***
Я не знаю, как долго спал в этот раз, не знаю, ночь сейчас или день. Знаю одно — я в травматологии, у меня — ушиб головного мозга, а если конкретнее — мозжечка, из-за которого я практически не контролирую руки и ноги. По его же милости я разговариваю, как больной робот эстонского производства, и глаза нихрена толком не видят тоже из-за этого. Просветил доктор, когда навестил меня вскоре после пробуждения. Оказывается, мне чертовски повезло — если бы кто-то не спугнул тех гопников и не вызвал скорую — я бы просто не выжил. — Удар пришелся по затылку, так? — Да, — чуть кивнул я, говорить по-прежнему было сложно, только короткие слова. — Отсюда и все ваши нынешние проблемы, — сообщил врач, — но не волнуйтесь, современная медицина и не с таким справлялась. Через неделю вы будете говорить нормально, через две — снова сможете ходить, а вот руки... — Что? — это было жизненно важно, я же художник, без рук мне грош цена. — Я не могу сказать точно, когда вы снова будете полностью контролировать руки, Роман. Все индивидуально, это может случиться через две недели, через три, через месяц. Все будет зависеть от реакции вашего организма на лекарства. — Блядь... — это слово почему-то получилось сразу, — я не... — Все будет хорошо, Роман, — снова начал успокаивать он. — Завтра сделаем МРТ, чтобы знать точно, как обстоят дела, курс лечения я уже расписал. Главное — не волнуйтесь. Может, вы хотите кому-то позвонить? Мать, жена? Я молча отрицательно покачал головой. Моей матери не стоит знать, что случилось, она ничем не поможет, так какого черта? Жены у меня нет, а Вик... Желание позвонить ему и сообщить, что жив, охватило меня, но... И что я скажу? На кой хрен я ему нужен — такой? Теперь я даже по нужде не могу сходить, мне приносят утку, тело обтирают, меня кормят какой-то жидкой дрянью. А я... я не могу даже стакан с водой удержать, пальцы не слушаются, дрожат, как у старого маразматика. Я в одночасье стал инвалидом. Так зачем я Вику теперь? Если все будет так, как говорит доктор, и я скоро уйду отсюда на своих двоих, тогда приду к Вику и поясню, почему так внезапно пропал. Но даже если бы я и хотел позвонить... Мой телефон стал трофеем вместе с кошельком и сумкой, а номера Вика я... не помнил. У меня и раньше-то память на цифры была хреновая, я не мог запомнить длинные номера мобильных, а теперь я даже не помнил номер его дома и квартиры. Врач сказал, что это бывает: после травмы какой-то крохотный участок мозга настолько сильно контузило, что он находится в отключке, если не помер на месте, и нужно время, чтобы все снова заработало. Сколько? Ответа на этот вопрос доктор не знал. — Мы делаем все возможное, — говорил он мне, — но мозг... Роман, это самый сложный орган, понимаете? И мы до сих пор не знаем всех его возможностей, но вы можете помочь собственному выздоровлению. — Как?.. — односложные вопросы-ответы получались довольно сносно, а вот зрение по-прежнему не желало мне служить, четкость отсутствовала напрочь, и все ближе подступала паника. Какой же я теперь художник? — С завтрашнего дня сестра будет беседовать с вами, через пару-тройку дней начнете делать пробные шаги. Чем старательнее вы будете заниматься, тем скорее вернетесь к нормальной жизни. Я смотрел на него и не мог понять — он издевается, или это их так учат? Все, что врач говорил, казалось мне примерно таким же реальным, как сказки. — Кроме того, мне уже звонили из полиции, завтра к вам придет следователь, ему нужно кое-что уточнить, — «обрадовал» меня доктор. — Я... не... могу... — слова находились с трудом, в голове снова родилась боль, и я поднял руку, желая потереть лоб. Зря я это сделал. Конечность опять отказалась повиноваться, да еще и задрожала, как будто мне было лет девяносто. — Черт... — я отвернулся от врача, почувствовав, как по щекам поползли слезы. Я не мог их остановить, собственная беспомощность убивала наповал. Я не слышал, как он ушел, решил, видимо, дать мне справиться с собой. Хотя нет, почти сразу же в палату скользнула медсестра, взяла мою руку и выдавила что-то из шприца в катетер, который укрепили на запястье. Я понятия не имел, что это было, но не прошло и пяти минут, как мне все стало фиолетово и снова потянуло в сон.***
Я проснулся спустя несколько часов от того, что меня всего трясло — я опять был там, в подъезде, меня снова избивали. За что? Кто? Хотел бы я знать ответы на эти вопросы. Как и то, как долго я еще пробуду здесь, и что произойдет дальше. Интересно, откуда врачу была известна моя фамилия? Паспорт я всегда носил с собой, мало ли, покажется моя физиономия кому-то подозрительной, и доказывай, что я это я, а не какой-то подозреваемый в куче серийных убийств. Выходит, паспорт не тронули? Ну да, зачем он им? Его же не продашь, как телефон, и не спустишь, как деньги. Я вспомнил, что паспорт держал в кармане рубашки, слишком близко к телу, скорее всего, побрезговали. Судя по тем репликам, которые я запомнил, мои мучители ненавидели геев, так как ненавидят нас не раз ходившие на зону. Их голоса — полупьяные и полные ярости — до сих пор звучали у меня в голове. Хотелось сжать ее руками, но я знал, что не смогу этого сделать. Попытался медленно поднять руку — получилось, но когда хотел поднести ее к глазам — снова ничего не вышло. Рука дрожала и отказывалась слушаться. Я прикусил губу и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы не поддаться панике снова. Тело сегодня болело сильнее — по всей видимости, из-за неподвижности, и я решил сесть. Сколько можно валяться?.. За попытками это сделать меня и застала медсестра: — Доброе утро, Роман, — девушку я видел, как размытый силуэт, прищурился, но ничего кроме взрыва боли в голове, не добился. — Доб... ро... е, — вырвал из себя по слогам, помня, что говорил врач. — Давайте я вам помогу, — она подошла ближе, положила шприц на тумбочку, и как-то очень ненавязчиво и неунизительно помогла сесть, устроила под спину подушку. — Ну вот, так же лучше, правда? — Да, — я попытался улыбнуться в ответ, получилась кривая и жалкая ухмылка. Я снова прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд. Теперь девушка сидела на краю постели, очень близко, и мне удалось все же разглядеть, что она — брюнетка, глаза — карие, на носу — очки. Симпатичная. И тут же глаза снова показали фигу — четкость исчезла, еще и слезы выступили какого-то хрена. — Не напрягайтесь, — она мягко провела по моему лицу ватным тампоном, — совсем скоро вы будете видеть нормально. — Ког-да?.. — я буквально заставлял губы произносить это. Никогда не думал, что говорить так сложно, даже испарина на лбу выступила, будто мешки с цементом таскал. — Это доктор скажет, — сестра ушла от ответа, — вам с ним повезло, его очень-очень хвалят! — теперь девушка вытирала мой лоб. — Виталий Иванович быстро вас на ноги поставит! Оглянуться не успеете, как выпишут. А это правда, что вы художник? — Да... был... — больше улыбаться я не пытался. К черту. — Почему же был? — ее изумление было почти искренним. — Вот по... чему, — я поднял руку, которая тут же снова дернулась в сторону. Сжать пальцы в кулак я не смог, они дрожали и отказывались слушаться. — Ви... дишь? — Роман, это тоже пройдет. Обязательно, — она старалась быть убедительной, только я не верил. — Виталий Иванович сказал, что ничего непоправимого не случилось. — Хах... — планировалось смешком, а получилось почти всхлипом. — Маг? — Почти, — на полном серьезе продолжила сестра, — только вы тоже должны помогать себе. — Пом... ню... — я чуть кивнул и вспомнил еще одно. Нужно на работу сообщить, что я не прогуливаю, а временно кошу под больного Альцгеймером, чтобы не выперли нафиг, потому что без работы мне кранты. Только как сказать всё это? — Мне... надо... на... рабо... ту... — договорить фразу я не смог, голова стала просто раскалываться. — Идти на работу? — начала играть в «угадайку» сестра. Я отрицательно покачал головой, попытался изобразить рукой набор номера по телефону — вышел какой-то нелепый кульбит, но она поняла: — Позвонить на работу? — Да, — облегченно выдохнул я. — Так я уже позвонила, в вашем паспорте и визитка нашлась. Какой-то Саша все порывался прийти сразу же, еле отговорила, вы же в сопоре были... — Где? — незнакомое слово привлекло мое более чем рассеянное внимание. — Ну, без сознания, — пояснила она, — состояние такое, при травме, как ваша. — Кома? — это тоже получилось с первого раза. — Нет, не настолько плохо, но навещать нельзя, только родственникам, а у вас их нет. — Тут, — уточнил я. — Да, так вот, этот Саша звонит каждый день, справляется, когда можно будет проведать. Думаю, завтра Виталий Иванович ему разрешит. Хороший у вас друг, — она снова стерла испарину с моего лба. — Да, — я устало прикрыл глаза. Блин, такое состояние, будто вагоны разгружал, а головная боль стала невыносимой, и я скривился. — Голо... ва. — Сейчас, — девушка поднялась, взяла с тумбочки шприц, потом мою руку, и через пару минут стало легче — лекарство принялось за дело. — Ой, я тут заболталась, а у вас через полчаса перевязка, потом — МРТ, потом — обход. Сегодня позже, потому что день операционный, еще и завтрак... Хотите, принесу? — Нет, — я сморщился, меня мутило с момента пробуждения, а после упоминания еды — стало только хуже. — Тош... нит. — Ну, тогда чуть позже, — не стала настаивать она, и тут до меня дошло — я не знаю, как ее зовут. — Имя?.. — я автоматически попытался схватить сестру за руку, но промазал. Ладонь прошла мимо руки и шлепнула девушку по бедру. — Черт, — я скрипнул зубами, чувствуя, что краснею. — Ничего, меня Таня зовут. Я поднял глаза и увидел, что на кармане ее халата укреплен бейдж с именем. Конечно же. Только разглядеть, что там написано — я не могу. И тут же снова вспомнил о Викторе. Я обещал быть его светом и солгал, не по своей воле, но какая теперь разница? Я безумно хочу его увидеть... увидеть. Ну да. Теперь для меня это почти такая же проблема, как для него, и как долго это будет — я не знаю. Ухода из палаты Тани я даже не заметил, лежал, закрыв глаза, ощущая, как стихает боль, и вспоминая, каким счастливым был не так давно.