Змейка.

27 18 22 Самое лучшее, что есть в длительных путешествиях - это не только неизвестность, но и предвкушение возвращения домой. Ведь чем дольше ты не видишь привычных до этого лиц, тем сильнее осознаешь цену близости и привязанностей. Груз ожидания становится намного тяжелее, но все же он, словно пушистый зверек на плечах, греет сильнее вина и огня своей необходимостью и нежностью. Синдбад улыбается. Еще несколько минут, и он сойдет на земли собственной страны, где его дожидается не только его народ, но и семья. И пусть их не связывает общее кровное родство, у них есть много больше. Они необходимы друг другу. Каждый по-своему и совершенно неповторимо. И именно эти мысли особенно чувствительны в моменты долгих разлук. Синдбада не было дома почти полгода, с ним были верные Хинахоху и Дракон, а вся, так называемая, малышня осталась дома. Если очень сильно присмотреться, то уже можно разглядеть народ, собравшийся на берегу и готовящийся встречать своего короля и праздновать его возвращение. Среди всех этих людей должны быть и его советники. И Синдбаду даже кажется, что можно разглядеть силуэты уже с такого расстояния, но все-таки он осознает, что это не так. Но предвкушение скорой встречи уже согревает мысли, и теперь невозможно не улыбаться. Все получалось как-то само собой. Он скучал по всем своим друзьям, но по одному из них особенно. Что ж, уже сегодня они снова будут вместе, и привезенные с собой хорошие новости явно могут заслужить право на замечательный пир, чтобы потом потеряться в нем. Хотя, можно поспорить, что прямо под веснушчатый нос снова будут бормотать обвинения и упреки, но покорно идти за своим правителем. Так ведь всегда было и всегда будет. Синдбад искренне верит, что после каждой их разлуки, будут новые встречи, потому что без этого они не смогут. Правда, встреча выходит не такой как всегда, и в толпе не виднеется ярко зеленая ткань головного убора советника. Остается только едва заметно хмурить брови, продолжая улыбаться, впрочем, оставляя изгиб губ совершенно искренним. Народ радостно приветствует своего господина, не пытаясь стеснять его движения и выйти на его пути. Поэтому дорога до замка проходит быстро, приятно и достаточно информативно. Шарркан и наперебой с Ямурайха рассказывают, что происходило, пока его не было, что Джафар вымотал себя до полуобморочного состояния и, не дождавшись короля в назначенный срок, все же разрешил себе уснуть, и не просыпается уже больше двенадцати часов. Впрочем, будить его особо и не старались, за что готовы получить наказание. Что приплывали послы, и библиотека теперь больше похожа на чулан, забитый до верха свитками, и все уже устали все это разбирать. Что работают тут не покладая рук, но все равно не могут справиться, потому что некоторые вещи не решить и с их полномочиями. И еще много чего, от тренировок до прошедшего фестиваля. Они говорят хором, с разных сторон и различные истории, Синдбад смеется и улавливает только крупицы общего смысла, которые, в принципе, сразу складываются в картину. А в замке его встречает Джафар. Так привычно прячущий ладони в широких рукавах и тепло улыбаясь, разбитыми губами. Корочка на царапине трескается и вот- вот появится капельки крови, но их все же нет. - Добро пожаловать домой, Син-сама. - Я дома. И теперь это чувствуется особенно. Не зря все же Синдбад в шутку называет своего советника мамочкой. В такие моменты он словно окутывает весь мир, закрывая его и даря новый. Тот, за гранью которого нет войн и нищеты, рабства и отрядов наемных убийц, жестокости и несправедливости. Этот мир построил для них Синдбад, но именно его советники сделали его таким живым и настоящим. И теперь они идут все вместе, и нельзя сдержать вздох облегчения, слушая как отчитывает младших Джафар, недовольно бубня, но все равно делая это как-то по-доброму. В такие моменты, Синдбад готов поверить, что сердце его советника окончательно оттаяло. Жаль, что вся эта вера осыпается в первые же минуты даже призрачной опасности, но Джафар старается. Учится быть человечнее, и за столько лет он преуспел. Теперь уже вряд ли кто-нибудь сможет представить, как все было на самом деле. Иногда Синдбаду и самому не верится. Но жизнь - дама со своими капризами, в которых иногда сложно разобраться. Да и стоит ли? У них такая история, что можно ноги переломать пока будешь пробираться в ее хитросплетеньях. Но Синдбад рад и этому. Все так, как должно быть, и теперь они вместе. Уже гораздо больше, чем могли бы быть. Правда, глядя на этого повзрослевшего ребенка, хочется немедленно сгрести его в объятья и, свернув за первую же закрывающуюся дверь, целовать, боясь потревожить раны и желая залечить их. Ему срочно нужно время для себя, но это давно стало роскошью, больше чем золото и еда. Разве он представлял свою жизнь такой, хоть когда-нибудь? Даже в самых смелых мечтах ему не виделось такое. Они, наконец, ловят взгляды друг друга, и щурятся в улыбках. Погода в Синдрии радуется своему королю так же тепло, как и народ. Пир получится просто замечательным. *** - Никогда не думал, что скажу тебе это, но не улыбайся. Тебе больно, - руки прижимают хрупкое на вид тело к себе, наконец чувствуя чужое тепло. Головной убор советника покоится на полу, больше похожий на зеленую тряпку, а значит, их выдуманные границы сняты. Теперь в объятьях короля просто Джафар - человек без статусов и привилегий, тот, кого невозможно отпустить. - Пустяки! На мне как на собаке, вот увидишь. Через неделю и шрама не останется, - веснушчатый нос зарывается в темные пряди правителя и не может надышаться, напиться ароматом чужого тепла. Губы трескаются от улыбок, но залечивать такие пустяковые раны, это не для того, кто не раз переживал грани болевого шока, оставаясь в сознании. - Знаешь, лучше бы ты был кошкой. Хотя для тебя мне и девяти жизней не хватило бы, к тому же за все свои годы, ты, наверное, уже истратил их все, - Синдбад целует губы Джафара, стискивая пальцами светлую ткань его одежд. Они вместе уже год, если считать с момента воссоединения тел, хотя душой они скреплены были куда как раньше. Просто поверить не могли. Теряли время, тратя его на грусть, вместо ласк. А теперь его так ничтожно мало, что оставаться вдвоем становится практически невозможно. Хотя после того, как обо всем догадался Масрур, стало куда как проще. Не сказать, что он часто их прикрывал, но не осуждал точно, и от этого становилось теплее и надежнее. Словно они не делают ничего запретного. - Не больше, чем ты. А мне хотелось бы стать для тебя щитом. Синдбад проводит руками по чужим плечам, стискивая тело в объятьях еще сильнее, и целует за ухом. - Это странно, но, не смотря на всю свою хрупкость, ты защищаешь. И твой щит крепче любого металла. Ты как маяк на моем пути, словно я родился для того, чтобы возвращаться к тебе, словно без тебя не было бы места, что станет мне домом. - Это место создал ты сам, – Джафар улыбается и, перехватывая сильную ладонь, прижимается к ней щекой, трется о грубую кожу, целует подушечки пальцев, прикрывает глаза и разве что не мурлычет. Вынуждает любоваться, глядя на себя. Синдбад не против, он знал, на что идет уже достаточно давно, гораздо раньше той ночи, когда услышал просьбу забрать тело советника себе. Просто не мог решиться, не мог принять, что его «змейка» давно уже вырос из детской шкурки и превратился в юношу, о котором нельзя думать, как о ребенке. Все это было тяжело, но оно того стоило с лихвой. Он получил не только преданного советника, верного друга, но и любовь всей своей жизни. Это даже звучит слишком сказочно чтобы быть правдой, но так оно и есть. - Но именно ты вдохнул в него смысл. Смысл для меня самого. Я скучал, - губы к губам, склоненная голова царя перед его мужчиной. Кто бы только мог подумать, после всех тех женщин, которые были в его жизни, которые есть и сейчас. Но они согревают лишь постель, но никак не душу. Они целуются непозволительно медленно, не перехватывая инициативу, так, словно вся жизнь у них впереди, и время не имеет над ними власти. Истосковавшиеся, изголодавшиеся по теплу за столь немалый срок. Но что он по сравнению с годами пути, проделанными до этого момента? Джафар срывается первым, вцепляется в длинные волосы, притягивает к себе ближе, закидывает ногу на бедро, позволяет подниматься чужим рукам по собственной коже, сминая подол одеяний. Кровать совсем рядом, и Синдбад подхватывает желанное тело на руки, практически роняя на покрывала. Устремляется следом. Накрывая собой, закрывая от мира и жадного света луны. Никто не должен видеть это, кроме него. В этой вселенной они только вдвоем, и им не хочется расставаться. Пояс путается, пуговицы на белой рубашке мешают, но Синдбад, с непривычной для него терпеливостью, обходится без резких движений. Оглаживает бледную кожу, и сквозь ткань слегка сжимает аккуратные соски. Упивается стонами, которые Джафар не может не издавать. В последний их раз все было намного быстрее, до грубости больно, но не менее желанно. Для советника даже боль, принесенная этими руками, благословенна. Он отдаст за неё все. Но нежность ему нравится не меньше. - Я люблю вас, Син-сама. Синдбад знает, он чувствует тоже, и его голос, как эхо, шепчет ответные слова любви. Он очерчивает шрам, оставленный своей ладонью, прикусывает кожу острого плеча и шепчет. Ласкает, пытаясь сдержать в себе нетерпение, но все равно срывается. Вдавливает хрупкое тело в простыни, разводит стройные ноги. Теперь он знает, как подготовить желанное тело, что бы не видеть нестерпимую боль на веснушчатом лице. Он уже насмотрелся, выучился на своих ошибках, и теперь хочет дарить только удовольствие. Боли Джафару хватает и в повседневной жизни. Как бы Синдбад не старался от неё уберечь, он всегда приносит её на своих плечах. И он жалеет, но они сами выбрали такую жизнь, в которой не всегда могут быть рядом, но всегда остаются вместе. И останутся навсегда: скольких бы невест не подбирал столь аккуратный советник, в скольких бы сражениях не участвовал король.