. Волнение отдалось покалыванием в пальцах. Я не нервничала так, даже когда угрожала отравить толпу людей смертельным газом. Не волновалась так, когда приземлилась в самом сердце боя. А перед ним — сидела беззащитная. Млела.       — У меня много вопросов. Очень. Я всё ещё ничерта не понял, откуда у тебя вертолёт, ракеты и предатели-горцы в союзниках. И с чего они вдруг передумали захватывать «Ковчег» и решили спасать мне жизнь. Наверное, лучше тебя выслушать, да? Тут всё равно некуда бежать. Ты в этом удостоверилась.       — Думаешь, ты здесь именно поэтому?       — Уверен.       Не выгнал. Хотел выслушать. Я едва подавила облегчённый вздох. Робко спросила:       — Значит, ты мне веришь?       — Я терпеть не могу, когда мной манипулируют. Ты знаешь. Но и всерьёз злиться тоже не могу. Не после всего, что я только что услышал.       Мы замерли, глядя друг на друга. Он — так, будто всё ещё с трудом верил, что видел меня. Я — с воодушевлением, нетерпением, радостью, что всё ещё могла быть рядом. С трудом сглотнув, я убрала с его лба упавшую волнистую прядь. Потом провела по волосам, зарываясь пальцами в смоляную копну. Вздохнула от тягучего приятного напряжения, током бегущего по нервам. Беллами притянул меня ближе, уткнулся носом в висок, обвил рукой талию. Уже знакомая дурманящая тяжесть разлилась по телу. Впервые за много дней я снова почувствовала себя живой. Не пленницей, не солдатом, не изобретательницей очередной смертельной смеси. В его сильных руках я ощущала себя обычной девушкой, которая разрешила себе что-то чувствовать без оглядки на всё остальное.       — Прости меня, — сказала я глухо. — Я больше так не буду. Обещаю.       — Ладно. Я попробую пересмотреть все твои провинности с учётом того, что ты спасла мне жизнь.       — Не совсем я. Мне помогали. Сама бы не справилась.       — Спасибо, что вообще попыталась, — по его губам скользнула едва заметная улыбка. — Так что? Расскажешь, как всё было?       Я кивнула, с неохотой отстранившись. Начала издалека — с заговора, который положил начало огромной цепи событий и совпадений. Продолжила про чокнутую семейку Уоллесов, про их амбициозный план устранить конкурентов и захватить побольше ресурсов себе. Про бескровную революцию, которой хотел Аарон. Беллами одновременно поражала и бесила мысль, что спасением своего Клана он обязан именно ему. Этому самому горцу. И ещё немного — мне. И Канцлеру, который решил лететь на переговоры в тот самый вечер.       — А я всё думал, как сделать так, чтобы фанатики больше к нам не лезли. Кажется, ты решила проблему за меня. Если внезапный огонь с небес их не остановит, то не знаю тогда, что ещё сможет.       — Не забудь про огромную механическую птицу. Предвестницу беды.       — Точно, — согласился он. — Но, как это часто бывает, когда решается одна проблема, сразу появляется другая. Теперь горцы стали намного опаснее. Мы у Уоллеса в долгу. А лучший способ заставить кого-то сотрудничать — это сделать ему одолжение. А если не согласимся… начнёт размахивать своим ракетным арсеналом направо и налево.       — Но теперь это не только вы и он. Теперь есть ещё «Ковчег». Мы — третья сторона этих переговоров.       — Вот именно. Может, ваш Канцлер предпочтёт объединиться с Уоллесом, чтобы на своих условиях получить от нас желаемое? А угроза разнести мой дом будет главным аргументом. Аргументом, который точно сработает.       — Слышал старую народную мудрость, что на каждую баллистическую ракету найдётся свой комплекс противовоздушной обороны? Так вот. Я как раз читала про конструкцию ракет, пока ты спал. Может, из этого что-нибудь получится. С автомобилями же получилось. Так что попробовать можно. Я в деле. Нужен всего-то один рейс обратно.       — Ты снова собираешься на Землю? Правда? — почему-то он удивился.       — Почему нет? Ты против?       — Разумеется, нет, — поспешил заверить меня Беллами. — Просто ты… ты всегда так мечтала вернуться сюда. Передумала?       — У нас есть рабочий корабль. Я смогу летать сюда, если будет нужно. Но оставаться не хочу. Слишком душно и тесно. Нет ни автомобилей, ни вертолётов. И даже ничего не взорвёшь. Скукота.       Он усмехнулся.       — Значит, хочешь быть в гуще событий?       — Хочу быть там, где буду действительно полезна. Я… — внутри застыл ком из робости и волнения. Я всё же договорила: — Я бы хотела принять то твоё предложение, если оно ещё в силе.       Кивнув, Беллами снова притянул меня к себе. Его руки кольцом обвили мою талию, и я слегка развернулась, придвинулась ближе, прижалась спиной к его тёплой груди, вздохнула с облегчением и едва не зажмурилась от удовольствия. Обмякла в крепких объятиях, которые убаюкивали после всех ужасов последних месяцев. Неужели это всё? Неужели всё правда закончилось? В это так сильно хотелось верить. Мы сидели в молчании, и, слишком уставшие от войн, отказывались воевать ещё и друг с другом. Раны, потери, горькие воспоминания — они все болели внутри, не переставая. Но рядом с правильным человеком в этой муке находилось утешение. Смирение. Исцеление.       Вид за окном завораживал. В повисшей тишине мы засмотрелись туда вместе. С видимой стороны планеты менялось время суток: по поверхности медленно ползла полукруглая линия светораздела, сменяя ночь днём. Солнечные лучи постепенно очерчивали огромные белые спирали циклонов, сгустки облаков, светилась бескрайная синь океанов. В неё врезались неровные края материков, будто нарисованные каким-то могучим, но непоседливым ребёнком. Атмосфера сияла ярко-голубым. Я видела это зрелище уже тысячи раз и всё равно не могла насмотреться. Особенно сейчас, когда знала не понаслышке, какое оно там внизу всё живописное и красивое. С такой высоты континенты выглядели просто скучными кусками земли. Такими мне они и представлялись после катастрофы, пустыми и безжизненными. А теперь я вспоминала леса, горы, реки, озёра. Совсем другой мир, который я всегда мечтала увидеть.       Его губы коснулись моего виска. От невесомого поцелуя сбилось дыхание, а от того, как он переплёл наши пальцы, вместо нежности внутри всколыхнулось что-то другое. Что-то, заставившее задрожать. Невыносимо сладкое. Быстро расползшееся под кожей колючими мурашками.       — Знаешь… Я с детства мечтал увидеть звёзды, планеты, спутники, бесконечный космос. Хотел увидеть то, что могли видеть наши предки. Мне казалось, это было бы невообразимо. С тех пор, как я встретил тебя, я поверил даже, что это может быть реально. И вот я здесь. Смотрю на Землю с орбиты. Первый со всей планеты за триста лет. И знаешь, что мне кажется самым невообразимым?       Каждая гармоника его голоса отдавалась внутри приятной дрожью. Затаив дыхание, я ждала продолжения. Даже не представляла, о чём он говорил. О станции? Своём исцелении? Прекрасной Земле? О нашей общей победе?       Беллами кратко вздохнул. Снова коснулся губами моих волос.       — Ты, — сказал полушёпотом. — Ты кажешься. Я сижу в самом невероятном месте в жизни и всё равно не могу перестать думать, что люблю тебя.       Внутри всё будто оборвалось и перевернулось, защекотали ликованием бабочки. В ушах эхом зашумело: люблю, люблю, люблю тебя. Боги, он… он правда это сказал? Я отстранилась, развернулась, столько всего хотела сказать, но голос не слушался.       — Нет. Ничего не говори, — покачал головой Беллами. Обхватил ладонью моё лицо, прислонился лбом к моему лбу. Все чувства снова рассыпались внутри ослепляющим снопом искр. — Я знаю, что всё сложно. Так что пусть это останется без ответа.       — Я всё же хочу сказать… — мой тон сорвался на отрывистый шёпот.       — Что? — выдохнул он также едва слышно.       — Я тебя тоже.       Стоило это произнести — сердце забилось где-то в горле. От волнения, от его взгляда, от того, как мы застыли, будто оба не могли поверить в то, что сказали и услышали. Ласково погладив мою скулу, Беллами скользнул пальцами к затылку, зарылся в волосы, словно желая притянуть меня ближе и одновременно не решаясь разрушить этот миг.       — Вот теперь я почти уверен, что это сон.       — Тогда я не хочу просыпаться, — тихо ответила я и потянулась к нему.       Наши губы, наконец, соприкоснулись, встретившись на середине пути. Прежние искры обратились пламенем, которое иссушало и переполняло одновременно. Мир вертелся ярким калейдоскопом, пока, рвано дыша, мы снова не поймали взгляды друг друга. Так рядом. Так близко. Но этого казалось недостаточно. Его глаза прямо напротив моих казались совсем чёрными, в них сверкало что-то такое, от чего я захлебнулась внезапной мыслью, что хотела не только целовать его. Я хотела чего-то большего, хотела то, о чём просит тело, когда мурашки пробегали вдоль позвоночника от его прикосновений, хотела раствориться в этой жаркой истоме целиком. Хотела чувствовать его кожу своей кожей. Хотела тот же сводящий мышцы сладкой судорогой экстаз. Хотела его. Хотела быть его. Такое желание всегда казалось мне стыдным и чуждым. Но сейчас я впервые думала о нём не как о чём-то неправильном и грязном. Я думала о нём как о способе выразить тот огромный ком из любви, нежности и нетерпения у себя внутри.       Казалось, между нами не осталось ни миллиметра, когда мы сплелись в новом нетерпеливом поцелуе. Мои ноги обвили его корпус, пальцы запутались в кучерявой шевелюре. Наши языки соприкоснулись в лихорадочной ласке, и жар устремился по телу вниз, стекая к пояснице, будто раскалённая плазма. От этого всегда захватывало дух. Трепетало тело.       — Можно? — прошептал он прямо в губы, коснувшись застёжек моего комбинезона.       О чём именно он спрашивал, я не знала. Сказать вслух, что можно всё, не решилась, внезапно оробев. Только положила свои ладони на его и вместе с ними потянула замок вниз. Его ловкие пальцы сразу пробрались внутрь, обжигая касаниями. Теперь всё остальное казалось неуместным, комбинезон раздражал, я хотела прикосновений вот так, везде, без чего-то лишнего. Расстёгнутая ткань поползла вниз, стоило передёрнуть плечами. Я стряхнула один рукав, второй стащил Беллами, проскользив ладонью вниз по моей руке, пока мы снова целовались. Всё сползло до пояса, на мне осталась лишь тонкая обтягивающая майка, которая совсем ничего не скрывала, и следом за мыслью об этом пришла удушающая неловкость.       Я не дала ей всё испортить. Прежде я уже позволяла Беллами прикасаться ко мне… везде. Сейчас мне хотелось этого даже больше, чем прежде. Внизу живота пылала приятная зудящая тяжесть, его ответное желание невозможно было не почувствовать, и оно меня не пугало. Поддавшись какому-то первобытному инстинкту глубоко внутри, я поёрзала, вжалась в него ещё плотнее. В ответ на моё бессознательное движение всё его тело напряглось. Из моей груди в ответ вырвался тихий исступлённый стон — я и не подозревала, что могла издавать такие звуки.       Эта дикая внутренняя жажда предала мне решимости: я тоже хотела чувствовать его кожу без надоедливой пижамной рубашки, хотела стянуть её и касаться губами, проводить руками по напрягшимся мышцам и терять голову от электрических разрядов, бегущих сквозь пальцы. Чтобы не начать думать о том, что творю, я правда потянула ткань в стороны. Крохотные заклёпки легко расстёгивались с тихими щелчками одна за одной, и, наконец, мои ладони легли на его обнажённую грудь, разводя рубашку в стороны, скользнули вниз, к твёрдому рельефу пресса. Видеть украдкой, ощущать сквозь одежду и трогать вот так — это были такие болезненно разные вещи, словно чёрно-белое кино и сама жизнь со всеми её красками.       — Кларк, — хрипло произнёс он. От того, как это прозвучало, всё внутри скрутилось в нетерпеливом предвкушении. — Не то, чтобы я против, но когда ты вот так… касаешься и… что именно ты хочешь сделать?       — Не знаю, но… — я запнулась.       — Что? Скажи.       — Будь со мной, — прошептала едва слышно. — По-настоящему.       Стоило сказать это вслух — и всё исчезло. Все правила, все запреты, все доводы рассудка, вся неловкость, всё. Только волны жара расползлись прямо под кожей за считанные доли мгновения, когда я поймала его взгляд. В нём горело то же невидимое пламя, которое жгло изнутри и меня, в нём сплелись обожание, страсть, нетерпение, с которыми он потянул меня к себе, с которыми поцеловал жадно, исступлённо, влажно, глубоко до мурашек. Снова жадно соприкоснулись наши языки. Его пальцы поддели кромку майки, пробрались под неё вверх, его ладонь накрыла мою грудь, и от удовольствия я совершенно бесстыдно застонала прямо в поцелуй.       В ответ Беллами легко подхватил меня, уложил на спину, на простыни, навис сверху. Дышать стыло тяжелее вовсе не из-за его веса — от ощущения его кожи на моей, от близости, от твёрдости его желания, упёршегося мне в бедро сквозь одежду. Он нетерпеливо задрал майку вверх, и мы разомкнули губы только для того, чтобы окончательно избавиться от неё. Его руки нарочито неторопливо изучали моё тело, словно он хотел запомнить каждый дюйм, мои — лихорадочно шарили по его спине, окончательно стягивая с плеч рубашку. От того, как он изо всех сил пытался не спешить, всё внутри горело только сильнее. Мне почти хотелось попросить его поторопиться, ведь и возбуждение, и лёгкий страх неизвестности натягивали нервы до предела.       Но Беллами вдруг замер. Мог бы разглядывать обнажённое тело, может, даже хотел, но вместо этого смотрел только в глаза.       — Ты точно уверена?       — Ага, — выдохнула я едва слышно.       — Не боишься? — кончиками пальцев он невесомо провёл вдоль шеи, мягко откинул в сторону мои спутавшиеся волосы.       — Немного, — я смущённо отвела взгляд. — Знаю, что может быть неприятно. Но я тебе доверяю.       — Я буду осторожен, — Беллами склонился ко моей щеке, оставил на ней влажный поцелуй. — Обещаю.       Его губы коснулись ямки за ушком. Я зажмурилась с прерывистым вздохом, а он нарочито неторопливо спускался дальше, чертя ими невидимую дорожку вдоль шеи и ключиц. Каждый её дюйм пылал. Я не хотела представлять, какой он меня сейчас видел, когда обхватил губами сосок, потеребил его языком, не хотела думать, как звучал мой хриплый стон, как выглядело то, что мои пальцы в ответ только бесстыдно зарылись в его волосы, а тело выгнулось навстречу ласке, словно его прошибло током. Мне нравилось всё это слишком сильно. Его горячая ладонь скользнула по моему животу и нырнула в сползший до пояса расстёгнутый комбинезон, под бельё. Я шумно задышала — предвкушала, помнила, как было приятно прежде, и теперь… его губы всё ещё ласкали грудь, а пальцы оказались там, внизу, двигаясь именно так, чтобы перед глазами рассыпались звёзды. Боги. Это правда было невероятно. Беллами будто знал меня лучше меня самой. Знал, как дотрагиваться и целовать так, чтобы таяло тело, чтобы оно само нетерпеливо подавалось навстречу его прикосновениям. Да. Ох, да. Как же хорошо. Ещё. Пусть бы это продолжалось вечно.       Будто чувствуя мою жажду, его пальцы скользнули внутрь, туда, где сосредоточился весь жар, мучающий меня приятной истомой. От непривычных ощущений я тихо ахнула. Лихорадочно вздохнула, чувствуя аккуратное движение. Он тут же остановился, застыл, взглянул на меня.       — Больно? — спросил шёпотом.       — Нет. Всё хорошо.       Ещё от пары осторожных движений по телу прокатилась волна знакомой приятной дрожи. Беллами дал мне привыкнуть к этим ощущениям, научиться наслаждаться ими, пока жар внизу живота становился невыносимым и заставлял в беспамятстве ёрзать по постели. И я едва обиженно не застонала, когда он вдруг убрал руку. Вместо этого он дотронулся до пояса моего комбинезона, потянул вниз, стягивая его дюйм за дюймом, а в голове только пульсом билось одно желание: чтобы это не заканчивалось. На мне совсем не осталось одежды — и он продолжал изучать каждый миллиметр моей кожи поцелуями, теперь поднимаясь ими вверх от колена. Всё это казалось таким нереальным, таким неприличным, бесстыдным, развратным… Я лежала перед ним полностью обнажённая. Я позволила ему развести свои ноги в стороны, разрешила рассматривать себя всю. Не остановила, когда он поднимался губами по внутренней стороне моего бедра, только плавилась от удовольствия, пока он не коснулся поцелуем там, где я даже не представляла, что можно. Там, где прежде были его пальцы, там, где было жарко и влажно, теперь были его горячие губы, его язык, и это… это…       Я разучилась сомневаться, стесняться, думать, снова выгнувшись навстречу совершенно новой ласке. Это было настолько восхитительно, что, казалось, исчезла гравитация. Мир утонул в мутной пелене удовольствия. Расслабившись, я сама подавалась бёдрами навстречу, снова до крайности бесстыдно, хныкая и мыча от невероятных ощущений. Не понимала, дышу ли, живу ли, лечу ли. Будто натянутая до предела струна, держащаяся из последних сил и при этом отчаянно желающая разорваться. Близко… Рядом. Вдох. Выдох. Эйфория захлестнула, будто цунами, скручивая мышцы, наслаждением растекаясь по позвоночнику, ослепляя белоснежными искрами. Да. Да…       Тело ещё дрожало, мышцы покалывало, в голове плыл сладкий густой туман. В ушах слегка звенело, гулко бился пульс. Беллами навис сверху, ловя мои губы очередным поцелуем. Я, одурманенная накатившим блаженством, притянула его к себе. Ближе, ещё ближе. Наши ноги переплелись на сбившихся простынях, его возбуждение упёрлось мне между бёдер, уже не сквозь ткань, горячее, твёрдое, гладкое. Послевкусие удовольствия снова прокатилось по телу жаркой волной. Я почти простонала от того, как всё это чувствовалось. Как естественно. Как дразняще. Как неприлично влажно и скользко всё ощущалось между ног.       В ответ Беллами издал шумный вдох, вжимаясь в меня. Его взгляд затуманился, когда он нашёл им мои глаза — и сердце пропустило удар от приятного предвкушения. Он двинулся навстречу, заполняя меня внутри. От его исступлённого предыхания и блаженно зажмуренных век захлебнулась восторгом моя душа, я надеялась податься навстречу в удовольствии, но…       Но вместо этого была боль. Всё тело напряглось, сжалось, словно изо всех сил сопротивлялось постороннему, большому, чужеродному внутри. Я рефлекторно зажмурилась. Ох, чёрт. Это было совсем не похоже на то, что прежде. Совсем ни на что не похоже.       Вот как это бывало. Так необычно. Волнительно. И правда больно.       Сразу всё поняв, Беллами замер. Склонился к моему ушку, виновато шепча:       — Прости. Пожалуйста, прости. Расслабься, если можешь. Я пытался, но… скажи, если…       — Хорошо, — выдавила я хрипло. — Всё хорошо.       Я тут же попыталась сделать, как он просил. Расслабиться. Вернуть ту приятную дрожь. Ничего. Он до сих пор не шевелился. Позволял мне привыкнуть. Внутри всё равно оставалась только тянущая боль, и теперь мне стало ясно, почему он позволил мне получить удовольствие до всего этого. Сейчас я бы точно не смогла, сбитая с толку, растерянная, смущённая, едва способная совладать с реакциями собственного тела.       Спустя несколько долгих мгновений я всё же осмелилась открыть глаза. И всё вокруг исчезло. Столько всего светилось в его взгляде — он горел ярче взрыва сверхновой, ослепил, и не стало никакой неловкости. Остались только я, только он, только мы, только эта жажда превращать чувства в касания. Это странное удовольствие чувствовать друг друга вот так, это захватывающее дух желание распробовать близость. Я потянулась к нему, он — ко мне. Мы сплелись, целуясь почти голодно, будто впервые, впитывая жар и искрящие эмоции друг друга. Тело чуть расслабилось. Он почувствовал, понял, аккуратно подался назад, затем — слегка толкнулся вперёд. Ох. Нет. Всё ещё больно. Но от его тихого, едва слышного вздоха всё внутри вздрогнуло. Низ живота так и не налился прежней волнующей тяжестью, но…       Я была его. Вся. И от одной этой мысли всё внутри сворачивалось в пьянящем трепете.       Его следующие осторожные движения вырывали у меня рваные вздохи. Боль уже не ощущалась так остро, стала почти терпимой, но меня оглушила внутренняя какофония из чувств, которую никак не выходило разобрать. От этого огромного комка, распирающего грудную клетку, защипало глаза. Снова зажмурившись, я прижалась лбом к его крепкому плечу. Не хотела, чтобы он заметил слёзы и истолковал их неверно. Они застыли под веками вовсе не от мучительных ощущений, скорее от невыносимой сладости быть вот так.       Мы были одним целым. Я позволила себе встречать каждое его движение. Отвечать на него. Быстрее. Ещё немного быстрее. Мои ладони беспорядочно шарили по его спине и плечам, сминали простыни, пока наши ноги, наши руки, наши тела сплетались друг с другом в беспорядке. Я больше не думала ни о чём, только о нас, о нашем взаимном безумии, о Беллами, что с хриплыми вздохами утыкался мне в висок. Я хотела поймать его настроение, его желания, отдать всё, что могла отдать.       — Боги, как же я люблю тебя, — хрипло сказал он, поймал мою ладонь, переплёл наши пальцы.       — И я тебя, — прошептала ему в ответ.       Всё ещё отвечая на мой поцелуй, Беллами вдруг остановился, подался назад, выскользнул, оставляя внутри меня непривычную пустоту. Вздрогнул, похоже, испытывая ту же волну удовольствия, что чуть раньше подарил мне, потом посмотрел и… У меня и раньше всё внутри замирало от его взглядов, но сейчас… Сейчас я прошла бы даже сквозь вдесятеро худшую боль, только бы увидеть такой ещё раз. Всеобъемлющий. Обожающий. Счастливый.       Он укутал нас обоих в одеяло, притянув меня к себе. Я прижалась спиной к горячей груди Беллами, удобно устроилась на боку и смотрела в окно, на яркую Землю, на которой уже наступил рассвет. Вспомнив слова Харпер, почти кивнула сама себе. Она была права. Самая тёмная ночь и правда была перед рассветом.       — Знаю, что было не очень, но надеюсь, что позже ты дашь этому ещё один шанс, — шепнул он на ушко. От мысли, что можно было повторить всё это, повторить даже не раз, внутри поселилось приятное волнение вперемешку с предвкушением. Я смущённо улыбнулась светящейся планете, стыдясь самой себя. О чём только думала? Беллами, неверно поняв моё молчание, после паузы тихо спросил: — Или нет? Ты же не жалеешь?       Я даже на миг опешила, что он мог так подумать.       — У меня нет привычки жалеть о своих решениях, — ответила смущённо. — Я просто… пытаюсь всё осознать. Всё это… как будто нереально. Так странно. Даже как-то иронично, что… что всё это… ну, между нами… случилось именно здесь. На «Ковчеге», где столько запрещали, ругали и пугали… всем.       — Чёрт, — Беллами напрягся. — Ты же не думаешь, что…       — Нет. Забудь. Из-за моей чёрной крови… не надо бояться нежелательных последствий. Они исключены. Все возможные тесты это подтверждают.       — Хорошо. Ладно, — облегчённо выдохнул он. — Ты уверена, что всё в порядке? У тебя… ничего не болит?       — Это я должна тебя спрашивать, — ответила я, повернувшись к нему. — Я-то чувствую себя отлично. А ты буквально вернулся с того света. И вместо того, чтобы дать тебе отдохнуть и восстановиться, я вывалила на тебя целую гору информации, а потом ещё и… мы с тобой… всё это…       — Ты сама сказала, что я абсолютно здоров. И провалялся тут просто так пять дней. Не стоит меня попусту жалеть. Если воскрешение каждый раз будет таким, я готов умирать хоть каждый день.       — Какой же ты… — смутилась я, отводя взгляд. — Просто невероятный.       — Ты куда более невероятная, любовь моя, — прошептал Беллами, уткнувшись носом мне в волосы.       Сердце в груди пропустило удар от его слов, и я задохнулась от внезапного счастья. Не в силах ничего сказать, молча уложила голову ему на плечо. Заулыбалась, будто безумная, когда он поцеловал меня в макушку, обнимая крепче.       Любовь. Так выглядела и ощущалась любовь.       Глаза слипались сами собой от приятной расслабленной неги во всём теле и его тепла рядом. Я почти задремала, когда информационная панель над дверью внезапно запищала. Загорелась красным. Замигала самым страшным словом, что когда-либо видел «Ковчег».       «Пожар».       — Что происходит? — напрягшись, уточнил Беллами. — Это нормально?       Нет. Не нормально. Я похолодела. Резко села, прижимая к груди одеяло. Потянулась за планшетом, срочно ища в нём контакты. Первой в списке вызовов попалась Рейес.       — Скажи мне, что это не то, что я думаю, — почти прорычала я.       — Это именно то, что ты думаешь, — сразу же напряжённо процедила она в ответ. — Мы опять в дерьме. Система управления одиннадцатого сектора только что полностью вышла из-под контроля. И, скорее всего, попытается нас всех убить.