Берег огня

1039 г. от Прибытия Игглейм, Талера Как и следовало ожидать, романтика приключений не выдержала столкновения с суровой действительностью — путешествовать без удобств принцессе не понравилось. После пары лесных ночевок они с Ганном пришли к полному взаимопониманию на почве общей нелюбви к сну на голой земле, который кажется романтичным лишь из-под теплого пледа в уютном поместье. Но, к своей чести, принцесса не жаловалась. Безропотно ела простую еду, носила грубые тряпки и обходилась без прислуги. В отличие от своей дуэньи, то и дело начинавшей задирать нос и ныть. Адриан злился. Не без труда найдя хоть сколько бы то приличную одежду и экипировку в одном из ближайших сел, они поспешили продолжить путь. Первые дни они не рисковали останавливаться на ночлег среди людей, а потому солнце, неделю спустя вставшее из-за показавшихся на горизонте гор, ошарашило его. Больше недели они ехали на запад. В противоположную сторону. Хотя они с Ганном оба неплохо читали карты и уж перепутать, в какую сторону садится солнце, не могли, факт оставался фактом — еще несколько дней и они бы поцеловали подножие Игглеймского хребта. Помимо одновременного отшибания мозгов и недельного пьянства, причина у внезапного пространственного кретинизма могла быть только одна. Причина хлопала наведенными мороком синими глазами и делала вид, что она абсолютно не при чем. — Вы мне карту за всю дорогу в руки-то ни разу не дали. — Но ты же поняла, что едем в другую сторону? — А кто меня спрашивал? Последний раз это было «умолкни, Альдис, мы знаем, что делаем». Вот так, только положись на двух взрослых, ответственных мужчин, еще и виноватой останешься. Видишь, Трейя? Не повторяй моих ошибок. Ведьма всю дорогу давала принцессе всякие гадкие советы, но сейчас Адриану было не до того. — Мы должны были выйти на Падский тракт, и ты это знаешь. — Да? — даже не постаралась сделать удивленное лицо ведьма. — Выскользнуло из головы. — Это действительно Игглеймский хребет, — подавленным голосом сказал Ганн, вернувшийся с пригорка, куда он забирался осмотреться. — Отсюда даже пик Близнецов видно. Извини, Трейя, я не знаю, как так вышло. — Я зато знаю, — начал Адриан, но Ганн так на него посмотрел, что он замолчал и отвернулся. — И что теперь? — неуверенно спросила принцесса, схватившись за серебряный трилистник на шее и прижимаясь к ведьме. Та ласково погладила ее по голове и прошептала что-то утешительное. Вот только Адриану показалось, что улыбка у нее была при этом совсем не добрая. — Раз уж мы заехали так далеко, мы можем посмотреть, нет ли здесь анфских торговых кораблей, — предложил Ганн. — Весь залив у хребта — один сплошной порт. — Только после одной маленькой победоносной войны, с этой стороны там одни головешки или логова борцов за независимость. А уж как свободолюбивые, гостеприимные игглеймцы обрадуются наследной талерской принцессе, м-м-м! — ласково согласилась Альдис. Тут картинка у Адриана сложилась полностью. — Не предлагаешь же ты идти за перевал? — А в чем дело? Кер-антийские порты все в порядке, и, пусть его высочество меня поправит, торговое сообщение с Падой у них постоянное. Адриану почти удавалось держать данное Ганну обещание и не лезть в перепалки, но тут у него внутри все взорвалось. Увернувшись от попытавшегося схватить его Ганна и испугав отскочившую с писком Трейю, он вплотную подошел к ведьме: — А в том, что населяют ее одни твои беломордые собратья, фанатики и работорговцы. А вы двое перестаньте, наконец, делать вид, что это ни демона не подозрительно! Альдис сжала губы и перевернула амулет. Спустя миг он мерялся взглядами с двумя светящимися ледышками, а воздух начал потрескивать, но, учитывая каждодневные представления с пробуждением, Адриана это уже не впечатляло. — Великий князь — мой восприемник, который спит и видит как бы ему обойти республиканских дожей, и наладить отношения с Анфирой. Твои представления о Кер-антии безнадежно устарели. — Я пришлю ему приглашение на свадьбу, но сейчас предпочел бы встречи избежать, — дипломатично вставил Ганн, втискиваясь между ними с картой. — Через пик Близнецов протекает река? Она судоходна? — Я не бывала в тех местах, но Близнецы — одна из главных антийских святынь. По этой реке каждый год справляется множество паломников, среди которых можно затеряться. Кроме того, сами горы защитят нас от поиска. — Это все равно, что из огня прыгнуть в полымя. Надо разворачиваться и ехать. Риск, но лучше этой дурацкой затеи. Ганн молчал, не поднимая головы от карты. Адриан, в который раз за последний месяц, почувствовал свою беспомощность и невозможность достучаться до здравого смысла окружающих. Ганн повернулся к Трейе: — А что ты думаешь? Эта парочка на удивление быстро спелась. Если из Ганна романтическая дурь успела немного выветриться, то в принцессе ее еще было с достатком, и она с Ганном ею поделилась. Не то чтобы Адриан не испытывал радости за будущую семейную жизнь своего друга, но сейчас предсказать ответ мог бы с точностью до слова: — Быть может, был на то божий промысел? Лучше отправиться вперед и поискать корабль. К тому же, вряд ли когда-то еще мы будем настолько близко к горам… Это решило дело. Ганн просиял, ловким движением свернул карту и подсадил невесту в седло. Слава богам, ведьма ухмылялась молча. — Но в Анфире же есть горы… — тоскливо протянул Адриан, но его уже никто не слушал. Игглеймские названия могли сломал язык кому угодно, и Адриан даже не пытался произносить их вслух. После войны талерская корона пыталась переименовать основные города, но не преуспела — местные не то что не желали называться так, они вовсе делали вид, что ни слова по-талерски не понимают. Внезапно пригодилась ведьма с ее антийским стрекотанием. Трейю до самых глаз закутали в плащ, а все остальные не были похожи на поганых талерских захватчиков, и общение пошло на лад — короткая дорога до перевала была найдена. Край не до конца оправился от войны. Когда-то богатые села и огромные поля были полузаброшены — не хватало людей обрабатывать их. Староста деревни, указавший им путь, чуть ли не со слезами на глазах умолял господ держаться дороги — в леса даже местные нынче совались лишь по крайней нужде — не продохнуть было от шаек, моровых духов и расплодившегося зверья. Крупные тракты охранялись хоть как-то, дабы не иссушить тот тоненький ручеек торговли, что остался. Адриан понимал по-антийски — эхо детства, проведенного на границе и в плену. Он прислушивался к разговорам, и слова против воли всплывали в сознании. Но отвечать им на этом поганом наречии не собирался.  — Значит по Падскому тракту ехать нельзя, везде слежка-колдуны-ужасы, а по этому можно? — спросил он Альдис, когда они отъехали на достаточное расстояние.  — На этом тракте если кто и следит, то отнюдь не те, кто сидит в талерской Гильдии.  — Непонятно, почему это должно утешать. Власти здесь, по сути, никакой, одна анархия, их высочествам находиться здесь крайне опасно.  — По всему Игглейму расставлены форпосты и кордоны, — подала голос принцесса. — Мы контролируем герцогство.  — Или так бы вам того хотелось, — краешком губ улыбнулась ведьма. –Насколько я помню, Оскар посчитал, что достаточно разок пройтись по этой земле огнем и они признают хозяйскую руку. Неаккуратно вышло, неаккуратно. От этих слов гнев застил глаза мгновенно.  — Конечно, ведь аккуратно — это когда позади ничего живого не остается. В строй между ними встала ее высочество, подведенная Ганном. Лицо принца не выражало ничего хорошего, и Адриан замолчал. Альдис долго молчала, а потом сказала в пустоту:  — С этим сложно спорить. Никакой возни, сопротивления, тишина кругом… Магистров и уж тем более теургов слишком мало, чтобы давать им отсиживаться по медвежьим углам, так что торчат здесь одни Гильдейские недоучки. Раскинуть полноценную «сеть» в Игглейме еще не успели. Талерийцы, по крайней мере.  — Но перед перевалом один из крупнейших игглеймских городов. Там точно есть наместник и несколько чародеев на границе, — упрямо сдвинула бровки принцесса, которая, как и большинство женщин, умело скрывала свой ум за золотыми волосами и любила казаться глупее, чем она есть. — Их обойти не удастся. Я не помню, кто назначили в герцогство, но он может узнать меня.  — Спрятать обратно твою косу лучше прямо сейчас, не то тебя узнают задолго до этого. — Ганн нежно, хоть и не слишком галантно, заправил выбившиеся невестины волосы и встряхнул ее плащ. — Но золотыми волосами, хоть и не такими прекрасными, здесь может похвастаться каждая пятая.  — О, есть об этом прекрасная легенда, — протянула Альдис. — На привале я ее обязательно расскажу. Глаза принцессы, страшно любившей сказки, незамедлительно загорелись.  — Расскажи сейчас, пожалуйста!  — Ну хорошо… смотрите! За три часа, что они ехали по тракту, они не встретили ни одной живой души, а тут посреди дороги был разбит целый палаточный городок. Над палатками реяли алые королевские стяги, перевязанные игглеймским шнуром, а рядом — черные ленты. Моровой кордон. Ганн остановился, и следом остановились и остальные. Не заметить их из кордона не могли, но, возможно, не смогли бы догнать, развернись они и уедь прямо сейчас. — Что-то мне расхотелось ехать прямо в объятия чумы или еще какой заразы, — негромко сказал Ганн и Трейя его поддержала. Не успел Адриан обрадоваться, как открыла рот ведьма: — Что за глупости? Какой мор? Эпидемий в этой стороне не было лет тридцать, как во всех храмах поставили противочумные алтари! — Значит, где-то они износились. Хочешь проверить на себе — пожалуйста, а мы воздержимся. Альдис собралась ответить, но тут их лошади застыли, а потом безвольно пошли вперед. Адриан дернул поводья, но было бесполезно — в глазах животного стоял колдовской дурман. Их ведьма не стала ничего с этим делать. Она только сильнее натянула капюшон на Трейю, а свои волосы забрала наверх, чтобы за версту блестеть колдовской серьгой. — Сделайте себе одолжение и помолчите, — негромко сказала она, пока зачарованные лошади плелись к скрючившему пальцы колдуну. Отряд, стоявший в кордоне, выглядел как шайка бандитов с большой дороги в награбленных доспехах, возглавляемых атаманом, купившим себе офицерский патент. Заскучавший колдунишка с гнутым медным колечком в ухе и шёлковой мантии с чужого плеча органично вписывался в пейзаж. На четверку всадников они смотрели как воронье на торт и готовились уже поживиться. Адриан положил руку на меч, но заметил, что Альдис нацепила на себя самую надменную мину из всех, что он когда-либо видел, и почел за благо промолчать. Лошади выстроились перед предводителем шайки, раздобывшем себе аж целую кольчугу и наверняка какой-нибудь завалящий титул. Осклабившись, он потрепал по морде Трейину кобылку: — Что это вы, господа хорошие, объехать нас вздумали? Не видите — мор. Всех на досмотр, приказ наместника. — Как интересно. Ведь мы к вам именно по этому поводу. Приказ короля, — в холеной руке мелькнул пакет с королевской печатью. А потом еще один — с гильдейской. Атаман с колдуном спали с лица. — Шутка ли, столько лет мора не было, а тут…вы. Не вижу счастья на лице. — Д-да, госпожа магистр… Позволите взглянуть? — проблеял колдунишка, изображая что-то вроде поклона. — Нам не доложили о вас… Ведьма даже смотреть на него не стала, но воздух вокруг нее похолодел. По телу пробежали мурашки и покрылось гусиной кожей. Колдун схватился за виски, лошади очнулись, а принцесса тихо ойкнула, но ее лошадь тут же взял под уздцы Ганн. — Кто ты такой, чтобы король и Совет тебе докладывались? А ну пшел прочь, пока цел! Колдун бы и рад был дать деру, но тут осмелели бандиты. Похватавшись за оружие, они обступили их по кругу. Адриан и Ганн не остались в долгу и обнажили шпаги. Атаман, чувствуя за собой превосходство, с ленцой сказал: — Он-то может и никто, а вот я — барон и хозяин этой поганой землицы. Так что или подорожную сюда, или будете болтаться как зимние подарочки вон на той осине. Адриан собрался было рубануть мерзавца, очень уж удобно тот стоял, но Альдис задержала его руку: — Раз вы так просите… барон. Прошу. Она протянула ему королевский пакет, и Адриан услышал, что Ганн даже дышать перестал. Печать на нем, вне всякого сомнения, была настоящей, как и дорогой зачарованный пергамент, шедший только на документы исключительной важности. Барон медленно развернул его и погрузился в чтение. Ганн встревоженно переглянулся с Адрианом, делая ему знак пихнуть ведьму, но та лишь беззаботно улыбалась. Бесконечно долгую минуту спустя, барон, как ни в чем не бывало, вернул Альдис пакет и велел своим молодцам расступиться. Альдис неспешно убрала документы, не переставая улыбаться и источать потусторонний холод. — Проезжайте… только, если по чести, смотреть-то тут нечего. Нет никакого мора, это все глупые крестьянские сказки. — Да ну? И что же они рассказывают? — Да что всегда. Моровые духи, безжизненные тела, увядшие поля, козни колдунов… Простите, госпожа магистр. Обычная послевоенщина. — Что же вы тут делаете, в таком случае? — спросил-таки Ганн. Атаманствующий барон недовольно зыркнул на него. — Что-что… Наместник наш хуже деревенской бабки, во всю дурь верит. А раз с моей земли бегут, то мне и ловить болтунов, чтоб не языками не трепали чушь всякую. Так что езжайте в столицу и в голову не берите. Вон этот вот посмотрел все, сказал, нет ничего зловредного там. — Да что вы, милый барон? Посмотрели, говорите? — Альдис повернулась к колдунишке, и тот затрясся. — Раз так, мы последуем вашему совету и не станем задерживаться. — Эй… вон ту девку вашу покажите и куда хотите валите. А то сами мож какую чуму везете! Барон потянул руки к принцессе, но у его шеи мгновенно блеснула сталь. — Только тронь. — Да, барон, попробуйте тронуть. На этот счет у нас еще документ имеется, как с вами в таком случае поступить. Здравый смысл покидал барона по мере багровения лица, но тут в его плечо вцепился колдун. — Э-это то, что я думаю? — еле слышным шепотом спросил он Альдис. Та ответила ему долгим немигающим взглядом.– Вы знаете, куда ехать? — Если тебе есть, чем думать, то советую подумать о том, долго и счастливо ли живется людям, не умеющими держать язык за зубами. А теперь, если позволите… Больше их не задерживали. Пустив лошадей кентером, они быстро скрылись из поля зрения «кордона», и лишь тогда выдохнули. Напряжение лопнуло перетянутой струной. — Все, привал, — скомандовал Ганн, съезжая с дороги. — Мне надо полежать. Спорить никто не стал. Не то чтобы хотелось делать еще одну лесную ночевку, но общения с местным населением им сегодня хватило. — Зачем ты отдала ему пакет? — спросила принцесса, хвостиком ходившая за ведьмой, собирающей ветки для костра. — Ты зачаровала его? — Королевский контракт? Конечно нет. Просто этой тупой физиономии понятно было, что он даже имя свое прочитать не может. Растянувшийся на одеяле Ганн подскочил. — Ты просто так отдала ему в руки настоящий контракт? А если бы он смог его прочитать? — Тогда в Талере бы стало на одного барона и двадцать подданных меньше. Трейя остановилась как вкопанная, хлопая глазами. — Ты собиралась убить их всех? — Может, не всех. Оставила бы парочку нашим кавалерам. — Так нельзя! Это разбойники, а солдаты, выполняющие приказ! Защищающие Талеру! — По мне так они мало чем друг от друга отличались, — вполголоса ответила Альдис, обходя принцессу по дуге, и, ради разнообразия, Адриан был с ней согласен. Но принцесса преградила ей дорогу, не давая уйти от разговора: — Нет, ты должна пообещать мне, что не станешь причинять вред ни в чем неповинным людям! Моим людям! Альдис бросила ветки на землю, отряхнула руки и расстегнула амулет. Спустя миг, глядя своими неестественными глазами прямо в глаза принцессе, сказала: — Чтобы между нами не было недопонимания, солнце мое: волкам Белой пустоши больше дела до твоего народа, чем мне. Пусть хоть все передохнут, я плакать не стану. Вон, есть здесь господин, готовый рассказать тебе в красках, до какой степени мне все равно. А теперь сядь, поплачь и не путайся под ногами, без тебя сил нет. Губы принцессы, с которой Альдис обычно разговаривала ласковее, чем с остальными, задрожали, но она не заплакала. Сжав кулаки, она прошептала что-то вроде «не бывать этому» и скрылась в кустах. На лице Ганна заходили желваки, и он подошел к Альдис: — Леди Альдис, я вынужден просить вас не разговаривать с ее высочеством в таком тоне, и присоединяюсь к просьбе воздержаться от кровопролития. В конце концов, зачем вы выпячивали свою профессию? Мы могли бы откупиться от них и проехать как обычные путники. Ведьма усмехнулась, собирая в кучку ветки и занимая их колдовским огнем. — Мы снова на вы, ваше высочество? Принцессе, как и вам, я говорю правду, чтобы потом ей не было мучительно больно от обманутых ожиданий. А скрыть одного чародея от другого сложнее, чем маяк в ночи. Не заметить можно маленький костерок или свечку, но не пламя обученного гильдейского мага. Ганн прикрыл глаза, очевидно усмиряя гнев. Адриан, никаких иллюзий на предмет ведьминой дружелюбности не питавший, махнул рукой и занялся навесом. — Тем не менее, моя просьба остается в силе. Если вам наплевать на жизни людей, не значит, что всем наплевать. Не будем же из-за этого ссориться. Альдис смерила его долгим взглядом и пожала плечами. Ганн не стал настаивать на продолжении разговора и подошел помочь Адриану. Откуда-то неподалеку раздавались сдавленные рыдания. Спустя несколько минут, не выдержав укоризненного молчания и всхлипов, ведьма встала, уперев руки в боки. — Ваша невеста, ваше высочество, что же вы не бросаетесь ее утешать? — Сама обидела, сама и утешай, — встрял Адриан, которому, при всей жалости к принцессе, помощь Ганна была в этот момент куда нужнее. Да и слишком быстро женщины при помощи слез начинали вить из Ганна веревки, что сейчас было совершенно ни к чему. Альдис цыкнула, закатила глаза, но пошла на звук рыданий. Скоро скрип и хруст ее шагов стих, сменившийся приглушенным выяснением отношений, рыданиями уже в полный голос и увещеваниями. В конце концов, принцесса и так долго держалась, а ведьма — долго нарывалась. Адриан заступил на пост первым. Женщины, худо-бедно помирившись, уснули на одной подушке, Ганна же не слышно стало еще раньше. Хоть вообще их не буди, лишь бы тишина продлилась дольше. Утро встретило Трейю ноющей болью, слипшимися глазами и свалявшимися волосами. Никогда еще у нее так все не болело. Путешествие оказалось не таким приятным, как она себе представляла, но сожалела Трейя лишь о несчастных, навсегда оставшихся на той поляне. Стыдно, но спустя неделю страшные воспоминания померкли, хотя она могла бы поклясться, что они будут сниться ей вечность. Может, это Трейина душа черства как хлеб, который они ели последние дни, а может благодарить стоило странные настои, которые ей давала Альдис. Серьезного колдовства к ней не применяли, иначе бы ее уже тошнило кровью. Но, как бы то ни было, сейчас ее сердце больше трепетало от синеющих вдали гор, тем от горя по погибшим. Хотя погибли они, чтобы она могла жить. Потрясенными и подавленными не выглядели и остальные. Про Альдис, особенно после последних заявлений, и говорить нечего (хотя Трейя подозревала, что это просто бравада и никого б Альдис не убила), но Адриан с Ганном тоже не лили слез, хотя погибли их люди. А значит и ей не следует показывать слабость. Но украдкой шептать молитвы, сжимая немного погнутый Николеттин трилистник, ей запретить никто не мог. Хотелось верить, что это дарило усопшим хоть немного успокоения, какое чувствовала она. Новая Трейина кобыла была совсем не Золотцем. Пестрая, как курица, дурно выезженная трехлетка слушалась плохо, то и дело норовя вырвать поводья. Трейе, еще недавно похвалявшейся своими навыками верховой езды, оставалось лишь отчаянно краснеть, когда она переставала справляться и кобыла то и дело отхватывала от мужчин. Впрочем, по сравнению с Альдис, у Трейи дела шли неплохо. Та держалась в седле с грацией бревна, чем не мог не пользоваться хитрый каурый мерин. Только, в отличие от Трейи, за это получала сама Альдис, а не лошадь. — Что ты делаешь? Не болтайся в седле, держись прямо, — ругался Адриан, поправляя ей посадку. — Это невозможно, так мы никуда не доедем. Дай сюда. — Я предлагала взять телегу, — огрызалась Альдис, отдавая поводья. — Тебе впору гроб примерять, чтоб в ту телегу класть, а ты все не можешь на лошади удержаться. — Смотря на какой, — обиделась она. — Что-то по дороге из Осоми вид меня в седле тебя не раздражал? — Делать мне нечего было, смотреть еще на тебя… Ганн деликатно кашлянул, и перепалка заглохла. Как Трейя знала, ненадолго. Впрочем, ругались они беззлобно, больше по привычке. И, по Трейиным подозрениям, потому что это раздражало Ганна и веселило ее. Ганн же был задумчив и, хотя улыбался ей, в разговоры вступал будто только из вежливости. С другими он разговаривал с гораздо большей охотой, особенно если речь заходила о политике или о заумных изобретениях. Трейе внезапно стало очень одиноко. — Впереди город. — Когда стали различимы красные крыши и белые стены, принц сверился с картой. — Ну как город… Не село. — Надеюсь, здесь захватчиков, простите, освободителей больше, и вид золотых волос не вызывает такого же нездорового внимания, — показала на Трейин капюшон Альдис. — Всем нож к горлу не приставишь, правда, Адриан? Адриан дернул щекой. — Ваше высочество, владеете ли вы каким-нибудь оружием? Мы постараемся сделать все возможное для вашей безопасности, но… — Адриан на мгновение потрепал шею Трейиной кобылки, а щеки горели, будто ласка досталась ей самой. — В любом другом случае я был бы против, но сейчас это может оказаться необходимо. Пока Трейя собиралась с духом, чтобы не мямлить в ответ, воодушевился принц Ганн: — Это отличная идея! И нет в этом ничего крамольного, моим сестрам с детства оружие давали. — Вас и к ядам приучали, — буркнул Адриан. Ганн рассмеялся: — Ну вот, теперь травить меня принцесса не попытается. — Зато заколоть — еще как. — А ты научи ее колоть не меня, а супостатов. — Я? — Брови Адриана удивленно взлетели. Одновременно на Ганна уставились и Трейя, и Альдис. Та аж на мгновение отпустила поводья и чуть не свалилась с лошади. Потом с улыбкой спросила: — Не владеете кинжалом, ваше высочество? Помнится, ножи вы метали весьма ловко. Ганн усмехнулся. — Не владею собой. Из меня выйдет дурной учитель. Прости, Трейя. Но если ты настаиваешь… — Нет! — выкрикнула Трейя прежде, чем успела подумать. Разум вопил, что это было очень глупо, а сердце стучало так, что, казалось, было слышно всем вокруг. И именно поэтому они все так смотрят на нее. Ганн же улыбнулся словно с облегчением и пустил коня быстрее. — Вот и славно. Раздобудем подходящий тебе клинок, и сможете начать. Трейя натянула капюшон, насколько это было возможно при такой скачке, пряча расплывшуюся на лице улыбку. Помрачневшее лицо Адриана и их встревоженное переглядывание с Альдис она старалась не замечать. Слишком хорошо начинался день. В эту часть континента Альдис не заносило, и слава Создателю. Зной, разруха, бедность и ничего человеческого. Оставалось надеяться, что Кер-антия отвечала своей репутации южной жемчужины и отличалась от этих богом проклятых земель. Даже в доставшихся Антии землях, пустых, разоренных Северной войной, не было такого гнетущего чувства безнадежности. Быть может потому, что не осталось там никого, чтобы чувствовать. В городишке, название которого Альдис не запомнила, жизнь билась хоть как-то. Сновали люди с подводами, пекли хлеб, ковали плуги. Ни о какой расслабленной подобострастности богатого Сетте и речи не шло, но и о вымерших дорогах здесь ничего не напоминало. Стражи с алыми королевскими повязками было много. Повторять с ними фокус с контрактом Альдис не рискнула и на привале они с Ганном соорудили пару написанных красивым почерком поддельных путевых листов. Серебро застило глаза лучше колдовства и особо присматриваться к ним местная стража не стала. Да и не были они самой странной компанией — похоже, бандиты с кордона не соврали, и это действительно был чуть ли не единственный оживленный торговый центр на многие мили вокруг. Местные торговцы зазывали и улыбались фальшивыми улыбками и опускали глаза. Но тревога, повисевшая смогом над городом, не могла не тревожить. Затевалось ли что-то или городишко просто попался такой мерзкий, Альдис не понимала, но ее спутникам тоже было откровенно не по себе. Впрочем, это волновало ее все меньше. Чары контракта… беспокоили. Пока несильно, как тишина перед грозой, но она знала, что это только начало. Клейма, стократно усиливавшего связь, Альдис не носила, но и без него «поводок» затянулся гораздо раньше, чем она рассчитывала. И не сравнить с последним ее контрактом. Веревка против нитки. — Времени мерзавцы даром не теряли, — пробормотала она себе под нос, натягивая капюшон и продираясь сквозь толпу. Оставив до смерти надоевших компаньонов на постоялом дворе, Альдис отправилась осмотреться. А то скоро они решат, что она должна нянчиться с ними круглосуточно. «Вообще-то должна». Сердце екнуло, словно сдавленное мягкой лапкой, и по венам плеснул расплавленный металл сопротивляющейся силы. Ах вот оно что. Теперь контракт реагировал не только на умышленные действия, но и на нечистую совесть. Много ли толку против тех, у кого ее и в помине нет? «Вот для таких и придумано. Помрет девчонка — сдохнешь следом, вот и вся мораль». Ничего девчонке не грозит. В создавшихся условиях — что бы больше отвечало ее интересам? Лучше б только вернуть ее домой, но здесь уж вопросы к дорогим составителям контракта, включившим туда Паду… Давление ослабло, а потом и вовсе отступило куда-то на задворки сознания. Альдис усмехнулась. Просто, даже слишком. Но не стоит испытывать судьбу и проверять, сколько она выдержит, прежде чем ее начнет тянуть за Кромку. Да и ходить как псина на шлейке приятного мало, а значит как можно скорее нужно попасть к своим. Хотя солнце давно уже укатилось за горизонт, рынок все еще гудел. Многие останавливались здесь лишь на ночь и согласны были и на остатки, и на лежалый товар, так что торговля шла чуть ли не безостановочно. Конечно, ночью можно нарваться на кого угодно и сделки облагались особым налогом, но народу не убывало. Особенно желающих сбыть что-то такое, не слишком законное. А его хватало. Несколько раз на глаза Альдис попались откровенные мародеры, наживавшиеся на выкошенных мором деревнях. Обезлюдевшие поселения все-таки не были сказками, но власти наотрез отрицали чуму и давали продавать награбленное добро, а то и сами этим занимались. Альдис почувствовала, что ее сейчас стошнит только что съеденным персиком прямо на прилавок болтливого торгаша, принявшего ее за одну из таких дельцов, но кто-то схватил ее за плечо. — Куда тебя понесло на ночь глядя? — Разумеется, это была вторая нянька. Вечно злая и чем-то недовольная. — Второй час тебя ищу. Альдис попыталась стряхнуть державшую ее руку, но Адриан вцепился крепко, будто намереваясь оставить на ней с пяток синяков. — Будешь хмуриться, морщины будут. Руку убрал. Щенок за свою конечность словно и не боялся и молча потащил Альдис за собой. Притомившаяся от дороги, чародейства и жизни в целом, Альдис находилась в некотором оцепенении и тратить силы на отбрыкивание не стала. Да и что сказать — уже много лет никто не осмеливался не то что выворачивать ей руки, но и даже прикасаться без спроса, если не хотел сто плетей и на рудники. Интересно, много ли железа удалось бы добыть вот этими руками?.. — Только я решила, что ты обрадуешься и скроешь мой побег, а ты не выдержал и пары часов разлуки. Руки крепились к весьма широким плечам, будто созданным махать киркой и толкать вагонетки. Плечи дрогнули, но хватка не ослабла. — Моя б воля — катись ты куда вздумается, но ее высочество придерживается иного мнения. — Тогда извини — не успела ускользнуть. — В следующий раз старайся лучше. Тогда, наконец, мы сможем поехать домой, а не на убой, куда ты нас тащишь. Бум. В этот раз оно походило не на лапку, а на острый шип, впившийся меж ребер. Альдис сжала зубы и прижала свободную руку к сердцу. — Или ее высочество, наконец, поймет, что подвернется лазейка — и ты нас всех отправишь к праотцам, ведь так жить станет проще? Вчера ты почти раскрыла ей глаза, продолжай в том же духе. БУМ. Шип раскалился и стал проворачиваться, оставляя саднящую, пульсирующую боль. Взмокла спина и шея. — Ведь чего проще — отдать нас «под защиту» своим беломордым крысам и сделать вид, что ты вовсе не при чем и сделать больше ничего не можешь. Все слилось в один сплошной гул — тяжелые, редкие удары сердца, перезвон стоявших перед глазами ледяных искр, голоса, звуки города, треск разрывающейся Кромки… Ноги подкосились, и Альдис рухнула на землю, повиснув сломанной куклой в держащей ее руке. — Эй! Тебя что, добила внезапно обретенная совесть? Или немытые персики? — Раздражение в голосе ее несостоявшегося убийцы сменилось почти трогательным участием. Адриан оттащил ее с дороги и усадил у прохладной, но не слишком чистой стены. — Да ты просто перегрелась во всех этих тряпках. Альдис вяло отмахнулась, но он уже стаскивал с нее капюшон. Чтобы секунду спустя поспешно натянуть его обратно. По земле побежала тут же растаявшая полоска инея. — Ты… побледнела. А глаза… — Знаю, — выдавила из себя Альдис, пока заботу можно было пресечь на корню. — Амулет не справляется. Идем домой. Только, ради Создателя, не беги и помолчи. Дорога обратно казалась длиннее раз в пять, а лестница на второй этаж — во все десять. С трудом преодолев один несчастный пролет, Альдис почувствовала себя очень старой и с новой силой затосковала по дому. Адриан, все полчаса соблюдавший тишину, коротко постучал в дверь и, когда никто не отозвался, с силой толкнул ее. Альдис, которую было отпустило, от открывшегося зрелища приморозило на месте. В буквальном смысле. Адриан, шипя, отдернул от нее руку, а она на негнущихся ногах переступила порог. Два королевских наследника лежали на столе, с которого капало что-то темное, набатом отдаваясь у Альдис в голове. Золотая трейина коса обагрилась, а на промокшую насквозь рубашку и смотреть не хотелось. Внутри так все заледенело, что уже даже не было больно — досчитывая последние мгновения своей жизни и остро жалея, что проводит их не с сыном, Альдис подняла безвольно повисшую принцессину головку. И тут она икнула. Пальцы разжались, и королевское дитятко глухо шлепнулось в лужу разлитого на столе, по всей видимости, пойла, которым два поганца умудрились до беспамятства напиться. Хотя Трейе может и понюхать хватило. Изнутри вырвался нервный смешок, и Альдис, грубо подвинув девчонку на лавке и не обращая внимания на лужу, налила себе остатки пахнущей апельсиновыми корками дряни и опрокинула две рюмки, одну за другой. Адриан, растолкавший своего принца, метнул взгляд на бутылку, но было поздно. — Да мы всего-то… больше разлили, чем выпили, — оправдывался Ганн, уснувший, как выяснилось, от усталости, а не по причине злоупотребления настойкой. — Она сказала, что всегда хотела попробовать что-то игглеймское, ну и… — И ты не нашел ничего лучше, чем притащить ей браги. — От пережитого Альдис ощутимо потряхивало, а от выпитого — еще и тянуло высказаться. Стянув плащ и душивший ее амулет, она до судороги вытянула ноги. — Что ж тогда поскупился, одну принес? А вдруг бы дама в батюшку оказалась, так сказать, крепка? По стрельнувшим под стол глазам стало ясно, что о продолжении вечера принц озаботился. Не успела Альдис ухватиться за пузатый бочок, как его выдернули из-под пальцев. — А дверь почему не запер? Шикарно вы тут устроились, заходи кто хочет, делай что хочешь. Неожиданно не такой уже холеный как пару недель назад принц зарделся. — Неприлично запираться… Трейя могла не то подумать. — А спаивать — прилично? — уточнила Альдис, пытаясь разбудить счастливо улыбавшуюся невесту. — Как умудрился-то так быстро? — Мы играли в говори-или-пей, — виновато сознался Ганн. Адриан закатил глаза и закрыл лицо ладонями. — Я больше говорил, она больше пила. Откуда у такой молодой девушки столько секретов? Под действием ли настойки, или довольного сопения под боком, холод прошел совсем. А вот злость булькала перечным зельем в старом, разъеденном котле. Быстрым движением соскользнув под стол, носком сапога она подцепила бутылку и та вкатилась ей прямо в руки. С громким «чпок» выдернув пробку, Альдис разлила содержимое в три рюмки: — Полагаешь, с возрастом это проходит? Ах ты лисья шкура… Давай-ка в таком случае сами сыграем. — И не подумаю, — отрезал Адриан и попытался выдернуть бутылку, но руки пусть с кем другим распускает. Схлопотав, он нахохлившейся вороной вернулся на свое место. — Ганн, ну ты-то хоть? Сколько ты до этого выпил? — Да ладно, по два круга и расходимся, — воодушевился принц, весело заблестев глазами. Альдис ласково улыбнулась. — Первый вопрос — от дам. — Тогда и вопрос про дам. Сколько благородных и не слишком леди в Паде играет в такого рода игры? — Что я их, считаю что ли… — пробормотал принц, а потом осекся, глянув на сладко сопящую рядом невесту, и опрокинул в себя рюмку. — Ладно, раз так: ваши мужчины совсем не игроки, раз ты до сих пор вдовеешь? Альдис развела руками. — Так одно дело — играть, другое — замуж. Не зовут больше. Хотя твой дядюшка, прослышав про мою печально известную любовь к брюнетам, той весной сватов засылал. Жаль, что за лысиной не понять уже, какие там были волосы. — Какой дядюшка? — потрясенно спросил Ганн. — Гиллс, король Керении? — Ага, — беззаботно кивнула Альдис, выпивая свою стопку. — Другие-то дядья, поди, рыжие. А этот решил отчего-то, что может выиграть в приданое всю долина Райны и сто тысяч золотом. — Старый козел. Он и к Трейе сватался. — Так что, следующий вопрос? Ганн разлил было брагу, но рядом завозилась Трейя. Открыв осоловелые глаза, она как могла ровно села, придерживаясь за край стола. На ее правой щеке отпечатался неровный деревянный рисунок. Заметив Альдис, она радостно улыбнулась и от души обняла ее, чуть не повалив на пол. — Спать пойдем, голь кабацкая, — суровости в голове Альдис не хватило, и девчонка глупо захихикала. — Это наша комната. И ты обещала сказку! — Завтра. Забудешь — второй раз рассказывать не стану. — Вот и не забуду, — надулась принцесса, вызвав тихие смешки с другого конца стола. — О, вон он! Не успела Альдис спохватиться, как ее амулет красовался на шее ее двойника. Лохматого, залитого брагой двойника. Синие глаза блестели, на щеках горел пьяненький румянец. Словом, так себе зрелище. — Н-да, — отставляя рюмку, пробормотала Альдис. — Вот оно как со стороны выглядит. Дай сюда и будет тебе сказка. И ляг наконец, а то еще вывернет. — Но это же исцеляющий амулет! Не вывер… Махнув на вцепившуюся в амулет, как младенец в погремушку, девчонку рукой, Альдис заметила потрясенные лица собеседников. Один из них походил на сову, а второй, кажется, даже протрезвел. — Что? — раздраженно спросила она. — Кажется, мне хватит, — сказал Ганн, закупоривая бутылку. — У меня уже в глазах двоится. — Она надела его не той стороной. Все в порядке. — А почему тогда она выглядит не как ты? — Потому что я не так пьяна. Еще глупые вопросы будут? — Ей не станет хуже от этих чар? — негромко спросил Адриан, рассматривая чужую невесту пристальнее, чем следовало бы. Альдис посмотрела на готовую провалиться обратно в сон Трейю, и ответила: — Утром — возможно. Когда кавалеры наконец покинули нецарские палаты, Альдис освободила Трейю от одежды и как могла оттерла от волос и тела липкие, подсохшие подтеки. Уложив ее в кровать, Альдис старалась не думать, как это странно — укладывать саму себя спать. — А сказку? — проснулась «она». Разве так ее голос звучит со стороны? — Ты обещала… — Драккайн с тобой. Слушай. Ведь Трейя лишь немного старше Тайла и могла быть ее дочерью, или невесткой. А Тайл тоже до сих пор любит слушать сказки. — Когда-то давным-давно, на самом краю мира, где море встречается с землей, а небо — с морем, жил один народ. Их волосы были цвета песка, глаза — цвета моря. Верили они, что однажды из-за моря придут боги, а глаза их будут цвета неба. Каждое утро выходили они и смотрели на морскую гладь, ожидая прибытия своих богов. — Богиня Юна живет в море, — согласилась принцесса, которая даже слушала. — Быть может и другие боги тоже? — Может. И однажды на рассвете причалили прекрасные лодки с белоснежными парусами, на которых алели невиданные цветы. Плыли в тех лодках люди совершенной, божественной красоты, повелевающие водой и грозами. Народ песка встретил их дарами и песнями, выстроил для них дворцы и храмы. Боги благосклонно принимали их дары, но, в конце концов, возгордились и стали требовать все больших жертв. Жрецы, с которыми боги делились своей силой, отводили им прекрасных девушек, а на головы несогласных призывали гром и молнии. Трейя притихла, но не засыпала. Ну, сказку просила, а не пересказ слезливого романа. — Кораблей прибывало все больше, а требования богов становились все ужаснее. Народ песка понял, что жрецы их служат не богам, а демонам, и чтобы спасти их души выкололи им глаза, а чтобы уберечь от соблазна использовать демоническую силу, которую им даровали пришлые люди — сломали пальцы. Годы под гнетом лжебогов ослабили народ песка, и не стало у них сил освободить свою землю. Тогда им явились ангелы Творца и велели уйти от моря и искать Его милости в горних высях. Опасаясь гибели, народ песка разделился. Одни нашли пристанище на востоке и сохранили связь с морем. Другие шли на север, преследуемые лжебогами, пока не дошли до Божьей горы, где с тех пор живут, послушные голосу Создателя. А теперь — спи. — Цветы на щите… — тихо пробормотала соображающая больше чем надо Трейя. — И что стало потом с этими лжебогами? Спрашивал ли ее когда-нибудь Тайл? Те ли сказки она рассказывала ему, или была в ее словах одна лишь правда? И стоило ли говорить о последней из них? — Ты мне расскажи. Но уже завтра. Если удастся проснуться. Почему-то Альдис казалось, что сегодня Кромка будет звать ее особенно сильно. Сердце ныло. Отравляемое чарами контракта, тугой удавкой печати, ныло стоило королеве встать, пошевелиться, жить. Сплетенная с чужой жизнью сила не наказывала Николетту — в состоянии подопечной не было ее вины — но и не могло ее угасание проходить бесследно. Каждый раз, когда тело бросало в дрожь от иступляющей боли, Николетта думала, не часть ли это наказания, которое ученики и потомки несли за грехи преступивших черту чародеев. Справедливости в нем не было ни на грош. В последние дни королева воспрянула духом и будто всерьез собиралась вернуться в столицу. Слуги готовились к отъезду, барон предлагал обратиться к герцогу Фетвы за сопровождением, баронесса запирала пустые комнаты. Собиралась и Николетта, вот только она знала, что это последняя капля, яркая вспышка перед концом. Королева умирала, и вместе с ней словно умирала и Николетта. Своей болью она никого не беспокоила. С научной точки зрения, Николетте всегда интересовало, как ощущает связь контракта подопечный. Мучать расспросами королеву не пристало, но наблюдать ей никто не мешал. Сложно было сказать, какие чувства испытывала ее величество, но после отъезда принцессы она стала чаще приглашать Николетту составить им с баронессой компанию. Их пустая болтовня и глупые книжки раздражали, но баронессин голос волшебным образом дарил успокоение, холодящим мятным настоем усмиряя боль. Николетта закрывала глаза и слушала этот голос, стараясь не обращать внимание на содержание. Королева и баронесса даже подшучивали над ней, полагая, что она все время спит. Пока в один вечер из дремы ее не вырвала почти сжигающая плоть боль. Слезы навернулись на глаза и вырвалась нецензурная брань, а от позорного объяснения спасла только ширма, спрятавшая Николетту от королевского ложа. Но королева и ее дама не услышали Николетту. Они вели свой неспешный разговор, почти такой же, как и много вечеров до этого. Королева вспоминала молодость, рассказывала единственному слушателю о своей жизни. Готовясь. — Ваше величество, завтра зайдет жрец, быть может, велеть ему подняться к вам? Нет вреда в благословении перед дальней дорогой. Королева чуть слышно выдохнула. — Да разве мне нужен жрец, когда боги послали меня тебя, Ирила? С нами твои молитвы, этого довольно. Не хочу чужих людей. Баронесса не стала спорить. Николетта остервенело потирала печать, поминая про себя всех демонов Кромки. — Чем займетесь с бароном в столице? — Если не отошлете нас, то останемся вашими верными слугами, ваше величество, — улыбнулась леди Ирила. — Я думаю, что справлюсь без вас некоторое время, ведь столько лет вы были прикованы ко мне. Наверное, семья соскучилась по вам. — Да, у барона есть племянники, он их очень любит. Если его величество разрешит, один из них, возможно, унаследует титул. — Почему у вас нет своих детей, Ирила? Улыбка баронессы стала чуть грустной. Сквозь щели в ширме Николетта видела, как та рассеянно разглаживает складки платья. — Ценой детей, которых я могла бы любить, я купила жизнь мужа, которого любила уже тогда. Ни дня в жизни я не жалела об этом. — Ах, хотела бы я сказать о себе то же. Ни дня не жалеть. Не думать, что здоровьем сына купила жизнь дочери… Внезапно голос королевы окреп. Она подняла руку и жестом велела баронессе наклонится. — Прости меня, моя милая, что разделю с тобой свой грех. Я надеялась унести его с собой в могилу, но он не отпускает меня. Николетта против воли приникла ухом к щели, стараясь не дышать. На месте баронессы она бы придушила королеву подушкой, но на своем лишь жадно вслушивалась. Королева шептала, взгляд баронессы наполнялся ужасом, а сознание Николетты — пониманием. Все, наконец, встало на свои места. Волнение переполнило ее, и Николетта переместилась в свою комнату. Время в забытом богами и королем поместье текло медленно, и пара лет показалась Николетте вечностью, но теперь каждый миг казался непростительным промедлением. Пора идти, а она вросла корнями в фундамент маленькой башенки, покидать которую было страшно. За пределами этого маленького, теплого болотца лежал мир, который ждали грандиозные перемены. Николетта, лучшая ученица придворного чародея, от осознания собственной причастности трепетала от восторга, но и боялась. Боялась сделать шаг, хотя пути назад уже не было, слишком большие силы пришли в движение. Наступив на горло собственной сентиментальности, Николетта резким движением мотнула запястьями, пуская по стенам своей комнатушки колдовской огонь. Вместе с коврами и побрякушками горели ее сомнения, оставляя лишь голые стены решимости. Николетта не понимала, зачем учитель отправил с королевой и принцессой именно ее. Ведь он знал о злости, прочертившей черную полосу в душе Николетты. Сначала она даже не могла спокойно разговаривать с девчонкой, лишь цедить сквозь зубы приветствия. Но и на королеву, и на Трейю тяжело было сердиться. Быстро Николетта поняла, что они такие же жертвы, как она сама, попавшие в ловушку чужого властолюбия и интриг. Бедная, бедная Трейя. Сердце Николетты не могло не оттаять, и вместо злобы и желания кинуть их на костер будущей борьбы, в Николетте осталось лишь сожаление. Учитель мудр, он считал, что ненависть не может служить топливом для благого дела, но смысл его слов начал доходить до Николетты только сейчас. Он знал тайну королевы, но не мог доверить ее никому, кроме нее, Николетты. А она выяснила лишь сейчас. Никто в доме еще не знал, что королевы Дианы, когда-то прекраснейшей женщины на свете, не стало. Погасла уродливое клеймо печати, бесполезным куском пергамента стал гильдейский контракт. Николетта выполнила свой долг и перед королевой, и перед учителем, и тихой тенью растворилась в воздухе.